Обретение стаи

Глава 7. Агония

Торик, Элла, Ира и Герман, как обычно, сидели за компьютерами и отлаживали новый программный комплекс, когда в комнату вошел Виталий и сказал:

— А вы чего сидите-то? Новости не слышали?

— Герман, тормозни пока эмулятор. Нет, а что за новости?

— Что-то непонятное. Говорят, то ли государственный переворот, то ли путч. Пойдемте в КПП, там телевизор установили, наши все сидят, смотрят.

Пожали плечами, остановили программы, пошли в комнату приема пищи. В углу работал портативный черно-белый телевизор, а на экране происходило что-то странное. За длинным столом сидели шесть человек в черных костюмах. А диктор нес какую-то околесицу. В Советском Союзе такого просто не могло быть!

Люди смотрели и ужасались. В репликах звучала неуверенность: что теперь будет?

Виталий тихонько произнес:

— Что-то мне подсказывает: мир уже не будет таким, как раньше.

— Да ну, перестань, вон уже сколько правителей сменилось за последние годы, — возражали ему.

— Это все не то. Сейчас меняется сама система. Ох, чувствую, полетят щепки…

Он оказался прав во всем. Люди просто не хотели в это верить.

* * *

Путч был в самом разгаре, и в Москве, прямо посреди города, стояли танки. А Торика, как на грех, отправили с водителем в эту самую Москву получать ценное импортное оборудование. Ценным оборудованием считались персональные компьютеры, правда, называли их тогда на советский лад: ПЭВМ.

Дорога выдалась долгой, часа четыре, а водитель – неразговорчивым. Пейзажи за окном тоже не сильно развлекали, но Торик захватил новую книжку по программированию и времени зря не терял.

Москва выглядела вроде бы мирной, но подспудно пропитанной тревогой. Когда явно тревожных примет не видно, но висит ощущение неблагополучия.

Их цель располагалась в центре города. Нужную улицу перекрыли, поэтому пошли пешком. И тут навстречу двинулись танки. Торику, человеку сугубо штатскому, это представлялось диким и пугающим. Танки шли медленно, грохотали, ломали асфальт и нещадно дымили. Где-то там, впереди, куда они ехали, слышались крики возбужденной толпы, отстаивающей «Белый дом». На баррикадах невидимый отсюда Ельцин призывал к новым целям…

Тем не менее людям в городе никто не мешал. Зашли в указанную фирму, погрузили компьютеры и поехали назад. Пробки были, но для масштабов Москвы вполне терпимые.

Миновав размытые границы города, они вздохнули с облегчением: обошлось! Рано обрадовались. Впереди возник передвижной пункт ГАИ. Досматривали буквально каждую машину, как на таможне. Подошла и их очередь.

— Что везете? — почти вежливо спросил дородный дядька милицейской форме, забирая права у водителя. Его коллега, стоящий рядом, со скукой поглядывал на них.

— Я не знаю, — неожиданно заявил водитель, — я просто везу, все у него.

Торик показал накладные, печати, письма, хотя в душе удивлялся такому пристальному вниманию. Ситуацию прояснил второй милиционер, когда попросил его отойти от машины. С миной лучшего друга, но при этом не убирая автомата, он заговорщически подмигнул и спросил:

— А эти устройства, которые вы везете… — Он на миг запнулся — эти ПЭВМ… Их можно использовать дома, в хозяйстве?

Торик горячо заверил его, что для дома это вещь совершенно бесполезная, и вообще это сугубо научное оборудование, интересующее только шизиков, вроде него, помешанных на своей физике. Что его очень ждут в конторе. И на всякий случай еще добавил, что министерство с нетерпением ожидает окончания их исследования.

Неизвестно, какой из аргументов подействовал сильнее, но «автоматчик» почти сразу безнадежно махнул рукой своему коллеге, и тот вернул права водителю, козырнул и отправился досматривать следующую машину.

По дороге Торику было о чем подумать. О водителе и его внезапном отмежевании. О нестабильности вокруг. О том, настоящие ли это были сотрудники милиции… О том, что случилось бы, отбери они часть груза или даже весь.

