Из квартиры Клингер послал доктору Ромеру второе закодированное послание по факсу, стоявшему в хозяйской спальне. Тщательно обыскав здание, он не обнаружил никаких следов чемодана — что бы в нем ни было. Служащие оздоровительного клуба подтвердили, что видели двоих мужчин, они вошли в здание и вскоре вышли.
Здесь начиналась проблема установления их личностей. Один инструктор настаивал на том, что оба были одинакового роста. И молодые — не старше тридцати. Нет, старше, причем существенно старше, говорила другая. У нее наметанный глаз на возраст мужчин. Тем двоим было под пятьдесят. Один — темнокожий, похож на испанца; второй — светловолосый. А чемодан? Из алюминия, вроде того, какие носят торговцы. Нет, сказал первый, чемодан пластиковый, уж он-то знает, потому что у него у самого есть такой. Нет-нет, такая сумка на круглой молнии, какие таскают с собой заядлые путешественники. И парочка отбыла с ФБР, это точно. Нет, с командой из Бомбового подразделения, в их автобусе. Нет, на машине. За руль сел темноволосый парень с отвислыми усами. Нет, никаких усов, но оба носили бакенбарды. Машина? Серая. Нет, голубая. Она как следует их разглядела, когда они садились. На обоих были блайзеры и фланелевые брюки — очень похожи на англичан. Нет, строгие костюмы, как у ребят из ФБР. Машина не голубая, а зеленая — «крайслер» с мэрилендскими номерами. Номера были точно балтиморские. А у тачки — солнцезащитная крыша. Нет, никакой такой крыши и в помине не было. За рулем сидел высокий. В громадных темных очках, совсем как в кино. Никаких темных очков — я бы непременно обратил на них внимание в такой пасмурный денек. Оба стройные, знаете, прямо как танцоры. Да нет, намного плотнее и по виду очень за собой следят. Шатен уехал один. А второй ушел пешком со своим чемоданом. Но это мог быть и ящик для инструментов. В общем, это вполне мог быть Мортон, но возможно, что и не он.
Клингер закончил описанием содержания папки и пристрастием Транга к наркотикам и запросил дальнейших инструкций. Он рассматривал последнюю просьбу как чистую формальность. Когда сотрудник нарушал правила Организации, реакция герра доктора была моментальной и однозначной: виновный приговаривался к смерти.
Озадаченный тем, что до сих пор нет ответа на его запрос, Клингер прошел на кухню, где Координатор возился с ужином. Он был маленький, темный и жилистый, с манерами, наводящими на мысль, что уж кто-кто, а этот парень не стал бы запрашивать ничьего подтверждения. Когда Клингер объяснил ему причины своего недоумения, Координатор уверенным тоном сказал:
— Ты кое-что упустил из виду, приятель. Ромер в небольшом долгу перед Трангом. Тот был одним из членов команды, которая вытащила нашего доктора из самолета в Эквадоре. Как мне говорили, Ромеру не остаться бы в живых, если б не Транг. Когда кто-то сделал для тебя такое, ему можно простить очень многое.
— В личном деле Транга ничего подобного нет. — Клингеру не нравилась американская наглость Координатора, не нравилось, как тот кичился своим кулинарным искусством, а еще — его явное презрение. К тому же в Координаторе было кое-что, уловимое лишь краешком сознания; он никак не мог сформулировать, что именно, и это заставляло его нервничать.
Координатор криво усмехнулся.
— Такие вещи частенько не попадают на бумагу, Клингер. Но я здесь работаю и много чего слышу. Если хочешь знать мое мнение, это вполне может быть расплатой Ромера. В таких делах он всегда непредсказуем. Стоит тебе рассчитать, что сейчас он сделает одно, как он к твоему удивлению делает прямо противоположное.
Он принялся бросать овощи в кастрюльки.
Клингер заметил что-то почти женственное, проскользнувшее в движениях Координатора, но комментировать не стал.
— Откуда ты знаешь герра доктора?
Координатор снова покривился в ухмылке.
