Обретение стаи

Глава 5. Находки и потери

Все вечера Торик проводил у Ольги. Общение шло легко, и даже Вадик не слишком мешал. Торик с удивлением отметил, что и правда неплохо ладит с этим любознательным человечком. Но и это у Ольги оказалось не последним секретом.

Как-то вечером, когда Вадик уснул, она достала колоду карт. Торик замахал руками:

— Я не играю в карты. Меня пытались научить, но…

— Это не те карты, посмотри. Это Таро.

Он пригляделся: карты такие, да не такие. Тоже бумажные, того же размера, но изображения совсем другие. Странные мистические фигуры, словно иллюстрации к старинной книге, даже цифры стилизованы под старину.

— У тебя есть Вопрос? — спросила Ольга, тасуя колоду.

— Какой вопрос?

— Что-то важное для тебя, что ты хочешь узнать. Есть?

— Хочешь погадать? Давай узнаем, почему моя программа не работает.

— Это не совсем гадание. Ты хочешь узнать причину неудачи твоего предприятия?

— Можно и так сформулировать. Там тройной цикл…

— Не рассказывай. Сейчас это неважно. Настройся на Вопрос. Представь себе: ты сидишь за компом и отлаживаешь программу. В чем — причина — неудачи. Думай только об этом. Готов?

— Готов, я…

— Не разговаривай. Думай об этом и снимай карту. Не смотри! Давай ее сюда. Еще думай и снимай.

— Ой!

— Что?

— Теплая! Вот эта карта — теплая.

— Дай. Теплая? Ты уверен? Кладем рядом. Снимай еще одну, не отвлекайся.

— Эта.

— Почему?

— Не знаю, сама потянулась.

— Очень хорошо. Дальше.

Вытянули шесть карт, потом Ольга долго тасовала колоду, а Торик мысленно задавал мирозданию свой Вопрос, после чего выбрали еще четыре карты.

Ольга достала маленькую книжечку и, сверяясь с ней, медленно читала фрагменты текста. Превращение рациональной программистки в средневековую гадалку ошеломляло. Голос ее изменился, стал вкрадчивым и слегка шелестящим, будто она говорила, а кто-то невидимый, сидя рядом, шептал те же слова вместе с ней.

— Итак, прошлое. Тут у нас деловой человек, блондин, злая женщина, рядом — изменник? Нет, перевернутая же — напускное спокойствие. Теперь настоящее.

— Что там?

— Опять блондин, но рядом беспокойство. А вот и проблема: доброе известие, но ему мешают, погоди, кто мешает-то? Ты помнишь, какая карта была горячей?

— Вроде эта?

— Проведи над ней рукой, она и сейчас теплая?

— Да! Как ты это делаешь?

— Это не я делаю, — вздохнула Ольга. — Это ты так чувствуешь. Вот эта карта — причина неудачи и это… Перемена положения? Странно. Она очень редко выпадает, тем более перевернутой.

— И что все это…

— Погоди. Вот влияние на будущее. Поселянка, это обычно Петровна. Колесо счастья и неудача. Тут понятно: если ничего не исправить, все обернется к худшему, и Петровна будет очень недовольна. Такое я и без карт скажу.

— Так в чем причина-то?

— Блондинов в нашем окружении всего два. Скорее всего, это Герман.

— Герман и три карты? — не удержался от ехидства Торик, но Ольга была поглощена гаданием.

— Герман и беспокойство под видом спокойствия… Это на него похоже. Герман что-то перепутал и не заметил, а теперь это тебе мешает. И это связано с горячей картой, а она означает перемену положения… Слушай! Я поняла. Он инвертирует сигнал. А ты принимаешь его как прямой и пытаешься с ним работать. Понятно, что у тебя цикл чтения захлебывается. Все сходится!

— Оль, ты серьезно?! Мы отлаживаем мою программу, которую ты в глаза не видела, с помощью гадания на картах Таро? Ты сама веришь этому?

— Я? Нет, я ничему не верю. Но подсознание — заметь, именно твое — само выбрало правильный ответ. Горячая карта была одна?

— Горячая — одна, а еще вот эта — теплая.

