Охотники за человеческими органами

Глава 28

Как только Фунг получил известие о том, что сердце найдено, глава Триады прилетел из Гонконга в аэропорт Манагуа, откуда его доставили на остров на реактивной «Лире» клиники.

Следующие несколько часов его готовили к операции. Он мало понимал в том, что с ним делали и что говорили. Спрашивать же было бы знаком слабости; в ответ на все он только кивал. Наконец медсестра выбрила ему волосы от горла до мошонки и сделала стандартное напоминание о том, что когда волосы станут отрастать заново, он будет испытывать все мыслимые неудобства. Потом она дала ему лекарство.

Теперь, когда утро близилось к концу, дверь его палаты снова открылась. К кровати на своем кресле подъехал доктор Ромер. Прозрачная бледность кожи Фунга свидетельствовала о том, что многолетнее курение сказалось на его артериях и в конечном счете привело к кардиомиопатии, дегенерации сердечной мышцы. Крилл со своей командой уже был в операционной, готовясь к длительной операции. Оставался лишь последний предварительный ритуал, который доктор Ромер приберегал для себя.

— Мистер Фунг, я — доктор Ромер, директор клиники, и я должен кое-что вам объяснить. Сердце, которое вы получите, принадлежало молодому человеку, находившемуся в прекрасном физическом состоянии.

Фунг кивнул, и когда доктор Ромер продолжил, инстинктивно дотронулся пальцами до своей груди.

— Сейчас вам семьдесят лет. Вы можете рассчитывать с новым сердцем еще лет на десять. Быть может, и больше. Но есть одна вещь, которую вы должны усвоить и понять с самого начала, еще до того, как полностью придете в сознание после операции. В отличие от вашего теперешнего сердца, то, которое вам пересадят, не будет обладать прямой нервной связью с вашим мозгом. Это означает, что вашему новому сердцу нельзя будет приказать ускорить или замедлить биение в зависимости от ваших действий. Оно будет биться со своей постоянной частотой.

Доктор Ромер подался вперед и нащупал пульс Фунга на запястье.

— В данный момент ваш мозг в результате принятых лекарств приказал вашему сердцу замедлить биение. Но после пересадки он не сможет этого делать. С этим не возникнет никаких проблем, пока вы будете отдыхать, но сердце, которое вы получите, рассчитано своим донором только на шестьдесят-семьдесят ударов в минуту. Он, как я уже говорил, был тренированным атлетом, бегуном на значительные дистанции, и приучил свое сердце биться в замедленном ритме, чтобы лучше сохранять энергию. Но когда это сердце станет вашим, оно постепенно начнет биться быстрее, поскольку вы не обладаете физическим здоровьем донора. Его частота превысит девяносто ударов в минуту. Чтобы справиться с этим, вам придется улучшить ваше общее состояние здоровья и увеличить силу мышц. Наш персонал обучит вас упражнениям, которые вам придется выполнять всю оставшуюся жизнь. Кроме того, вам придется вместе с телом тренировать и мозг, чтобы он научился вести себя иначе. Если вы справитесь с этим, пересадка обеспечит вам еще долгие годы жизни.

Доктор Ромер испытующе взглянул на Фунга. Тот, казалось, был погружен в собственную эмоциональную анестезию.

— Мы, китайцы, люди в себе. Мы никогда не показываем много, — начал Фунг. — Иностранцы выражают гораздо больше. Но я понял то, что вы мне сказали.

— Тогда отдыхайте. Скоро за вами придут.

Доктор Ромер двинулся на своем кресле к двери, но Фунг остановил его.

— Есть еще одно, доктор Ромер. Я хотел бы перейти в другую палату.

Доктор Ромер нахмурился.

— Все палаты для пациентов одинаковые, мистер Фунг.

— Но в этой пахнет тухлыми яйцами. Для китайца это знак грядущей неудачи.

— Это не тухлые яйца, — улыбнулся доктор Ромер и кивнул на окно. — Это сера, мистер Фунг. Отсюда вам не видно, но по другую сторону клиники вулкан. Время от времени, когда ветер дует в нашу сторону, он приносит сюда серные испарения. Но это совершенно безопасно.

Когда он развернулся и выехал из комнаты, над головой послышался рокот винтов: это прибыл пациент для трансплантации почки, полученной при сборе урожая в Сиэтле — того же урожая, что обеспечил сердцем Фунга.