— Я много кого знаю. Но не болтаю. Потому-то я все еще здесь. Ромер знает, что я не стану распускать язык, даже если приму пару стаканчиков. — Он взял несколько стаканов и пошел к холодильнику. — Выпить хочешь?
— Нет.
Координатор пожал плечами, вытащил початую бутылку шнапса из морозилки, открыл ее и налил себе стаканчик.
— Здоровье шефа.
— Ты много пьешь?
Координатор вновь наполнил стакан и поставил бутылку на столик.
— Эй, ты говоришь прямо как моя мамаша. Пью, сколько мне надо, приятель.
— Я тебе не приятель.
— Ладно. Ты мне не приятель. Ну и кто мы тогда друг другу? Враги? Очнись, Клингер. В свое время Ромер даст тебе знать, что он намерен сделать с Трангом. Но я уже говорил, если ты обязан кому-то жизнью, то не станешь шлепать его только потому, что он совершил глупую оплошность.
— Ты считаешь, что красть у Организации — всего лишь глупо?
Координатор отхлебнул из стакана.
— Хочешь поспорить об этике? Пойди поищи себе учителя по этике. А я всего лишь повар и сборщик мусора. Но в твоем случае этика вряд ли так уж много значит, Клингер: ты ведь не бежишь после того, как шлепнешь кого-то, в исповедальню — ах, святой отец, я пришил одного парня, но мне бы хотелось объяснить вам это с этической стороны. Не бежишь ведь, правда?
— Полегче, парень, — явно сдерживаясь, произнес Клингер.
— Теперь ты точно повторяешь мою мамашу. — Он сделал глоток, наслаждаясь теплом, привычно разлившимся в желудке. — У каждого свои маленькие удовольствия. Или у тебя их нет, приятель?
Кровь прилила к щекам Клингера. Но злость — это оружие, и сейчас не время пользоваться им.
— Ты хорошо знаешь Транга?
Координатор пожал плечами, подцепил два больших стейка с тарелки и положил их на доску, чтобы отбить.
— Он жил здесь какое-то время. Начал толстеть от мяса. Ел стейки два раза в день.
— Как насчет другой его привычки?
— Какой привычки? — бросил через плечо Координатор.
— Кокаин.
Координатор круто обернулся и уставился на Клингера.
— Я ничего про это не знаю.
Он произнес это слишком быстро, отметил Клингер. С этого момента он будет следить не только за тем, что говорится, но и как говорится.
— Он уже давно нюхает.
— Кто это сказал? — вызывающе осведомился Координатор.
— Я говорю.
— Он тебе сам рассказал?
— Он показал мне.
— Как это — показал? — уже менее вызывающе.
На лице Клингера заиграла безжалостная улыбка.
— Он показал мне свой запас. Кто-то должен его снабжать.
— Да?
— Я думал, ты мне скажешь, кто.
— Извини, приятель. Ты постучал не в ту дверь.
Координатор слишком быстрым движением засунул стейки в гриль. Клингер подошел к нему вплотную и стал за спиной.
— А я полагаю, что стучусь в ту самую дверь. Да, думаю, в ту самую.
Координатор развернулся и уставился на него глубоко посаженными выразительными глазами, в которых вызов теперь боролся с чем-то еще.
— Перестань давить на меня, Клингер.
— Тогда расскажи мне то, что я хочу знать.
Прежде чем ответить, Координатор подхватил соусник и поднес его к грилю.
— Для полностью посвященного ты задаешь слишком много вопросов, Клингер. Может, в твоем билетике не хватает некоторых нужных дырочек?
Бравада. Плюс что-то еще. Большее, чем беспокойство. Страх.
— В нем хватает дырочек. В нем такие дырочки, что даже прошептать их названия — преступление, — мягко произнес Клингер, обращаясь больше к собственному отражению в оконном стекле, чем к Координатору.
Координатор подвигал еще одной кастрюлькой на плите.
— Тогда зачем расспрашивать меня? — осведомился он и потянулся к бутылке.
Клингер схватил его за руку.
— Ты уже достаточно выпил.
