Огнем опаленные

И СНОВА В БОЙ

Виктор очнулся от своих мыслей — разве все вспомнить. Долгими, тяжелыми были годы войны. Неисчислимые беды принесли они людям. В каждой семье — солдат. А сколько их не вернулось? У миллионов людей навсегда останутся в сердцах незаживающие раны, нанесенные этой страшной войной. «Сколько нас было вначале? — вспоминал Виктор. — Около двухсот. А осталось только шесть».

Виктор оглянулся. Вокруг сновала молодежь. Большинство хорошо, щегольски одеты, но многие, как и он, в поношенной военной форме без погон. С портфелями, старыми полевыми сумками, а то и просто держа стопку тетрадей, они торопливо скрывались в подъезде большого здания. На здании большие черные вывески — «Львовский государственный университет им. И. Франко» — с одной стороны надпись на русском языке, с другой — на украинском.

«Студенты, — подумал Виктор. — Счастливый народ. Пора и мне подумать об учебе». И он заторопился к Василию Лапишеву.

Василий Лапишев закончил войну в Чехословакии, а затем с группой товарищей приехал во Львов.

Дом, в котором жил Василий, Виктор нашел быстро. Он оказался недалеко от университета.

На звонок, словно его специально ждали, дверь открылась почти мгновенно. В дверях стояла молодая женщина.

— Василий Лапишев здесь живет?

— Да. Проходите.

И тут же в коридоре показался Василий. Он был в одной майке, с перекинутым через плечо полотенцем и бритвой в руках.

— Кто там?

Минуту он разглядывал Виктора.

— Витька!!! Чертушка!!!

И он, выронив бритву, со звоном полетевшую на пол, кинулся к нему.

Они обнимались, хлопали друг друга по плечам и опять обнимались, задавали вопросы и, не ожидая ответов, задавали новые.

— Может быть, вы все же объясните, что здесь происходит? И дадите мне возможность принять участие в вашем веселье?

— Леночка! — вопил Василий. — Конечно, иди к нам. Ты представляешь — это тот самый Витька, о котором я тебе так много рассказывал. Витя! Знакомься — это моя жена и товарищ. Ты ее, наверно, должен помнить. Хотя нет, постой, она прибыла позже. Одним словом, это моя жена Лена, а в прошлом наша радистка.

— Вы посмотрите на себя. — И Лена, взяв их за руки, подвела к большому зеркалу.

Из зеркала на них смотрели два мужика с всклокоченными волосами, перемазанные мыльной пеной.

— А ну, марш в ванную, домовые.

— Ты очень удачно приехал, — говорил Василий. — Мы с Леной не работаем сегодня, так что целый день проведем вместе с тобой.

— Чуть было не забыл спросить, — говорил Виктор во время завтрака. — В нас сегодня ночью стреляли. Говорят, бандеровцы. Неужели они до сих пор еще существуют? Мне, помню, с ними приходилось встречаться во время войны. Но теперь… Откуда они теперь? Разве они не ушли с немцами?

— Пока это беда Западной Украины. Перед отступлением немцы настроили им в лесах Прикарпатья хорошо замаскированные бункеры, заложили в них большое количество консервированных продуктов, оружия, обучили бандеровцев методам ведения подрывной работы.

— Но разве нельзя их уничтожить? Война уже когда кончилась. За это время, я думаю, всех их давно можно было ликвидировать.

— Э, не говори гоп. Не так все просто. Большинство из них — местные жители. Многие продолжают жить открыто в своих селах. А с наступлением темноты достают припрятанное оружие и идут делать свои черные дела. Другие попрятались в бункерах, скрываются в глубине леса. Выловить их очень трудно. Очень жестоко они расправляются с населением. Да вот погоди, устроишься на работу, встанешь на партийный учет, сам все узнаешь — всех коммунистов в порядке партийного задания направляют в село для проведения агитационной работы, сбора хлебопоставок, организации колхозов. Тебе тоже не миновать этого.

— Кстати, о работе. Чем здесь, во Львове, можно заняться?

— Думаю, лучше всего тебе пойти работать к нам в радиоцентр. Можешь пока поработать в радиобюро, по лучше идти на строительство передающего центра. Там тебе будет удобнее учиться. Ты как — думаешь учиться? Там сутки работают, двое суток отдыхают — самое удобное для учебы.

— А куда здесь пойти учиться? Я сегодня видел университет. Какие институты еще есть?

