Ожившая тень

1

Теперь всем уже было ясно, что в деревне орудуют враги — люди, ненавидящие новую жизнь. Как уберечь от них общее достояние? Как найти этих зловещих невидимок?

На экстренном заседании правления решено было организовать отряд самообороны. Вся молодёжь записалась в отряд, и по вечерам у мельницы теперь дежурили патрули.

И так было не только в деревне Сингван. По всей стране заканчивалась коллективизация, по всей стране бывшие кулаки и помещики — те, которые не успели бежать на Юг,— давали новым хозяевам жизни последний бой. Но бедняки, объединившиеся в кооперативы, не сдавались. Они знали, какова старая жизнь, и не собирались к ней возвращаться…

А у школьников были свои заботы: занятия в школе, работы на поле. К лету они организовали свою, ученическую, бригаду, и кооператив выделил им участок.

Продолжала давать концерты и агитбригада. Как-то ребята даже поставили пьесу. В ней играли трое друзей: Мёнгиль, Кёнпхаль и — что самое удивительное — Муниль. Подумать только, стеснительный, молчаливый Муниль играл весёлого тракториста! Да ещё так здорово — ну просто артист!

И только Чхонён по-прежнему был невесёлый. Правда, теперь он гораздо лучше учился, однако от ребят всё ещё стоял в стороне. Сколько раз Мёнгиль заводил с ним разговор об агитбригаде, предлагал выступать вместе, но Чхонён отмалчивался, а однажды вспылил.

— Отстань! — крикнул он.— Нет у меня никаких талантов, понял?

Правда, в поле вместе со всеми Чхонён теперь ходил с охотой и работал не хуже других. Занимался он и со своим новым другом: Мёнгиль каждый день приходил в знакомый дворик.

Тетушка Хван поначалу встречала его приветливо, потом начала хмуриться. Часто Мёнгиль ловил на себе её недовольный испытующий взгляд. «Что с ней? — терялся он в догадках.— Вроде мы не мешаем. А может, мешаем?..»

Однажды Мёнгиль решился.

— Можно, Чхонён будет приходить ко мне домой заниматься?— спросил он.

— Вот еще! — возразила тетушка Хван.— На деревне теперь неспокойно, а он будет по ночам где-то шляться!..

— Почему по ночам? — пытался возразить Мёнгиль.— Вовсе не по ночам — вечерами…

Но она его и не слушала:

— Сказала — нет, значит, нет! Нечего ему у вас делать! — И она скрылась в кухне.

Чхонён за время этого недолгого разговора не сказал ни слова, даже головы не поднял, словно он его не касался. А Мёнгиль ужасно расстроился и рассказал обо всём матери.

— Ничего, сын, что-нибудь придумаем,— ответила та задумчиво.

Через неделю, в один из воскресных дней, Мёнгиль вместе со всей бригадой отправился в соседнюю деревушку давать концерт. Ребята шли полем. Ярко сияло солнце. В полуденной тишине щебетали птицы.

В высокой траве, у обочины, отдыхала какая-то женщина. Заслышав весёлые голоса, она села, улыбнулась, и Мёнгиль узнал мать Чхонёна. На ней была её неизменная пёстрая косынка и белый передник.

— Эй, Мёнгиль! — крикнула она мальчику.—Поди-ка сюда!

— Идите, я догоню,— кивнул товарищам Мёнгиль и подошёл к женщине.

— Притомилась вот, прилегла отдохнуть,— заискивающе улыбаясь, заговорила тетушка Хван.— Работы ужас как много!..

Мёнгиль молчал.

— Я вот что…— заторопилась женщина.— Я хотела поговорить с тобой о Чхонёне… Ты парень, как я погляжу, толковый, вот и моего подтянул. А я уж на него рукой махнула: куда мне без отца-то с ним справиться!..

