Ожившая тень

1

По тёмному, вечернему небу неслись на восток тяжёлые тучи. Холодный, пронизывающий насквозь ветер свистел в ветвях деревьев, и они стонали и гнулись, словно жалуясь на непогоду.

А в домах ярко горели огни, из освещённых окон доносились негромкие голоса: люди отдыхали после напряжённого трудового дня.

По переулку неслышными торопливыми шагами шли двое. Вот они подошли к правлению, прислушались.

— Твоя мать выступает,— тихо сказал Чхонён.

— Да, она,— подтвердил Мёнгиль.

Голос матери звенел от гнева.

— И кто-то тут ещё говорит, что Оллук сдох из-за халатности старика! Нет, это не несчастный случай, а преступление! А эти нелепые слухи, что снова и снова ползут по деревне, откуда они?.. Нужно усилить охрану школы, мельницы и коровника, вот что я вам скажу! Давайте обсудим, как это лучше сделать…

Да, мать Мёнгиля была права. На деревне снова болтали кумушки:

«Конец, конец кооперативу…»

«Помрём все с голоду…»

«Детей, говорят, отберут, а нас в одном бараке поселят…»

И даже те, кто первыми вступили в кооператив, те, кто всегда смеялись над подобными россказнями,— даже эти люди заколебались: может, и вправду ничего не получится? Вон ведь что творится: беда за бедой. И все — теперь уже все — говорили о странном «нечистом духе», которого дважды видели вечерами мальчишки…

Ребята постояли немного у правления, потом тихо отошли от окон и отправились к водохранилищу. Чхонён поежился:

— Вернёмся, Мёнгиль, ужас какой холодище…

— Подожди немного,— негромко отозвался Мёнгиль.

Чхонён промолчал. Он по-прежнему был грустным и озабоченным, ещё больше похудел — остались одни глаза. Казалось, Чхонён перенёс какую-то тяжёлую болезнь. Но сколько ни пытался Мёнгиль узнать, в чём дело, что тревожит товарища, Чхонён отмалчивался и только старался всё время быть рядом с другом.

Мёнгиль, его мать, новые друзья открыли Чхонёну другой, не известный ему прежде мир, и он тянулся к этому миру, как изголодавшееся растение тянется к солнцу. Ведь до сих пор он был так одинок в своем постылом доме за высоким забором, отгораживающим его от других людей!

Ему казалось, что он не нужен никому на свете, и потому он уверил себя в том, что и ему нет до людей дела. Чхонён не только не знал радости, он и не хотел её узнавать, не верил в неё…

И вот словно кто-то разбудил Чхонёна, открыл ему глаза. Оказывается, не во всех семьях так, как у них; оказывается, сын с матерью могут быть друзьями, людьми по-настоящему родными друг другу.

Мёнгиль с матерью его любили, он знал это. А он? Чхонён готов отдать за них жизнь, но хватит ли у него сил рассказать им постыдную правду — правду, которая так мучит его?

Нет, никогда! Этого он не может! Если они узнают его тайну, всё будет кончено. Они отвернутся от него, закроют двери в тот сияющий мир, который хоть немного, но стал и его миром… Он не может признаться им!..

Друзья сели у самой реки. Шум воды заглушал шелест высоких стеблей кукурузы. Ветер, наполненный свежестью, стих. Надвигалась гроза. Что-то тревожное висело в воздухе, и так же тревожно было на душе у Чхонёна.

— Знаешь, Чхонён,— задумчиво сказал Мёнгиль,— я почему-то всё время за тебя беспокоюсь… Сам даже не понимаю…

Он смутился и замолчал. Чхонён не ответил, только вздохнул. А может быть, это прошелестел ветер?..

Ребята встали. Пошли по узкой тропинке через кукурузное поле. Мёнгиль тронул Чхонёна за руку.

— Ты кем будешь, когда кончишь школу? — спросил он.

— Не знаю…— растерянно отозвался Чхонён.

Он даже не слышал вопроса. Он только почувствовал прикосновение руки друга, и оно, это прикосновение, наполнило теплом его озябшую душу…

— А я уже решил — агрономом! — мечтательно улыбнулся Мёнгиль.— Представляешь, какой к этому времени станет наша деревня? Соломенных крыш не будет! Все дома покроют черепицей! В окнах — стекла, стены — белые, посреди деревни — клуб, и каждый день кино!..

Мёнгиль говорил всё громче, возбуждённо жестикулируя и спотыкаясь в высокой траве. Он давно уже сошёл с тропинки и теперь шагал рядом с Чхонёном, заглядывая ему в лицо. Ему хотелось видеть, какое впечатление производит его рассказ.

— И это ещё не всё! — Он снова схватил друга за руку.— На холмах разобьём сад! По всей деревне посадим цветы!..

— Да, хорошо,— пробормотал Чхонён.

