Обманщики. Пустой сосуд (СИ)

Глава 5 В которой буря гонит героев к столбам, держащим Небо

Любопытство разбирало, так и подмывало спросить, как же лекарь узнал о карте на парче. Но Шен счел за лучшее промолчать. Безопаснее было прикинуться дурачком. Слишком уж умному и пронырливому прославленный Цзюрен наверняка отрубил бы голову.

Всю ночь Шен так и провел связанным, и к утру тело его затекло. Руки ныли, а особенно — плечи, неестественно вывернутые. К тому же Шен не привык подолгу сидеть неподвижно. Как акробат, большую часть времени он проводил в упражнениях.

Настало утро. Развязывать Шена не стали, но освободили одну руку, чтобы он смог съесть свой весьма скудный завтрак. Конечно, теперь он мог бы с легкостью освободиться сам — да и раньше смог бы, приложив некоторые усилия, — но возле костра сидел Цзюрен, и меч лежал у него на коленях. Шен очень ясно понимал, что шансов справиться со знаменитым воином у него нет, а бежать в пустыне некуда.

— Много нам пользы от этой карты? — хмуро спросил Дзянсин, поглаживая свой меч. — Можете ее разобрать?

Шен обратился в слух.

— Могу, — ответил молодой лекарь. — Но вот что касается пользы… Мо Шуай, если он сам нарисовал эту карту, не мог изобразить ничего конкретного. Расстояния искажены. Даже то, что здесь указан путь советника, помогает мало.

Тут Шен был уязвлен. Он этого пути не приметил, хотя рассматривал карту очень внимательно.

— Мо Шуай шел строго на северо-запад, — лекарь провел пальцем по тончайшей золотой нити, блеснувшей на солнце. — Через руины, затем через четыре столба до тайного убежища народа Акаш.

— Но в свитке написано, что убежище это скрыто, так что карте мы верить не можем? — Цзюрен покачал головой и обернулся к Шену. — Что тебе известно?

— Ничего, — ответил Шен совершенно честно. — Мне дали этот свиток, велели принести снадобье — и все. Господин, я едва умею читать! Я разобрал только перевод!

— Он правду говорит, — кивнул молодой лекарь.

Цзюрен нахмурился.

— Выходит, все, что мы можем, это идти в указанном направлении и надеяться на лучшее? — он перевел спокойный и совершенно ледяной взгляд на Шен Шена, и мурашки побежали по коже. — С ним что делать будем?

Шен Шен ощутил вдруг холодное лезвие на своей шее. Меч был все еще в ножнах, все еще лежал на коленях воина, но уже был, образно говоря, занесен. И жизнь его висела на волоске. Мастер Цзюрен был знаменитый фехтовальщик, многократно награжденный королем воин, и это означало, что он безжалостен и почти лишен человеческих чувств. Нельзя пройти столько военных кампаний и сохранить в себе человечность. Ильян же из Хункасэ был лекарем, но Шен находил их понятия о сострадании весьма своеобразными. Оставалась еще девушка, но Шен сомневался, что ее слово будет иметь хоть какой-то вес и что она вообще решится выступить против своего наставника.

— Боги учат нас быть милосердными, — заметил Ильян.

— И мы всегда успеем от него избавиться, — кивнул Цзюрен.

Лезвие от шеи Шена никуда не делось, но он получил необходимую отсрочку и время придумать выход.

Первым шел мастер Цзюрен, ступал уверенно, словно под ногами не песок, а твердая привычная почва. Это вызывало небольшую зависть. Впрочем, Ильян был до того слаб, что завидовал собственной ученице, которая то бежала вперед, чтобы спросить о чем-то Дзянсина, то возвращалась поддержать своего наставника. В середине шел Шен Шен, как и положено пленному — на привязи. Но Ильян не слишком на этот счет обольщался. Пленник их держался скромно, но взгляд его выдавал. Он искал пути к отступлению, к бегству, и мог еще причинить немало бед. Кто послал его? Зачем тому человеку потребовалась исцеляющая пилюля? Вопросов было много, ответов не было вовсе.