— Я пью, когда мне хочется, черт возьми…
Клингер подтащил Координатора к раковине, взял у него бутылку и вылил ее содержимое. Координатор рванулся и высвободился.
— А ну отвали от меня! И выметайся из моей кухни!
Клингер наотмашь ударил его по лицу. Скорее удивление, чем сила удара, швырнуло Координатора на раковину. Он схватился за щеку. Лицо Клингера затвердело, как кулак. Он испытывал такое чувство раньше, оно пронизывало его, как яркая вспышка из револьверного дула, или окутывало, как сумерки. Но в каком бы виде оно ни подступало, вся ситуация сразу же менялась. Секрет, скрытый в нем, как вторая кожа, неожиданно раскрывался.
— Мой билет прокомпостирован нормально, и теперь я полистаю твое личное дело.
— Да пошел ты!
Клингер врезал ему еще раз, уже посильнее. Слезы навернулись на глаза Координатора — не от физической боли, а от унижения.
— Ты псих, Клингер! — Но выражение его лица свидетельствовало о том, что гнойник уже давний. — Я всего-навсего свел его с толкачом.
— Всего-навсего свел? — презрительно повторил Клингер.
— Господи, Клингер, парень совсем отчаялся. Он начал нюхать сразу же, как только вышел из Наркреаба. Мне стало его жалко. Ты что, не понимаешь? Неужели ты не можешь понять?
— Нет, — ответил Клингер после долгой, чуть ли не в целую вечность паузы. — Не могу.
— Пожалуйста, Клингер, дай мне закончить. Не помоги я Трангу, он пошел бы куда-нибудь еще. А это могло бросить тень на Организацию.
Клингер помолчал, а потом резко обрушился на него с вопросами: кто был толкач? Где с ним встречался Транг? Сколько времени это продолжалось? Когда Координатор рассказал ему все, что мог, наступила тишина.
Клингер пристально смотрел на него, и Координатор в конце концов отвернулся, не в силах больше выдерживать взгляд сфинкса.
— Позаботься, чтобы мой стейк нормально прожарился, — приказал Клингер по-прежнему враждебным и обвиняющим тоном и вышел из кухни.
В спальне хозяина он открыл маленький сейф и достал с верхней полки запечатанную бутылочку и пару резиновых перчаток, потом запер сейф, положил все это на письменный стол рядом с факсом и улегся на кровать.
Он взглянул на часы — еще час до приезда Транга. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел Координатора, тот стоял в дверях и пристально смотрел на него, и это здорово его взбесило.
— Чего тебе надо? Еще что-нибудь вспомнил? Или пришел читать мне лекцию по этике?
— Клингер, пожалуйста… Я же не хотел никому навредить…
— Пошел вон.
Координатор вздохнул, вышел и закрыл за собой дверь. Через некоторое время Клингер снова взглянул на часы, потянулся к телефону у кровати, на мгновение застыл и убрал руку. Он заставит этого клерка в мотеле подождать, подумал он, все еще охваченный злобой, но когда наконец набрал номер, то заставил себя разговаривать вежливо, задавая вопросы в четкой последовательности. Потом он записал имя, которое было ему названо, — ни о чем не говорит. Он заправил лист бумаги в факс, набрал номер и внутренним зрением увидел, как лист вылезает из аппарата в кабинете герра доктора. Когда передача закончилась, он вернулся к кровати и снова улегся. С улицы донесся вой сирены, потом звук промчавшейся где-то неподалеку полицейской машины. Он закрыл глаза. Открыть их на этот раз его заставил сигнал факса.
Клингер подошел к письменному столу. Из факса высовывалась копия переданного им листа, только теперь имя было обведено двойным кружком, а под ним стояли нацарапанные почерком, который не спутаешь ни с каким другим, слова: «Он работает на службу Хаммер».
Клингер застыл. Нервные окончания, которые у большинства людей, столкнувшихся с неприятными сюрпризами, начинают вибрировать, у него всегда обретали стальную твердость. В такие моменты его спокойно можно было подключать к детектору лжи — результат был бы ровный и гладкий, как поверхность пруда в безветренный день.
