Стоя в дверях спальни в мотеле, Дэвид Мортон осмотрел открывшуюся сцену лишь поверхностным взглядом, сосредоточившись только на самых важных первых впечатлениях.
Он быстренько прикинул, сможет ли полицейский рядом с ним оценить это: парочка вопросов, которые он задал небрежно, скороговоркой, выявили все, что нужно было знать про этого новичка — он закончил академию неделю назад и ни разу до сегодняшнего дня не видел мертвеца.
Что нравится делать этому незнакомцу, подумал новичок, так это наблюдать, но самому оставаться вне наблюдения. Однако этот тип не из тех, кто занимается одной лишь писаниной — только не с такими глазами. Что-то скрывалось в них, какой-то секрет, вроде его акцента. Английский? Трудно сказать. Все в нем говорило о хорошей самозащите. Но одно ясно: он не легавый, не из ФБР и даже не из Управления — по крайней мере если судить по тем, кто бывал в качестве гостей в академии. В тех присутствовало нахальство, вызов, явное остерегайся-меня. В незнакомце чувствовалась лишь давящая сила. В курсе «язык жестов» про это ничего не говорилось.
Уголком глаза Мортон заметил, как патрульный облизал губы. Малыш окунулся сразу на самую глубину. Труп выглядел так, словно поработал голодный каннибал. И ребята из ЦРУ — в роли держателей покрывала на гробе. Ни в какой полицейской академии не учат, как управляться с этим.
— Было бы хуже, если бы это была женщина, — высказался новичок.
Мортон притворился, что ничего не слышал, он не любил болтовни о трупах.
— Интересно, как он здесь очутился? — продолжал новичок, не обескураженный отсутствием ответа.
Мортон продолжал хранить ледяное молчание.
— Вы на кого работаете? — спросил новичок как-то чересчур небрежно.
— На кого вам больше нравится.
— Вы хотите сказать, что я должен заниматься своими делами? — зардевшись, пробормотал новичок.
— Что-то вроде этого, — улыбнулся Мортон обычной своей скупой улыбкой.
— Извините, я не хотел выпытывать.
— Все нормально. — Он снова улыбнулся и быстро огляделся по сторонам. Взгляд наблюдателя, который чувствуешь на себе и после того, как его отводят.
Патрульный был сложен как футбольный атлет — мощные плечи и никакой талии. Лет через десять он растолстеет, если не будет следить за собой. Это потребует усилий. И для того, чтобы справиться с впечатлением от смерти, случившейся в этой комнате, — тоже.
— Когда-нибудь видели такую жуть, сэр? — спросил новичок, снова облизав губы.
— Насильственная смерть всегда жутковата, — ответил Мортон тоном, рассчитанным на то, чтобы пресечь дальнейшие вопросы.
То же самое он делал весь последний месяц в Бангкоке, в Мехико-Сити, в Дели… Он отправлялся в эти места, имея в запасе не больше, чем какое-то неопределимое нечто — даже сейчас он не мог подыскать этому название, — которое всегда двигало им. Некоторые в прошлом пытались оформить это в некую методику, даже термины придумали — «моделирование ситуаций», «вытаскивание фактов из темноты» и «применение искусства информированной догадки». Все так, но было и еще что-то большее. На самом простом — и самом сложном — уровне это было правом отбросить все правила критического расследования, чтобы извлечь основную истину. Обнаружить, что несколько вполне известных фактов ведут к какой-то отдаленной неясной цели. В данном случае первыми опорными камешками были Бангкок, Мехико и Дели: то, что произошло там, и то, что он выяснил с тех пор, усилило его первоначальные подозрения и подкрепило уверенность: надо действовать, не дожидаясь полной ясности. Первые жертвы доказывали, что он был вправе действовать в диапазоне вероятности — что догадка и готовность совершить прыжок в воображении так же важны, как уже известные факты. Поскольку все вместе подводило к тому самому нечто. Как обычно, он не делился этим ни с кем за пределами своего доверенного круга. Когда он осматривал тела жертв, подвергнутых такому же осквернению, местная полиция тоже пыталась вести расследование. В местах вроде тех почти всегда ожидаешь чего-то подобного. Но здесь, в Вашингтоне?