— Наставник, — подбежав в очередной раз, Лин взяла его за руку. — Мы и в самом деле убьем господина Шена?

— Если потребуется, — кивнул Ильян.

— Но…

Лин была не глупа, но все еще очень наивна. Она искренне верила, что всего можно добиться добрым отношением. Ильян же слишком хорошо знал, как опасна подобная доверчивость.

— Мы сделаем то, что необходимо, девочка, — сказал он. — Не забывай, сейчас от нас зависят многие жизни.

— А если… — голос Лин дрогнул. — Если мы ничего не найдем? Если мы гонимся за миражами?

На это у Ильяна ответа не было. Он и сам неоднократно задавал себе тот же вопрос, и липкий холод ужаса касался его. Все известные ему способы были давно исчерпаны, все книги изучены, а чудеса… Ильян в них не верил, чудеса он оставлял сказкам о сошедших с небес божествах. В реальности была смерть, и она стояла, ухмыляясь, совсем рядом. Саму ее Ильян не слишком боялся, за последние месяцы он привык к боли и примирился со скорым концом. Больше его удручала неспособность помочь людям. То, что его собственная слабость обрекала жителей Карраски на смерть от мучительной болезни.

— Привал! — послышался голос Цзюрена.

Первым на песок плюхнулся Шен Шен, вытянув ноги и вполголоса артистично на что-то жалуясь. Следом за ним без сил упал Ильян, его охватила уже знакомая мучительная слабость. Последние полчаса лекарь шел на чистом упрямстве. Лин бросилась готовить лекарство. Цзюрен же взобрался на бархан, чтобы оглядеться.

— Ни следа этих столбов. Что это вообще может быть?

Лин оторвалась от смешивания порошков.

— Может быть, иносказание, господин? «Четыре столба, держащие Небо» — это ведь поэтический образ.

Судя по лицу Цзюрена, он был бесконечно далек от поэтических образов и всех иносказаний разом. Как и Ильян, предпочитавший тратить время на вещи более полезные. Что ж, ни он, ни Дзянсин не были аристократами, так что в своем невежестве не стыдно было признаться.

— Лин любит поэзию.

— И что это за образы? — подал голос Шен Шен, также, очевидно, далекий ото всех поэтических иносказаний.

— «Вот почему не падает Небо, — с удовольствием процитировала Лин. — Юг: жаркая доблесть, храбрость в пылу сраженья. Суровый север: добродетель, честность и твердость в своих решеньях. Светлый восток: любовь и нежность. Тихий запад: свершенное милосердье».

— Красиво, — кивнул Цзюрен. — Только это нам не поможет.

— Я лишь предположила… — смутилась Лин. Щеки ее полыхнули румянцем.

— Будем надеяться, — пробормотал Цзюрен, — что, идя в избранном направлении, мы просто на что-нибудь наткнемся.

Ужасно смущенная, Лин зареклась впредь раскрывать свой глупый рот. Тоже удумала — говорить вольно, на равных с прославленными мастерами! До такого нос еще не дорос!

Да и не дорастет, наверное.

Лин помогла наставнику подняться и пошла рядом с ним. Взгляд ее предательски возвращался раз за разом к мастеру Цзюрену. Лин смотрела на небо, на песок, на растрепавшийся пучок Шен Шена, на спокойное лицо наставника — только в уголках глаз его притаилась боль, — а потом взгляд вновь утыкался в прямую спину в сером конопляном халате.

— Прекращай это, Лин’эр, — тихо сказал наставник.

Он нечасто так ее звал. Звучало как-то по-родственному, так мастер Ильян мог бы обращаться к своей младшей сестре или к дочери. И обычно это «Лин’эр» не предвещало ничего хорошего.

— О чем вы, наставник?

— Я не слепой, Лин, — покачал головой Ильян. — И не дурак. И я вижу, как ты, дурочка, кстати, смотришь на мастера Дзянсина.