В Город въехали уже в полной темноте. Водитель вроде даже потеплел. Возможно, тоже обдумывал события, которые они совместно пережили в этот день, 19 августа 1991 года.

* * *

Привезенные компьютеры успешно запустили, но это мало кого обрадовало. Привычный ритм работы сломался. Все украдкой переговаривались, разносили слухи и пытались осознать события. Получалось так себе: никто не понимал, что теперь будет и как в этом жить.

В первые же дни куда-то перевелся Жаров, и больше его в отделе не видели. Исчезла Элла. «Крысы побежали с корабля» — с грустной усмешкой сказал Виталий.

Петровна теперь совсем не улыбалась, угрюмо ходила от одного стола к другому, стараясь вдохнуть жизнь в так хорошо отлаженный механизм, который внезапно расстроился. Девушки тоже переживали. То шушукались по углам, то рассаживались за столы и пытались работать. Неуверенность росла.

Окончательно все приуныли, когда Дмитрий Сергеевич, их добрый Гэндальф, тоже куда-то запропастился. Его не видели уже три дня. Сверчков нес какую-то чушь о немцах в городе, но его никто не слушал.

Ясно было одно: дело плохо.

* * *

Январь 1992 года, Город, 26 лет

Капелька пота проложила влажный след по лбу, захватила с собой пару соседок и резво соскочила на пол. Мужчина достал платок и промокнул лоб. Коротко остриженные волосы местами тронула седина. Явно бывший военный: взгляд жесткий, скулы напряжены.

— В ближайшее время нам предстоит с вами работать. Фамилия моя — Мауэр. — Он сурово обвел взглядом собравшихся.

В комнате стало еще тише.

— Обстановка в стране сейчас сложная, сами знаете. Но работа у вас — важная. Разгильдяев я не люблю, хотя кто дело делает, обычно на меня не жалуется. Хотя предупреждаю: уговаривать и держать никого не буду. А теперь мне нужно ознакомиться с личным составом, поэтому я пройду в кабинет, а вы по одному подходите, будем с вами побеседовать. Вопросы есть?

Странная оговорка насторожила: русский для него — неродной? Сам — военный… Все тихонько переговаривались. Потом прозвучал главный вопрос:

— А Дмитрия Сергеевича уволили?

— Нет, он временно перемещен на другой пост. Руководство считает, что возможны проблемы с дисциплиной, поэтому на эту должность назначили меня. Если вопросов нет, прошу в кабинет, начиная с начальником секторов.

Точно неродной! Мауэр… немец, что ли? На режимном предприятии, где полно секретов?! Чудеса, да и только.

* * *

Смена их доброго волшебника Гэндальфа на отставного вояку из обрусевших немцев оказалась не единственным нововведением. Уже на следующий день в отделе ввели усиленный режим секретности. Теперь требовали каждый вечер выключать свой компьютер и тащить его на другой этаж, в Первый отдел (режимно-секретный). Компьютеры сдавали под роспись, записывая в специальную тетрадь с прошитыми и пронумерованными листами. Наутро процедура выполнялась в обратном порядке. Прийти, отстоять очередь и выписать свой компьютер, бегом нести его в свой отдел, подключать и только потом работать.

Все понимали, что это полнейший маразм, поскольку настоящие ценности — информация, документы, исходные коды и рабочие модули всех программ — при этом никак не учитывались. Они спокойно кочевали с компьютера на дискетку, в карман и обратно и жили дома в резервном архиве.

Работы по проектам пока еще по инерции шли. Программисты дописывали начатое, «железячники» доделывали стенды и оборудование. Но все новые заказы сняли. Международные связи разрушились. Люди были растеряны и не знали, чего ждать от следующего дня. Начальники секторов вечерами откровенно рубились в игрушки. Филин предпочитал симулятор автогонок, Сверчков осваивал импортную экономическую стратегию. Пару раз за игрушками заметили даже Петровну! Руководство выжидало.

Жизнь явно свернула с привычной колеи, что будет дальше?