— Институтов много. Все зависит от того, какую ты себе выберешь специальность. Наши все учатся. Кто в университете, кто в политехническом, кто на дневном, кто на вечернем, а я вот с Леной учусь на заочном.

— Я с осени тоже пойду. Скорее всего на заочное отделение или на вечернее. Хотелось бы на радиотехнический факультет. Есть здесь такой?

— Так мы же с Леной там учимся. Только отделение это называется электронно-физическим. К нам и пойдешь. А пока, до осени, будешь заниматься при политехническом институте на подготовительных курсах — забыл, поди, все на свете, а там быстро вспомнишь.

— А как здесь с жильем?

— С этим делом здесь тоже все будет нормально. Пока поживешь у нас, а там получишь в исполкоме квартиру.

Жилищный вопрос решился неожиданно быстро и легко. Когда на следующий день Виктор пошел в горком партии стать на учет, заведующий отделом учета повел его к секретарю горкома: «Он у нас с каждым вновь прибывшим коммунистом сам беседует».

Секретарь горкома, плотный мужчина лет сорока, встретил Виктора радушно.

— Фронтовик?

— Бывший.

— Это хорошо. Нам сейчас коммунисты, особенно бывшие фронтовики, вот как нужны. — Он провел ребром ладони по горлу. — Как с работой? Что думаешь делать, чем заняться?

— Пойду в радиоцентр на строительство передающей станции.

— Уже успел побывать там?

— Нет, но говорил с другом по фронту.

— Кто такой? Я его знаю?

— Василий Лапишев.

— Ну его-то я знаю. Хорошие у тебя друзья. Это тоже приятно. Вместе партизанили?

— Нет, не вместе. Но встречались в тылу. Мне приходилось работать с ним вместе.

— Отлично. А с жильем как устроились?

— Пока живу у него, а там видно будет.

— Ну-ка подожди, — вспомнив что-то, проговорил секретарь и стал набирать номер телефона. «Как там у вас в жилотделе с однокомнатными квартирами?» Он помолчал, выслушивая ответ. «Вот и хорошо. Да нет, нет. Много не надо. Только одну. К тебе зайдет сейчас товарищ Лесин, Виктор Лесин. Он только вчера к нам приехал. Да! Да! Так вот, надо ему оформить квартиру. И побыстрее. Ты так… ну да… Выдашь ордер, а формальности выполнишь потом».

Вот видишь, — продолжал он, закончив телефонный разговор, обращаясь к Виктору, — тебе просто повезло. Есть у них несколько однокомнатных квартир. Так что иди, получай ордер и становись постоянным жителем Львова. Желаю тебе успеха.

В тот же день Виктор получил ордер и ключи от квартиры. А на следующий день Лена начала ее благоустраивать. Она ухитрилась купить и привезти всю нужную мебель, кое-какую посуду, и скоро квартира приобрела жилой вид. Когда Василий пришел с работы, они отпраздновали новоселье.

Средневолновый радиовещательный передатчик строился в пятнадцати километрах от города. Для монтажа и настройки из Москвы приехали опытные специалисты, которые с помощью будущих операторов проводили все работы по сборке и монтажу. Виктору очень нравилась работа. В городе, в своей однокомнатной квартире, делать было нечего, и он часто, отработав свою смену и немного отдохнув в общежитии радиоцентра, вновь возвращался на работу.

Вот и сегодня, сменившись утром, он не поехал к себе домой, а, проспав несколько часов в комнате отдыха общежития, вернулся обратно в зал передатчика.

Приближался первомайский праздник, и Виктор не знал, чем себя занять в этой предпраздничной суете. Здесь, на работе, по крайней мере занят интересным делом.

Уже совсем стемнело, и Виктор хотел идти в общежитие, когда внезапно прозвучала автоматная очередь. Из окон посыпались стекла, погас свет. Автоматные очереди продолжали хлестать по окнам, с потолка сыпалась штукатурка, наполняя помещение удушливым запахом старой пыли, известки. Люди метались по темному залу, раздавались испуганные женские голоса.

— Ложись! — стараясь перекричать шум, скомандовал Виктор. В зале стихло. Прекратилась и стрельба. В наступившей тишине было слышно, как дежурный по залу стучит по рычагу телефонного аппарата — телефон не работал.

Виктор и еще несколько мужчин из смены двинулись вниз на первый этаж, ощупью находя дорогу. Внизу в вестибюле окон не было, двери закрыты. На окрик никто не отозвался. Зажгли спичку. Забившись в дальний угол и прижав к себе винтовку, стояла старенькая женщина — их охранница из отряда ВОХР.