Доктор Ромер направил кресло в двойные двери послеоперационной палаты. Одно из пятнадцати мест там уже было занято. Мистеру Аль-Даба, самому богатому барону наркобизнеса долины Бекаа, только что частично пересадили печень. Теперь он лежал на кровати-каталке, обставленный мониторами, баллончиками с газом и отсасывающими устройствами, совершенно голый, не считая повязок, скрывавших операционный разрез. Из бутылочек капельницы в его тело поступал раствор.

Прибыл еще один пациент. Доктор Ромер узнал бычью фигуру Исаака Кона. Последние десять лет он считался безоговорочно признанным главой чикагской мафии — первый еврей, достигший высшего поста в теневом мире города. Он получил первую почку из урожая в Сиэтле.

Появилась третья каталка — с мистером Бонетти из Рима. Это был второй визит главаря банды в Италии в операционную палату — сердце, которое он получил, давало сбои.

Удовлетворенный тем, как идут дела, доктор Ромер покинул палату.

Соня пришла в сознание и, не поднимая ресниц и не двигаясь, стала ждать, пока пробуждение постепенно не охватит все ее тело. Вместе с пробуждением пришло болезненное воспоминание. Привезя домой, Нилс раздел ее, прежде чем накрыть одеялом. А потом ее охватил сон — благодатный и всепрощающий.

Открыв один глаз, она увидела, что тусклый серый свет наступающего дня просачивается сквозь щель между занавесками. Должно быть, Нилс оставил окно открытым, чтобы в комнате было побольше воздуха. Глядя на занавески, надувающиеся, словно паруса, она продолжала вспоминать: бегство из зала, ощущение на себе возмущенных взглядов, расталкивание королевской свиты, преисполненная ледяной вежливости улыбка короля, когда она ринулась в дамский туалет — прислуге она сказала, что съела какую-то гадость, — еще одно бегство; Нилс, делающий отчаянную попытку скрыть свои чувства и соглашающийся с тем, что это, вероятно, отравление. Упоминала она шлюху Элмера? Она не могла вспомнить.

Комната стала лучше видна, свет упал на один предмет обстановки, потом на другой. Занавески снова колыхнулись; подул ветерок, такой же мягкий, как голос Нилса, когда она попросила его налить ей выпить, чтобы успокоить желудок. Он достал бокалы, а она заснула, прежде чем он успел налить.

Соня скосила глаза: бутылка стояла на ночном столике. В полутьме она не могла прочесть этикетку, но форма бутылки была знакомая. Арманьяк. Она закрыла глаза, чувствуя подступающие слезы. Никто никогда не напомнит ей того, что случилось, по крайней мере открыто, но за спиной слухи станут медленно расползаться, как боль сейчас у нее в голове. Даже если все поймут, что ее поведение спровоцировано шлюхой Элмера, это лишь подольет масла в огонь сплетен. В обществе ей придет конец.

Она раскрыла глаза и, сделав над собой усилие, села, откинув одеяло, хотя и было холодно. Она поджала под себя ноги, вслушиваясь в тишину, которая не была абсолютной: доносились слабые, утешающие звуки — отдаленный гул холодильника, капли воды из крана, который она, наверное, забыла завернуть, тиканье напольных часов в холле. Занавески снова колыхнулись. Она завернулась в одеяло, вслушиваясь в тиканье часов. Время на этих часах не похоже на другое; минута может показаться часом, час — вечностью. Выпивка заставит время поторопиться, согреет ее тело, избавит от головной боли.

Она потянулась за бутылкой, но замерла. Вот опять — тот самый звук, который, как теперь припомнилось, первым вторгся в темные остатки беспокойного сна: скрип ступеньки на лестнице. Там было две таких ступеньки: третья снизу — та, что разбудила ее, — и вот эта, пятая сверху, обе они издавали одинаковый слабый, почти неслышный звук, приглушенный ковром.

Она улыбнулась. Нилс вернулся, чтобы узнать, проснулась ли она. Она позволила ему вторгнуться в ее личное — ему, чужаку; позволила ему видеть себя там, где она особенно ранима, а он продолжал вести себя с неиссякаемой добротой.

Неожиданно занавески колыхнулись сильнее, как паруса у яхты, разворачивающейся по ветру. Она скинула с себя одеяло и убрала волосы с глаз. Сняла ночную рубашку, бюстгальтер, трусики и снова улыбнулась. Он заслужил. Соня почувствовала запах своего тела. Она подошла к окну и раздвинула занавески, давая ветерку охладить кожу. Нахмурилась. На улице, недалеко от дома была припаркована машина. Местный житель никогда бы не сделал такого; у каждого дома был свой подземный гараж. Услышав шаги возле спальни, она обернулась.

— Нилс, входи, — нежно позвала она, поворачиваясь к двери.

Вошел Энгель.