— А ты почему об этом не сказал? Ну-ка, что это у нас? Да, опять указание на блондина. Как ни верти, получается, Герман при монтаже что-то перепутал. Причина в этом! Но я знаешь что скажу?

— Ну-ка?

— У тебя явные способности к гаданию. Больше того: я — просто исполнитель. Я освоила технологию, но ни разу, слышишь, ни разу не чувствовала тепла от карт, только читала об этом. А у тебя к этому явное чутье. Так что… При всем твоем скептицизме, подумай, не попробовать ли тебе это дело.

— Да, но программа…

— Уточни завтра у Германа насчет полярности сигнала. А вдруг?..

* * *

Апрель 1990, Город, 24 года

Проверить удалось далеко не сразу. Сдавали другой проект, все суетились, носились, задавали друг другу вопросы без ответов. Их разработкой заинтересовались индусы, а это уже и международный престиж, и совсем другое финансирование! Теперь нужно было срочно собирать второй комплект установки, снова все проверять, отлаживать, только еще быстрее.

Петровна дала строгое указание не отвлекать Германа никакими задачами, кроме совершенно неотложных. Да это и физически было вряд ли возможно: обычно меланхоличный, Герман преобразился. Он носился от установки к установке, выл свои заклинания, лез в стойку что-то подпаять, смотрел сразу на два осциллографа и тихо шипел, когда дела шли не так, как ожидалось.

Но всему приходит конец. Установку собрали, отладили, задокументировали и отправили вместе с Ишутиным в Индию. Все выдохнули. Петровна задорно приподняла бровь и провозгласила:

— Ну что? Большой успех советской науки!

— Будем надеяться, — осторожно ответил ей Гэндальф. — Посмотрим, какие будут отзывы.

Горячка подготовки спала, все вернулись к своим проектам. И тут Торик вспомнил о своем вопросе и отловил Германа.

— Гера, а помнишь, мы настраивали вот этот модуль?

— Мм… смутно. Я там добавил одно интересное схемное решение на выходе порта.

Торик замер. Неужели? Не может быть.

— А сигнал там стандартный? — уточнил он.

— Нет, пришлось повторитель ставить, родной выход не тянул нагрузку. А что, есть сомнения?

— Я не могу программно найти сигнал. А если по этому порту инвертирую, то вроде работает. Но не всегда.

— Так не бывает. Это ваши программы могут работать «не всегда», а железяка, она или работает, или нет! Ладно, оставляй блок, я его погоняю, может, что и найдем.

Ближе к вечеру Торик с Ольгой сидели за столом и обсуждали новую программу. И тут подошел Герман, смущенно теребя воротник. Ольга оборвала разговор на полуслове и, рассеянно глядя в стол, вся обратилась в слух.

— Я это… — начал было Герман и замолчал.

— Забыл впаять инвертор? — помог ему Торик.

— Забыл, что уже впаял инвертор. Видимо, очень усталый был.

— И что?

— И… впаял еще один. Машинально, видимо.

— И теперь сигнал на выходе инвертированный, как я и предполагал?

— Ага. Но это еще не все. У него есть управляющая шина. Ее обычно заземляют, чтобы все железно работало. Но я же говорю, усталый был… Я ее посадил не на землю, а куда-то на соседнюю ногу — на один из выходов.

— И в итоге?

— В итоге он как раз инвертировал, но «не всегда». Только при особом сочетании сигналов. Извини. Я все поправил. Теперь работает как надо.

Торик с Ольгой оторопело переглянулись. Ее глаза стали совершенно круглыми. Когда Герман ушел, она прошептала:

— Нет, я много чего на свете видела… Бывало, расклад Таро попадал в точку, но чтобы до такой степени!

— Ладно, только Петровне не говори — не поверит.

— Чему там Петровна не поверит? — раздался знакомый голос прямо над ухом.

— Мы нашли одну позорную плавающую ошибку, — как всегда размеренно, сказала Ольга. — Уже исправили.

