Обретение стаи

Глава 4. Научный рай

Декабрь 1989, Город, 24 года

— Присаживайся, молодой человек, — говорит она с чуть смущенной улыбкой. — Еще лучше — бери листочек, сразу будем рисовать.

Торик подвинулся поближе, разглядывая собеседницу. «Очи черные», что так удивили его, когда она приходила к ним в отдел поговорить о графике, на деле оказались теплыми темно-коричневыми. Он не мог припомнить такого оттенка ни у кого из своих знакомых. Но взгляд ее не пугал, скорее притягивал.

— Давай знакомиться. Я — начальник сектора программистов, Мария Петровна. Правда, имя люди часто забывают, зато отчество остается.

Сосредоточиться на ее словах не получалось: комната большая, человек на двадцать. Непривычно. На прежнем месте работы люди обычно «приклеивались» к месту почти на целый день. А здесь кипела жизнь. Люди не шумели, но вели себя активно — входили и выходили, усаживались за столы, что-то искали в бумагах, порой негромко переговаривались.

К их столу тоже кто-то подходил, задавал Петровне вопросы, а улыбающийся гротескно-толстый парень в очках оставил даже печатную плату. Торик так старательно все это игнорировал, что не заметил, как позади на стульчике притулился мужчина, внимательно слушая их разговор.

Торик начал пылко возражать, что до сих пор легко обходился без рисования блок-схем, ведь программы прекрасно пишутся и так, и тут мужчина присоединился к беседе:

— Здравствуйте. Это наша принципиальная позиция. Дело даже не в том, что программистов у нас много, а машинного времени на всех не хватает. Просто мозг у человека работает по-разному, когда он нажимает клавиши или когда проводит линии и стрелки на бумаге. Почему бы не использовать все возможности мозга, особенно если это приводит к более качественной работе?

— И особенно если этого требует начальник отдела, да, Дмитрий Сергеевич? — весело подхватила Петровна.

Тот слегка смутился. Торик взглянул на него. Улыбчивое лицо с проницательными глазами, острый нос и шапка неопределенно-пегих волос, переходивших в пышные бакенбарды, а затем и бороду. Все вместе оставляло ощущение доброго волшебника, мудрое лицо которого обрамлено пушистой рамкой.

— Мы не то чтобы требуем обязательно рисовать алгоритмы на бумаге. Но это очень желательно, особенно поначалу, чтобы старшие товарищи (взгляд в сторону Петровны) могли вовремя вмешаться и поправить, пока мы не наломали дров в непривычной системе. Разумно?

Возражений у Торика не нашлось. Ладно, схемы так схемы. Была бы работа интересная.

Когда начальник отошел от стола, Петровна прикрыла рот рукой, понизила голос и сказала:

— Правда, он похож на Гэндальфа?

— На кого?

— Ты не читал Толкиена, «Властелин колец»? Там один волшебник — по описанию в точности как наш Дмитрий Сергеевич!

— Нет, я… — промямлил Торик и решил, что однажды непременно раздобудет и прочитает эту книгу.

* * *

Сама работа оказалась специфичной — на самом краешке между программированием и чистой физикой. Здесь тоже применялись формулы и алгоритмы, но, чтобы построить их правильно, приходилось представлять себе траектории потоков электронов, не забывая об ограничениях цифровых интерфейсов.

Затейливые эстафеты единичек и ноликов носились в недрах промышленных установок, больше всего напоминавших батискафы. Внутри, в глубоком вакууме, при строго поддерживаемых температурах, творилась Технология. А ошибки в программах, если такие случались, приводили не просто к странным цифрам или графикам на экране, и даже не к зависанию компьютеров. Одна из ошибок стоила жизни двум инженерам-испытателям. Другая чуть не превратила всю установку в лужу раскаленного металла. Обе они случились еще до прихода Торика, но все о них помнили и извлекли жестокий урок.

Ошибок в этих программах быть не должно. Поэтому они обвешивались веерными тестами, эмуляторами оборудования, генераторами случайных воздействий и прочими заклинаниями тестировщиков. Работать приходилось в тесном взаимодействии с «железячниками» — специалистами по аппаратной части. Одним из них оказался Вася Ишутин — тот широченной души парень, что оставил тогда на столе у Петровны печатную плату.