И случилось это с Рональдом Стампом, который работал на службу Хаммер, а в конечном итоге выпало на его долю. Одно из тех совпадений под названием жизнь-странная-штука? Или Стамп воспользовался своим отпуском для маленького частного разнюхивания? Но он был кабинетным сотрудником из команды Профа. Проф железной рукой правил отделом Психологической оценки и вышвырнул бы Стампа быстрее, чем вы успеете произнести слово «психопрофиль», если б хоть на секунду заподозрил, что тот сходит с дорожки.
Проф говорил, что в случае Стампа речь шла все еще о потенциальных возможностях: Живой ум. Может выявлять уродов быстрее, чем большинство остальных. Но пока еще повинуется сердцу. Еще годик, и мог бы оказаться в Верхнем эшелоне. Наркотики, оружие, отмывание денег. Мог бы вести что-то из этого, а может, и все вместе. Но пока еще нет. Такая утрата… такая утрата. Дэвид, ты думаешь, это как-то связано?
Именно этот вопрос занимал Мортона, пока он стоял в дверях комнаты в мотеле. Те, другие смерти были похожими: то же вмешательство хирургического мастерства; такое же удивленное выражение на лицах жертв. Сходство, быть может, и незначительное, но достаточное, чтобы еще раз убедиться в собственной правоте, хотя он действовал в сфере догадок. Предположения — это способ жить. Он знал, что других иногда шокировало в нем кажущееся отсутствие четкости, как и готовность отрицать очевидное: что убийства были делом рук участников какого-то ритуала или же безумного маньяка с людоедскими наклонностями. Однако он чувствовал, что связь между этими изуверскими убийствами иная, хотя и не мог пока определить, кто именно стоял за ними. Это тоже было частью его нечто — придавать подозрениям такую же значимость, как факту, стремление всегда заполнять пробелы, воссоздавать никем не записанные разговоры, скреплять отдельные детали случившегося жизненными деталями — живописными или, как в случае со Стампом, смертельными. Но все это он тоже держал сейчас при себе — не только из-за природной скрытности, а просто потому, что и это было частью того самого нечто.
Теперь все размышления сформулировались в один-единственный вопрос.
Как случилось, что Стамп оказался в мотеле, на расстоянии пешей прогулки от Белого дома и за полмира от своего компьютера, мертвый и без почек?
Кому они понадобились, ответить было легче: тому же, кому позарез было необходимо сердце, вырванное у педика-француза в отеле Бангкока, печень австралийского бродяги с рюкзачком в той ночлежке в Мехико или глаза респектабельной немецкой туристки, отнятые у нее, когда она осматривала основание индусского храма в Дели. Все были убиты кем-то, достаточно разбиравшимся в анатомии, чтобы знать, как и где резать.
Местные органы правопорядка заявили, что преступления совершены сектантами, обуреваемыми страстью к наиболее жестоким ритуальным убийствам. Они указывали на существование ряда сект в Азии и Центральной Америке, где культивировалось поедание человеческой плоти. Мортон не разделял эту точку зрения. Те убийства не имели никакого отношения к ублажению богов Вуду или жертвам воплощению сатаны. Так же, как и смерть Стампа.
Новичок снова нарушил задумчивость Мортона.
— В академии у нас был семинар по ограблению могил и осквернению мертвых, — сказал он. — За год таких сообщений поступает больше тысячи. Наш лектор говорил, что ни одно из них так и не было доказано. Посмотрел бы теперь на это.
Мортон сделал вид, что только сейчас принялся за дело:
— Да, наверное, все равно сказал бы, что полицейские должны поискать разумных объяснений, особенно для судей.
Новичок с видимым усилием заставил себя заглянуть в комнату.
— Кто мог сделать такое?
— Хороший вопрос.
— Есть какие-то предположения?
— Нет.
— Вы не очень-то разговорчивы.
— Да, — ответил Мортон, на этот раз более мягко. Парнишку учили проверять, сопоставлять факты, когда все улики снабжены ярлычками, сложены в пластиковые мешочки и составлены описи. Ему хотелось убедиться, что данное убийство было частью привычного мира. Но здесь было совсем другое.