Скороговоркой выпалив всё это, она, помолчав, вдруг добавила:

— А коли надо у вас заниматься, что ж, я не против. Пожалуйста! Я просто думала, он будет мешать…

— Значит, вы разрешаете, тётушка? — обрадовался Мёнгиль.— Вот спасибо!

Он попрощался и побежал догонять своих. «Чудна́я всё-таки эта тётушка Хван! — думал он.— Вчера — одно, завтра — другое… Надо сказать Чхонёну, вот обрадуется!»

С этого дня в доме Мёнгиля стали вечерами собираться все четверо: Мёнгиль, Кёнпхаль, Муниль и Чхонён.

Чхонён заметно повеселел. И учиться стал лучше. Он уже не опускал голову и не краснел, когда учитель Чансу говорил:

— Ученье, ребята, ваш патриотический долг, ваш удар по общему врагу. Помните: за вашими успехами следит вся деревня!..

Чхонёну не приходилось теперь, как это бывало прежде, подолгу объяснять одно и то же. Он схватывал быстро, легко, память у него оказалась отличная. Скоро он уже сам без труда решал сложные алгебраические задачи.

«Вот, значит, в чём дело,— думал Мёнгиль.— Вовсе он не неспособный и не так уж отстал от всех нас… Просто-напросто он не хотел учиться и сердился на мать. Но почему?..» Ответа на этот вопрос пока не было…

А тетушка Хван день ото дня становилась любезнее. Она приветливо встречала Мёнгиля, когда он заходил за её сыном, и однажды сказала Чхонёну, что Мёнгиль ему настоящий друг.

Они действительно стали друзьями, и не только Мёнгиль с Чхонёном. Даже Кёнпхалю Чхонён не казался уже мрачным и заносчивым, и он всё удивлялся, как это он раньше так думал об этом славном парне.

Однажды, читая учебник, Чхонён вдруг рассмеялся, да так заразительно, что насмешил всех троих.

— Ты чего? — спросил его, давясь от смеха, Кёнпхаль.

— Так… А ты чего?

И все снова расхохотались.

Полюбила парня и мать Мёнгиля, и теперь, если в доме готовили что-нибудь вкусное, непременно посылала за ним сына.

— Сходи позови Чхонёна. Небось тётушка Хван такую куксу[9] не варит…

И потом, наблюдая, как ребята за обе щеки уминают куксу, мать Мёнгиля думала: «Странно всё-таки: тётушка Хван и Чхонён — мать и сын, а такие разные. Совсем непохожи… А вот на Мёнгиля Чхонён похож, даже очень. Может, потому он мне и нравится?..»

Она изо всех сил старалась, чтобы Чхонён стал своим в их доме. И это, похоже, ей удалось. Он не чувствовал себя здесь гостем. Придет, бывало, пораньше, поможет наколоть дров, натаскает вместе с Мёнгилем воды, а потом — за уроки. И всё это весело, со смехом и шутками. Вот только когда заходил разговор о родителях, Чхонён мрачнел. Однажды Мёнгиль принялся рассказывать о своём отце, о том, как он партизанил, как замучили его враги, и вдруг Чхонён встал:

— Я пойду…

Мёнгиль быстро взглянул на него:

— Погоди, Чхонён!

Но того уже не было в комнате.

В этот вечер Мёнгиль долго не мог заснуть. Как это он забыл о том, что отец Чхонёна пропал без вести, что его друг не только растёт, как и он сам, без отца, но ему даже нечего о своём отце рассказать, потому что он не знает, жив отец или погиб… И если погиб, то как?..

Сегодня воскресенье, чудесный, солнечный день! Мать Мёнгиля встала едва рассвело и принялась готовить праздничный обед. Она сделала кимчхи[10], куксу, поставила в печь тток[11]. Сегодня у них в доме праздник — как же не постараться!

Мать Мёнгиля умела стряпать. Она знала уйму рецептов и с удовольствием делилась ими с соседками.

— Ну и председатель у нас! — хвалились крестьянки Сингвана.— И хозяйством не хуже мужика управляет, и всех нас стряпать по-настоящему научила. Молодец!

