Обращенные

Глава 11. Любимец без недостатков

— А почему ты назвал его, как меня?

Это первое, что Исузу хочет знать после того, как церемония знакомства завершена. Вопрос вполне правомочный, хотя я ожидал несколько иной реакции, когда принес домой черного щенка-лабрадора, недавно обращенного и с бантом на шее. Я ожидал чего-то большего — чего-нибудь вроде объятий, но последнее время она отмеряет их строго определенными дозами, равно как и хихиканье. Единственное, чем она, кажется, не манкирует — предложения, которые представляются неопределенно обличительными и имеют тенденцию заканчиваться вопросительным знаком.

— Потому что у него тоже большие ноги, — говорю я, предъявляя ей лапы Солдата в качестве доказательства.

— Но это мое имя, — не уступает Исузу.

— Клянусь тебе, я вас не перепутаю. Вопрос улажен?

— Но это мое имя, — повторяет она.

Ее кулачки сжимаются с такой силой, словно она пытается удержать то единственное, что является ее неотъемлемой собственностью.

— Твое второе имя, — уточняю я, разочарованный тем, что дело приобретает такой оборот. — Которым тебя все равно никто не называет.

— Но это все равно мое имя.

Ее кулаки начинают дрожать; она поднимается на цыпочки, словно готовясь издать вопль.

— И имя Солдата, твоей собаки, — я нажимаю ей на макушку, возвращая ее ступнюшкам горизонтальное состояние. — Видишь бант? Это подарок.

Пауза.

— Это тебе.

— Я его ненавижу.

Это неожиданное заявление выбивает меня из колеи, и я просто не знаю, что сказать. Остается только проверить у себя наличие каких-нибудь телепатических способностей, которые могли бы меня спасти.

«Солдат, — думаю я, — лизни ребенка в нос. Сейчас же».

Бесполезно.

«Солдат? Сигнал получен? Возможно, от этого зависит твоя жизнь».

Но Солдат только вытягивает перед собой свои огромные щенячьи лапы, позволяя им скользить по деревянному полу. Он кладет свою огромную щенячью голову между лап, а потом приподнимает брови — движение, которое заставляет меня задаться вопросом: может быть, он тоже пытается послать мне сообщение? Что-нибудь вроде «заберите меня отсюда».

— Может, назовем его Сол? — спрашиваю я.

Вполне достойный компромисс.

— Нет.

— Соло?

— Нет.

Еще одна попытка.

— Салага?

— Нет, — отвечает Исузу, скрещивая руки на груди.

Я плаваю, как студент у доски. Несомненно, все эти созвучности могут слегка запутать бедное существо: одна кличка дома, другая на прогулке, в обществе отца Джека и Иуды… В отличие от последнего, этот бедолага бессмертен. Так что у него будет предостаточно времени, чтобы привыкнуть.

Исузу, кажется, приняла последний вариант к рассмотрению. Я пытаюсь вообразить механизмы, которые вращаются у нее в голове, критерии, по которым она могла бы выбрать соответствующее имя для… кого? Моего второго любимца? Так получается? Исузу чувствует угрозу со стороны Солдата? Выходит, что Солдат — эквивалент второго ребенка, насколько это касается ее? Конкурент, претендующий на мою любовь?

Задним числом я пожалел, что не принялся кататься по полу вместе с ним, когда мы вернулись домой.

— Сюрприз! — произношу я, распахивая пальто, чтобы показать его — как мне казалось тогда, домашнего любимца без недостатков.

Я позволяю ему прыгать по комнате, царапая когтями доски, в то время как Исузу наблюдает за ним, онемев от радости. По крайней мере, я так думаю.

— Его зовут Солдат, — сообщаю я, как раз перед всем этим — прежде чем он принимается скрести когтями доски, ползать на брюхе и кататься по полу, как идиот.

Я только хотел показать, каким забавным может оказаться щенок.

Думаю, Исузу увидела нечто большее: что этот новый щенок нравится мне куда больше, чем она. И в довершение всего, чтобы оскорбить ее еще сильнее, я позволяю себе назвать этого щенка ее именем — как забывчивый родитель, который дает младшему ребенку игрушки старшего.

Так какое имя вы дадите своему конкуренту? Скорее всего, самое оскорбительное. Салага. Или парашечник. Или «Полижи-мою-задницу»?

— Ладно, — смягчается Исузу.

— «Салага» подойдет? — уточняю я.

Исузу мрачно кивает, ее руки еще скрещены на груди, как у маленького Наполеона.

