Первым Шен увидел свет, очень странно падающий: словно через тонкий слой воды или же драгоценную джуёсскую органзи. Шевельнувшись, он обнаружил, что связан, хуже того — скован, и что у него болит голова. Руки у него были за спиной, поэтому пришлось неловко, ужом отползать к стене, к которой тянулась длинная цепь. Привалившись к стене плечом, Шен, закусив от боли губу, подергал кольцо. Оно не поддалось, крепко вделанное в камень. Только цепь загремела, заставив Шена содрогнуться и затаиться. Но ничего не произошло. Приказав себе успокоиться, Шен огляделся.
Он находился в пещере, вырубленной в сероватом камне. Ей придали вид просторной залы, даже украсили колоннами с резьбой. Кое-где на стенах сохранились следы росписей, безнадежно выцветшие. Единственным ярким пятном было алое шелковое полотнище в дальнем конце залы. Оно шевельнулось, точно потревоженное сквозняком, а потом в залу скользнула молодая женщина.
Шену встречалось немало красавиц. В столичном Пионовом квартале можно было увидеть женщин, отличающихся прелестью небесных фей. Зачастую благодаря краскам для лица, нарядам и украшениям, но это ничуть не умаляло их красоты. Вошедшая была прекрасна сама по себе, и Шен прежде не встречал ничего подобного. Она ступала изящно, босыми ногами, под звон единственного своего украшения: браслета на щиколотке. Огромные глаза — пара абрикосовых косточек — смотрели ясно, с живым любопытством. Простой алый наряд оттенял ее смуглую, золотистую кожу, а длинные волосы казались густым черным шелком. Когда девушка подошла совсем близко, Шен уловил ароматы сандала и корицы, довольно необычные для женщины. Красавица Карраски предпочла бы пион или розу.
Присев рядом, девушка залопотала на своем языке. Шен ни слова не понял, но улыбнулся ободряюще. Девушка выглядела совсем юной, и в ней не ощущалось коварства или злобы. Шен не сомневался, что сможет уболтать ее. Девушка в скором времени его отпустит. Пусть они и не могли поговорить, но Шен всегда полагался на свое обаяние, и оно его редко подводило. Сперва он показал жестами, что кожаные ремни слишком сильно сдавили запястья, а цепь слишком тяжелая. Девушка села на пятки, потом вскочила и умчалась куда-то. Спустя пару мгновений она вернулась с чашкой воды.
Пить не слишком хотелось, но Шен все же сделал глоток и повторил свою пантомиму. Девушка разглядывала его около минуты, убежала и вернулась с меховым плащом. После третьей попытки она просто села, скрестив ноги и глядя на Шена с живым любопытством.
— Дура! — в сердцах высказался мужчина. — Сними ремни! У меня болят руки!
Девушка улыбнулась очаровательно, обезоруживающе и — непонимающе. Шен едва не застонал. Он поменял немного позу, позвенел цепью — это все так же не вызвало сочувствия — и устало прикрыл глаза. Девушка посидела немного и ушла, послышались шорох ее одежд и звон браслета.
Шен, должно быть, задремал. Очнулся он от легкого прикосновения. Прелестница вновь села очень близко, так что можно было в подробностях рассмотреть ее лицо — ни единого изъяна. Освободив Шену одну руку, девушка подвинула ближе блюдо с лепешками и жестами показала, что это нужно съесть. В этот раз Шен не стал отказываться.
Пока он ел, девушка сидела близко и разглядывала его с любопытством и какой-то детской наивностью.
— Как тебя зовут?
Девушка взмахнула пушистыми длинными ресницами. Шен вздохнул и ткнул себя в грудь.
— Шен Шен. Ты? — и он указал на девушку.
Та снова взмахнула ресницами, прелестная дурочка. Пришлось повторить еще дважды, прежде чем девушка наконец поняла. Приложив руку к высокой груди, затянутой алым шелком, она проговорила старательно:
— Кала-ана.
— Прелестное имя.
Девушка быстро закивала.
— Поможешь отсюда выбраться, Кала-ана?
Девушка снова закивала, широко улыбаясь. Однако же, досадно, что она не понимала ни слова.
Главарь посмотрел на Лин с легкой тенью любопытства, а потом вдруг схватил ее за плечи и прижал к себе. Лицо его исказилось от боли, но казалось, боль эта ему нравилась.
