Огни Новороссийска

СЛЕЗЫ

Кончилась дневная смена.

Женщины, отойдя от станков, возле умывальника оттирали песком измазанные машинным маслом руки. Они торопились. Дома их ждали маленькие дети и необыкновенно возросшие за войну семейные заботы.

И вот, когда почти все уже помыли руки, в умывальню вошел мастер Кирилл Матвеевич и, поправляя очки, сказал:

— Девчата, надо остаться еще на одну смену. Срочный заказ.

Работницы молча пошли к станкам. Одну из них мастер тронул за плечо.

А тебя, Варя, танцевать надо заставить, сразу два письма привалило. Одно, видать, от Петра. Прочтешь, расскажешь, что там нового на их фронте. — Мастер подал покрасневшей молодой женщине два конверта. Она схватила их и теперь, уже не чувствуя усталости, почти побежала к станку, села на груду ею выточенных трехдюймовых снарядных гильз, поспешно, со страхом и радостью оборвала края конверта. Лихорадочным движением взяв стандартное, отпечатанное в типографии извещение, заполненное торопливым почерком, уронила его на колени. В нем говорилось, что Петр Степанович Хохлов, ее муж, ее бесценный Петечка убит — погиб смертью храбрых. Она через силу глотнула слезы, тело ее обмякло и, чтобы обмануть себя хоть на минутку, она разорвала второй конверт, надписанный его рукой.

Письмо было от него, от ее Пети. Она быстро, пока еще не вникая в смысл, пробежала его глазами, стараясь найти самое главное, насмотреться на милый, родной почерк. Потом стала перечитывать медленнее, теперь уже понимая написанное, желая только одного, — чтобы ей не помешали насладиться этим письмом.

«Как же так? Убит и письмо от него?» — подумала она, все еще желая себя обмануть. Потом сверила даты. Извещение написано на день позже письма. Значит, это правда, что его нет, и она никогда больше не услышит его торопливых шагов, не пойдет вместе с ним в магазин перед Первым мая выбирать себе новое летнее платье. И сына у них теперь уже не будет. А он так хотел сына. Варя еще раз прочла письмо, перечитала отдельные фразы.

«Иногда в боевом охранении я думаю, что за нами десятки тысяч километров нашей земли, миллионы человеческих жизней — и тогда гордое чувство наполняет мне душу… Вчера на нас пошли в контратаку сто автоматчиков. Я расстрелял в них три диска, и тут мой автомат заело. С удивительным спокойствием разобрал я его, лежа в снарядной воронке, и вдруг подумал, что вот сейчас меня убьют, и я никогда больше не увижу тебя. И самое главное — ты не узнаешь, как я умер, что думал в последний раз…»

Варя прочла эту фразу, находя в каждом слове особенный, глубокий смысл, и тяжело вздохнула. А действительно, как он умер, что думал, умирая, вспомнил ли ее? Может быть, вспомнил, как она провожала его на станцию, когда он уезжал на фронт. Тогда еще под окном у них зацвела липа и пчелы залетали в их светлый просторный дом.

— Что же ты плачешь, родная? — услышала Варя голос свекрови, увидела сквозь горькие слезы двух сестер мужа. Они вместе с матерью тоже работали на заводе. И тут только поняла, что она плачет и вокруг нее собрался народ. Варя смахнула слезы, но все тело вскидывалось от беззвучных, судорожных рыданий, душивших ее.

— Вот получила весточку от Пети, — она отдала письмо и, не сказав об извещении, чтобы не тревожить родных перед ответственной сменой, пошла к станку, на ходу вытирая концами и без того чистые пальцы.

Несмотря на то, что ее бил озноб, никогда так не спорилась работа у Вари, как в эту ночь. Труд как бы исцелял ее страдания. Десятки снарядных стаканов окружали ее станок. В них был не только труд ее, в них была ее месть, частица самого сердца.