— Всем тогда хорошо будет! Все будут счастливы: и я, и ты, и твоя мама…

— Ты только о моей матери не говори! — оборвал вдруг Мёнгиля Чхонён.— Никогда не говори, слышишь!

И Чхонён резко вырвал руку из руки товарища.

Первые капли дождя упали на землю.

— Мёнгиль! — Чхонён вдруг остановился, да так резко, что Мёнгиль чуть не налетел на него.

— Ты что? — Мёнгиль придвинулся к другу, стараясь разглядеть в темноте выражение его лица.

— Скажи своей матери,— задыхаясь от волнения, быстро проговорил Чхонён,— скажи ей, чтобы никуда не выходила сегодня… Ну, как вернется с правления… Хорошо?

Мёнгиль в недоумении смотрел на него.

— Понимаешь, в деревне ведь беспокойно… А она председатель и в партии…

Чхонён волновался всё больше и больше. Тревога его передалась Мёнгилю, но он ещё улыбался.

— Да что с тобой? — спросил он.

— Я за твою маму… Я её как родную…— еле слышно прошептал Чхонён.

— По-моему, ты напрасно…—начал было Мёнгиль, но Чхонён не дал ему кончить.

— Я знаю, что говорю! — в отчаянии крикнул он.— Скажи, чтобы не выходила, слышишь!

— Чхонён,— помолчав, тихо сказал Мёнгиль.— Ты что-то знаешь…

— Я… Да… Нет… Нет, ничего…

И Чхонён быстро пошёл вперед. Мёнгиль с трудом поспевал за ним. На душе у него было скверно. «Матери грозит беда, это ясно. Но какая? Что имеет в виду Чхонён?..» Вопросов было много, а ответа — ни одного.

— Послушай, Чхонён! —крикнул Мёнгиль.

Тот не оглянулся.

— Что случилось? Что грозит матери? Скажи, если знаешь…

Чхонён будто не слышал. Он почти бежал, чуть наклонившись вперёд, крепко сжав зубы, яростно шлёпая по жидкой грязи.

«Что с ним? — метались в голове у Мёнгиля тревожные мысли.— Почему он молчит? Боится?.. Но ведь мы с ним давно уже как родные братья!..»

Дождь стучал по жёстким стеблям кукурузы. Чхонён наконец оглянулся.

— Ну вот, дождались настоящего ливня! — крикнул он так, словно и не было только что этого тяжёлого разговора.

Он дождался, пока Мёнгиль поравняется с ним, хлопнул его по плечу:

— Побежали?

Дождь как будто ждал этого приглашения: с неба обрушился сплошной холодный поток —попробуй убеги от него!

— Переждём в сторожке! — прямо в ухо прокричал Мёнгилю Чхонён.

Ребята, поёживаясь в мокрых, прилипающих к телу рубашках, вбежали в сторожку.

В сторожке было тепло и сухо. По крыше барабанил дождь, и от этого здесь казалось ещё уютнее. Ребята сняли рубахи и, крепко выжав, повесили их сушиться. Оба молчали, думая об одном и том же. Первым не выдержал Чхонён.

— Мёнгиль! — окликнул он друга.

— Да? — встрепенулся Мёнгиль.

— Может быть… Если бы я оказался плохим, ну просто никуда не годным парнем, ты бы…— Он не докончил фразы.

Мёнгиль ждал, и Чхонён заговорил снова.

— …ты бы как стал ко мне относиться? — проглотив застрявший в горле комок, закончил он наконец.

— Брось болтать ерунду! — возмутился Мёнгиль.—Как это ты можешь стать вдруг плохим? Скажешь тоже…

Помолчали.

— Это ты небось из-за матери, да? Из-за того, что её все ругают? — осторожно спросил Мёнгиль.— А она, говорят, лучше теперь работает…

— Кажется, дождь стал потише,— вместо ответа сказал Чхонён.— Пошли, что ли…

И он, натянув мокрую ещё рубаху, вылез из сторожки.

2

А в это самое время на другом конце деревни, в небольшой рощице, что росла недалеко от коровника, прятались Муниль и Кёнпхаль. Муниль наконец-то уговорил приятеля самим заняться поисками преступника. С тех пор как этот бездельник Пак на глазах у всего честного народа жестоко оскорбил его деда, Муниль не знал ни минуты покоя. Он должен найти того негодяя, что подсунул Оллуку гвоздь! Схватить его собственными руками! Тогда все увидят, что дед его невиновен!

— Что ж, попробуем подкараулить мерзавца. Может, он снова сюда пожалует? — согласился Кёнпхаль.

И вот они сидят в роще, до боли в глазах вглядываясь в темноту. Шумит ветер, раскачивая одинокий фонарь у ворот коровника, горько пахнет полынью.