Сегодня она решила, что не пойдёт в поле — так она обещала сыну и выполнит своё обещание. Пусть это будет её подарком.

— Можно? — Во двор заглянули Муниль, Кёнпхаль и Чхонён.

Мёнгиль просил их непременно зайти — и вот они здесь. Но что это? Перед ними мать Мёнгиля — красивая, помолодевшая, в белом новом переднике. Ребята от изумления даже поздороваться с ней забыли. Сколько раз видели они её выступавшей на собрании или на пионерских сборах, и всегда она была строгая, подтянутая и всегда куда-то спешила. А тут — на́ тебе, совсем другая, домашняя, без устали снующая из комнаты в кухню, простая и весёлая — такая же, как их матери и соседки.

— Ну, садитесь! — радостно сказала мать Мёнгиля.— Что ж ты, сынок, приглашай гостей!

Она внесла низенький столик, и ребята уселись вокруг него, поджав под себя ноги. Кёнпхаль первым попробовал рис — он был известный обжора!

— Тетушка, а вы что ж? — воскликнул он, видя, что мать Мёнгиля снова собирается идти в кухню.— Нет уж, садитесь, а то мы тоже не станем есть!

Она села рядом с сыном, взяла палочки[12], но тут же снова вскочила:

— Погодите, ребята, уже, наверное, тток готов…

— Тток? — изумился Кёнпхаль.— Это по какому случаю?

— Скажи, Мёнгиль, что молчишь? — прокричала из кухни мать.

Она вошла в комнату, улыбаясь поставила на стол поднос с тёплым, дымящимся ттоком и покосилась на сына. Тот сидел чинно, будто был гостем в солидном доме, и молчал.

— Ну, развлекай гостей! — подсмеивалась над ним мать.

— Что развлекать-то? — смутился Мёнгиль.— Ешьте вот…

— А правда, чего это у вас сегодня такой пир, а? — спросил Муниль, с любопытством переводя взгляд с Мёнгиля на его мать.

Мать Мёнгиля улыбнулась.

— Сегодня, мальчики, Мёнгилю исполнилось четырнадцать лет. Так что поздравьте его…— И она с тихой гордостью поглядела на сына.

— Правда? — изумились ребята.— Что ж ты раньше ничего не сказал? Эх, ты, даже не предупредил!

Они были слегка смущены. Особенно Кёнпхаль: пришёл, навалился на всякие яства, а в чём дело, спросить не удосужился.

— Ладно, ладно, неважно,— оборонялся от их упреков Мёнгиль.— Не всё ли равно, по какому поводу праздник?

— Ну что ж, поздравляем тебя, Мёнгиль!—торжественно сказал Кёнпхаль и поднял чашку с фруктовой водой.

Скоро говорили уже все вместе, почти не слушая друг друга, с аппетитом уминая вкусный дымящийся тток.

Мать тихо сидела в сторонке. В глазах у неё стояли слезы. Потом она отвернулась и быстро вытерла глаза концом длинной белой ленты, свисающей с ворота её кофточки. Но как ни быстро было её движение, Чхонён заметил его: он всегда был очень внимателен к матери друга.

— Что с вами, тётушка? — встревожился он.

Ребята умолкли.. Она плакала!.. Кто бы мог подумать, что увидит когда-нибудь на её глазах слезы!..

— Нет, нет, всё в порядке,— поспешно сказала мать Мёнгиля и провела рукой по лбу, словно желая разгладить горькую складку. Но ребята не отставали.

— Скажите нам, что случилось! — расстроенно повторяли они.

И тогда она подошла к ним, села рядом и тихо сказала:

— Я вспомнила тот день, тот теперь уже очень далекий день, когда родился мой Мёнгиль. Могла ли я думать, что он будет учиться в школе, что я устрою ему день рождения в светлом, просторном доме, что к нему придут в гости его друзья…

— А что в этом особенного? — широко раскрыл глаза Кёнпхаль.