Клингер еще раз поглядел на имя, потом порвал листок, скомкал кусочки, прошел в туалет и спустил их в унитаз.
— Нэгьер, — пробормотал он и повторил имя полностью, словно хотел получше запечатлеть в памяти: — Томми Нэгьер.
Атмосфера в коридоре клиники была пронизана предчувствием беды — напоминание стоявшим вокруг инвалидного кресла доктора Ромера, что он умеет вселять страх, не произнося ни слова.
Он совершал обход выздоравливающих пациентов, когда его насторожил сигнал тревоги. Он приехал сюда и застал аварийную медицинскую команду, которая стояла в коридоре с физиономиями, на которых ясно читалось поражение. Ромеру хватило одного взгляда на красную хирургическую каталку с оборудованием для реанимации, чтобы понять: испробовано уже все. В обоих случаях, сообщили они, не было никаких предупреждающих признаков, смерть последовала мгновенно. Он осведомился, не происходило ли сбоев аппаратуры — падение напряжения в сети могло сказаться на механических вентиляторах системы жизнеобеспечения. Сбоев в подаче энергии не было. Он задал обычные вопросы относительно гистологии пациентов — ничего необычного. Тем не менее в обоих случаях отторжение органов было внезапным и полным.
Задав последний вопрос, он погрузился в молчание, глаза ярко блестели от напряжения, руки лежали на пульте управления кресла, манжеты рубашки высунулись наружу, сияя белизной. Тщательно подогнанные брюки скрывали пару протезов, прикрепленных к культям. Одна нога небрежно перекрещивалась с другой на подножке. Носки держались с помощью липучек, чтобы не сползли и не обнажили пластиковые протезы. Они причиняли ему боль, эти протезы, и он надевал их лишь для обходов в клинике, поскольку знал, как психологически важно для пациентов видеть все его тело.
Когда Ромер наконец заговорил, глядя в какую-то точку поверх голов, в его голосе не было гнева, но, как ни странно, он звучал от этого еще более пугающе.
— Потеря одного пациента прискорбна, потерять двоих — неприемлемо, в особенности когда один из них — мистер Суто. Я уверен, вы все согласны с этим.
Он опустил глаза и оглядел их лица — каждое по отдельности, словно выискивая личную ответственность за случившееся, но увидел лишь тревогу и озабоченность. Когда он заговорил вновь, голос зазвучал более медленно и отчетливо, как будто каждое слово должно было подчеркивать опасность, выходящую далеко за пределы того, что случилось.
— Смерть мистера Суто может сказаться на одном из главных рынков, который мы пытаемся завоевать. Потерять Японию в данный момент — серьезный удар. Потеря мистера Гонзалеса лишь осложняет ситуацию. И обе смерти случились в результате сравнительно простой хирургической процедуры. Позвольте напомнить вам, что мистер Суто был четыреста первым пациентом, которому трансплантировали почки, а мистер Гонзалес — семьдесят девятым, получившим новую печень.
Он вновь уставился в невидимую точку над их головами, словно формулировал мысли, облекая их в приказ, перед тем как произнести вслух не в качестве любопытных теорий, а в форме окончательного приговора.
— Смерть мистера Гонзалеса не столь важна. Он успел утратить большую часть своего влияния в Испании еще до приезда к нам. Но мистер Суто находился на пике власти, и его приезд сюда дал нам с полдюжины контрактов на трансплантацию от менее значительных главарей преступного мира Японии. Как они отреагируют на известие о смерти мистера Суто? Аннулируют контракты? Это может вызвать цепную реакцию с потенциально губительными последствиями. Наверняка это известие очень быстро дойдет до мистера Фунга в Гонконге. Приедет ли он сюда за сердцем? У него тесные связи с мафиозными коллегами в Северной Америке. Двое из них должны вскоре прибыть сюда для такой же операции. Приедут ли они теперь? У обоих широкие контакты в Европе и бывшей Советской империи, и там есть клиенты, имеющие контракты на трансплантацию. Как они себя поведут? Проблема очень серьезная. Я должен знать, почему мы потеряли этих двух пациентов.