Компьютеры Лестера Файнела — служба Хаммер располагала самыми последними моделями — установили, что за последние полгода произошли сотни подобных случаев кражи человеческих органов. Канадец в необжитом районе Австралии с удаленными сердцем и почками — полиция утверждала, что тому виной собаки динго. Датчанин в горной лачуге в Перу без печени — по версии федеральных служб Лимы ритуальное убийство. Самой юной жертвой стала шестилетняя девчушка в Сараево — у нее было вырезано все. Похищение органов распространилось на все пять континентов. Он велел Лестеру тщательно проанализировать каждый случай. Шеф предупредил, что на это могут уйти недели, потому что придется написать специальные программы на совместимость тканей каждой жертвы и еще многое другое. Он также объяснил, что количество случаев будет возрастать, пока его компьютеры просеивают и сравнивают данные. Лестер сказал, им, возможно, придется рассмотреть тысячу жертв, а то и больше.
Тогда Мортон понял, что столкнулся со злом такого масштаба, в которое почти невозможно поверить. Не существовало ни одного госпиталя по трансплантации без своего списка очередников. Кто-то сообразил, как извлечь из этого выгоду. Кто-то, готовый отнять жизнь и предложить продлить ее другим — достаточно богатым или властным, чтобы хорошо заплатить. Миллион долларов единовременно за новое сердце по первому же требованию — совсем небольшая цена, и вполне подходящие цены за прочие органы. Вычисления Лестера показывали, что кража органов уже стала индустрией, в которой крутились миллиарды. Чем лучше медики научатся продлевать жизнь, тем больше возрастет спрос. Скоро кража органов станет выгоднее наркобизнеса.
Мортон взглянул на патрульного. Парнишка уставился в спальню, горло его судорожно подергивалось.
— Пойди постой немного у окна в коридоре, — сказал ему Мортон не без участия.
— Спасибо, сэр. — Полицейский выдавил слабую улыбку, чувствовалось, что его выворачивало. Он как-то вяло побрел к окну, выходящему на шоссе. И как мог этот малый запросто стоять там и даже виду не показывать? Он покачал головой, пораженный загадочным поведением этого владельца похоронного бюро, каковым он считал Мортона. Только тот, кто зарабатывал на смерти, мог чувствовать себя так спокойно в ее присутствии.
Мортон продолжал наблюдать за людьми, обступившими кровать. Когда они прерывали свою работу, можно было мельком разглядеть тело Стампа. Это как раз и вызывало тошноту у парнишки, давая обильную пищу его воображению. Всегда подводит заглядывание за пределы очевидного, и тут уж никуда не деться от барабанного грохота в ушах. Убийство, подобное этому, требует серьезного прикрытия. Хирурги, иммунологи и уникальное оборудование для трансплантации, плюс абсолютно надежное медицинское учреждение и отличный медперсонал. Тот, кто свел все это воедино, создал порочный альянс медицины и криминала. Гиппократ сотрудничает с запредельным миром…
Шанталь — Шанталь Буке, шеф Иностранной разведки в службе Хаммер — предложила краткий перечень. Триады — часть их разветвленной сети. Японские синдикаты организованной преступности: они также обладали необходимой квалификацией, как и российские преступные группировки, теперь быстро проникающие с востока. И, разумеется, мафия. Он с уважением относился к Шанталь, но собственное внутреннее чутье подсказывало ему, что дело здесь не в них.
На поле появился новый игрок.
Может быть, какой-то хирург-отщепенец? Их полно вокруг. Но ни у какого хирурга-одиночки не хватит средств и связей, чтобы затеять такое дело. Это должен быть некто, обладающий достаточным богатством и властью, чтобы застраховаться от провала, и кому известны требования рынка — кто именно сейчас нуждается в замене органа и в состоянии заплатить. Этот некто должен вращаться в самых высоких кругах и знать, как уцелеть в опаснейших ситуациях; ему следует быть отчасти искусным политиком, но в то же время и старомодным торгашом. Некто, чьи связи наводят мосты между открытым и теневым мирами. Джекил — днем, Хайд — ночью.