Он все еще мерз от долгого торчания в машине: не заводил мотор, чтобы не потревожить соседей. И никак не ожидал, что ступенька так громко заскрипит. Правда, это не имело значения. Он увидел изумление на ее лице и закрыл за собой дверь.

— Кто вы? — В полутьме она видела, что у вошедшего в руке чемоданчик. Нилс послал к ней врача? Но что-то еще было у него в другой руке.

Энгель поставил чемоданчик на пол, держа пистолет направленным точно на нее. Она заговорила, так крепко сжав от страха губы, что он сначала не понял, что она говорит.

— Не трогайте меня. Пожалуйста, — попросила она еле слышным шепотом, по-прежнему еле внятно. — Пожалуйста, не трогайте меня.

Он подошел к ней.

— Стань на колени.

Соня подчинилась.

— Закрой глаза.

Когда она закрыла глаза, перед ними поплыли темные пятна, похожие на маленьких рыбок. Она моргнула: рыбки нырнули на дно «пруда» и снова вынырнули. Она сощурила глаза — и одна рыба подплыла к внутренней стороне век. Она ощутила странный нажим в левом ухе; что-то холодное и твердое прижалось к нему.

Выстрел Энгеля пробил ее барабанную перепонку. В Команде номер один он специализировался именно на таком способе убийства. Не успел он отступить на шаг, как женщина рухнула на ковер.

Соня еще видела, как до блеска начищенные носки его туфель стали тускнеть. Потом все начало погружаться в сумерки. Стены куда-то отодвинулись. Она не видела спинку кровати. Она уже ничего не видела. Ничего не чувствовала. Даже боль в голове, еще минуту назад невыносимая, прошла. Остался лишь маленький огонек, светящийся в темноте. Потом он тоже исчез.

Энгель стоял, изучая ее. Внешних следов ранения не было. Сахарный концентрат вонзился в мозг с такой силой, что полностью оборвал доступ кислорода, не повредив при этом ни один из внутренних органов.

Он встал, потянулся за чемоданчиком. И замер. Во входной двери поворачивался ключ. Голоса. Мужские голоса. С одним он мог справиться; двое — это уже трудности. Снаружи у окна была пожарная лестница. Он спустился по ней во двор. Дверь в гараж открыта. Через несколько секунд он оказался снова на улице.

В прихожей Линдман заколебался.

— Еще слишком рано, — сказал он, взглянув на часы.

— Если она спит, вернемся позже, — пообещал Нилс, направляясь вверх по лестнице. У закрытой двери в спальню они остановились.

— Я действительно считаю, что нам лучше вернуться, — прошептал Линдман. У него не было никакого настроения для подобных приключений. Поздно ночью он звонил Мадам, но все время натыкался на автоответчик. Потом, когда он в конце концов заснул, она позвонила, чтобы сказать, что не сможет остаться на церемонию вручения премий. Он спросил ее, что может быть важнее присутствия за королевским столом, а она ответила: «Президент Бундесбанка», и повесила трубку. Он лежал, размышляя о том, как трудно становится с ней общаться — почти так же трудно, как с миссис Крэйтон. Час назад он позвонил Нилсу, поинтересовался, как она себя чувствует, и каким-то образом Нилсу удалось втянуть его в поход сюда.

— Я только проверю, — пробормотал Нилс, открывая дверь.

С улицы раздался звук отъезжающего автомобиля. И тут же Нилс бросился в спальню.

— О Боже… О Боже мой! — повторял он, опускаясь на колени перед телом Сони.

— Сердечный приступ, — сказал Линдман, подходя ближе. — Взгляните на ее губы. Когда они так синеют, это всегда означает сердечный приступ.

Он подошел к телефону на ночном столике, чтобы вызвать «скорую помощь».

«Тристар» компании Глобал Транспортер вылетел из международного аэропорта Даллес двумя часами раньше. Теперь, на высоте 39 000 футов и при скорости 500 узлов, он направлялся к Мадриду, первой посадке в полете, который по расписанию должен закончиться в Токио.

В шестистах милях от восточного побережья Соединенных Штатов самолет полностью потерял радиосвязь с воздушным контролем Атлантики.

Два установленных заранее детонатора взорвали 300 килограммов взрывчатки, аккуратно уложенных вокруг тел Суто и Гонзалеса в их гробах.

Команда, Транг и Координатор погибли мгновенно.

Моше Вейл выбрал момент взрыва над самой глубокой точкой Атлантического океана. Корабли в этой зоне доложили об огненной вспышке, словно маленький метеорит вошел в земную атмосферу и разлетелся на куски.