Мать Мёнгиля невесело усмехнулась.

— Тогда это казалось мне невозможным. Слишком тяжёлая была у нас жизнь. Не жизнь, а так… одно название… Знаете, как он родился? — Она кивнула в сторону сына.— Гремел гром, лил дождь и дул ветер. А я лежала с ним, совсем крошечным, под мостом и закрывала его своим телом…

— Под мостом? — переспросил Муниль.— Разве у вас не было дома?

Чхонён встал со своего места и пересел поближе к матери Мёнгиля.

— Какой уж там дом, — махнула она рукой. — Я жила тогда у помещика, в батрачках. Потом пришлось уйти куда глаза глядят…

— Ладно, мама, хватит, — залившись краской, перебил мать Мёнгиль. — Зачем об этом рассказывать?

Мать строго посмотрела на сына.

— Тебе нечего стыдиться, Мёнгиль,— сказала она.— Так жили тогда многие…— Она оглядела ребят.— Вот вы читаете в книгах о том, что родина ваша была под властью японцев[13]. А что это такое — власть японцев и богачей, вы знаете? У Мёнгиля не было ботинок, не было ни одной пары белья. Штаны да куртка — вот и весь наряд. Всю зиму он, бывало, сидел дома: не в чем выйти на улицу…

Она помолчала, потом горестно усмехнулась:

— Вот помню я праздник Нового года… Богачи нарядились тогда в разноцветные одежды, прохаживались по улице, хвастались друг перед другом своими нарядами. А бедняки и их дети сидели в тёмных, сырых каморках и дрожали от холода…

Она поежилась, будто с тех далеких времен пахнуло на неё холодным, леденящим душу и тело ветром. Ребята молчали.

— Враги есть и сейчас,— добавила она.— Они хотят, чтобы вернулись старые времена. Помните об этом, ребята.

Мёнгиль взглянул на друзей. Они во все глаза смотрели на его мать. Только Чхонён сидел, низко опустив голову.

2

Много ночей подряд шли дожди. Гремел раскатистый гром, ослепительные молнии озаряли деревню.

В этот вечер тоже лил проливной дождь. Мёнгиль, проводив Чхонёна, сидел вдвоем с матерью и слушал её рассказы. И вдруг сквозь монотонный немолчный шум ливня до них донёсся громкий крик и сразу же топот бегущих ног.

Мёнгиль вскочил с кана[14], подбежал к двери, распахнул её. Под косыми струями дождя к дому во весь дух неслись двое. Сверкнула молния, и Мёнгиль узнал своих старых друзей. Кёнпхаль с Мунилем ворвались во двор, задыхаясь от бега, с бледными, мокрыми лицами. Мать Мёнгиля в накинутом на голову платке выбежала к ним навстречу:

— Что с вами?.. В чём дело, мальчики?

Ребята молча смотрели на нее округлившимися от страха глазами. С их мокрой одежды ручьями стекала вода. Мёнгиль чуть ли не силой втащил их в дом, закрыл дверь.

— Да говорите же наконец, что случилось?

— Опять, знаешь, опять…— пролепетал Кёнпхаль.

— Что — опять? — улыбнулась мать Мёнгиля.

— Опять тот самый, что у коровника… «Нечистый дух», что ли…— криво улыбнулся в ответ Кёнпхаль.

Вынув большущий носовой платок, он вытер слипшиеся от дождя волосы и сел рядом с Мёнгилем.

Мёнгиль посмотрел на его вконец растерянное лицо и понял, что от Кёнпхаля сейчас ничего не добьешься.

— Рассказывай ты, Муниль, что там опять случилось?

Муниль покосился на улыбающуюся мать Мёнгиля, потом на закрытую дверь так, словно в ней таилась какая-то неведомая, но грозная опасность, и нехотя принялся говорить.