* * *

Как обычно, Торик не сразу научился различать снующих вокруг людей. Петровну он легко находил по необычной внешности, к тому же она была не только начальницей, но и первым человеком из этого маленького мира, с кем он познакомился.

А потом он заметил еще и Иру Лошадкину. Высокая, с пышной темной шевелюрой, она была настолько активна, что могла заполнить собой любое пространство. Она быстро двигалась, много говорила, часто смеялась и казалась вечной девчонкой, случайно угодившей на собрание скучных взрослых.

Рядом были и другие девушки. Яркая и улыбчивая толстушка Элла, дама, приятная во всех отношениях, хотя в глазах ее порой чудилось что-то недоброе. Чуть подальше сидела Нина, программистка, удивительно похожая на Жанну Самари с картины Ренуара. Иногда проходила мрачноватая брюнетка Тришкина — у нее в программах вечно находились странности, хотя университет девушка окончила с красным дипломом.

Но чаще всего Торик общался с Ольгой Сомовой: именно она раньше вела его участок работы. Ольга тоже была чуть старше него, но настолько не походила на Лошадкину, словно они были антиподами. Миниатюрная Ольга одевалась изящно, говорила неторопливо и взвешенно и при этом прекрасно знала себе цену. Она единственная комментировала свои программы очень тщательно, честно готовила полную документацию, чтобы другие смогли быстро в ней разобраться.

Хотя чудинки у нее тоже были. Свои программы она называла с изрядной долей иронии. Например, одну из внутренних программ назвала «КПСС» — контроллер поиска свободных соединений. Другая называлась «СССР» — система синхронизации и согласования реакций. Петровна хваталась за голову, посмеивалась и лишь надеялась, что эти шуточки не выйдут отделу боком. Ольга спокойно кивала, переделывала название, заменяя его на безобидным, а в следующий раз снова изобретала двусмысленные имена.

Плюс было в ней что-то еще — непонятное и загадочное, недосказанное. Торик подумал, что у этой девушки есть свой секрет, но ошибся.

У нее было много секретов.

* * *

Разумеется, в отделе работали не только девушки. Электроникой и периферийным оборудованием занимался Герман. Длинные почти белые волосы, почти невидимые брови и даже ресницы. Когда он на тебя смотрит, остается впечатление от встречи не то с ребенком-переростком, не то с инопланетянином.

Герман прекрасно управлялся с интерфейсами. Говорил с ними, порой даже что-нибудь напевал, и тогда Торик вспоминал одного из героев Стругацких, который бубнил: «Тут у нас сигнальчик, модулированный пилообразненько». Петровна гордилась, что именно у нее в секторе работает лучший в конторе специалист этого профиля.

Были у него и свои причуды. Из спичечных коробков Гера наделал себе миниатюрных — с ладонь — этажерочек, где хранил тщательно отсортированные радиодетали — резисторы, конденсаторы, микросхемы. Это Торика не удивило: у них с отцом были примерно такие же. Удивительным было другое — у Германа к каждому отделению была еще приделана крохотная ручечка, сделанная из половинки канцелярской скрепки! Это сколько же времени он потратил, чтобы любовно соединить все это?

Торик никогда не мог понять увлеченности людей, месяцами собирающих из крошечных деталек модель парусника или здания. То ли дело писать программы — невидимые, неслышимые, порой капризные, но работающие с поразительной быстротой и в точном соответствии с заложенной в них логикой. Недоглядел, недодумал — получи ошибку или сбой.

Совсем как у тех японцев, что месяцами складывали в строго определенном порядке костяшки домино, чтобы при запуске все фигуры выпадали именно так, как задумано. На ходу ничего не поправишь — как сделал, так и работает. Буквально все надо продумывать еще на берегу.

Пока Торику здесь все нравилось. Может, он наконец оказался на своем месте?

* * *

С другими секторами Торик почти не пересекался, но их руководителей тоже постепенно научился узнавать.

Кирилл Филимонов, которого все звали Филином, лощеный, в неизменных затемненных очках, иногда приносил компьютерные игрушки и увлеченно рубился в них, пока его не успевали отловить подчиненные. Хотя о делах тоже не забывал. А порой тяжко вздыхал, садился с кем-нибудь из своих за стол и методично разбирал текст программы, выплевывая ехидные замечания.