— А как я на него смотрю? — Лин, застигнутая на месте преступления, смутилась еще сильнее. — Никак я на него не смотрю! Я восхищаюсь, наставник! Нечасто в жизни можно встретить такого героя! Некоторым и разочка не выпадает!

Ильян поднял брови.

— А если вы расстроены, наставник, что я глупость сказала, так это не повторится. Впредь я буду держать язык за зубами и вас не опозорю.

— Я лишь надеюсь, — вздохнул Ильян, — что твое восхищение, Лин, не превратится во что-то более опасное. Я не говорю даже, что Дзянсин тебе в отцы годится. Он женат. Пойдешь в его дом второй женой?

— Ну что вы за глупости говорите! — щеки Лин вспыхнули. — Ни о чем таком я даже не думала! Жена! Скажете тоже! И в мыслях не было никогда. Я подле вас останусь и всегда буду вас поддерживать. Как говорят: учитель роднее отца.

В случае с Лин так и было на самом деле. Ее отец никогда не беспокоился о дочери, рожденной наложницей, за какую-то пустяшную провинность разжалованной в служанки. Мастер Ильян, который по возрасту годился скорее в старшие братья, принял ее, защитил, дал свое имя, обучал медицине. За все эти дары Лин собиралась платить ему всю жизнь.

А мастер Цзюрен… Должны же быть у девушки глупые слабости.

Лин выпустила локоть наставника.

— Я взгляну на рану господина Шена. На такой жаре порез может нагноиться.

Ильян согласно кивнул.

Лин поспешила нагнать Шен Шена, но тот только отмахнулся. Спорить девушка не стала. Затем вопреки собственным словам она сделала еще пару шагов и пошла, лишь немного отставая от мастера Цзюрена. От того, чтобы поглядеть с расстояния, вреда нет.

Путь давался непросто. Длинная юбка путалась под ногами. Стопы увязали в горячем песке. Ветер все норовил бросить его в лицо, запорошить глаза, набить в горло.

Цзюрен остановился, и Лин кожей ощутила исходящее от него напряжение. Стало страшно. Сейчас почтенный Дзянсин напоминал подготовившееся к прыжку дикое животное, и легко можно было вообразить его на поле боя.

— У нас проблема, — тихо проговорил мужчина, глядя прямо перед собой.

Лин невольно проследила за его взглядом. Горизонт почернел, небо смешалось с землей, и невозможно было одно отделить от другого. Так в священных текстах рисуют сотворение мира из первозданного хаоса.

— Ильян! Буря!

Ноги Лин примерзли к земле. Всю ее охватил страх, не позволяющий шевельнуться. Стихия надвигалась быстро и неумолимо.

Ей доводилось слышать о песчаных бурях. Хункасэ расположен далеко от пустыни, на плодородной равнине между двумя реками, но и туда долетают истории. И доходят люди, изможденные, израненные, лишенные сил.

— Лин! Ко мне! Живо!

Пальцы стиснули ее локоть до боли, хватка была железной.

— Наставник… — пролепетала Лин. Мысли застыли, как и тело, парализованные тем же ужасом.

— Плащ! — Цзюрен сдернул с ее плеча сумку, а спустя мгновение наступила темнота.

Лин замерла, прижатая к мужской груди, слушающая мерное биение сердца. Мастер Цзюрен вовсе не был напуган, а впрочем, с чего бы? Постепенно и Лин успокоилась, хотя песчаная буря пришла и накрыла их. Сквозь плотную ткань халата, служащего укрытием, слышен был ее гневный гул. Казалось, пустыня разозлилась на путешественников, дерзнувших пересечь ее границу. Лин выдохнула, заставляя себя успокоиться, и закрыла глаза. Руки мастера Цзюрена сомкнулись у нее на спине, и Лин почувствовала себя под надежной защитой. Хотя и в несколько смущающей ситуации.

— Не беспокойся о наставнике, — тихо сказал мужчина. — Уверен, он знает, как поступить.

— Он много путешествовал, — согласилась Лин и позволила себе маленькую слабость: обняла мастера Цзюрена в ответ.

