Оккупанты

Глава 23. На старой квартире

– Ну, чего там, в Ирландии? Как люди живут? – спросил с порога.

– Везде люди живут! Где и жить-то страшно, невыносимо. Но там хорошо живут. Потому что нас там нет. Вот что удивительно – не платят они за отопление, в Ирландии.

– Чудно! А как же приспособились?

– К дому только холодная вода подведена. Бойлер стоит, а уже внутри помещения регулируют температуру. В каждой комнате установлен регулятор отопления. Примерно семьдесят евро в месяц платят. Это зимой, летом и того меньше. Только счёт приходит раз в два месяца. За газ, электричество. А вода холодная – бесплатно.

– Вот это грамотно! – похвалил Дед. – А мы веками землю греем по теплотрассам, без головы сделано. Да уж теперь и удивляться смысла нет! Как у тебя с работой?

– Пока никак. Пенсионер.

– Ну, а что хорошего в мире?

Это было обычное начало «политинформации», которые проводил Зять для Деда при встрече.

– Видишь – теракты сплошные по всему миру! Настоящая война! Жёнка как прочла про московское метро, за сердце схватилась.

– Партизан победить очень трудно. Еслиф правильно организовать, можно считать, что их и вовсе не победить!

– А ты в партизаны сам напросился?

– Пришёл вечером человек из отряда, поговорил с отцом. Все же вокруг знали, что я внук Яшкин. Он в японскую войну отличился, а уж как шестнадцать полек на скрипке мог сыграть на танцах! Популярный персонаж. Мне годик приписали, чтобы стало семнадцать, и айда! Так, чтобы формальность устранить. В октябре. Холодно уже. Зимой – под сосной, летом – под любой былинкой. Днём поспишь, ночью – работа! Как волки, слонялись по лесам. Такое время, всех как-то подготавливали, что придёт враг, однажды обязательно придёт, надо дать ему отпор. И мы были готовы, а что не умели, так жизнь быстро учила. Война инструктор толковый.

– И сразу в бой?

– Какое там! Весёлая жизнь. И вши бывали… да всякое бывало. Молодые! Это счас всё вылезает, болячки, а тогда – дуй до горы. Капкан нам приготовили, а мы и не ведали. Предала нас одна девка. Заказали ей соль. Большая, между прочим, проблема. Мяса полно, дичь в лесу, а с солью трудности. Она ходила и меняла мясо на соль. И она же – сдала. Полицаям. Надо сказать, что они все… ну почти все – были хохлы. Белорусов ни одного не встречал, русских тоже, а вот хохлы-полицаи – полно. Лето, с трёх сторон речка. Таким зигзагом извивается. С юга она открыта, две деревни, лес. Варим себе картошек. Огонь малый, дыма почти нет. Землянка тёплая. Как девка предала? И сейчас толком не знаю. Рано утром, часа, может, в два-три, цепью они рассыпались по горушке. Немцы! Етит твою ма-а-а-а-ть! Бегом в землянку. Вскочили. Куда? В Себеж податься? Там речка. Да и засада может быть. Они горку оцепили. Бл…! Пока жив – не забуду! Давайте, говорю, на запад. Там вроде тихо. Бегите поврозь, но траву за собой поднимайте, чтобы не засекли, след-то остаётся. Трава высокая, тяжёлая. Часа три, спит всё, утро. А они с города рано, горку окружили плотно. Речка неглубокая, по грудь, может. Июнь месяц, трава длинная, к воде наклонилась чубом таким большим, нагнулась. Мы в одну сторону, в другую. Ах ты, ё…! К городу невозможно. Там сад яблоневый, сквозной, весь просматривается. Деревья старые, всё видно. Может быть засада. Запросто. Капкан! Вот тут у меня в мозгу – щёлк! Нельзя идти кучей, трава-то вон какая высокая, росная, стряхнёшь с неё влагу, сразу брешь заметят, если всем рвануть вместе. Враз обнаружат нас немцы. Я сзади бежал, прикрывать готовился. Кричу – поднимай траву! И в речку. Нет другого выхода. Вот мы туда бултых. И на волоске наша жизнь повисла. Травиной тонкой. У каждого граната лимонка в руке, чека выдернута. Оружие в воду. Не-е-е-т, думаем – живыми хер нас возьмёте. Затаились. Не дышим вовсе. Будешь дышать, рябь по воде пойдёт, заметят. Чувствуем, идут, гыр-гыр-гыр, что-то болтают, берег зыбкий, дышит, шевелится упруго под тяжестью. И так они прошли в сторону Себежа. Думаю, смерть прошла мимо. В этот раз.