* * *

Зима сменилась весной, но жизнь понятней не стала. Люди по-прежнему ходили на работу и тянули старые хвосты. Торик на всякий случай позвонил Стручку. Тот сказал, что у них все тоже довольно безрадостно. Еэски вдруг оказались нерентабельными. Все направление, в котором Стручок достиг таких высот, решили сворачивать, а потом и вовсе закрывать. Но спрос на разводку печатных плат пока остался. Так что, по иронии судьбы, самые ценные кадры у них теперь — операторши. А так все то же самое: неуверенность, неопределенность и уныние. На том и распрощались.

Через пару месяцев на работе провели большое собрание и объявили о смене курса. Госзаказов больше не будет. Финансирование работ под вопросом. В стране настала эра капитализма. Теперь всем надо было самим искать заказчиков — для себя, да и для других. Люди оказались совершенно не готовы к этому — их никто не учил выживать на диком рынке.

Филин написал заявление об уходе. Мауэр отпустил его сразу, без отработки.

* * *

Май 1992 года, Город, 27 лет

Удивительно, но через пару месяцев поисков, уже в мае, кое-кто действительно смог принести заказы. Странные, в непривычных областях, но за них обещали заплатить, поэтому народ включался в работу без разговоров.

Сверчков организовал железячников делать собственную модель инкубатора. Казалось бы аппаратуре и программам все равно, какую поддерживать температуру: +400 градусов или +39. Зато ящику, где все происходило, было не все равно. Яйца высиживают не в вакууме, потери тепла огромные, а справляться с ними еще предстояло научиться. Да и стоимость установки получалась запредельной — дороже золота.

Герман неожиданно притащил заказ на изготовление самодельного прототипа аппаратуры УЗИ для медицины. Датчики у них уже были, но требовалось с нуля написать программы. За эту задачу сразу радостно уцепились все свободные программисты. Встречались с заказчиком, обсуждали, планировали, чертили диаграммы, писали предложения…

Были и другие задумки. Но нет. Ни один проект реально так и не прижился — по самым разным причинам. Мешала полная экономическая неопределенность, К тому же темы работ выпадали непредсказуемо, как лотерея. Специалисты только за голову хватались: весь накопленный опыт оказался никому не нужен. Карета снова и снова обращалась в тыкву, а крутые спецы — в новичков, делающих первые шаги.

Наука — сфера ранее почетная и хорошо оплачиваемая — стремительно умирала. Да и в целом в стране, тонущей в море капитализма, налаженные за десятилетия связи распадались, а до появления новых оставались еще годы и годы.

* * *

В безрадостной суете последних дней науки Торик почти не замечал, как проходила его жизнь вне работы. Пока добирался до дома, только и успевал, что быстренько зайти за продуктами, сварганить нехитрый ужин и читать-читать-читать.

С продуктами, правда, тоже стало непросто. В городе ввели талоны. Люди постарше тут же вспоминали о блокадном Ленинграде, хмурились и неодобрительно качали головами. У Торика не было таких ассоциаций. Для него это были просто игровые фишки, без которых в магазине почти нечего купить.

Киоски «Союзпечати» на улицах куда-то делись. Зато повсюду выросли нелепые крохотные домики-ларьки. В ларьках сидели странные люди и торговали всем подряд — кассетами с музыкой и видео, все пиратское, какие там лицензии! Часть кассет украшали весьма неодетые девицы, и их даже особо не прятали. Годилось все, лишь бы покупали.

Неизвестно откуда вдруг понабежали подозрительного вида мужички. Эти в ларьках не сидели, а просто ходили по улицам с табличками «Куплю золото, часы, монеты». На рынке пышным цветом расцвела распродажа всякого старья, откуда ни возьмись завелись бодрые наперсточники, всегда готовые облапошить новых простаков.

Дальше — больше: начала поднимать голову преступность. Активизировались и свои, и «гастролеры», причем настолько, что власти обеспокоились безопасностью населения. Милиция уже не справлялась, население обязали выставлять «народную дружину»: мужчины, а то и женщины с повязками собирались в стайки и бродили с вечера почти до утра. Это давало хоть какую-то иллюзию безопасности.