— Послушай,— негромко заговорил Кёнпхаль,— тебе не кажется, что Чхонён снова стал каким-то странным?.. С тех пор, как сдох вол…

— Да брось ты,— отмахнулся от приятеля Муниль.— Он всегда был таким.

— А вот и нет! — разгорячился Кёнпхаль.— Он стал весёлый, когда подружился с Мёнгилем, а теперь опять «да», «нет» — и всё тут…

Они замолчали. Ветер утих. Собиралась гроза. Сильнее пахли цветы и травы.

«За что Пхунсам так ненавидит деда?» — с горечью думал Муниль. Он вспомнил, как сегодня днем, остановив на улице тётушку Хван, Пак что-то шептал ей в самое ухо, показывая на проходящего мимо старика, а та смеялась и согласно кивала. «Конечно, этому болтуну уже давно не верят — он и на собрании, бывало, наговорит с три короба, а как до дела — сразу в кусты. Но дед всё равно переживает…»

— Кёнпхаль! — поражённый внезапной догадкой, окликнул Муниль своего друга.— А что, если сам Пак это сделал? Может, потому он и к деду цепляется: на него свалить хочет?..

— Кто его знает,— пожал плечами Кёнпхаль.— А вообще- то не верится… Пак всегда весёлый, болтливый, а вредители — они знаешь какие?..

— Сегодня я вышел рано утром — на двор захотелось,— не слушая Кёнпхаля, продолжал Муниль.— Смотрю, мимо дома крадётся Пак. Куда это он отправился в такую рань?

— Может, пьянствовал до рассвета,— высказал своё предположение Кёнпхаль,— вот и брёл домой потихонечку…

— Да нет, он был трезвый…— задумчиво протянул Муниль и снова надолго умолк.

Блеснула молния. Пророкотал гром. По листьям застучали тяжёлые капли. Ребята теснее прижались друг к другу, но уходить не собирались. Они знали, что ливень скоро кончится и лучше переждать его под развесистым дубом, чем бежать по улицам под холодными струями.

— Вот ты скажи мне: что такое классовая борьба? — спросил вдруг Кёнпхаль.

— С чего это ты? — усмехнулся Муниль.

Но он отлично знал «с чего». Несколько дней назад уехал на курсы трактористов старший брат Кёнпхаля. Он оставил братишке тоненькую брошюру, которая так и называлась: «Что такое классовая борьба?». Кёнпхаль таскал брошюру в кармане и просвещал всех желающих. Вот и теперь он принялся растолковывать другу всевозможные премудрости, но Муниль вдруг схватил его за руку.

— Гляди!..

Знакомая им зловещая тень выскользнула из-за угла. Вот она уже у дверей коровника. Она крадётся медленно, неслышно, мимо высокого плетня из стеблей гаоляна. В призрачном свете тусклого фонаря тень кажется огромной и страшной.

— Пошли за ним…— чуть слышно выдохнул Муниль и, пригибаясь, скользя по мокрой от только что прошедшего ливня глине, двинулся к коровнику.

Кёнпхаль крался следом за ним.

«А что, если этот человек вдруг обернётся?» — с замиранием сердца подумал Кёнпхаль.

И в тот же миг кто-то цепко схватил его за ногу. Кёнпхаль изо всех сил рванулся вперед и упал: нога его запуталась в высокой полыни. Он рывком стащил с себя мокрые тапки: «В случае чего, удеру босиком…» Он уже забыл, что собирался вместе с Мунилем поймать негодяя…

Но что это? Незнакомец свернул в переулок, где живёт Мёнгиль. Он шел, прижимаясь к плетням, сливаясь с опустившейся внезапно темнотой, и вдруг резко ускорил шаги. И пропал. «Неужто упустили?» — мелькнуло в голове у Муниля. Уже не скрываясь, добежал он до конца переулка, вернулся к Кёнпхалю, растерянно стоявшему у калитки одного из домов. Никого…

И тут со двора Мёнгиля вырвалось яркое пламя. Оно безмолвно полыхало в ночи, и лёгкое потрескивание огня заглушал шум ветра. Ребята ворвались во двор — никого, потом снова выскочили на улицу, принялись изо всех сил кулаками барабанить в окна и двери соседних домов:

— Скорее! Скорее!! Пожар!..

Соседки бежали с вёдрами и кувшинами, мужчины тащили багры и топоры. Скоро языки пламени стали ниже, а потом и вовсе захлебнулись в водяных струях. К дому, задыхаясь, подбежала мать Мёнгиля: в который уже раз пытаясь образумить тётушку Хван, она пошла сегодня вечером к ней домой, и та совсем заморочила ей голову своими байками.