Они через речку попытались переправиться, в стороне от нас. Нас-то им не видно. Лошадь увязла, телега ни вперёд, ни назад. Застрелили её. И так и бросили. Могли бы распрячь, вывести, нет, не стали. Бестолковые попались немцы. Взорвали нашу землянку, схрон наш. Вылезли мы, греемся на солнышке. Трясёт. Может, от воды, долго всё же сидели, час, может, больше, то ли волнение выходить стало наружу. Зуб на зуб не попадает. Слышим со стороны деревни, за речкой, в стороне – ла-ла-ла, ла-ла-ла! Лают чего-то на немецком своём. По воде-то всегда звук лучше бежит. Кирьяков, командир нашей группы, говорит мне – иди в разведку. Опять я! Ах, чтоб тебя! Вечер уже. Отсидели мы до вечера. И в деревню к ночи. Через два-три дня пришли к этой девке домой, Кирьяков её прижал к стенке, допросил строго. Она призналась. Кирьяков Володька вывел её в хлев. Тогда уж и коровы не было. Пустой был хлев, продувной. Ну, он её из автомата – р-р-р-раз! – Дед сделал движение, словно нитку суровую затягивал, дратву, тянул с силой кулак, – укокошил. Лет ей двадцать пять примерно было. Красивая, стерва! Я только выстрелы слышал, сам не ходил.

И что её так развернуло в сторону немцев? Я думаю, самое трудное – себя превозмочь. Совладать с собой самим. Вот ты есть сам себе – главный враг! Дрогнул малость и погиб. Опять – женщина. Чужая душа – потёмки.

Разведка работала как часы. Дорогу взорвали, машину, мост, эшелон – сразу доклад. Столько-то вагонов, живой силы, техники. А как же. И явно же у немцев под боком крутились, рисковали насмерть. А ничего. Если грамотно организовано, может годами тянуться эта тихая война.

– Немецкий-то учили? Поняли, чего они там лопотали? Вы же – и разведка, и диверсии, и подрывники.

– Воевали и по ходу осваивали понемножку. Наткнулся на немца – хальт! Хандэ хох! Вот так вот, туда-сюда. Кого только не было! Немцы само собой, итальянцы, румыны, даже испанец был один. В бригаде немец был, Курт, переводчик. Перебежчик. Убежал от немцев к нам. И не скажу – коммунист ли, нет ли. В то время не до этого было, выяснять.

– Небось, в лагеря потом попал, в ГУЛАГ.

– Не знаю. Факт, что после соединения с войсками остался в действующей армии, дальше пошёл воевать. Нормальный был немец. Живой, общительный. Высокий, глаза голубые, небесные, волосы жёлтые, соломой, копёнкой. И ходил по штабу бригады свободно, не притесняли его, не унижали. Ходит по лесу, играет на губной гармошке. Наш – немец.

И жизнь налаженная, быт. Повара, врачи, радиостанция. Самолёты прилетали с Большой Земли. Аэродромы для них готовили. «Кукурузники», Ан-2. Тры-ы-ы-ы-к! Похоже на швейную машинку «Зингер». Стрекочет над лесочком. Двигатель выключит и над деревьями плавно, птицей. Тихо, не слышно его. Кострами укажем, куда садиться. Раненых отправляли, детей, письма в обе стороны передавали. Фашисты не могли контролировать это дело. Такие площади огромные. Бригада – четыре отряда. К кому он летит? И лагерь основной, а ещё и запасной, на случай скрытного исчезновения – мало ли, отступать придётся. И там всё подготовлено: землянки, дрова, коммуникации, связь. Замаскировано всё. Не то, что мы на задании, как придётся. Думаю, и сейчас что-то сохранилось. Только подправить слегка.

Разведка работала отлично! Всегда знали, где фашисты в данный момент, сколько их, чертей, что задумали, какие у них планы. Агентурная сеть. Рисковали жизнью, ясно, но вот не помню, чтобы провал или кто-то попался. Грамотно работали. Живут, работают, а связь имеют с отрядами. Моментально всё известно, быстро передали информацию.

Мы-то постоянно в походе, группа подрывников. Так все и сохранились, все живые, не раненые. Чуткие, ловкие. Как звери лесные. Притопали в отряд, рапорт отдал командир группы, дня два-три отоспались и снова по лесам. На несколько недель, может, месяц. Скрытно передвигаемся. Вынюхиваем, бродим. Лес стал родной. Всё примечали – как веточка лежит, листочек не обломан ли, крик чей там долетел, хруст. Или показалось? Мозг реагировал мгновенно. Всякое бывало. Я дважды хотел командира отряда застрелить. И всё не получалось.

– Командира? Вот тебе на! Да как же это?

– Молодой такой, прыткий! Вася Вараксов.