Эдик Жаров не говорил, а вещал, не спрашивал, а требовал отчета, не интересовался, а ставил перед необходимостью объяснять. Торик радовался, что по работе они не общались.

Еще был кандидат наук Сверчков, математик и физик, который легко и запросто, на листочке, брал любые интегралы, и наивно полагал, что за его математической мыслью способен угнаться каждый. Внешне он походил на типичного поэта-неудачника, как их изображали в кино. Однако вся серьезная математика проектов отдела держалась именно на нем. Петровна говаривала, что если кто и двинет наши разработки в высокую науку, то только он, Игорь Соломонович.

Отдел развивался и набирал обороты. Проекты успешно сдавались, тут же появлялись новые. Торик приспособился сносно рисовать блок-схемы. Петровна ревниво следила за его усилиями, иногда поправляла, порой удивлялась ходу его мысли и одобрительно кивала.

Временами они приглашали на свои летучки Ольгу. Та вела себя отрешенно. На технические вопросы отвечала, но сама редко проявляла инициативу: почти не спрашивала, не предлагала своих решений, будто мысли ее витали где-то далеко.

* * *

Январь 1990, Город, 24 года

Январским вечером, когда Петровна уже ушла, а Торик обсуждал странности программы с Ольгой, он решился с ней поговорить.

— Тебе вообще нравится программировать?

— Конечно, это же моя работа, а что, пишу плохой код?

— Нет-нет, пишешь замечательно. Просто… мне иногда кажется, что ты где-то очень далеко.

— Ах, вон ты о чем. Значит, все-таки заметил. Ты внимательный. Я расскажу. Видишь ли, любой человек — это не только его профессия, согласен? Он больше, у него есть другие интересы. Он способен думать не только о работе. И еще он может чувствовать. А программы — не могут. Согласен?

— Ну да. Как-то в Универе мы поспорили с философом о способностях машин…

— Ты домой собираешься? Может, пойдем, и заодно по дороге поговорим?

Так они стали ходить с работы вместе. Единственное, о чем просила Ольга — не афишировать их отношения на работе. Общие темы находились легко. Или это она говорила с ним о том, что ему близко? Все так же неспешно, взвешивая слова.

Настал вечер, когда она позвала его в гости. Хотя перед этим сказала странную вещь.

— Тебе нравится со мной?

— Да, очень. А тебе?

— С тобой интересно. Просто я хочу рассказать тебе одну теорию.

— Давай.

— У каждого человека есть душа. А у души есть лапки. Когда люди вместе, их лапки тянутся друг к другу, хватаются, держатся и постепенно прирастают. А если потом люди расстаются, то их лапки отрываются, и души долго болят…

— Но я…

— Я знаю, ты еще об этом не думал. Но так всегда бывает. Отрывать лапки очень, очень больно. Поэтому я стараюсь их не выращивать, даже если очень хочется. Понимаешь, о чем я? Отношения у нас могут быть любые, но давай прямо сейчас условимся, что однажды они закончатся. Возможно, сразу. Возможно, скоро. Но пока будут — пусть будут, да?

Что тут ответишь? Ольга явно знала, что делала, чего никогда нельзя было сказать о Торике. Хаотичное движение души толкало его к новым поворотам, совсем как робота Карела. Какая команда встретится на следующем поле?

Пока пара поднималась по лестнице ветхого общежития, одна из комнат которого служила Ольге домом, Торик успел подумать, что, видимо, и это был не последний из ее сюрпризов. Так и вышло.

— Сейчас познакомитесь и будем ужинать, — сказала Ольга перед дверью.

Торик хотел переспросить, но дверь уже открылась.

— Мама, мама пришла! — прозвучал чистый детский голос.

— Оль, как ты долго сегодня. Я пойду? — Из комнаты тенью выскользнула женщина в пестром халате.

— Конечно, спасибо, Наташ. Придешь в понедельник, как обычно?

— Приду.

Торик глядел на мальчика в клетчатой рубашке и серых рейтузах. В комнате было тепло, на полу там и сям островками рассыпались игрушки. Торик с удивлением увидел желто-малиновый пластиковый конструктор, точно такой же, как был у него в детстве. Ольга проследила его взгляд и сказала:

— Это мой, с детства остался, а теперь Вадик в него играет.