— Ты его все еще ненавидишь? — торопливо спрашиваю я, поскольку у нее, кажется, еще сохраняется уступчивое настроение.

Исузу смотрит на своего щенка-вампира, Салага смотрит на нее. Щенок, из-за которого разгорелся весь сыр-бор — шоколадный Лабрадор, самая симпатичная порода, которая только существует на свете. По крайней мере, так должно быть. Вырастая, симпатяга превращается в самого мерзкого представителя породы лающих и тявкающих, какого только может завести ваш ближайший сосед. Вместе с ними растет и дикая потребность убивать. К счастью, Солдат никогда не станет более крупным и менее симпатичным, чем сейчас, когда он таращит на Исузу свои большущие щенячьи глазенки, а его ноздри слабо раздуваются, уже изучая запах нового хозяина.

— Думаю, нет, — говорит Исузу.

Возможно, она понимает, что ей будет с кем поиграть, пока я на работе.

Если я все правильно понимаю, собаку все равно пришлось бы завести, рано или поздно. Собака необходима как оправдание тому, что я сумками таскаю домой собачий корм, а по понедельникам сбрасываю в мусоропровод пустые банки. Несколько опасных ситуаций в вестибюле с участием соседей уже имели место. А что касается обращения… Ладно, это просто угол, в который сам себя загнал, пытаясь объяснить, почему моей воображаемой собаки не было со мной в ту ночь, когда я первый раз столкнулся с отцом Джеком и Иудой, которые проявили ко мне столько участия. Не могу сказать, что это такая уж плохая идея — щенок-вампир. Я не шутил, когда я сказал отцу Джеку, что недолюбливаю взрослых собак. Но вечный щенок, который не гадит по всей квартире… думаю, с этим я смогу иметь дело. Достаточно, чтобы немного того, что я разогреваю для себя, попало в миску Солдату. Только и всего. Щенок — предельно экономичное в эксплуатации существо, при этом, в отличие от кота, который потребляет столько же, ему даже не нужна ванночка с песком. И многофункциональное: он мог бы сопровождать меня во время прогулок, с помощью которых я убиваю время, и составить компанию Исузу, когда я на работе. В общем, на мой взгляд, это была прекрасная идея — завести существо вроде Солдата.

— Не хочешь его погладить? — предлагаю я. — Это будет здорово. Он позволяет.

Да, блестящая идея. Именно для этого существуют такие Салаги. Напомнить вам список моих блестящих идей?

— Он холодный, — говорит Исузу.

Это должно было стать первым звоночком. Но не стало.

— Ну да, Исузу, — отвечаю я — по-отечески и чуточку покровительственно — а может быть и не чуточку. — Он вампир. Симпатичный, пушистый, четвероногий, но все-таки вампир.

Да, он такой. Но в зоомагазине он казался таким дружелюбным. И я действительно спрашивал. Я спросил в зоомагазине: «Он меня не укусит?» Возможно, мне следовало чуть внимательнее прислушаться к ответу продавца.

— Укусит? Вас? Нет…

К счастью, зубки у этого четвероногого вампирчика всегда будут щенячьими и никогда не станут ни больше, ни острее, чем сейчас. Однако это не означает, что они не могут поранить. Особенно когда это существо стремится сжевать все, что попало в эти зубки. Особенно когда ваш якобы папочка только что объяснил вам, какое это чудное существо, когда чудесные глазенки этого существа и дурацкий бант полностью усыпили вашу бдительность… И тут эти зубки-иголочки совершенно неожиданно впиваются в вас.

Я не стану даже пытаться воспроизвести звук, который издает Исузу. Отчасти это «О-оу», отчасти визг… и, кажется, она заимствует что-то из моего лексикона, за который меня стоит отправить в ад. Но это еще не все: это вопль преданного доверия и беспомощности, в котором во всю мощь звучит вопрос: почему весь мир подставляет ее подобным образом.

Тем временем Салага, он же Солдат, громко скулит. Это чертово «ип-ип-ип» — еще одна вещь, которую он скрывал от меня в зоомагазине.

А что я? Я хватаюсь за голову и изо всех сил прижимаю ладони к вискам. Я мотаю головой, и мои руки двигаются вместе с ней. В таком положении они безопасны. В таком положении они не могут схватить Солдата за горло и стиснуть, как мех волынки. В любом случае, мне не нужны руки, чтобы заставить нашего маленького гостя скользить по деревянному полу — для этого достаточно носка туфли.

Это не пинок. Это знак того, что мне не нужна собака. Из этого салаги десантника не получится.