Ромер взглянул на них, словно желая, чтобы в мире было поменьше сложностей.
— Главврач! — Борис Суриков засунул руки в карманы своего длинного белого комбинезона, ухватив по горсти кукурузных хлопьев, которые он вечно таскал с собой.
— У вас есть объяснение? — произнес Ромер, выждав ровно столько, чтобы это выглядело грубостью. В крестьянских манерах Сурикова было нечто оскорбительное для него.
— Объяснение? Да, возможно. Конечно, главврач! — Суриков говорил быстро, и его немецкий было почти невозможно разобрать из-за сильного украинского акцента.
— По-английски, Суриков! — оборвал его доктор Ромер. — Сколько раз я должен напоминать вам, что нужно говорить по-английски, чтобы мы все могли понимать вас! Если вам нужны добавочные занятия, я это устрою.
Не знающий английского персонал был обязан пройти языковой курс.
Суриков обнажил лошадиные зубы в извиняющейся ухмылке.
— Извините, главврач! Но ведь это, как вы говорите, и впрямь очень просто. Обоим пациентам дали антивоспалительные стероиды слишком рано…
— Полная белиберда! — оборвал его высокий мужчина со злобно-презрительным видом отпрыска английского графского семейства. На нем был операционный халат, а на шее болталась стерильная маска. — Полная и абсолютная чушь!
— Белиберда? — переспросил доктор Ромер тоном человека, давно оставившего все попытки понять капризы иностранного языка. — Что такое белиберда, доктор Крилл?
Ответ последовал незамедлительно:
— Белиберда? Бред, чушь, идиотизм. То, что ни на чем не основано. Термин, обозначающий всякого рода ерунду. И прекрасно иллюстрирующий то, что высказал сейчас мой друг.
Доктор Стивен Крилл — хирург по трансплантации, алкоголик, разведенный, бабник и сам назначивший себя на должность эксперта по разговорному английскому, особенно когда дело доходило до употребления выражения «мой друг» в оскорбительном смысле, — сделал паузу на случай, если доктор Ромер потребует дальнейших разъяснений. Но доктор молчал, и Крилл был явно разочарован.
— Будьте добры, продолжайте, доктор Крилл.
Тот склонился всем своим длинным угловатым телом к инвалидному креслу и заговорил тем сухим тоном, который являлся отличительной чертой лучших английских медицинских школ.
— С удовольствием. Когда я работал в Харфилде, давать пациенту антивоспалительное там было обычной процедурой. Пока мы следили за кровяным давлением, подтверждающим, что липиды образуются не слишком быстро, это прекрасно действовало. — Он обратил взгляд своих бледно-голубых глаз на Сурикова. — Что бы ни вызвало смерть двоих пациентов, это не имеет никакого отношения к постоперационным процедурам, за которые отвечаю я, мой друг.
— Почему вы так уверены в этом? — В вопросе не было обвинительных ноток.
— Потому, доктор Ромер, — начал Крилл таким тоном, словно делился глубочайшей тайной, — что существует ряд неопровержимых фактов. После обеих операций следовали точно такие же процедуры, как после всех остальных, вплоть до последнего шва. Потому что оба пациента прошли через все постоперационные процедуры, не вызвав ни малейшего повода для беспокойства. Потому что это случилось, лишь когда они оба вернулись в свои палаты. Нам стоит начать поиски там, а не в моей операционной.
Вновь воцарилось молчание, и доктор Ромер спокойно взглянул на хирурга. О Стивене Крилле когда-то говорили с тем же почтительным придыханием, что и о легендарном Магди Джакобе — как о пионере трансплантационной хирургии. Вплоть до той ночи, когда его вызвали оперировать ребенка. Крилл был пьян. Ребенок умер на столе. Суд признал его виновным в медицинской халатности. Год назад, когда он освободился из тюрьмы, Организация предложила ему возглавить хирургическую бригаду клиники.
Молчание прервало насмешливое фырканье Сурикова.
— Когда вы практиковали в Англии, мы уже отказались от стероидов!