Хаос нарастал.

* * *

Август 1992 года, Город, 27 лет

Настроение в отделе висело тягостное. Девчонки с круглыми глазами спрашивали друг друга: нас закроют? Но ответа никто не знал. Янчик и Света уволились. Видимо, нашли, куда уйти. Все понимали, что долго все это не продлится. А что еще можно было поделать?

Мучительная агония отдела, да и всей конторы продолжалась еще месяца три. Зарплату платить перестали: не осталось источников финансирования.

В итоге в августе, как раз в недобрую годовщину путча, снова провели собрание и объявили, что с понедельника на работу не выходим. Пока всех условно отправляют на четыре месяца на бесплатные каникулы, а там видно будет — хотя все понимали, что в ближайшее время в лучшую сторону вряд ли что изменится. Ходили слухи о частичной распродаже площадей самого здания.

Всего за год вся их передовая советская наука и высокие технологии тихо и бесславно умерли.

* * *

Внезапно стало не нужно ездить на работу.

У Торика появилась масса свободного времени. Поначалу он очень переживал, покупал газету с вакансиями и азартно просматривал объявления. Всем требовались бухгалтеры, пекари, водители, непонятные эскорт-услуги часто попадались, а вот программистов никто не искал.

С каждым прожитым месяцем надежды найти работу таяли. Газеты он теперь покупал реже, но не перестал: вдруг найдется что-нибудь подходящее?

Перечитал старую фантастику. Что интересно: воспринималась она теперь иначе. Отдельные моменты словно потускнели и превратились в комиксы. Зато оказалось, что некоторых линий он раньше не замечал. Повзрослел, что ли? Ему нравилось открывать новое в привычном: на тех же страницах встречались совсем новые мысли, словно автор дописал их позже.

На рынке завелись книжные развалы. Книги продавали дешево — кому они сейчас нужны? Поэтому Торик неплохо пополнил свою библиотеку томами Нортон, Хайнлайна, Андерсона, Урсулы Ле Гуин и жадно принялся их читать.

Раздобыл трилогию Толкина и теперь с удовольствием погружался в тонкости историй выдуманного мира. Неожиданно сильное впечатление на него произвели онты. Полуживые деревья переступали мощными корнями как спруты, преследуя мрачные, только им понятные цели, и наводили морок на окружающих.

Видеокассеты предлагали чуть ли не на каждом углу. У Торика появились любимые фильмы. А по соседству открылся пункт видеопроката.

Вот только запас денег катастрофически таял.

* * *

Октябрь 1992 года, Город, 27 лет

Торик так никогда и не узнал, что за люди живут в соседней с ним квартире. За всю жизнь он ни разу с ними не встретился. А вот с другим соседом по площадке однажды познакомился. Вошел в подъезд и тут услышал:

— Здорово, сосед!

Торик огляделся: после пестроты октябрьских листьев глаза не сразу привыкали к полутьме подъезда.

— Здравствуйте. А мы соседи?

На площадке стоял пожилой мужичок, сухонький, скукоженный, но вроде не опасный.

— А то! — обрадовался мужичок. — Воно в этой квартире живу. Степан Михалыч я, сталбыть. Как бабка моя померла, так один тут и живу. А тя как звать-то?

— Анатолий… Михалыч, — почему-то сказал Торик.

— Во! Наш человек! Сталбыть, тоже Михалыч, вот это по-нашему! — Старик засмеялся и сразу перешел к делу. — Ну, за встречу тада?

— Да нет, я не пью. — Торику даже неудобно стало, хотя чем он виноват?

Старик что-то прикинул в уме, почесал редеющую макушку и вдруг сделал неожиданный вывод:

— А тада у тебе, мож, талоны лишние остаются?

— Ну… да, водочные остаются.

— Махнемся? Хошь на макароны отдам, а хошь на сахар? — суетился Михалыч, прикидывая, как бы не упустить удачу. — Таки будем дружить семьями?

— Будем! — довольно согласился Торик. Коробочка лукума или пряники всегда пригодятся.

На том и сошлись.