Он скользит. Пол натерт воском. Пол гладкий. Мех на заднице Салаги и подушечках его больших щенячьих лап не улучшает сцепление с гладкой поверхностью. Технически его перемещение в пространстве достигается при помощи носка моей туфли.

И я продолжаю придавать Салаге ускорение, пока мы не достигаем порога ванной. В этой точке я даю ему последний пинок и захлопываю за ним дверь. С секунду я подумываю о том, чтобы войти за ним и захлопнуть дверь за нами обоими. Но у меня такое чувство, что для меня нет никакой разницы, по какую сторону от двери ванной находиться. В любом случае, я нахожусь в собачьей конуре.

Нам с Салагой надо сходить за газетами. Сейчас. Но вернется только один.

Исузу одобряет этот план. Она предлагает оставить его снаружи, когда взойдет солнце. Думаю, у меня есть идея получше.

См.: Марти. Большой послужной список. Очень блестящие идеи.

— Отец Джек… — начинаю я, когда отец Джек открывает дверь.

— Это и есть ваш небравый Солдат? — спрашивает он, протягивая руку, чтобы почесать Солдата за ухом.

— Он самый, — отвечаю я.

И в эту секунду сверхъестественная легкость наполняет мою грудь — чувство облегчения, что по крайней мере одна ложь, которую услышит от меня отец Джек, задним числом оказывается правдой.

— А бант зачем?

— Это его вещь, — говорю я, чувствуя, как легкость испаряется. — Он любит наряжаться.

— Это он вам сказал?

— Намекнул, — я стягиваю бант с шеи Салаги, задевая его большие щенячьи уши. — Кое-кто бросил мне вызов. Это было что-то типа…

— …типа пари?

Я качаю головой и позволяю ей застыть в таком положении.

— Марти, Марти, Марти…

— Знаю, каюсь, — говорю я, и раскаяние в моем голосе — не совсем игра.

А может быть, и игра. Но более чем азартная.

— Вы хотя бы выиграли?

— Я по уши в дерьме, — отвечаю я. — Разбит в пух и прах. Не знаю, что и думать.

— Если бы вы были склонны думать, Марти…

— Знаю, знаю, — я делаю паузу. — Вам нужна собака? Он уже не делает лужи, а просится гулять. Почти никаких расходов. Только наливайте ему немного в мисочку, когда готовите кое-что для себя, и…

— Не думаю, что они с Иудой будут жить душа в душу. Вам так не кажется?

Почему это может понять любой, кроме меня? Щенки-вампиры — прекрасные домашние животные, но только для вампиров. Да уж, открытие…

— Я об этом не думал, — уклончиво говорю я.

— Мы это уже обсудили, — шутит отец Джек. — Следующая тема.

— Вы не знаете никого, кто любит щенков? Вампиров, шоколадных лабрадоров. Это самый милый щенок на свете, и гарантирую, что он всегда будет таким же милым.

— Почему же вы пытаетесь избавиться от своей собаки?

Хороший вопрос. Почему я пытаюсь избавиться от собаки, которая якобы прожила у меня по крайней мере несколько месяцев? Что могло измениться, из-за чего мне внезапно потребовалось избавиться от своей собаки?

— Трудно сказать, — говорю я.

Отец Джек смотрит на меня, на его губах лукавая ухмылка.

— Марти, — он говорит. — Я тот человек, которому можно рассказывать такие вещи. Я же не прошу вас называть мое второе имя.

— Думаю, «Джозеф», — шучу я.

Никуда не годится.

— Ох, отшлепать бы вас, — говорит отец Джек, касаясь моей головы ребром ладони и приглаживая выбившийся вихор. — Я серьезно, Марти. Доверьтесь мне. Доверьтесь.

Хорошо, я лгал все это время, пока вы думали, что я вам доверяю. У меня нет проблем с азартными играми. Правда заключается в следующем, я взял на воспитание смертного. Я взялся воспитывать его с самого начала, и это оказалось куда сложнее, чем на словах. Конкретная ситуация: сегодняшняя ночь. По всей вероятности, с Исузу Солдату ужиться будет не легче, чем с Иудой. Это означает, что я должен избавиться или от щенка, или от ребенка. И учитывая, что Солдата я только что купил, что я не вкладывал в него душу…

Ваши комментарии? Ваша реакция? Прошу!

— Мне нужны деньги, — говорю я. — Карточный долг.

— Вам не приходило в голову вернуть его тем, у кого вы его купили? — спрашивает отец Джек. — Как я понимаю, его уже сделали вампиром, верно? Он, можно сказать, как новенький. Это не стереосистема, у которой есть срок годности и все такое.