Сегодня была их очередь дежурить в школе, в живом уголке. Лил дождь, на улицу выходить не хотелось, но вечером они всё-таки отправились, как положено, в школу, чтобы накормить кроликов и поменять у них в клетках подстилки. Они были собою довольны. Муниль даже немного жалел, что никто их сейчас не видит — их, промокших до нитки, но честно выполняющих свой долг!

Откровенно говоря, потому он и предложил зайти к Мёнгилю. Нет, конечно, он не собирался хвастать — чем хвалиться-то? Просто хотелось обо всём рассказать другу.

Кёнпхаль согласился, и они вышли на улицу. Дождь усилился, колдобины на дороге до краёв наполнились водой, жидкая грязь хлюпала под ногами. Но настроение у ребят было отличное. Кёнпхаль шёл, как всегда насвистывая какую-то песенку. Муниль, подняв кверху лицо, ловил ртом струи дождя.

Вот уже виден дом Мёнгиля. В окнах горит свет. Кёнпхаль как раз хотел по этому поводу что-то сказать, как вдруг холодная, мокрая рука Муниля зажала ему рот. Второй рукой Муниль молча показывал на освещённые окна дома.

Кёнпхаль глянул в направлении его руки, и у него вырвался сдавленный крик: та же знакомая, странная тень с развевающимися космами, пригибаясь, стояла перед окном. Едва раздался крик Кёнпхаля, она метнулась в сторону и исчезла, будто её и не было…

— Что-то у вас, ребята, последнее время стало в глазах мельтешить,— засмеялась мать Мёнгиля, выслушав этот рассказ.— Может, и впрямь есть на свете нечистые духи?

И она снова расхохоталась.

— Ну, тётушка, мы же видели своими глазами! — взмолился Кёнпхаль, призывая взглядом в свидетели Муниля.

Тот пожал плечами: он ведь только что рассказал.

«И Мёнгиль снова не верит»,— взглянув на Мёнгиля, с обидой подумал Кёнпхаль. Он махнул рукой и смолк на полуслове. Замолчал и Муниль. Немного погодя, нехотя рассказав про кроликов, они попрощались и отправились по домам.

Проводив ребят, мать Мёнгиля в глубокой задумчивости присела на кан, потом подошла к шкафчику и вытащила из ящика фонарик.

— Ложись спать, Мёнгиль, — сказала она.—Я скоро приду.

Она вышла во двор. Сеял мелкий, нудный дождик, вдали ещё погромыхивал гром. Мёнгиль походил по комнате, потом схватил кепку и, быстро надев её, выбежал вслед за матерью. Она стояла, светя перед собой фонариком, разглядывая, словно увидала впервые, персиковое дерево.

Потом мать Мёнгиля не спеша пошла вдоль ограды, рассматривая что-то на мокрой, булькающей дождём земле, заглянула в собственное окно, словно кого-то искала в своём доме. Мёнгиль подошёл к ней поближе.

— Ну что? — коротко спросил он.

— Следы,— так же коротко ответила она.

На рыхлой земле отпечатались чьи-то большие следы. Ливень размыл их, сделал расплывчатыми, неясными, но это несомненно были следы высокого, сильного человека. Они вели за сарай, на огород и там пропадали: как могли они сохраниться в этой жидкой грязи! Мёнгиль молча взял мать за руку, повел её в дом. В глубокой задумчивости она присела на кан.

— Интересно, кто это болтается по ночам у чужих дворов?— тихо начал Мёнгиль, но мать перебила его.

— Прошу тебя, сын,— сказала она,— никому о сегодняшнем не рассказывай. Договорились? А ребятам скажи, что им показалось…

Несмотря на увещевания Муниля, Кёнпхаль всё-таки не удержался. Придя в школу, он первым делом принялся рассказывать о вчерашнем происшествии. И, конечно, ребята снова подняли друзей на смех.

— Делать вам нечего,— смеялись мальчишки.— И как не надоест одно и то же болтать?.. Придумали бы что-нибудь поновее!