— Ну, исправили — и молодцы. — Видимо, Петровна решила не лезть в дебри. — Кстати, есть хорошие новости. Завтра Дмитрий Сергеевич официально объявит на собрании. Пока скажу так: вот этим проектом, которым вы занимаетесь, заинтересовались французы. Они сделали аналогичную установку, но там о такой стабильности результатов, как у нас, только мечтают. Программы и железо — хорошо, но без математической модели Сверчкова мы бы недалеко ушли.

— Зато без программной поддержки никто бы не узнал о его модели, — парировала Ольга.

— Это верно, наша сила — в гармоничном соединении наших сильных сторон.

Иногда в такие моменты Торик отстраненно удивлялся: откуда в Петровне берется такая отточенность мыслей и формулировок? Это точно не от возраста. Может, у некоторых людей просто голова иначе устроена?

* * *

В череде бурных, но похожих друг на друга дней, промелькнуло одно маленькое событие. На этот раз Элла попросила Торика помочь ей отнести десяток томов документации в другой отдел. Дело несложное, но отдел располагался с другой стороны здания, куда Торик обычно не ходил. В целом в конторе посещение других отделов не приветствовалось, если в этом нет «производственной необходимости»: излишнее любопытство не поощрялось.

Торик увидел ее случайно, проходя мимо раскрытой двери. Ошибиться было трудно: за столом в незнакомой комнате сидела именно она, Зоя! Он нервно огляделся, потом заглянул в комнату, поймал удивленный взгляд Зои и легонько мотнул головой, приглашая ее выйти в коридор.

— Привет! Ты здесь работаешь?

— Нет, я же еще учусь. Мы тут на практике, привет! Вот уж не ожидала!

— Я тоже. Надо же, как бывает.

Скрывшаяся было за углом Элла вернулась и теперь шла к ним, вопросительно поглядывая на незнакомую девушку. Зоя тоже глянула на нее.

— Наверное, надо идти? Жалко…

— Да, жалко. Но нельзя. Пока!

На обратном пути Элла пыталась о чем-то поговорить, но Торик реагировал вяло. Зоя здесь, совсем рядом. Кто бы мог подумать! Интересная девушка. Может, еще получится увидеться?

— Знакомую встретил? — Элла, разумеется, хотела знать все и сразу.

— Консультировал ее, когда диплом писала, — зачем-то соврал Торик.

Не хотелось ему раскрывать душу перед случайным человеком.

* * *

Ноябрь 1990 года, Город, 25 лет

Ноябрьским днем в компьютерной комнате возникло оживление. Филин принес новую игрушку под названием The Dark Heart of Uukrul — «Темное сердце лорда Уукрула». Установил на компьютер, запустил… И тут его срочно вызвали разбираться с проблемами по текущему проекту.

Тут же из ниоткуда материализовалась Лошадкина, села за компьютер и попыталась поиграть. Посмотрела заставку, выбрала героев, вошла в лабиринт и… все. Потому что дальше пошли длинные предложения на английском, с которыми совершенно непонятно что делать. Случайно заглянувшая Элла тоже не особо помогла. Позвали отличницу Тришкину. Она легко перевела первое предложение, но игра ее совершенно не интересовала.

В общем, решающей мышкой в этой новой сказке про репку оказался Торик. Не все слова были знакомы, но общий смысл он улавливал, научился переключаться в режим карты и двигаться по лабиринту. Девушки сидели рядом и тихонько требовали комментировать каждое действие. Подошел посмотреть и Герман.

Сверхзадачей игры было поймать и уничтожить загадочного Уукрула. И каждый раз, когда это не удавалось, появлялась дразнящая надпись: «Лорд Уукрул рассмеялся, взмахнул руками в воздухе и… исчез!»

Через пару-тройку недель упорных и продолжительных боев многие наизусть выучили названия «санктуариев» и магазинов, Торик даже называл в их честь модули своих программ. А Герман, азартно стучавший клавишами, чтобы победить гигантского огненного червя, и наконец сумевший выиграть бой, сказал слова, надолго ставшие в отделе крылатыми:

— Четыре тысячи кредитов! Да таких червяков на руках носить надо! Дайте мне еще одного, и я отыграю свой фамильный меч!