А Мёнгиль в это время искал мать по всей деревне: его встревожили слова Чхонёна…

Мать Мёнгиля вбежала во двор и остановилась, держась рукой за сердце. Слава богу, дом цел! Соседи расспрашивали друг друга о том, как всё случилось, но никто ничего толком не знал. Услыхали крики, выбежали, видят — огонь! Бросились, конечно, тушить, ну и потушили… Говорят, первыми подняли тревогу ребята. Только где же они?.. А ребята, совсем потеряв голову от стыда и отчаяния, бегали по переулкам. Куда он пропал? Куда? Под босыми ногами Кёнпхаля хлюпала жидкая грязь.

— Эх ты, растяпа! — бросил другу Муниль: он просто не знал, на ком сорвать свою злость.

3

Утром Мёнгиль прежде всего пошёл к Чхонёну, но того не оказалось дома. Хмурая, невыспавшаяся тётушка Хван на вопрос о сыне раздраженно бросила:

— Не знаю я, где он… Не до него мне!..

Мёнгиль вышел на улицу, побрёл по раскисшей от ливня дороге, и тут его окликнул учитель Чансу:

— Поди-ка сюда, Мёнгиль.

Мёнгиль подошёл.

— Я вам очень сочувствую,— негромко сказал учитель,— и тебе, и твоей маме. Не думаю, чтобы дом загорелся сам по себе: в деревне электричество, лучину не жжем. Правда, может быть короткое замыкание, но… Нет, не думаю…— Он задумчиво покачал головой.

Мёнгиль и сам знал, что это поджог: после пожара пришли участковый и дядюшка Хенгю и подтвердили подозрения матери. Значит, враг действует. Как же он, Мёнгиль, проворонил его? Сидел как дурак в сторожке, а рядом горел их дом…

Учитель о чём-то думал. Потом спросил:

— Когда вернулся вчера домой Чхонён? Ты, случайно, не знаешь?

Мёнгиль вздрогнул: зачем это он? При чём тут Чхонён?

— Часов в десять, наверное…— запинаясь, ответил он.— Нет, кажется, в пол-одиннадцатого. А почему вы спрашиваете? С ним что-то случилось?..

— Случилось, Мёнгиль…

И он рассказал вот что.

Сегодня утром свинарь Чингю́ отправился в сарай за сеном: пора было менять свиньям подстилки. Он принялся ворошить сухую траву и вдруг… Что это? Торчит чья-то босая пятка… Оказалось, в сене спал Чхонён. Он спал так крепко, что даже приход Чингю не разбудил его. Лоб у Чхонёна был завязан какой-то грязной тряпкой, на щеке ссадина. Когда свинарь с трудом разбудил парня, тот уставился на него непонимающими глазами, а потом вскочил и как ошпаренный бросился вон из сарая. Только его и видали!..

— Вот какие дела, Мёнгиль,— закончил со вздохом учитель.— С другом твоим неладно…

— И где он сейчас? — заволновался Мёнгиль.— Я был у них только что, его нет… Где он?

— Не знаю…— пожал плечами учитель.—-Думаю, он опять поссорился с матерью.

— А почему у него завязан лоб? — снова перебил учителя Мёнгиль.

— Хотелось бы мне знать самому…— пробормотал учитель Чансу и попросил Мёнгиля рассказать, о чём они говорили вчера во время прогулки.

Мёнгиль, наклонив голову, мучительно морща лоб, старался припомнить все подробности вчерашнего разговора с Чхонёном.

— Значит, он просил тебя сказать матери, чтобы она не выходила из дому? — нахмурившись, переспросил учитель Чансу.— Что ж, хорошо, что ты всё это мне сказал. До свидания!

И учитель быстро зашагал к правлению.

Мёнгиль обошёл всех соседей, облазил все закоулки — Чхонёна не было. У мельницы к нему присоединились Муниль и Кёнпхаль. Втроем они снова пошли к приятелю, но на калитке висел огромный, тяжёлый замок. Никто не запирал в деревне дома, кроме тётушки Хван.

— Уже куда-то отправилась! — возмутился Кёнпхаль.— А до Чхонёна ей и дела нет!

Они искали друга до вечера, а вечером пошли к учителю Чансу.

— Его нигде нет! — с порога начал Мёнгиль.— Мы всю деревню облазили!

Учитель улыбнулся.

— Возвращайтесь-ка по домам, ребята,— мягко сказал он.— Я нашёл его на берегу реки… Он плакал… Не ходите сейчас к нему. Завтра увидитесь…

На другой день они и вправду увидали Чхонёна. Лоб у него был завязан белым бинтом — учитель водил его на медицинский пункт,— большие глаза опухли.

— С матерью поругались…— неохотно обронил он, отвечая на молчаливый вопрос ребят.

«Так это, значит, она его так разукрасила! — с горечью понял Мёнгиль.— Какая же она злая!»

Конечно, он всегда недолюбливал его мать, но чтобы она била Чхонёна!.. Нет, этого он даже от неё не ожидал…