Прежде чем Мортон приехал сюда, Проф предложил несколько вариантов: «Мы сталкиваемся с самооправданием. Ищем того, кто верит, что все это делается из лучших побуждений. Все равно что вырубать молодые леса, потому что веришь: это нужно, чтобы выпускать больше школьных учебников. Или кого-то, кто считает, будто продажа оружия тому безумцу в Ираке или вообще любому безумцу — это чудесно, просто замечательно, а преступлением становится, лишь когда безумцы начинают использовать его. Или кого-то, кому надоели рискованные спекуляции и совместные авантюры и кто хочет словить другой кайф. Этот некто будет утверждать, что добыча органов — чудесное, просто замечательное дело, пока они достаются кому надо — для начала всем тем, кто верит, что вырубать леса тоже чудесно и замечательно. Мы ищем кого-то с самооправданием, переходящим в манию. Гитлер пополам со Сталиным и с небольшой примесью Саддама».
Но Проф не знал его имени.
Кем бы он ни был, его нужно остановить — и быстро. То, что последней жертвой оказался Стамп, лишь прибавляло срочности. Не в эмоциональном смысле — его работа не оставляла места для велений сердца, времени хватало лишь чтобы позволить подскочить адреналину и принять моментальное решение там, где ставки предельно высоки, где разрыв между человеческой силой и слабостью не дольше одного удара сердца; где можно или убить, или быть убитым. А еще — чтобы стоять совершенно неподвижно, дыша медленно и ровно, впитывая информацию глазами и носом. Вот как сейчас. Когда сердце все еще ничего не подсказывает, ты просто притворяешься, что оно это делает.
Один из мужчин, столпившихся вокруг кровати королевских размеров, кинул взгляд на дверь. Это был Билл Гейтс, директор Оперативного отдела ЦРУ, и Мортон кивнул ему. Их связывал своеобразный сплав обоюдного уважения и закалки прежнего совместного опыта, но сейчас времени на экскурсы в прошлое не было.
Он заметил, как Гейтс сморщил нос, прежде чем обернуться к остальным людям у кровати. Даже здесь, на пороге безошибочно ощущался специфический запах смерти, которая опередила их на шесть часов.
Именно столько прошло с того момента, как Билл позвонил в офис Гейтса на северном — менее модном — берегу Женевского озера. Когда-то это здание служило хранилищем золотых запасов Швейцарии, а теперь в нем расположилась штаб-квартира службы Хаммер. Позвонив Гейтсу, он извлек из архива дело Стампа. Так, родители умерли естественной смертью; братьев и сестер не было. Стамп был одинок и ни с кем не вступал в постоянную связь. Через неделю ему исполнилось бы двадцать девять, работал в отделе Психологической оценки уже почти три года. До этого преподавал компьютерные науки в одном мозговом центре, существовавшем на деньги Белого дома. Туда он попал, пройдя отбор в английском Министерстве иностранных дел после окончания Тринити-колледжа в Дублине лучшим студентом по истории.
Последняя медицинская проверка еще раз подтвердила его физическую пригодность. Записка из Кадрового отдела свидетельствовала, что он зарезервировал проведение отпуска в Штатах за три месяца и представил предварительный маршрут. Обычная процедура.
Мортон попросил Анну Круиф проследить маршрут Стампа. Никто не сумел бы сделать это лучше нее. Анна работала на Профа. Потом он вызвал Дэнни Нэгьера, шефа своей службы наблюдения. Давным-давно Дэнни прошел труднейший из всех тестов — на лояльность: тот особый род лояльности, которая иногда возникает из нарушения всяких правил. Он спросил Дэнни, нет ли у него каких-нибудь идей. Тот довольно долго молчал, а потом отрицательно покачал головой, и в этом был весь Дэнни: он никогда не высказывал своего мнения, если не мог подкрепить его по меньшей мере парочкой перехваченных телефонных разговоров. Это было, конечно, здорово. Томми был устроен иначе — всегда не прочь азартно пожонглировать вариантами. Быть может, потому, что старый его дружище Дэнни был очень даже достоин этого. И это тоже было здорово. Такого рода равновесие необходимо, когда движешься на ощупь с закрытыми глазами к какому-то тайному центру и знаешь, что действовать придется очень скоро. Он велел Дэнни сколотить команду и включить в нее Томми.