— Что ты можешь такого сделать, маленькая глупышка?
Так близко от язв вонь была совсем невыносима. Все же, переборов тошноту, Лин смогла сказать:
— Я… ученица… лекаря… я знаю… как… это… вылечить…
Главарь чуть отстранился, разглядывая ее. Смотрел с любопытством, и Лин чувствовала себя насекомым, которому дурной мальчишка собирается оторвать крылья.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Как ты это сделаешь?
— У меня при себе есть травы. Нужен жир, чтобы сделать мазь.
Главарь рассматривал ее еще какое-то время, потом толкнул на постель и, небрежно запахнув рубаху, подозвал одного из своих приближенных — из числа тех, кому не позволено было пить.
— Принеси миску жира. И тавро. Если эта малышка будет вести себя глупо, придется ее пометить.
Лин содрогнулась.
Вернувшись к постели, главарь развалился на ней, подперев щеку рукой и разглядывая Лин. Холодок от этого взгляда бежал по коже.
— Как ты собираешься вылечить болезнь, о которой не знают мои лекари?
— Ее давно уже лечат в Хункасэ, — Лин вздернула подбородок, пытаясь спрятать страх за бравадой. — Мой наставник научил меня всему. После лечения даже шрамов не останется.
Наставник в самом деле рассказывал ей, как лечить песчаную лихоманку. В Хункасэ едва ли можно было встретить ею заразившихся, но наставнику приходилось лечить людей, пока он жил на юге. Это была непростая задача, требовалось немало трав, порошков и притираний, целебные ванны и пилюли, и все перечисленное отнюдь не гарантировало излечения. Об этом Лин, конечно же, умолчала, стараясь держаться уверенно, даже самоуверенно. Не дать главарю ни малейшего повода усомниться в ее знаниях и способностях.
Когда принесли жир, она подвязала рукава и, выложив пакетики с порошками на стол, начала смешивать мазь. Снотворное Лин отложила отдельно, надеясь воспользоваться, когда подвернется случай.
— Почему ты не читаешь заговоры?
Лин обернулась через плечо. Главарь продолжал на нее смотреть с интересом, но чуть поумерил свою плотоядность.
— Неудивительно, что ваши лекари ничего не могут поделать, — покачала головой Лин. — Вас лечат заговорами и бормотанием.
Она ниже склонилась над чашей с жиром, отмеряя порошки. Какой у мази будет эффект, Лин даже не подозревала, знала только, что будет больно — таково свойство страшных гнойных язв, оставленных на теле песчаной лихоманкой. Больные, принимающие целебные ванны, по словам мастера, «кричали, как резаные». Поэтому снотворное в вино Лин добавила, уже не таясь.
— Лечение причиняет боль. Это поможет ее уменьшить. Выпейте, а я нанесу мазь на ваши язвы.
Глядя на Лин с очень неприятной настороженностью, главарь подошел, понюхал вино — снадобье, конечно же, ничем не пахло — и после кратких раздумий сделал глоток. Увы, ни одно снотворное не действует мгновенно. Только в сказках чары погружают людей в сон после первого же касания.
— Будет больно сперва, лекарство сразу не подействует. Я помогу вам снять рубашку. Сядьте.
Главарь опустился на складной табурет, глядя на Лин снизу вверх. Не в первый раз она подивилась тому, как скверно сочетаются его прекрасное лицо и грубая жестокость. Или же язвы на теле, а не лицо, были отражением его натуры?
Когда девушка начала наносить мазь, мужчина даже не дрогнул, хотя Лин знала, что боль должна быть сильной. Он сидел, прихлебывая вино, и продолжал смотреть на нее снизу вверх. А потом вдруг схватил ее за шею больно, нагнул к себе и поцеловал. Лин замутило от страха и отвращения. Отстранившись, мужчина прикусил ей губу, больно, до крови, и улыбнулся.
— Теперь тебе тоже больно, маленькая моя. И будет еще больнее.
Лин вырвалась.
— Дайте мне закончить.
— Кончай.