Буря длилась целую вечность. Полог тяжелел от песка, давил на спину и на шею. Это вызывало все большую тревогу, но Цзюрен старался не пугать доверчиво прижавшуюся к нему девушку. Они сидели в благоговейном молчании, слушая приглушенный гул ветра, и в какой-то момент Цзюрен почти задремал. Во всяком случае, он упустил точный момент, когда буря стихла и наступила тишина. Выждав еще немного, Цзюрен откинул ткань, послужившую им защитой.

Пейзаж совершенно переменился. Буря снесла одни барханы и насыпала другие, и там, где прежде возвышались холмы рыжего песка, расстилалась теперь безжизненная равнина.

— По крайней мере, мы нашли воду, — Цзюрен указал на пустынные растения, прежде скрытые от них барханом.

— Столбы мы тоже нашли, — Шен Шен выбрался из-под песка, растирая запястья.

Цзюрен с укором посмотрел на Ильяна, лекарь ответил взглядом безмятежным и невинным. Боги наградили его мальчишеской внешностью, взгляд его был мягок и покоен, манеры изысканы, и все же Цзюрена не покидало ощущение, что мастер Ильян издевается, причем — постоянно.

— Пришлось его развязать, — развел руками лекарь. — Ну не связывать же опять. Почтенный Дзянсин, никуда он не убежит.

Цзюрен и так спал вполглаза. Теперь, видать, придется и вовсе перестать. Человеку, назвавшемуся Шен Шеном, он не доверял.

— Столбы, говорю, — Шен Шен досадливо поморщился. — Держащие небо.

Цзюрен посмотрел влево.

В самом деле, создавалось странное впечатление, что четыре высоченных столба на горизонте удерживают небосклон. Прежде их скрывали от глаз барханы, теперь все совершенным образом переменилось. Столбы стояли, четко вырисовывались на фоне начавшего темнеть неба и точно насмешничали. Вот же мы! Подойди и возьми!

— Идемте, — Цзюрен поднял истрепанный ветром халат, отдал его Иль’Лин и зашагал вперед.

Добраться до столбов удалось только в сумерках. Пустыня искажала расстояния, да и идти, несмотря на забрезжившую впереди цель, оказалось тяжело.

Тьма и холод опустились внезапно, как это бывает в пустыне.

На ночлег в этот раз остановились возле столбов. Развели костер в самом центре образованного ими ровного квадрата. Отсюда, да в танцующем свете пламени, они еще больше походили на опоры шатра. Поверхность камня покрывала резьба, но чтобы рассмотреть ее, лучше было дождаться рассвета.

Вымотанные событиями дня, все, кроме Цзюрена, быстро уснули. Он остался на страже. Пустыня была опасным местом сама по себе, даже если не принимать в расчет Шен Шена. Сам мошенник спал безмятежно, а ночь была тиха и спокойна. Цзюрен позволил мыслям своим течь свободно, но ни о чем не беспокоясь, ни о чем не думая, оставив позади свою боль и все свои мучительные страхи. До утра он оставался в этом подобии медитативного транса, а с рассветом поднялся и сделал несколько упражнений с мечом, чтобы размять затекшее тело.

В прежние времена каждое утро начиналось с таких упражнений, но, выйдя в отставку, Цзюрен обленился. Тело еще помнило все шаги и выпады, он еще был молод и силен, но рано или поздно должен был из-за своей лени угодить в неприятности. И лучше бы не в этой пустыне.

Опустив меч острием в землю, Цзюрен обернулся и обнаружил, что юная Иль’Лин наблюдает за ним. Она сидела, подтянув колени к груди, обхватив их руками, и смотрела с любопытством и восхищением. Взгляд этот Цзюрена смутил.

— Доброе утро, барышня Иль.

Ответное смущение девушки было еще сильнее. Она порозовела и подскочила с места.

— Да… утро… доброе… Я приготовлю завтрак.