* * *

Январь 1991 года, Город, 25 лет

Отшумели новогодние праздники. Этим утром Ольга спала беспокойно, ворочалась, судорожно вздыхала и вздрагивала всем телом. Торик пригладил ей волосы, надеясь успокоить, но она мгновенно проснулась, глянула на него с ужасом, села на диване и тихо выдохнула:

— Фуф, приснится же такое!

— Кошмар?

— Да нет. Я такие сны зову вещими.

— Расскажешь?

— Потом. Давай вставать, сейчас Вадик проснется.

За завтраком толком поговорить не получилось. Почти все время отняло преодоление всяческих «не хочу» и «такая каша вчера была!» Но в троллейбусе оказалось не так много народу, а потом сиденье освободилось, и они, счастливые, уселись вместе.

— Ну, кто тебе спать не дает? Рассказывай.

— Ой, там столько всего было, я уже плохо помню. Но самая концовка так и стоит перед глазами. Не знаю как, но мы очутились где-то в горах.

— Всем отделом?

Она удивленно посмотрела на него.

— Ты почему сказал про отдел?

— Просто пошутил. Мы же каждый день там варимся!

— Нет, какие-то плохо знакомые люди. Суровые, бородатые, как ты, но… недобрые. — Она поежилась. — Мы от чего-то спасались, от какой-то напасти.

— Ого! А от чего?

— Не знаю. Может, пожар лесной, может, какие-нибудь дикари или бандиты. Суть не в этом. Из отдела там были Жаров и почему-то Эллочка наша.

— Странное сочетание.

— Мы этим отрядом поднимаемся в горы все выше, выше. Я бегу вверх, и мне уже дыхания не хватает.

— Да, ты задыхалась сегодня. Я почему и проснулся.

— И тут я поскальзываюсь и падаю вниз!

— Ох!

— Да, душа в пятки, и думала, что уже все, но рукой уцепилась за выступ скалы. Пытаюсь подтянуться, ухватиться другой рукой, она соскальзывает. И тут смотрю — Жаров сверху наклоняется.

— Он тебя спас?

— Я тоже думала, что спасет, протягиваю руку, хочу ухватиться.

— И срываешься?

— Нет. Он смотрит мне прямо в глаза и хладнокровно наступает на руку… А рядом Элла. И последнее, что я вижу, падая в пропасть, — ее довольный оскал.

Он слегка притянул Ольгу к себе и незаметно поцеловал в висок. Пару минут они ехали молча. Потом Торик сказал:

— Почему вещий-то? Может, обычный кошмар?

— А ты разве не различаешь их? Вещие сны — другие. Они как фломастером помечены. Их с обычными не спутаешь.

— Я как-то не задумывался. А может, никогда не видел вещих снов. И о чем он, как ты думаешь? Что должно случиться?

— Предательство. Император. Участь.

— Ты что, мысленно раскладываешь Таро?

— Нет, просто думаю, ищу ответ на твой вопрос.

— Оль, ты такая…

— Странная?

— Скажем, необычная девушка.

— Время покажет…

— Не знаю только когда, — машинально добавил Торик.

— Ты о чем?

— Это строчка из Deep Purple: «Time will show, when I don’t know».

— Интересно. А песня как называется?

— Sail Away.

— Это что?

— «Уплывай».

— Я подумаю.

— Нет, это песня так называется — «Уплывай».

— Я поняла. И все-таки подумаю. Судьба дает нам знаки. И случайными они не бывают. Кстати, мы выходим! Чуть не проехали, вот заболтались! Давай, поспеши. Я чуть попозже приду, как всегда.

* * *

Март 1991, Город, 25 лет

Приятную рабочую суету разбавляли праздники. Девочки разных лет поздравили мальчиков, через пару недель мальчики каждой подарили по цветку и искренне порадовались двум большим вкусным тортам. Их принесли дамы, искушенные в домашнем хозяйстве. Как оказалось, в отделе были и такие. И снова: проекты, алгоритмы, совещания, расписания…

А потом: бац! Прискакала Лошадкина.

— Ты все в своих программах сидишь? Вообще ничего не знаешь?

— Ир, ты о чем? Новая тема, что ли?

— Да нет, не новая — весь отдел говорит: Сомова увольняется.

— Ольга?! Да ладно!