Сказано это было таким тоном, что у Лин загорелись уши. Словно бы нечто необыкновенно непристойное и оскорбительное прозвучало. С удвоенным усердием она принялась наносить мазь, надеясь, что боль будет по-настоящему мучительной. Главарь пил. С каждым глотком его движения замедлялись, глаза заволокла постепенно пелена. Наконец он утратил контроль над собой и стал стонать сквозь зубы. Прошло еще несколько минут, прежде чем снадобье подействовало, и мужчина кулем свалился с табурета. Лин медленно стерла с рук остатки мази.
На этом месте план ее кончался, собственно, даже не начавшись. Лин совершенно не представляла, что сделает, когда главарь уснет. Взгляд ее пошарил по комнате. На подставке — невероятной красоты резной подставке из зеленого и белого нефрита, наверняка украденной из богатого поместья, — покоился меч. Был он массивный, грубый на вид, и казалось, изысканный резной камень вот-вот сломается под гнетом. Лин попыталась поднять этот меч, и он в самом деле оказался для нее слишком тяжелым. Зато она отыскала небольшой кривой нож, и он был в самый раз. Стиснув сделанную из рога рукоять, Лин медленно подошла к лежащему на коврах мужчине.
Нужно просто воткнуть этот нож ему в сердце. Или перерезать горло. Первое проще, второе — надежнее, хотя Лин сомневалась, что у нее достанет сил.
Она сомневалась, что у нее достанет духу.
Лин опустилась на колени, прицелилась, держа нож обеими руками, занесла его над головой, надеясь увеличить силу удара. Широкая ладонь сжала оба ее запястья, выкрутила, и нож полетел в сторону. В следующее мгновение Лин оказалась прижата к коврам и шкурам тяжелым, смердящим телом. Главарь вновь поцеловал ее, грубо, кусая губы, а потом рассмеялся:
— Я все ждал, когда ты начнешь действовать. Это все, что ты можешь? Какое разочарование! Батуны! Мой хлыст!
Лин сжалась от страха, пытаясь стать как можно меньше и незаметнее. Продолжая удерживать оба ее запястья, главарь поднялся и толкнул девушку в руки своего подручного.
— Держи ее крепче.
Первый удар, нанесенный по спине, был еще терпим. Второй был сильнее и разорвал ткань одежд. Лин взвыла от боли. Главаря словно бы подстегнул этот звук, и удары посыпались один за другим. Вскоре боль стала почти невыносимой, и Лин потеряла сознание.
За истекшие годы пустыня, конечно, изменилась, но карта, между тем, оказалась, к удивлению Цзюрена, достаточно точной. На ней были указаны несколько колодцев, что встретились им по пути. Два оказались пересохшими и были занесены песком, в остальных была вода, а вокруг следы недавно проезжавших всадников. А пару часов спустя на горизонте показалось зарево. Абаш отправил Ратаму на разведку, а все остальные до поры спешились и укрылись за одинокой скалой в густой тени.
— Как будем действовать, ага?
— Это зависит от многих обстоятельств. Хорошо бы напугать их, застав врасплох.
— Батунов? — усомнился Абаш.
— Бандиты трусливы, — покачал головой Цзюрен.
Абаш остался при своем мнении, и тут нельзя было его винить. Его племя предпочитало вести мирную жизнь, и, хотя боги выделили им не лучший кусок земли, бремя свое кочевники несли с достоинством. Бандиты налетали и сметали все на своем пути, забирая без жалости, что пожелают. Сложно было их не бояться. И еще сложнее было представить, что и бандиты испытывают страх.
— Батуны, — доложил вернувшийся Ратама. — Лагерь укрепленный, дюжина часовых. Остальные, судя по всему, пьют.
Цзюрен усмехнулся. Типично. В большинстве своем подобные разбойничьи шайки — сброд, не имеющий ни малейшего понятия о порядке и дисциплине. Не требуется много ума и труда, чтобы с ними справиться.
Лишь один раз Цзюрену довелось столкнуться с по-настоящему грозной силой. Но их предводителя, Пятихвостого Лиса, следовало называть мятежником, а не разбойником.
— Ваша главная задача по-тихому снять часовых, — распорядился Цзюрен. — После этого мы нападем с четырех сторон одновременно. Если в лагере есть пленные, они не должны пострадать.
— Я видел нескольких женщин, — кивнул Ратама. — А еще клетки. В таких батуны перевозят рабов. Пленные должны быть в них.
Цзюрен посмотрел на юношу и одобрительно кивнул. Сообразительный и ловкий малый.