Забрав у нее винтовку, Виктор приоткрыл дверь и осторожно вышел на улицу. Нигде — ни вокруг здания, ни около электростанции — никого не было.

Только через час по сообщению от Львовэнерго об аварии в сопровождении милиции и солдат на радиостанцию прибыла аварийка.

— Бандеровцы свалили два столба высоковольтной линии, — сообщили они. — Шкодят бандиты, как могут, — хоть мелкий, но укус к Первому мая.

— Виктор! Тебя к телефону.

Виктор подошел к столу, взял трубку.

— Я слушаю.

— Виктор, — раздался голос Василия Лапишева, — ты не можешь срочно приехать в город?

— Зачем? У меня только началось дежурство.

— Очень нужно. Отпросись, возьми отгул, отпуск. Одним словом, любыми путями, но постарайся приехать.

— Скажи, что случилось? У тебя все в порядке?

— Все, все в порядке. Все хорошо. Но ты мне очень нужен. И возможно скорее.

— Хорошо. Я сейчас выеду. Только договорюсь с начальством.

Виктор знал, что Василий не будет его тревожить по пустякам, тем более срывать с работы, поэтому сразу же договорился с начальником смены и кинулся в город.

Всю дорогу он думал — что же такое могло случиться у Василия? И уже через час, встревоженный, в ожидании самого невероятного, он звонил в квартиру Лапишевых.

А там его ждало действительно невероятное.

Дверь открылась. Перед Виктором стояли… — он не поверил своим глазам — Тоня и Мишка Звонарев. Мишку было не узнать. В щегольском костюме, с вытянутыми вдоль губы узкими полосками черных усов на смуглом лице, он напоминал сошедшего с картинки ковбоя.

Тоня, напротив, ничем не изменилась — такая же хрупкая и маленькая, с коротко стриженными волосами, она, как и прежде, напоминала задорного мальчишку.

С минуту они все трое стояли неподвижно. Радостно и удивленно улыбались, разглядывая друг друга, потом бросились обниматься. А сзади них, довольные успехом своей затеи, стояли Василий и Лена Лапишевы.

— Я очень рад, — сказал Виктор друзьям, когда все немного успокоились, — что вы разыскали нас, а еще больше рад, что вы нашли друг друга, рад видеть вас вместе. Признавайтесь, кто из вас кого первым нашел?

— Конечно, я, — выпалил Михаил.

— Неправда, — возразила Тоня, — мы вместе.

— Но так не бывает. Кто-нибудь должен быть первым. А первым был я.

И они, перебивая друг друга, начали рассказывать.

Тоня так и осталась в том отряде, где Виктор встретил ее в декабре сорок второго. Продолжала работать радисткой. Иногда после сильных боев приходилось вспоминать старую специальность санинструктора.

Вскоре после передачи на Большую землю той радиограммы о гибели Виктора началось наступление наших войск. Часть отряда осталась встречать войска, другая, в том числе и Тоня, пошла на запад. Их отряд стал кочующим. Побывали они во многих местах. Дошли почти до Польши.

— Особенно тяжело было в западных областях Украины и Белоруссии. Здесь хозяйничали бандеровцы, бульбаши и прочая националистическая нечисть. Они буквально терроризировали местное население.

Летом сорок третьего после тяжелого ранения Тоню переправили на самолете в Москву. Она разыскала маму, потом демобилизовалась, поступила в медицинский институт. Долго и безуспешно искала Мишу, но никто ничего не мог сказать о его судьбе.

Совсем иначе сложилось все у Миши. Оправившись от ран, он распрощался с выходившими его женщинами из лагеря беженцев и стал пробираться на Большую землю. Во время перехода линии фронта его вновь ранило. Очнулся он только в госпитале.

— Кроме всего прочего, — рассказывал он, — были повреждены сухожилия правой ноги и левой руки. Медики старались вовсю. Больше года пролежал в разных госпиталях. Операция за операцией. Но медики так и не смогли… Зимой сорок четвертого выписали из госпиталя и комиссовали по чистой.

И я сразу в Москву, — продолжал он. — А в Москве в управление кадров Министерства обороны. Я ведь знал, что Тонина мама военный врач. Там мне — адрес. Я приезжаю, звоню, а дверь открывает Тоня. Вы представляете?

До следующего дня продолжалась беседа друзей.

А утром они все вместе отправились на вокзал провожать Звонаревых — они ехали в отпуск.

Только что кончилась сельская сходка. Виктор с напарником возвращались домой.

— Но почему они все молчали?

— Боятся.