— Не ладно, а уже заявление написала, сейчас отрабатывает. Конфетку хочешь?

* * *

— Оль, это правда?

Прямой взгляд таких знакомых глаз, смотревших теперь холодно и отстраненно.

— Правда.

— А я? А как же…

Отчаянно не хватало нужных слов.

— Ты помнишь про лапки? Я тебя просила их не отращивать. Не получилось?

— Да ладно тебе. Ну, будешь работать в другом месте. Хотя могла бы и сказать. Но мы можем…

— Не можем. Давай не будем усложнять, да? Все хорошо было?

— Да, но я думал…

— А ты не думай. Знаешь, как говорят? Расстанемся, пока хорошие. А еще — всему свое время.

— Это же просто слова.

— А в мире только это и есть: мы и наши слова. Не грусти, встретишь еще свою судьбу…

— Я тебя обидел чем-то?

— Нет. Просто время пришло. Или ушло. Как посмотреть.

— Не понимаю.

— И не нужно. Ладно, мне пора.

В последний рабочий день Петровна организовала Ольге проводы. Цветы, тортик и много добрых слов. Глаза у Ольги были на мокром месте, но она не плакала. За год Торик так ни разу и не видел ее слез.

* * *

«Кончилась любовь, как день зимой. Все стало серым — ни темно, ни светло…» — когда-то пел Торик в школьном ансамбле. Так теперь и вышло. Дни стали казаться одинаковыми. Работа по-прежнему была интересной, а программы каждый день преподносили сюрпризы, но из жизни исчезло что-то важное. Или кто-то.

Зато успокоились родители: сын перестал пропадать днями и ночами неизвестно где. Больше всего мама переживала, что его окрутит какая-нибудь разбитная разведенка с ребенком. Ирония судьбы. Торик никогда так не называл Ольгу даже мысленно, настолько далека была она от этого штампа. Но мама, узнай она все обстоятельства их знакомства, сказала бы о ситуации именно так.

Как-то в гости заглянула тетя Азалия с поручением. Ее муж, художник, которого отец в шутку называл ВелиБар — великий Барышев — задумал написать грандиозное историческое полотно об освобождении Кедринска. Теперь ему нужна модель для центральной фигуры — князя Пожарского. Поэтому он очень просит Торика походить к нему в студию и попозировать. Торик с тоской вспомнил свои теперь пустые выходные и… согласился.

В итоге уложились в несколько нелепых сеансов, когда залезаешь на стол, а на нем стул вверх ногами, изображающий коня, ты на нем гнездишься и замираешь неподвижно на час или больше. ВелиБар долго приглядывался, отводил кисть, неспешно намечал что-то углем, стирал, снова намечал…

Картина, здоровенное полотно три на два метра, медленно обрастала деталями. Торику было очень странно видеть свою бородатую физиономию и плечи на эпической фигуре воина, скачущего на дюжем белом коне и ведущего за собой несчетное конное войско, — и все это на фоне с детства знакомой горы Гневни.

Предполагалось, что картину разместят в Кедринском краеведческом музее. И в этом смысле Торик останется в Кедринске навсегда.

На последнем сеансе художник выглядел мрачнее обычного. Он явно хотел что-то сказать, но не решался. Потом перестал рисовать, посмотрел на Торика и сказал:

— Вот что. Аза просила тебе сообщить: в Кедринске умер этот, как его, Андрей.

— Как?! Он же совсем молодой!

— Ну… — ВелиБар беспомощно развел руками. — Он с Нового года болел, все жаловался на кашель. Таня лечила его, привозила сюда обследовать. Но поздно: рак легких, сделать уже ничего нельзя было.

— Почему же мне никто не сказал?

— Дык видишь как… Тебя, говорят, и дома-то не было. Таня к вам тогда заезжала, но не застала.

— А похороны когда?

— Дык похоронили уже его, все. Родители твои не смогли поехать, работали. Ладно, я передал. Спасибо тебе за терпение. Мне тут еще долго рисовать. Вообще это будет триптих. Слева я нарисую… — И он пустился в подробные объяснения своих планов.

А Торик внезапно почувствовал дуновение нездешнего холода. Смертного холода, как последнего предупреждения.