Утром, придя домой, она сказала свекрови и золовкам о смерти Пети. Женщины сначала не поняли, потом долго плакали. Но усталость взяла свое, и к вечеру золовки уснули тяжелым сном без сновидений, а мать, будто окаменела, села у окна и сидела с остановившимся взглядом. Утром пошли на завод. Горе глубоко вошло в сердце, но этого никто не знал. Только выражение лиц их стало совсем другое, какое бывает у людей, недавно вставших с постели после продолжительной болезни. Работая, они мстили убийцам сына и брата.

Варя часто задумывалась и никак не могла понять того, что вот жил человек, писал письма, она нетерпеливо ждала его и вдруг этого человека больше нет, он никогда ничего не напишет и никогда не придет к ней. Она так долго жила надеждой свиданья. Но теперь не только свиданья, но и его самого не будет. Она не верила, что муж умер, навсегда ушел из жизни, уйдет из памяти людей и о нем забудут, словно его и не было, как забыли сторожа Шульгу, утонувшего в реке пять лет назад.

…Прошло две быстрых, как один день, недели, и мастер Кирилл Матвеевич принес Варе исчерканную цветным карандашом центральную газету.

— Вот, почитай про своего, — осторожно положил газету и ушел на цыпочках, словно боясь разбудить кого-то.

На второй полосе описывали подвиг ее мужа. Она жадно прочла статью.

Младший лейтенант Петр Хохлов, ее Петечка, любивший удить рыбу и играть по вечерам на гитаре, до последнего патрона отбивался от фашистов, а когда они окружили его, желая взять живьем, взорвал себя вместе с врагами противотанковой гранатой. Варя на мгновение представила себе взрыв, дым, пламя и закрыла глаза.

Конечно, это был подвиг. И о нем знали и помнили. Значит, не бесследно умер любимый ею человек. Значит, он продолжал жить в чьей-то памяти, будил чьи-то сердца, указывал путь вперед. И, как это ни странно, подробности смерти как-то сразу вдруг умиротворили ее.

Прошел еще быстролетный месяц, и Варя в цеху во время обеденного перерыва сама услышала в радиопередаче дорогое и близкое для нее имя. Ее Петечке правительство присвоило звание Героя Советского Союза, словно живого наградило орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда».

Значит, вся страна помнит Петра и чтит его, как живого. Она поднялась тогда и, поправляя сбившиеся каштановые волосы, увидела, что все в цехе глядят на нее и ждут, что она скажет. И она с сухими глазами сказала о своих слезах, о том, что все тысячи тысяч советских снарядов наполнены горькими слезами детей и женщин, и эти слезы, превратившись в картечь, нещадно убивают проклятых иродов.

Потом какой-то безыменный поэт написал о Петровом подвиге строгую песню, и она сама слышала, как пели ее красноармейцы, уезжая из их городка на фронт. В песне были слова, которые говорили, что для того, чтобы победить проклятых фашистов, нужно драться, как дрался Хохлов.

Время летело, и каждый день жизнь напоминала о Петре, словно он был живой и делал какое-то большое, нужное дело. Варя по-прежнему работала на заводе и часто, вспомнив о муже, роняла светлую слезу на стальной снарядный стакан, зажатый в токарном станке.

Однажды, возвращаясь с работы, она увидела, как на заводские ворота вешали новую вывеску. Она остановилась и прочла родное имя, написанное золотыми буквами! «Завод имени Петра Хохлова».

Впереди, не видя ее, стоял мастер Кирилл Матвеевич. Он тоже прочел вывеску и, как будто угадав ее чувства, сказал обступившим его рабочим:

— Смерть, она, брат, тоже бывает разная. А тут, видать, смерть перешла в бессмертие человека. Это надо понять, товарищи.

Варя прислонилась к пахучей коре весеннего дерева и беззвучно заплакала, но теперь это уже были не горькие слезы, а чистые, похожие на капли дождя.

1942 г.