– За что?

Послали нас зимой за линию фронта. Мне тогда уже было восемнадцать. Пополнить боезапас. Тол, аммонал – сорок кило, мины – по восемьсот пятьдесят грамм, десять штук в ящике, да ящик сам по себе добротный, тоже вес немалый имеет, патроны, пять тысяч, автоматные, ПТР – ружьё противотанковое. Полный мешок. Винтовка трёхлинейка – тринадцать с половиной кило. Автоматы только у комсостава. Ну, туда-то мы лихо проскочили. Назад двинули, а немцы учуяли, обстрел сильный начался. Разбились мы на две группы. Снег, груз тяжёлый, вязнем, я проваливаюсь до горла. Кинулись все помогать мне, а про одного-то в суматохе и забыли. Старшим группы был мой брат двоюродный. Меня, значит, перетащили в расположение отряда. Доложили, мол, прибыли. А ещё один где? – спрашивает командир. А мы в горячке-то и порастерялись. Давай назад. Пока туда-сюда ползали, видно, фрицы тоже местность прочесали, но он парень опытный был, спрятался грамотно, не обнаружили его враги. Мы и сами-то с трудом нашли, едва откопали. Вернулись в отряд, отец баню стопил. Бельё чистое приготовил, – Дед глаза зажмурил. – Хорошо! Командир отдаёт приказ – расстрелять старшего группы за халатность при выполнении задания. Увели в лес, расстреляли. Я тогда озлился страшно! Просто до невозможности дышать! Ну, думаю, убью командира! Веришь? Начал тихо готовиться. Пару раз точно на него выходил, уже и целился, щурился, с пистолетом, но что-то мешало всякий раз. То ветка качнётся, прицел нарушит, то пройдёт кто-то невдалеке. Потом уже решил – ну не везёт. Так и оставил свою затею.

– Жалеешь?

– А нисколечко! Может, убил бы, дак больше б жалел. И под статью бы попал, меня бы расстреляли. Уж точно бы тогда не жалел. А что счас мусолить, бы да кабы. Дураки были. Лезли под пули. А вот меня ни разу… даже не царапнуло. И вся семья жива осталась, сохранилась. Отец, мама, две сестры.

Линию фронта тогда прошли, нас человек встретил, в в воинские склады. Там – мать честная! Всего навалом! Толу, аммоналу. А у нас всегда этого не хватало. Бомбы, снаряды находили неразорвавшиеся, выплавляли, готовили взрывчатку сами.

– А какая между ними разница?

– Видишь, тол, он осколки гонит вверх. Шашки по 200, 400 грамм. Как мыло, в брусках. Жёлтый такой. Даже народ дурили – продавали как мыло хозяйственное. Откуда же мирные люди, женшыны знают? Ну, вот одной шашки, 200 граммов, хватало, чтобы столб связи подорвать, к примеру. Взрыватель, капсюль и ба-а-бах! Самое страшное, конечно, аммонал. Порошок такой серый. Как мука плохая. Ядовитый. А я-то не знал. Кладовщик отвернулся, а я по-тихому давай в карманы порошок-то этот пихать! Радуюсь на дурницу. Загрузились, ушли, а порошок прожёг материю насквозь, карманы, до кожи, до ожога. Зима, тело голое вылезло из прорех, а мы в снегу бузыкаемся, ползаем.

А что же делать? Приказ надо выполнять. Генерал-лейтенант Пономаренко командовал из Москвы всем движением. Две недели готовили операцию, помогали перед началом Курской дуги, потом уж узнали. А тогда эшелон с техникой, танками, с запада. Прёт на всех парах! А местами крадётся осторожно. Паровоз завалили, несколько вагонов под откос. Очень готовились тогда, чтобы несколько бригад сразу по всем направлениям ударили. Для чего? Чтобы не смогли помощь фашисты своим оказать, прислать подкрепление. У них-то что? Всё по расписанию. Ну, засекли это дело и вали! Я маленький был, шустрый. Замаскировали в ямке. Мина нажимного действия. Задача – подпустить их как можно ближе. Они же медленно двигаются, спереди платформа, мешки с песком, пулемётчики вкруговую, во все стороны. Прислушался, вроде бы пора: верёвку на плечо, да как в лес деранул! Бегом. А они стреляют прямо в меня, выцеливают! И хоть бы царапнуло! Но шум – невозможный! Звенит всё кругом от пуль.

– И не страшно?

– Почему же? И сейчас мураши по спине! Не бревёшка же!

Да, наделали делов тогда. Или вот ещё, например, была операция партизанская. Целый гарнизон с полицаями, человек четыреста уничтожили. Партизан всего четверо-пятеро погибло. Бригада на полтора километра вела наступление.