В субботу на сборе вожатый начал разговор о суевериях, и ребятам здорово влетело за их байки. Самое обидное, что выступил и Мёнгиль. И обратился он прямо к друзьям.

— В самом деле, хватит, ребята, болтать! — сказал он.— Не то станем посмешищем для всей деревни: ну и пионеры, скажут. Давайте-ка лучше заниматься делом. Рот лучше держать на замке…

Пионеры расхохотались, а Кёнпхаль с Мунилем очень обиделись. Это они-то не занимаются делом! Кёнпхаль прямо задохнулся от возмущения: «Ну и Мёнгиль, хорош друг, нечего сказать! Теперь от ребят проходу не будет!»

Он хотел поговорить после сбора с Мёнгилем, но тот куда-то исчез. Последнее время его невозможно было поймать.

3

Однажды Чхонён пришел к Мёнгилю раньше обычного. Он был явно чем-то встревожен.

— Что с тобой? — спросил Мёнгиль.— Ты, случайно, не заболел?

— Да нет,— принуждённо улыбнулся Чхонён. Губы его дрожали.

Мать Мёнгиля, войдя в дом и сняв с головы мокрый от дождя платок, внимательно посмотрела на мальчика, приложила ладонь к его горячему лбу.

— Что вы, тётушка,— чуть отодвинулся от неё Чхонён,— я здоров…— И он повернулся к Мёнгилю: — Давай заниматься…

У ребят уже наступили каникулы, но Чхонён по-прежнему приходил к Мёнгилю позаниматься алгеброй — он твёрдо решил на следующий год идти вровень с классом по всем предметам.

Однако сегодня дело явно не шло на лад: Чхонён был рассеянным, невнимательным. Собираясь домой, он вдруг сказал, глядя куда-то мимо Мёнгиля:

— Послушай, Мёнгиль, что ты думаешь обо всех этих россказнях?

— Каких россказнях? — не понял Мёнгиль.

— Ну об этих, что ребята рассказывали… О духах всяких там, привидениях…

Мёнгиль удивился: «С чего это он вспомнил?» — потом усмехнулся:

— Выдумки всё это! Мы же говорили на сборе…

— Значит, ты не веришь, что они в самом деле всё это видели? — с непонятной настойчивостью допытывался Чхонён.

— Конечно, не верю,— улыбнулся Мёнгиль.— Просто им померещилось, а они с перепугу невесть что насочиняли.

— Вот как…— с облегчением пробормотал Чхонён.— Ну я пошёл…

— Куда ты, Чхонён? — В комнату с подносом горячего, дымящегося риса вошла мать Мёнгиля.—Оставайся ужинать. Да, кстати, мама твоя нынче не была в поле. Она нездорова?

— Здорова,— покраснев, буркнул Чхонён.

— А что же случилось? — не заметив этой перемены, снова спросила председатель.

— Случилось?! — сорвался вдруг Чхонён.— На базар отправилась, вот что «случилось»!

Мать Мёнгиля нахмурилась:

— И что она на базар повадилась ходить? В кооперативе палец о палец не ударит… Только слухи всякие распускает, людей сбивает с толку…

Чхонён стоял багровый, низко опустив голову. Мать Мёнгиля положила руку ему на плечо и мягко добавила:

— Не понимаю я твою маму, Чхонён. Ну те, которые при японцах жили богато, они-то, конечно, нас ненавидят. А вы? Вам ведь с кооперативом одна дорога. Неужто ей это не ясно?

— До свидания. Я пойду,— вместо ответа сказал Чхонён и открыл дверь.

— Я провожу тебя! — Мёнгиль выскочил вслед за ним.

Он не знал, что сказать другу, как утешить его, и молча шагал рядом с ним по узкому, тёмному переулку. Звенели цикады, на безлунном небе сквозь рваные облака изредка пробивались слабые звёзды.

— Послушай, Чхонён, отчего ты последнее время опять загрустил?— не выдержал Мёнгиль.