Отдав первые указания, Мортон сел за руль и поехал вокруг озера к женевскому аэропорту. Из машины позвонил Иосифу Крамеру, застав нейрохирурга в промежутке между операциями, и объяснил, что отправляется в Вашингтон, но все же рассчитывает поспеть в Стокгольм — на вручение Иосифу Нобелевской премии за этот год в области медицины. Его давнишний и близкий друг последние пять лет разрабатывал технологию успешного удаления церебрального эмбола — кровяного сгустка в артерии какой-то до сих пор недоступной части мозга. В телеграмме от Нобелевского фонда сообщалось, что его метод уже спас жизнь тысячам пациентов, страдавшим от удара. Голос Иосифа звучал устало, и Мортон был одним из немногих, кто знал причину. Три месяца назад его друг спустился этажом ниже, в кабинет коллеги, тоже сотрудника Женевского медицинского института. Час спустя кардиолог подтвердил то, что уже подозревал Иосиф. Жировые отложения на стенках сузили артерию, снабжавшую кровью сердечные мышцы. У него был классический случай грядущего инфаркта. Иосиф согласился на операцию — после Стокгольма.
К тому времени, как Мортон подрулил к взлетной полосе, воздушный коридор до Вашингтона был уже освобожден для «Конкорда». Самолет представлял собой летающий оперативный штаб и являлся частью сделки, которая и привела к созданию службы Хаммер. А «повивальной бабкой» службы, родившейся в результате провалов разведки на Балканах, Ближнем Востоке и в Южной Америке, чтобы заблаговременно предупреждать об особо ужасных инцидентах, был дальновидный Генеральный Секретарь ООН. Уж он-то понимал необходимость создания независимой ударной силы и уговорил лидеров большой семерки сделать секретные ассигнования, чтобы создать Ударную Многонациональную Мегаполномочную Службу Чрезвычайного Реагирования. Мортон сократил это название до службы Хаммер.[1] Отменный послужной список за последние двадцать лет в разведке сделал Мортона единственным кандидатом на пост Оперативного директора службы. Он запросил — и получил — право безоговорочного выбора целей и способов их достижения. Существовала также неписаная договоренность о том, что он обладает полным и немедленным доступом к президентам и премьер-министрам, да и вообще к кому угодно, без всяких предварительных вопросов. Генеральному Секретарю он отчитывался только в случае крайней необходимости поставить-в-известность.
Краем глаза он заметил, что новичок вернулся.
— Лучше стало?
— Да, сэр.
— Попроси своего шефа разрешить тебе присутствовать при одном-двух вскрытиях. Тогда у тебя появится нужная дистанция и уважение к смерти, — негромко посоветовал Мортон.
Патрульный кивнул и еще раз искоса глянул на Мортона. Теперь директор похоронного бюро больше походил на боксера, который слегка опустил подбородок и ждет гонга.
Во время всего полета до приземления в международном аэропорту Мортон изучал доклады, отправленные факсом из Вашингтона. Горничная на этаже обнаружила Стампа и с криками бросилась к управляющему мотеля. Тот позвонил в местный полицейский участок. Они прислали нескольких офицеров, которые тут же связались с отделом по расследованию убийств. Команда из двух детективов отыскала в чемодане Стампа следы его отпускного времяпровождения: корешок трехдневного пропуска в Диснейленд; еще один пропуск — в учреждение НАСА в Хьюстоне; использованный билет на вертолетную прогулку через Большой Каньон; счета отеля за одноместный номер и почти целиком использованную книжечку билетов в «Держим-в-Форме». Стамп непременно посещал один из этих оздоровительных клубов в каждом городе, через который пролегал его маршрут. Билет на самолет свидетельствовал о том, что он прибыл в Вашингтон лишь за несколько часов до смерти. Интерес детективов к убийству возрос, когда они обнаружили удостоверение Стампа от службы Хаммер. На карточке стоял отпечатанный голубыми буквами штамп «ОБЪЕДИНЕННЫЕ НАЦИИ», а под ним — подпись Генерального Секретаря ООН. Предварительный осмотр комнаты фэбээровцами больше ничего не дал. Все дальнейшие розыски, которые, возможно, планировало ФБР, были резко прекращены, как только ЦРУ объявило о своем интересе к расследованию.