— Только не в крайних случаях, — вмешался Джозеф Уэст, химик по протеинам. Маленький человечек с печальным личиком, Уэст занимал такой же пост в Беркли, пока его не накрыли за производством «Экстаза» в его лаборатории. Он улизнул в Боливию, где его и отыскала Организация.
— Но никакого крайнего случая не было, — возразил доктор Ромер.
— Мы до сих пор даем антивоспалительное, чтобы избежать этого, — произнес Крилл так, словно для него на этом вопрос был исчерпан. — Лучше поискать виновного где-нибудь в другом месте.
Доктор Ромер повернулся к женщине с широким славянским лицом и собранными на затылке волосами.
— Вы следовали стандартной процедуре, когда прибыл орган для мистера Суто?
По лицу Хельги Нименс пробежала тень раздражения. Она заведовала банком органов.
— Обе почки из Вашингтона были промыты в нашем растворе, содержащем азатиопрон для восстановления активности Б-клеток. С печенью для Гонзалеса было проделано то же самое.
Доктор Ромер вновь повернулся к Сурикову.
— Как насчет раствора, использованного во время транспортировки? Он новый?
Иммунолог задумался.
— Это был тот же раствор, в котором оперативники привозили органы из Мехико и Дели. Тогда у нас не возникло никаких проблем, главврач.
— Это было два месяца назад, — резко бросил доктор Ромер. — Я полагал, вам понятно, что разумный предел — шесть недель?
— Раствор, как вы говорили, годится и в две последующие недели. Клингер укладывался в эти пределы, когда собирал урожай в Вашингтоне.
— Я не работаю на пределе! Нужно укладываться в нормальные сроки, Суриков! Уничтожьте весь запас и немедленно приготовьте новый раствор!
В наступившей тишине звук хрустнувших кукурузных хлопьев в кармане иммунолога прозвучал неестественно громко. В этот самый момент к группе в коридоре присоединился еще один человек. Инстинктивно все остальные чуть раздвинулись. Лицо этого человека было загадочным, словно у скупщика краденого. Доктор Крилл повернулся к нему:
— Добрый день, Вейл. Тут не совсем ваша область, мой друг. Все это, наверное, звучит для вас, как китайская грамота.
— В общих чертах я все понял, доктор Крилл.
Моше Вейл был редким экземпляром — скурвившийся агент разведки Моссад. Никто, даже сам доктор Ромер, точно не знал, как были посеяны семена предательства Вейла, но когда они взошли, результат оказался весьма зрелищным: Вейл обеспечил возможность террористической группе ударить по самому центру Тель-Авива. Еще до того, как прогремели их взрывы, он исчез. К тому времени, когда в Моссаде поняли страшную правду, его следы уже затерялись. Команда набора рекрутов для Организации наткнулась на него в Бразилии по чистой случайности. Он согласился занять пост начальника службы безопасности на острове.
— Вейл, мне нужно поговорить с вами, — сказал доктор Ромер.
Он развернул кресло и поехал по коридору. Задержавшись у двери в самом конце, он нажал кнопку на панели кресла. Щелкнул секретный замок и дверь открылась. Доктор Ромер вкатился в комнату, вслед за ним вошел Вейл.
В отличие от кабинета в финском коттедже, офис был обставлен по-спартански: письменный стол, по одному стулу с каждой стороны, голые стены и лампа без абажура. Окон не было.
— Садитесь, — предложил доктор Ромер, разворачивая кресло так, чтобы оказаться лицом к Вейлу, а затем объяснил, что́ он намеревается делать, не отрывая глаз от лица Вейла. Он видел такое выражение у других — людей, напуганных чем-то посильнее, чем пули и снаряды. Как и они, Вейл был обучен искусству убивать не только с помощью оружия.
— Это будет дорого стоить, — в конце концов сказал он.
— С этим у нас никогда не было проблем.
Последовала короткая пауза, а затем Вейл объяснил, как это будет выполнено. Несмотря на громкий голос, лицо его оставалось бесстрастным. Когда он закончил, доктор Ромер сказал ему, что передать по факсу Клингеру.