– Наверное, и ненависть была сильная к врагу? Вот что, должно быть, двигало вами.

– Да как тебе сказать? По первости немец культурно себя вёл. Гуся попросит, принесёт пятьдесят марок. Туалеты красивые настроили, доски белые, дорожки песочком поджелтили, по линеечке. Порядок! Утром встают, бреются… патефон, конечно, одеколон. Кофэ. Играют на губной гармошке, настроение у них хорошее. Смеются. Молодые! Так всё галантерейно! Пока партизаны не начали разворачиваться. Ну они, понятное дело, тоже начали звереть. И полицаи, прихвостни, жратву свою вкусную, сало, шнапс отрабатывали. Но в какой-то момент поняли они, что без толку с партизанами тягаться. Так целые районы под немцем не были. Я вот что скажу – других партизан побольше немцев боялись! Вот он ввалился в избу ночью – давай хлеба, еды! А где же её взять? Люди неизвестно чем питаются, всё уже отдали до последнего! Ах, нет ничего! Враг народа! И к стенке! Фашисты – враги, тут ясно. Но вот даже и сейчас вон – к фашизму клониться начали снова. В Европе, в мире. Почему? Внешняя героика, сила! Романтика. Ну и муштра, строй, выправка. Впечатляет. И мне нравилось какое-то время! Многих этим они и брали! Порядком, дисциплиной! Вот этого в России не хватает! Но кто на Россию ни лез – все были повержены. Поляки, шведы, финны! Турки! Всем всыпали. Россия создана не для того, чтобы её угнетали.

– Вот, скажем – идёт война, гибнут люди… а хирурги, врачи, санитары – спасают, опять солдат в строй, на войну. Я тут в интернете прочитал, около ста тысяч человек за год возвращают к жизни через операции на сердце! А сколько за это время в разных странах погибло! Сотни тысяч! Только в автокатастрофах!

– Всякая жизнь – цены не имеет. Каждая бревёшка о счастье мечтает. Даже одна-одинёшенька, корявая да больная! Потому что она-то единственная! И я сейчас радуюсь, что командира тогда в запальчивости не убил!

– А вон как рассуждаешь… Прямо пацифист, против войны.

Но Дед его не расслышал вроде бы. Тогда.

– По совести надо, по-доброму. И всё откроется. Первое слово – «будь добр»! И всё!

– А если не поймут?

– Повтори, не поленись. Пока не дойдёт, что правда только и стоит – на добре! Проверено! И нет ничего другого!

– Ну как вы тут, мужички? – заглянула в комнату Жена.

– Да вот, гутарим, – улыбнулся Дед, – про то, про сё. Про жизнь и не очень. Дудим друг дружке в большие ушки!

– Уф-ф-ф! А я устала, не могу. Вот у тебя, Дед, как возьмёшься за один край прибираться, так пока до другого доберёшься – утомишься. Только инструмент рабочий блестит, остальное пылью покрыто!

– А ты, детонька, приляг, отдохни.

– Нет, надо идти. Приляжешь, размажешься по подушке. Дома отдохнём.

И как они ни отказывались, но Дед дал им с собой смородинового варенья, огурчиков солёных, маринованной тыквы, лечо, всего – по баночке:

– Вот несут и несут, ты понимаешь? Женщины, сам удивляюсь – чего им от меня надо!

– Уважают! – заметил Зять. – И вот что удивительно – вкусно-то как! Откроешь и радуешься. И главное, всегда кстати! Вот почему так, Дед? Именно твоё, и кстати?

– Пап, ты как юноша недогадливый – «чего им надо?» – засмеялась Жена.

– Да потому что это всё на любви замешено и дадено!

– Ну, я сейчас новости в девять часов посмотрю и зароюсь спать!

– А ночью-то что будешь делать?

– А – спать буду! Завалюсь, и дуй до горы! Я вот молочка выпью литр, внутри сразу утихомирится, и спать! Так до семи утра ни разу и не пописаю!

Распростились, по лестнице спускались с Женой.

Из квартиры Деда доносилась громкая музыка. «На поле танки грохотали». Звук сильный, густой, как у баяна! На два голоса гармонь, шуйская! Не шутка!

Даже на улице было слышно, хоть дом сталинской постройки, окна небольшие и стены толстые, как в крепости.

– Вот Дед-молодец! Собаку догонит! – восхитился Зять.

– Сплюнь три раза!

– Я с удовольствием! – засмеялся он, показывая Жене скрещённые пальцы обеих рук. И подумал: почему именно сегодня, впервые за много лет, про жизнь в лесу, про войну Дед мне рассказывал? Прежде и не допросишься…