Думаю, это прокатит. Или так, или мне придется посадить его на цепь под дерево и позволить солнцу сделать за меня грязную работу, как советует Исузу. Мне приходит в голову одна мысль: следовало бы обеспокоиться тем, насколько быстро она это придумала. Как будто уже размышляла на эту тему, но в ином контексте. К счастью, моя способность к самообману и отрицанию очевидного еще больше, чем способность откладывать удовольствие на потом.

— Думаю, это получится, — я делаю паузу, ощущая, что консультация близится к завершению. — У вас не найдется…

На самом деле мне не следует больше ничего говорить. Начинается формалистика.

— Свежих газет?

Я киваю.

— Почему бы вам самому не купить? — ворчит отец Джек, удаляясь.

— Это почти все, что есть, — объясняет он, когда возвращается. — Спортивных новостей нет.

— Вот и хорошо, — говорю я.

Спортивных новостей не бывает. Это еще одна формальность.

— Иуда их еще читает, — говорит отец Джек; эта реплика — плавный переход к прощанию.

Или, во всяком случае, половина прощания. Я жду.

— Если вы понимаете, о чем я, — добавляет он.

У меня в руке еще ничего нет, и я хлопаю себя по лбу. Со стороны может показаться, что я пытаюсь прибить муху.

— Бинго… — говорю я. — Пачизи…[55]

Отец Джек машет рукой.

Парень из зоомагазина смотрит на меня как, словно я спятил.

— Да он и мухи не обидит, — твердит он. — Смотрите. Смотрите!

Он довольно грубо сует запястье в нос Солдату, оттягивает ему верхнюю губу, заставляя его показать свои зубки-иголочки.

— Видите? Никого он не кусает.

Он следит за мной, пытаясь прочитать мои мысли вышеупомянутым способом, который, как я уже говорил, не работает.

— Вы его кормили?

Да. Кормил. Я не так глуп. По крайней мере, в этом отношении. Ради этого мы по дороге заглянули домой, к величайшему удивлению Исузу. Но Солдат не смог стать удовольствием, отложенным на потом, и это все решило.

— Да, — говорю я. — Кормил.

— До того, как он укусил вас, или после?

— До.

Парень глядит на меня. Потом на щенка-вампира, которого я пытаюсь вернуть. Потом снова на меня.

— И что? Покажите мне вашу огромную и страшную рану.

Он смеется. Надо мной.

Полагаю, это смешно — вампир, жалующийся на то, что его укусили. Укусил маленький щеночек с крохотными зубками. Даже если бы бедняжка сумел повредить кожу, проблемой была бы не рана. Проблема состояла бы в том, чтобы вытащить его клыки из этой раны прежде, чем она зарастет. Это была бы серьезная проблема — отцепить вампирчика от его жертвы, к которой он окажется приклеенным, точно суперклеем.

Я думаю только о том, чтобы оставить Солдата на прилавке и сделать ноги из этого магазина. В чем меня можно обвинить? Ясно, что не в краже. Скорее, в демпинге. Я заплатил наличными. На чеке нет адреса. И они могут просто перепродать Солдата кому-нибудь, у кого дома нет дышащей, жующей игрушки. Прилавок напоминает край над бездной, в которой хохочет ад.

Нетрудно представить, как это выглядит. Кто-кто, а дьявол может смеяться.

— Вы хотите, чтобы я дал вам лейкопластырь? — спрашивает продавец, после чего следует новый приступ хохота.

— Прекрасно, — говорю я.

Он смеется.

— Прекрасно, — повторяю я.

Я напоминаю себе, какова альтернатива: цепь, дерево, солнечный свет. И Солдат не виноват в том, что я сделал глупость. Нет никакой причины, по которой он должен нести за это наказание.

И я делаю ноги. Я оставляю Солдата на прилавке, за которым продавец совсем заходится смехом.

Я бегу. Я бегу, черт возьми, прямым ходом к другому моему любимцу. Обратно к тому, в кого я вложил столько чувств. К тому, кого я не смог бы отдать, даже если бы хотел.

— Готово, — объявляю я, с пустыми руками входя в дверь.

Исузу сидит на кушетке, смотрит телевизор. Шоу Маленького Бобби Литтла. Она упирается локотками в колени, ее подбородок покачивается в колыбельке из двух кулачков.

— Класс, — говорит она, не отводя глаз от экрана.

Я сажусь рядом, убираю непослушные волосы у нее со лба.

— И что у нас поделывает Бобби?

— Играет на расческе, — говорит Исузу.

— Хорошо у него получается?

Но Исузу только пожимает плечами и таращится в телевизор.