— Для тебя особое задание.
Ратама мгновенно подобрался и принял самый важный вид.
— Когда мы войдем, лошадей там быть не должно. Сведи их, распугай, действуй как угодно. Наши противники должны быть пьяными и пешими.
Спустя полчаса, ворвавшись во всполошенный лагерь, Цзюрен похвалил мысленно и Абаша с его людьми, и ловкого Ратаму, а еще больше свою удачу. Разбойники хоть и превосходили числом, были не просто пьяными. Их словно опоил кто-то, они едва соображали, что происходит. Тех же, кто стоял твердо на ногах и был способен дать отпор, было немногим больше, чем людей Цзюрена.
Промчавшись под крики «Тревога! Тревога!» сквозь лагерь, Цзюрен впервые столкнулся с настоящим противником только в самом его центре. Молодой человек, полуобнаженный, вооруженный тяжелым, грубой работы мечом, вышел из палатки. Он был худ и бледен, торс его покрывали страшные язвы, словно незажившие раны, блестя от пота или жира, но двигался мужчина с грацией убийцы.
Цзюрен спешился и отбросил за спину волосы. Противник с усмешкой повторил этот жест.
Двигался молодой человек стремительно, играючи орудуя своим уродливым тяжелым мечом. Словно дрова рубил, наносил удар за ударом, а Цзюрен только уклонялся, вытанцовывая сложный танец. Своим мечом он удары старался не парировать. По сути, в руках у молодца была металлическая палка, болванка, но и она могла при неблагоприятном стечении обстоятельств сломать великолепный меч Цзюрена. Потому приходилось ускользать, ища у противника слабое место.
— Мастер!
Ратама, как всегда это водится у мальчишек, появился не вовремя.
— Займись пленными, — приказал Цзюрен, уходя от очередного удара.
Его противник, несмотря на страшные язвы, был силен и вынослив и мог, кажется, еще долго размахивать своей болванкой. На стороне Цзюрена были опыт, скорость и мастерство. И терпение. То, что Цзюрен не нападал, слишком многие безрассудные мальчишки принимали за слабость и трусость. Оставалось только дождаться, пока противник совершит ошибку. Он молод, он непременно ее сделает. Уже сделал, когда недооценил врага и принялся размахивать мечом, как оглоблей, пытаясь его достать.
— Ма-мастер Цзюрен!
Лин’эр. Голос ее прозвучал одновременно и радостно, и обреченно, словно девушка простилась со всякой надеждой. Цзюрен не позволил себе отвлечься. Его противник тоже не обернулся, лишь на долю секунды собрался это сделать, но и того хватило. Это была та самая ошибка, которую Цзюрен ждал. Противник отвлекся от поединка, отвел глаза, и тогда Цзюрен сделал быстрый выпад. Его собственный меч был легким, но острым, он рассек руку до кости, перерубая сухожилия, а после вонзился в тело чуть выше ключицы. Юноша медленно разжал пальцы, и его клинок упал на песок. Еще мгновение разбойник стоял, а потом повалился на колени, уцелевшей рукой упираясь в землю. Замер, глядя перед собой пустыми, невидящими глазами. Только теперь Цзюрен повернул голову и посмотрел на Иль’Лин.
Девушка стояла у входа в шатер, держась рукой, сведенной судорогой, за полог. Казалось, только это одно не давало ей упасть. Грязно-серая ткань под ее пальцами окрасилась кровью.
— Лин’эр! — Цзюрен убрал меч в ножны и быстро подошел. — О, Небо!
Платье девушки превратилось в лохмотья, а ее спина… Цзюрен впервые за долгое время ощутил настоящую беспомощность, усугубленную чувством вины. Он никак не мог защитить Ин Ин от болезни, но Лин… он мог хотя бы прийти раньше.
Иль’Лин пошатнулась, скрюченные пальцы ее разжались, и Цзюрен едва успел подставить руки.
— Ратама! Принеси воды, вина и разыщи чистую ткань!
Осторожно, стараясь не причинять лишнюю боль, Цзюрен перенес девушку в палатку и уложил на постель. Колебался мгновение, прежде чем отбросить с израненной спины остатки одежды. Не до приличий было.
Ратама с кувшином воды и ворохом тряпья замер в дверях, не решаясь войти внутрь. Пришлось подойти, чтобы все у него забрать.