— Привет! — сказал Торик и протянул мальчику руку. Тот с серьезным видом руку пожал и сказал:

— Я — Вадик, а ты кто?

— А я — дядя Толя.

— Дядя Толя, смотри, какой у меня медведь. Я без медведЯ никуда! — протянул он с неожиданным ударением на «я».

— Это да, — подключилась Ольга. — Он и ест с ним, и спит с ним. Неразлучные друзья — никуда без медведЯ.

— Твой? — тихонько переспросил Торик, хотя ответ был очевиден.

— Ну а чей? Пообщайтесь пока. Хотя… Пойдем, поможешь чай поставить. Пойдем! — Она сделала большие глаза.

В крохотном соседнем закутке, исполнявшем роль кухни, она придвинулась к нему поближе и сказала на ухо:

— Ничего? Ты не в шоке?

— Сколько ему?

— Четыре весной исполнилось. Ты как вообще с детьми — ладишь?

— Хм… Не знаю, не пробовал.

— Вот и попробуешь. Вадик хорошо людей чувствует. Дурных сразу отвергает. Это своего рода тест, и ты его прошел. Думаю, у вас все наладится. Ладно, иди к нему, посиди, я хоть макароны, что ли, поставлю.

Снова подержать знакомый конструктор оказалось так приятно! Вадику было интересно поиграть с новым человеком. Он увлеченно собирал одну поделку за другой и потом занимался с ними. Последней стала нелепая машина с огромными колесами, которых почему-то было пять. Щемящую ностальгию по детству прервала Ольга, вошедшая в комнату с нарядной тарелкой тонких макарон, посыпанных чем-то пестрым.

— Шпагетти, шпагетти! — закричал Вадик, тут же забросив игру.

— С-спагетти, — спокойно поправила Ольга, — говори правильно. Это не шпаги, это…

— Спагетти! Макароны из Наталии!

— Из Италии! Садитесь, мальчики. Давайте, поедим.

После ужина Вадик явно стал спокойней. Пару раз, как кот, подставил голову, чтобы мама его погладила, а потом стал гнездиться на коврике, сонно поглядывая на нового знакомого. Ольга привычно переодела сына и уложила в кроватку.

Торик с Ольгой еще посидели на диване и тихонько поговорили. Прощаясь, она впервые обняла его и поцеловала куда-то в ухо.

* * *

С тех пор жизнь Торика разделилась на две половинки: днем они с Ольгой были коллегами, а вечером шли к ней. Вадик к нему попривык, да и Торик тоже приноровился к новым условиям.

Потом настал вечер, когда Ольга сама предложила ему остаться. Поначалу он страшно переполошился. Но она подсела к нему поближе, взяла за руку и очень просто сказала:

— Волнуешься? Боишься?

Он судорожно кивнул в ответ.

— Понимаю. Ты помнишь, что мы говорили про лапки моей души? Это не навсегда. Вот сейчас есть. А потом обязательно пройдет. Да?

Он снова кивнул. Потом замотал головой, попытался что-то сказать, но она перебила:

— Я тебе знаешь что скажу? Ты боишься совсем не того. Мы сейчас ляжем на диван и будем вести себя очень тихо, да? Чтобы не разбудить Вадика. А все остальное не имеет значения. Вообще ничего. Понимаешь?

— А вдруг…

— Если случайно получится недостаточно тихо, ты просто громко покашляй, спокойно вставай и иди в туалет. А я пока уложу Вадика. Хорошо? Но мы постараемся, да?

У них все получилось замечательно. Она была чуть старше, но гораздо опытней, и это сказывалось. Она точно знала, чего хочет и что нужно делать. А он охотно шел навстречу ее просьбам, выражаемым не словами, а движениями.

Утром они поехали на работу вместе, но когда вышли из троллейбуса, она сказала: «Ты иди, а я чуть позже приду, хорошо?»

На работе никто так ничего и не заметил. Лишь проницательная Петровна удивленно посмотрела на Ольгу и сказала:

— Ты чего это вся сияешь? Задумала новую серию экспериментов или прочитала дельную статью?

— Посмотрим, — неопределенно ответила Ольга.