Их маленький отряд постепенно просыпался. Шен Шен также начал утро с упражнений. Его гибкость напомнила Цзюрену акробатов, которых часто можно было встретить на улицах столицы. Ильян же подсел ближе к огню, наоборот, стараясь двигаться поменьше. Он мелко дрожал и выглядел еще хуже, чем накануне. Цзюрен не стал спрашивать: «Как ваше самочувствие, почтенный мастер?» Юноша ему нравился, и потому он боялся услышать ответ.

Вместо этого Цзюрен пошел от столба к столбу, изучая резьбу. Пострадавшая от времени, песка и ветра, она была когда-то выполнена весьма искусно. Мало что из виденного Цзюреном могло сравниться с ней, с подготовившимся к прыжку львом, или с раскинувшим крылья аистом, или со змеей, обвивающей один из столбов по кругу.

— Лин! — крикнул Цзюрен, напрочь позабыв об обычной вежливости. — Повтори, что там было в стихотворении?

Девушка подошла, озадаченная, и нараспев повторила поэтические строки. Подошли и ее наставник с Шен Шеном. Цзюрен погладил иссеченную песком лапу льва.

— Доблесть, юг — это лев. Змея — запад, милосердие. Аист — восток, любовь. Добродетель и твердость, север — сосна. Опоры Небес.

— Вот только расположены они неправильно, — Ильян отступил назад и огляделся. — Если стоять в центре, то столбы… лев получается на востоке, змея на юге, сосна на западе и аист на севере. Такое ощущение, что установил их человек, в сторонах света не разбирающийся.

— Может, это и есть загадка Мо Шуая? — предположил Шен Шен. — Разберемся, почему символы перепутаны, и найдем дорогу.

Цзюрен запрокинул голову. Столбы были очень высоки, и то, что вырезано у вершины, невозможно было рассмотреть с земли. Невозможно было даже сказать, подсказка это, простой орнамент или же оставленные на камне песком и ветром бессмысленные случайные следы.

— Наставник! Мастер Цзюрен! Взгляните! — позвала Иль’Лин.

Она раскопала нижнюю часть ближайшей колонны, обнажив рисунок. С первого взгляда он выглядел как обычный орнамент, составленный из изогнутых ломаных линий, но уже в следующую минуту Цзюрен понял, что перед ним фрагмент чего-то большего. Кусок головоломки. Часть старинной карты. Лин вытащила из сумки листы бумаги, выудила уголек из костра. Наставник пришел ей на помощь. Вдвоем они с помощью уголька перевели рельеф, получив достаточно четкий рисунок.

— Мой брат надзирает за погребениями в пещерах Трех Старцев, — пояснила девушка. — Так они копируют старинные надписи и ведут учет надгробий.

Зачем может понадобиться вести такой учет, Цзюрен спрашивать не стал. Забрав бумагу и уголь, он направился к следующему столбу. Спустя десять минут у них было четыре фрагмента мозаики, которые между собой не складывались.

— Наверху есть еще, — Цзюрен запрокинул голову. — Но добраться до них…

— Вполне возможно, — Шен Шен прикинул высоту. — Хотя и несколько… опасно.

Он, кажется, долго подбирал слово. И, на взгляд Цзюрена, выбрал неверное. Высота столбов была не меньше пятнадцати чи1, и резьба располагалась почти на самом верху. Лучше подошло бы «безумно».

— Нужна веревка, — Шен Шен бесцеремонно зарылся в сумку лекарей, нашел веревку, ту самую, которой его связывали, накинул на столб и, завязав узел, обернулся. — Я хочу свою долю. Когда мы отыщем это чудо-снадобье, я получу его часть.

Цзюрен переглянулся с Ильяном, и лекарь пожал плечами.

— Хорошо. По рукам.

В конце концов, они делили шкуру неубитого тигра.

Шен Шен на эти слова кивнул удовлетворенно и начал быстро карабкаться вверх, используя технику, с которой Цзюрен уже сталкивался на юге. Там при помощи веревки залезали на плодовые деревья, чтобы собрать урожай. Впрочем, деревья те были от силы полтора чи, никак не выше. Шен карабкался быстро и ловко, словно всю жизнь этим занимался. Пару раз казалось, что он сорвется, и Иль’Лин рядом тихонько вскрикивала. Обошлось. Вскоре на песок упал обернутый в бумагу камень.