— Тут две дюжины женщин, — сказал Ратама, старательно глядя в сторону. — Очень напуганы. Мы пытаемся их успокоить. И собрать лошадей.
— Отлично, — похвалил Цзюрен и похлопал юношу по плечу. Обернулся назад. Лин лежала совершенно неподвижно. — Что с бандитами?
— В живых осталось человек десять да еще их главарь, — Ратама указал на все еще неподвижного мужчину. Кровь с рассеченной руки и из раны над ключицей текла на песок. — Мы их связали. Что делать дальше?
Цзюрен достал меч из ножен, подошел и одним быстрым движением отсек главарю голову. Вернулся и обтер лезвие краем полога.
— Убейте их, пока они не выбрали нового главаря.
И, отложив меч в сторону, Цзюрен склонился над израненной Лин.
Ильян пробудился от боли и некоторое время просто пытался снова научиться дышать. Помогла короткая медитация. Он посидел немного, сконцентрировавшись на этом нехитром действии — вдох, выдох, снова вдох — и постепенно боль прошла, пусть и не до конца. Она теперь всегда была с ним.
Собрав растрепавшиеся за ночь волосы в пучок, Ильян поправил одежду и вышел. Над пустыней занималось утро. Солнце еще не показалось над горизонтом, но ночной холод уже сменился рассветной свежестью, которая пробудила его окончательно. И первым делом Ильян отправился проведать раненых. К его немалой радости, все вчерашние пациенты шли на поправку. Благодаря травам и благовониям сон их был безмятежен, и требовалось только сменить повязки через пару часов. Уходя из палатки, Ильян зажег свежие благовония.
В дверях он столкнулся со взволнованной Шагати.
— Только что прибыл вестовой! — затараторила девушка, путая родные слова с каррасскими. — Они возвращаются! Невредимые!
— Моя ученица?
Девушка нахмурилась.
— Кажется… кажется, ее нашли. Они везут освобожденных пленниц. Я иду готовить завтрак. Вы хотите чего-то особенного?
Ильян покачал головой.
— Я съем все, что мне принесет госпожа Шагати.
Девушка радостно улыбнулась и убежала, на ходу бросив: «Отец ждет вас, мастер».
В шатре вождя, несмотря на ранний час, царила суматоха. Жены расстилали ковры и раскладывали подушки, щебеча громко и радостно. Кто-то напевал веселую песню, кто-то смеялся.
— Большой праздник, — проговорил вождь, едва Ильян переступил порог. — Нам удалось наконец побить батунов.
Ильян предположил, что прежде это сделать кочевники просто не пытались, но благоразумно промолчал. Усевшись на одно из почетных мест, он принял из рук старшей жены чашку с чаем.
— И все же, вас что-то беспокоит, господин?
— Не батуны, — покачал головой вождь. — Больше не батуны. Это. Видел такое прежде, ага?
И вождь выложил на стол, покрытый узорчатым ковром, меч. Длинный и узкий, он имел странный серый цвет, точно был выкован из серебра. Ильян осторожно провел по кромке и едва не порезался. Острый.
— Никогда прежде.
— Это было у тех, кто напал ночью.
Ильян взял меч, чтобы рассмотреть клеймо у рукояти. Знак был незнакомый, а начертание иероглифов странное.
— Я лекарь и не слишком хорошо разбираюсь в оружии. Лучше спросить об этом Цзянсина. Это… — Ильян поднес меч к носу, уловив весьма своеобразный запах. Так пахнет некоторая храмовая утварь. И кровь. — Железо?
— Же… железо? — переспросил вождь.
— Это камни, которые падают с неба. Оно красивое и прочное. И ценное. Я видел только несколько скульптур и жертвенных чаш, совсем небольших. Кому могло прийти в голову сделать из него меч и дать простому наемнику?
В эту минуту в палатку вбежала взволнованная Шагати.
— Приехали! Ильян-ага, нужна ваша помощь!
Ильян положил клинок на стол и поднялся. Взгляд его на мгновение задержался на узоре ковра. Что-то странное и очень знакомое было в его завитках. Это, впрочем, могло подождать. Выйдя из шатра, он сделал пару шагов, а потом перешел на бег. Цзюрен спешивался, стараясь при этом удержать Лин. Лицо ее было бледно, длинные спутанные волосы свисали неопрятно, тело казалось беспомощным, безвольным, неживым и в то же время напряженным, точно парализованное.