— Чего им бояться? Все односельчане. Знают друг друга с рождения.

— Вот поэтому и боятся, что знают друг друга.

— Так все и будут молчать? Ни за, ни против?

— И против ничего не скажут. Нет, здесь так нельзя. Нужно не общее собрание устраивать, а сначала походить по домам, поговорить с каждым. По душам поговорить.

— А сколько же времени мы потратим на это одно село?

— Времени, конечно, много. Но так, на общем собрании, мы еще больше времени потеряем, а ничего не добьемся.

— Хорошо, — устало согласился Виктор, — давай попробуем с каждым отдельно поговорить. Посмотрим, что из этого выйдет.

Они шли после очередного неудачного собрания в дом, где их разместили на ночлег. Вот уже два дня, как Виктор со своим товарищем, тоже коммунистом, приехали из Львова в это село по партийному заданию для организации колхоза. Сегодня второе за эти два дня общее собрание провели. Убеждали, рассказывали о колхозах в Центральной России, на Украине и в Белоруссии, но так ничего и не добились. Слушали их внимательно, даже чересчур внимательно, но ни одного вопроса, ни одного выступления. Даже реплик с места и то нет — сидят, как будто в рот воды набрали.

Вечером, когда Виктор с товарищем собирались уже ложиться спать, в комнату к ним постучали.

— Войдите.

На пороге появился хозяин дома. Осторожно оглянувшись, он плотно прикрыл за собой дверь и на цыпочках подошел к столу.

— Можно с вами поговорить, — шепотом и все так же оглядываясь на дверь, проговорил он, — панове?

— Пожалуйста. Да вы садитесь.

— Не сможете вы сделать в нашем селе колхоза. Люди боятся.

— Чего же им бояться? В других селах уже созданы колхозы, почему же в вашем селе люди не хотят идти в колхоз?

— В других селах тоже не будет колхоза. Те, кто записался сначала, теперь заберут свои заявления обратно.

— Но почему? Разве в колхозе, где все работают сообща, куда государство дает технику, транспорт, хуже?

— Нет, не хуже. И многие хотят в колхоз. У нас в селе почитай без малого все записались бы, но боятся. И никто не запишется.

— Но все же, чего они боятся?

— Бандеровцев. В соседнем селе был колхоз. Только был он всего два дня. А на третий день ночью пришли бандеровцы…

— И что?

— Кого выпороли шомполами, а кому руку отрубили, чтобы не писал заявлений. Вот так и у нас — все хотят в колхоз, но боятся и не пойдут, пока есть бандеровцы.

Учеба в институте, работа, поездки в командировки по районам области совершенно не оставляли у Виктора свободного времени. Он и не заметил, как пронеслись пять лет. За это время многое изменилось на Львовщине. Людям, особенно молодежи, давно надоело вечерами сидеть дома за закрытыми дверями, с погашенным светом, вздрагивать от каждого шороха, ждать, когда постучат к ним бандиты. Молодежь первой встала на борьбу с бандитизмом. По всей Львовщине были организованы молодежные отряды истребителей. На борьбу с бандеровцами встало все население. Теперь только остатки закоренелых бандитов продолжали скрываться в глухих лесах. Они злобно огрызались, но их последний час был уже не за горами.

По всей Львовщине зашумели моторами трактора, распахивая колхозную землю. Радостно светились по вечерам окна деревень.

Виктор уже заканчивал институт.

Мама часто писала, что становится старой. Скоро на пенсию. Не пора ли Виктору приехать в Москву? Не пора ли ему жениться?

Василий и Лена Лапишевы уехали из Львова — потянуло Василия в родные места, к шахтерскому делу. Да и Вадим Петрович Прибылов, который жил в Донбассе, звал Василия к себе.

Виктор и сам последнее время все чаще подумывал, что пора бы действительно переехать в Москву. Он все так же помнил о Вале, но боль утраты притупилась. Каждый год во время отпуска Виктор заезжал на небольшую станцию в двухстах километрах от Москвы, заходил на кладбище, где была похоронена Валя, присаживался у могилки…

Отец Вали не вернулся с войны. Соседка, на которую он оставил Валю, уходя на фронт, умерла вскоре после войны. Навестить этот одинокий могильный холмик приезжали только Виктор да его мама, которая тоже успела полюбить эту девочку.

Теперь Виктор уже не так боялся встретиться с прошлым. Наоборот, его с каждым годом все сильнее тянуло туда, где все напоминало о его тревожной юности.