Спустя час с небольшим у них было восемь фрагментов, снабженных аккуратными комментариями Ильяна, где именно на столбе этот фрагмент располагался, и ни малейшего представления, как именно их надо сложить. Листы перекладывались раз за разом: так, как они располагались на столбах, затем в произвольном порядке, затем в попытке как-то соединить между собой изломанные линии, по отдельности напоминающие элементы диковатого орнамента, бессмысленные рисунки. Фрагменты были слишком малы, даже не за что было зацепиться.

— Исходя из логики, — Цзюрен посмотрел на разложенные на песке листы, — мы должны установить между фрагментами соответствие. Допустим… верхний фрагмент указывает направление. Нижний — символ. Тогда мы берем нижний рисунок с колонны со львом и…

Цзюрен повертел лист в руках, но так и не сумел приладить его к фрагменту с южной колонны. Не помогло и обратное.

Прислонившись к столбу, Шен пожал плечами. Он явно считал свою работу полностью выполненной. Ильян еще сильнее закутался в халат — он напоминал замотавшегося в кокон шелкопряда — и промолчал. У самого Цзюрена идей не было; разве что — подбирать фрагменты вручную. Он ясно видел, что перед ним куски карты, но местность была совершенно незнакома, а значит, не от чего было оттолкнуться.

— Можно, я попробую?

Голос Иль’Лин прозвучал робко. Она вообще старалась держаться скромно, словно вознамерилась явить образец достойной девы и к вечеру вознестись на Небеса. Но Цзюрен уже убедился, что Иль’Лин умна и обладает немалым присутствием духа, и робость ее напускная.

— Конечно.

Девушка подошла, на мгновение зажмурилась, а потом склонилась над листами. Спустя пару минут она переложила несколько листов и отступила. Картинка сложилась. Цзюрен, не вполне отдавая себе отчет, протянул руку и взъерошил волосы девушки. Щеки Иль’Лин полыхнули красным.

— Как? — коротко спросил Цзюрен и руку поспешно отнял.

— «Север и Юг всегда возвышенны, — смущенно процитировала девушка. — На Востоке и Западе высокое и низкое меняются местами». Йи Фань, автор тех стихов, про опоры, велел это выгравировать на своей могиле. Это была его любимая фраза. Так что тут немного другая логика. Фрагменты на восточном и западном столбах нужно поменять местами: нижние станут верхними, а верхние — нижними. Теперь берем верхние фрагменты с севера и юга и подставляем к ним получившиеся верхние фрагменты востока и запада. Видите, они совпали. А дальше уже просто…

Иль’Лин посмотрела на вытянувшуюся на песке карту и осеклась.

— Барышня Иль весьма ученая девушка, — полушутливо поклонился Цзюрен, смутив Иль’Лин еще больше. — Итак, теперь у нас есть карта.

— И очень точная, — Ильян опустился на корточки, изучая линии; потом измерил расстояние пальцами. — Между колоннами два чи, на карте — ноготь. До руин города… Да, мы прошли, пожалуй, сорок шесть ли2. До земли Акаш еще около сотни ли. Этот путь можно будет преодолеть за два или три дня.

— Итак, нам нужно двигаться точно на северо-запад от северного столба… Остаются непонятными некоторые знаки на карте.

Цзюрен с надеждой посмотрел на лекаря, но тот покачал головой.

— Столбы сильно пострадали от времени и непогоды. Здесь были какие-то сложные иероглифы, но восстановить их и прочитать я едва ли смогу.

— Госпожа Иль’Лин, дайте мне еще бумаги и вашу тушечницу, — попросил Цзюрен.

Перекопировав карту — с куда меньшей точностью, зато с пометками о расстояниях и стершихся письменах — Цзюрен сунул ее за пазуху.

— Идемте. С проблемами разберемся на месте.

1 15 чи — около 5 метров, 246 ли — 23 км