Чхонён молчал. Он шёл, как обычно, неспешным, широким шагом, опустив упрямую голову, и не говорил ни слова.

— Может, ты за что-то на меня обиделся? — продолжал Мёнгиль.— Скажи, что с тобой?

— Да так… Ничего…— пожал плечами Чхонён.

— Но я же вижу,— вздохнул Мёнгиль.

Он действительно видел: на душе у его друга тревожно, с ним что-то произошло, что-то его мучает. Но что именно, этого Мёнгиль не знал. И Чхонён не говорил ему. Почему он молчит? Боится? Но кого? Чего? Да, не очень-то он, видать, смел, его новый товарищ… А может, он просто не хочет сказать?..

— Пока,— бросил Чхонён и, не оглянувшись на друга, хлопнул калиткой.

— Пока,—пробормотал Мёнгиль и долго ещё стоял, глядя Чхонёну вслед.

Когда Мёнгиль вернулся домой, мать уже собрала ужинать. Она виновато покосилась на сына: ну что она набросилась на его друга? Чхонён и так был чем-то расстроен. Вот и поесть не остался. А тетушка Хван ещё небось из города не вернулась. Так и ляжет мальчик спать голодным…

Она вздохнула, но ни о чём не спросила сына, а только сказала:

— Чхонён забыл свой учебник. Отнеси ему завтра.

Мёнгиль рассеянно взял в руки учебник, и вдруг из него выпала тонкая, сложенная вдвое полоска бумаги. Видно, лежала она в книге давно: бумага стала совсем жёлтой, стёрлась на сгибах.

Мёнгиль развернул листок. Перед ним был рисунок: высокие горы, поля, на меже большое дерево. Пожалуй, это даже был не рисунок, а что-то вроде топографической карты.

— Смотри, мама.— Мёнгиль показал листок матери.

— Какие-то поля, горы… Это что, Чхонён так хорошо рисовал?— удивилась она.

— Что ты! — рассмеялся Мёнгиль.— Да ни в жизнь он так не нарисует!

Поужинав, Мёнгиль лег спать, а мать села что-то считать. Наутро, едва рассвело, прибежал Чхонён.

— Где мой учебник? — выпалил он прямо с порога.— Я вчера его здесь оставил!

Он даже дрожал весь от нетерпения. Мёнгиль подал ему учебник, и Чхонён принялся лихорадочно листать его. Найдя рисунок, он тут же захлопнул книгу.

— Что там у тебя за рисунок? — поинтересовался Мёнгиль.— Здорово нарисовано: поля, горы как настоящие…

Чхонён вздрогнул, потом, немного помедлив, ответил:

— Это когда-то отец рисовал…

— А что он нарисовал? — совсем тихо спросил Мёнгиль.

— Ну что…— растерялся Чхонён.— Разве не видишь? Горы вот, поля…

Вошла мать Мёнгиля:

— А, Чхонён… Молодец, что пришел! Как раз готов завтрак.

— Нет-нет, я пойду,— заторопился Чхонён, но она и слушать ничего не хотела.

Скоро все трое уже сидели на циновке за низеньким столиком.

— Помню, в такой же вот тёплый день объявили о земельной реформе,— задумчиво улыбнулась женщина.— Твой отец, Мёнгиль, тогда стоял во дворе на коленях, мял землю в руках и плакал от счастья. И твой папа, Чхонён, тоже, наверное, плакал в тот день от радости… Понимаете ли вы, мальчики, каким это было тогда событием?

— Угу,— ответил Мёнгиль, уплетая вкусную кашу.

Чхонён к ней почти не притронулся.

А вечером, встретив Чхонёна на улице, Мёнгиль так и ахнул от изумления: под правым глазом Чхонёна красовался огромный синяк, глаза заплыли, опухли, словно он долго плакал.

— Колол дрова и упал…— не дожидаясь вопроса, пояснил Чхонён и медленно побрёл дальше. Он даже не остановился поболтать с приятелем.