«Вот только окончу институт — и перееду», — решил он. А жениться сложнее: здесь Виктор ничем не мог порадовать маму.

Ровно гудит мотор. Позади остаются километры пути. Такие до боли знакомые места. Виктор специально избрал этот маршрут. От Львова через Ковель до Бреста, а дальше через Минск, Оршу, Смоленск на Москву — он решил вновь побывать в тех местах, где проходил его боевой путь в годы войны, заехать перед Москвой на могилу к Вале.

Была у Виктора и еще одна цель — в одном из писем мама сообщала, что она с Анной Ивановной Шаровой узнала через бывших однополчан Маши Зайцевой, где ее похоронили. И теперь каждый год весной ездят на эту братскую могилу, недалеко от Духовщины Смоленской области. Он решил тоже побывать там.

Братскую могилу он нашел сразу — мама в своем письме очень точно написала, как ее найти. Огороженная металлической изгородью площадка усеяна цветами, а посреди цветника — каменный обелиск с вырезанными на нем фамилиями. Виктор пробежал их глазами — а вот и она: Зайцева М. К.

Сняв шапку и положив у подножия обелиска букет цветов, Виктор старался вспомнить отчество Маши, но так и не смог — не шло к той далекой, милой, маленькой Маше, которую он знал, отчество.

— У вас здесь тоже кто-нибудь похоронен?

Виктор обернулся на голос. Говорила девушка лет двадцати. Она сидела под кустарником, недалеко от братской могилы, разостлав на земле газету с нехитрой закуской.

— Да. Знакомая девушка. Мы с ней вместе работали.

— Машенька Зайцева.

— А вы откуда знаете?

— Нетрудно догадаться — здесь только одна женская фамилия.

— Правда. Но здесь не написано, что она Машенька — просто М. К. Откуда вам известно ее имя?

— Но я тоже к ней приехала.

— К ней? Вы ее знали?

— Знала. А теперь каждый год приезжаю весной. Крашу изгородь, сажаю цветы.

— Издалека приезжаете?

— Из Москвы.

— Ого! Не близко. Откуда вы ее знали?

— Когда я была совсем маленькой, мама пошла работать на завод, а Машенька приходила к нам домой и помогала мне управляться с двумя братьями.

— Интересно. Так, стало быть, вас зовут Раей?

— Да. Вы откуда знаете?

— А вот тогда, когда вы были совсем маленькой, я вас и узнал — вместе с Машей я несколько раз заходил к вам домой.

— Вы случайно не Виктор Лесин?

— Виктор.

— Вот это встреча!

В Москву они ехали вместе. Рая рассказывала о городе, о братьях, об Анне Ивановне, которая так и осталась работать на заводе.

Недалеко от Можайска Виктор свернул с шоссе на проселочную дорогу.

— Куда это мы?

— Здесь недалеко. Мы долго не задержимся.

— А что, здесь… — начала было Рая, по, взглянув на Виктора, остановилась — он ее больше не слушал.

Виктор и правда уже не слышал того, что говорила Рая, — он был с Валей. Знакомой до мелочей дорогой, мимо «той станции», через «то самое поле», он приближался к кладбищу. В памяти его возник январь сорок третьего. Звучал радостный голос соскочившей со ступенек вагона Вали, потом грохот разрывов… Ему на миг показалось, что он чувствует запах взрывчатки, слышит последние слова Вали: «Виктор, любимый…»

Оставив машину у кладбища, Виктор знакомой тропинкой подошел к Валиной могиле. И только тут спохватился: забыл цветы в машине. Он стоял у ограды, расстроенный своей забывчивостью, вдруг сзади протянулась рука с букетом полевых цветов.

— Возьмите.

Виктор оглянулся. Позади него стояла Рая.

Когда они вновь выехали на шоссе, Рая наконец решилась нарушить молчание.

— Она была очень хорошая.

— Да, — тихо откликнулся Виктор.

— Она вас очень любила.

— Я тоже ее очень… — Он на минутку задумался, в каком времени надо сказать — в настоящем или прошедшем? Потом докончил: — Любил.

— Ее нельзя было не любить. Мне о ней рассказывала ваша мама.

Виктор с благодарностью взглянул на сидевшую рядом с ним девушку и впервые заметил, что у нее на слегка припорошенном веснушками лице очень добрые глаза, падающие на плечи мягкие темные волосы.

Вечерело. Мягко шуршали по асфальту покрышки. Машина, глотая километры, уносила их все дальше. В вечерних сумерках начало прорисовываться далекое зарево большого города — впереди Москва.