Очистить стол — это было для Мортона первое дело. Преступление, подобное этому, манит к себе из чащи охотников всех сортов. И уж меньше всего он мечтал о том, чтобы какой-нибудь энергичный энтузиаст из Общественного здравоохранения объявил свое собственное расследование. Перекрой все немедленно, Билл, приказал он с борта «Конкорда». Билл напомнил своему директору, что ЦРУ — единственное федеральное агентство Соединенных Штатов, имеющее право работать со службой Хаммер.
Гейтс распорядился доставить сюда свою собственную группу, чтобы произвести все необходимые предварительные судебные процедуры. Стамп лежал на простыне для вскрытия, весь скрюченный и воскового цвета от потери крови, вытекшей из отверстия в пояснице, через которое были удалены почки.
Мортон подошел к кровати.
— Разреши представить тебя, Дэвид, — сказал Гейтс. Его манеры всегда были образцом для подражания при столкновении ведомств на операциях.
Двое мужчин слева от него были техниками, они брали анализы. Справа стоял невысокий жилистый человек, с его лица не сходило возмущенное выражение — судебный фотограф. Все трое кивнули, а потом продолжили наклеивать ярлыки на свои баночки и ролики пленок.
Гейтс повернулся к последнему в группе, мужчине средних лет с тонкими черными усиками, одетому в прекрасно сидящий костюм-тройку, предусмотрительно защищенный пластиковым передником.
— Это доктор Стернуэй, наш патологоанатом.
Голова доктора склонилась над брюшной полостью Стампа; он внимательно рассматривал ее с помощью лампы и отражателя.
— Добрый день, герр полковник Мортон. — Его бледное лицо неожиданно оказалось совсем рядом с Мортоном.
— Рад видеть вас по эту сторону стены, герр профессор, — ответил Мортон в тон подчеркнутой официальности патологоанатома.
Многие годы профессор снабжал Лэнгли всеми подробностями о медицинском состоянии коммунистических вождей бывшей Восточной Германии. Его чуть ли не первым из актива ЦРУ отозвали после падения Берлинской стены.
— И здесь прекрасно, герр полковник.
Пребывание доктора Стернуэя в университете Джорджа Вашингтона никак не поколебало его прусской суровости, равно как и переделка его имени — Штернвуллервег — на английский манер.
— Что-нибудь нашли? — спросил Мортон.
Прежде чем ответить, патологоанатом сдвинул отражатель на затылок.
— Ja — конечно. Удаление очень профессиональное, с помощью скальпеля и зажимов, чтобы отверстие не закрывалось.
Мортон взглянул на тело Стампа с большим крестообразным разрезом.
— Он был еще жив? — наконец спросил он.
— Ja — да, почти наверняка. На это указывает количество потерянной крови.
Кожа на теле в некоторых местах приобрела красно-коричневый оттенок. Свертывание наступило после того, как сердце перестало работать, вся кровь сосредоточилась в нижней части тела.
— Герр профессор, он был без сознания, когда это случилось?
Патологоанатом пожал плечами.
— Если вы спрашиваете меня, убили ли его до операции, то ответ почти наверняка отрицательный, герр полковник.
— Тогда что же?
На сей раз напряженность в голосе Стернуэя прозвучала более отчетливо.
— Никаких признаков удушения, асфиксии и тому подобного, не говоря уже о пулевых ранениях.
Доктор Стернуэй закончил фразу, но Мортон еще некоторое время смотрел на него, словно ждал продолжения. Наконец он повернулся к Гейтсу.
— Он был голый, когда его обнаружила горничная?
— Да. Лежал на кровати лицом вверх и истекал кровью.
Мортон взглянул на потолок: там виднелись свежие пятна. Кровь из Стампа должна была хлестать, как из забитой свиньи.