— Ян, — уже не в первый раз в критическую минуту Цзянсин заговорил фамильярно. И коротко. — Плеть.
Ильян осторожно принял девушку в свои руки, пошатнулся, но устоял.
— Кто это сделал?
— Неважно. Он мертв, — Цзюрен спешился наконец. — Давай, я отнесу.
Ильян трезво оценил свои силы и спорить не стал. Позволил Цзянсину перенести Лин в палатку и уложить на постель, а сам тем временем принялся собирать лекарства, бинты, горячую воду. Вскоре к нему присоединилась сосредоточенная Шагати. Она была не так хороша, как Лин, ей предстояло многому научиться, но у девушки определенно были все качества хорошего лекаря. Вдвоем они раздели Лин — тут проявилась еще одна хорошая черта кочевников, Ильяна никто не стал прогонять ради глупых ханжеских «приличий» — и осторожно обработали поврежденную спину. Плеть оставила глубокие следы, а в нескольких местах рассекла кожу. Накрыв спину девушки тонким полотном ткани, Ильян заставил Лин выпить лекарство и без сил опустился на шкуры.
Только тут Шагати дала волю чувствам: стиснула кулаки и процедила несколько весьма грубых слов. Покраснела густо.
— Он мертв, — кивнул Ильян. — Можно лишь сожалеть, что мастер Цзянсин слишком искусный фехтовальщик, и тот человек перед смертью едва ли мучился.
Шагати крепче стиснула кулаки.
— Он не заслужил простую смерть. Он запугал и обесчестил наших женщин. Я пойду к ведьме, пусть Луна пошлет за ним демонов.
Ильян улыбнулся этим суевериям. Его всегда забавляло и занимало, как легко люди верят во всякую нечисть. Впрочем, оно и понятно: удобно, когда можно на кого-то свалить и свои неудачи, и исполнение прихотей.
— Госпожа Пустынная Луна — сильная ведьма, — закивала Шагати, по-своему рассудив его молчание. — Она с детства служит Богине. Она знает прошлое и будущее, владеет жизнью и смертью. Она настолько сильна, что может вернуть мертвого.
Ильян улыбнулся.
— Тогда мне стоит с ней познакомиться и кое-чему у нее поучиться.
— Не смейтесь, мастер, — нахмурилась Шагати неодобрительно. — В прошлом году один гунар ее оскорбил, а потом умер. Так она раскопала могилу, оживила того гунара и заставила служить себе. Теперь он ее раб, безвольный, беспомощный гулям, лишенный разума.
— Гулям? — хмыкнул Ильян. Ему доводилось слышать об оживших покойниках, бездумных поедателях мертвечины. Эти страшные истории рассказывались и на юге, там, если послушать, гулямами вся пустыня полнилась. — Иди к этой ведьме и проси о возмездии, госпожа Шагати, в том нет вреда, только позже. А сейчас, пожалуйста, присмотри за Лин’эр. Мне нужно поговорить с мастером Дзянсином.
Цзюрена он нашел в палатке вождя. Ни жен, ни детей, ни его самого не было — все в племени заняты были освобожденными пленницами и приготовлениями к отходу. Цзюрен один сидел возле стола и разглядывал меч.
— Есть идеи, что это такое? — спросил Ильян, садясь напротив.
— Железный меч.
— Дороговато для наемника — иметь такую игрушку.
Цзюрен покачал головой.
— Это не игрушка, мастер Ильян. Это… нечто совсем иное. Железо прочнее бронзы. Это оружие… грубое, простое, но кое в чем оно стократ лучше моего меча. Джуё… возможно, нашел где-то источник железа.
— Угодил под звездопад? — хмыкнул Ильян.
Цзюрен покачал головой.
— Или отыскал его на земле. Ладно, не это сейчас важно, — Цзюрен отложил меч. — Куда нам теперь двигаться? Мы слишком отклонились от первоначального пути, а если вернемся к столбам, потеряем много времени.
Ильян задумчиво провел пальцами по завиткам на ковре, служащем скатертью, отслеживая все их замысловатые извивы. Замер.
— Убери-ка все со стола, мастер Дзянсин. И достань карту.