— А что со следами от уколов? — спросил он.
— Я осмотрел все тело, — ответил патологоанатом, ткнув рукой в тонкой резиновой перчатке телесного цвета на свой отражатель.
— Как насчет затылка?
Глаза доктора Стернуэя впились в Мортона.
— Что ты ищешь? — спросил Гейтс.
Мортона не покидала какая-то внутренняя настороженность.
— Что-то вроде укуса насекомого, Билл.
Лицо доктора Стернуэя еще больше побледнело.
— Ja — О.К. Я посмотрю еще раз, но сначала помогите мне.
Они перевернули Стампа на живот. Доктор Стернуэй включил свою лампочку и низко склонился, разглядывая шею Стампа. В комнате наступила полная тишина. Мортон кинул взгляд на дверь: новичок исчез. На его месте стояла женщина — патрульный офицер, она жевала резинку, на лице — выражение профессиональной скуки. Дама медленно изобразила большим и указательным пальцами приветственный кружочек. Он отвернулся к кровати.
Наконец доктор Стернуэй выпрямился, мышцы его подбородка напряглись.
— Очень смахивает на укус москита, герр полковник. Там, где спинной хребет соединяется с основанием черепа, есть след от укола — такой маленький, что я чуть было не упустил его. Даже сейчас, под увеличением. Не больше острия булавки.
— Стало быть, его укусил москит, — отчетливо прошептал один из техников.
— Сейчас не сезон для москитов, — ровным тоном произнес Мортон.
Гейтс довольно рассмеялся и кивнул.
Мортон взглянул на саквояж врача на ковре и заговорил — так тихо, что доктору Стернуэю пришлось придвинуться поближе, чтобы расслышать его слова:
— У вас есть что-нибудь для анализа на содержание сахара, герр профессор?
— Сахара? Ja — конечно. — Доктор порылся в саквояже, извлек стандартный прибор для диабетического теста и положил его на столик возле кровати. — Помогите мне повернуть его на спину! — Раздражения как не бывало, он с трудом сдерживал возбуждение.
Когда Стампа перевернули, доктор Стернуэй вскрыл оболочку хирургического тампона, достал маленькую лопаточку и вставил ее с тампоном в открытую рану, а потом вытащил пропитанный кровью тампон и поместил его в тестер прибора. Включил таймер, через минуту прибор звякнул. Он взглянул на выскочившую на крошечном дисплее прибора надпись и сказал:
— Содержание сахара в двадцать раз превышает норму. Более чем достаточно, чтобы вызвать сердечный приступ. Вы знали или подозревали, герр полковник? — Доктор просто излучал восхищение.
— И то и другое — всего понемножку, — сознался Мортон.
Он просил сделать этот же анализ в Бангкоке, Мехико и Дели. Каждый раз результат был одинаковым. Он посмотрел на открытую дверь в ванную комнату. Занавеска была аккуратно сдвинута, а бумажная полоска фиксировала крышку унитаза. Бедняга Стамп теперь был слишком далеко, чтобы сходить помочиться, не говоря уж о том, чтобы принять душ.
Мортон обернулся к доктору Стернуэю:
— Правильно ли будет сказать, что он скорее всего был в сознании, когда убийца вошел в комнату?
Патологоанатом кивнул.
— Ja. Такое предположение вполне разумно.
Техники обменялись озадаченными полуулыбками.
— У вас есть своя теория о том, как это было сделано, герр полковник?
Мортон взглянул на Гейтса — тот почти неуловимо кивнул. Все здесь были достаточно проверенными. Мортон заговорил — очень быстро, словно включился секундомер, отсчитывающий время на каждое слово:
— В Стампа метнули стрелку с крошечной капсулкой, не больше булавочной головки. Оружие могло быть спрятано в свернутой газете или в прогулочной тросточке. В чем угодно, не привлекающем внимания. Стамп, наверное, почувствовал лишь слабенький укольчик, как от укуса насекомого. Но вскоре у него возникло такое ощущение, будто во рту на полной мощности работает фабрика по производству глюкозы. Потом одежда стала раздражать кожу, а организм катастрофически обезвоживался. Установлено, что такую бомбочку изобрели в Китае. Их секретная служба предоставила ее охране Саддама Хусейна для разборок с кое-какими его врагами после войны в Заливе. Мы полагаем, они применили такую штучку, чтобы убить главного иракского диссидента в Лондоне и кувейтского дипломата в Канберре. Я говорю «полагаем», поскольку у этой капсулки есть одно громадное преимущество: она не оставляет следов, потому что мгновенно растворяется под кожей жертвы.
Наступило долгое молчание.
Наконец заговорил Гейтс, и впервые в его голосе звучало напряжение:
— Если Багдад снова принялся за свои грязные игры, мы надерем им задницу… И крепко.
Мортон улыбнулся.
— Конечно. Но по нашим данным, китайцы уже успели снабдить этим оружием полдюжины других стран. Парочку — в Африку, еще немного — в Центральную и Южную Америку. Так Бейджинг пытается завоевать себе друзей. Но я уверен, что ни Китай, ни его приспешники здесь не замешаны — во всяком случае в краже органов. — И он рассказал о других идентичных убийствах.
Вновь возникшее молчание нарушил доктор Стернуэй.
— Ромер. Герр доктор Густав Ромер. Он занимался такой разработкой для Штази в их исследовательском комплексе — неподалеку от Дрездена.
Техники и фотограф переглянулись, на их лицах выразилось примерно следующее: «Первый раз слышу про этого малого. Первый раз слышу про такой комплекс. И разве не в Дрездене делают весь этот китайский фарфор?»
Их просветил Гейтс:
— Ромер погиб в авиакатастрофе в Эквадоре три года назад. Когда до них наконец добралась спасательная команда, звери уже успели обглодать все тела. Мои люди опознали Ромера по его портфелю.
— Что-нибудь в нем нашли? — спросил Мортон.
— Массу многообещающих нитей, которые так никуда и не привели, — пожал плечами Гейтс.
— Я помню этот портфель, — кивнул фотограф. — Нам не сказали, чей он. Но если мне не изменяет память, там была катушка пленки — предположительно последняя инфракрасная модель, ее использовали в Штази. Обыкновенный хлам, который забраковал КГБ.
Мортон повернулся к доктору Стернуэю:
— Расскажите мне о Ромере.
Патологоанатом снял с головы отражатель.
— Когда-нибудь они догадаются сделать его полегче, — буркнул он, аккуратно укладывая прибор в саквояж, потом выпрямился и ответил на вопрос Мортона.
— Ромер был лучшим иммунологом из всех, кем располагала Штази. Больше сказать нечего. Только то, что он действительно был самым лучшим, герр полковник.
— А что Ромер делал в Эквадоре, герр профессор?
Доктор покачал головой.
— Кто знает.
Самое время как следует нажать. Нет, сейчас не стоит. Сейчас время передохнуть и разобраться с тем, что есть, решил Мортон.
— Вы закончили здесь? — спросил Гейтс доктора.
— Я бы хотел сделать полное вскрытие, герр Гейтс.
Гейтс взглянул на Мортона:
— Что скажешь?
— Валяй, Билл. — Но он сомневался, даст ли расчленение Стампа по всем судебным правилам что-нибудь новое.
Техники раскатали мешок для тела и принялись запихивать Стампа внутрь.
Мортон подошел к шкафчику. Наверху лежал бумажник Стампа, его паспорт, удостоверение службы Хаммер, билет на самолет и отдельной стопкой — бумажки, отмечающие маршрут его отпускного путешествия. Мортон взял книжечку купонов «Держим-в-Форме». На корешках сохранились адреса всех оздоровительных клубов, которые посещал Стамп. Последний, еще не использованный купон, был в местный вашингтонский клуб, на Дюпон Серкл. Такие клубы должны обходиться недешево, скорее всего, на самом пределе бюджета Стампа, судя по тому, как он проводил остальное время отпуска. Не потому ли он остановился в дешевом мотельчике, сберегая деньги для качания гирь в таком фешенебельном заведении? Да, тщеславие принимает разные формы…
Секунду поколебавшись, он сунул книжечку купонов в карман.