Оккупанты

Глава 31 Друг Деда

В дверь позвонили.

– Здорово, заходи! Друг пришёл, Дед.

– Я пошла. – Астриса ушла.

– Дед спать собрался, а ты на порог!

– А я подумал, может, продукты какие нужны? – сказал Друг Деда.

– Не ест, вот проблема! – сказал Зять.

– Месяц без воздуха, конечно! Умирать, что ли, собрался?

– Наверно! – сказал Дед.

– А вот типун тебе на язык! – возмутился Зять.

– А чё же тогда не ест?

– Полный месяц лекарствами пичкали, что ты хош! – сказал Дед.

– Морсом напоил, может, кушать начнёт, – сказал Зять.

– А другое чево, нельзя? Покрепче?

– Что ты! Нет! Нельзя! – сказал Дед. – Раздевайся, проходи.

– Ну, в магазин не надо, тогда разденусь.

– А мы сейчас переоденемся. Два дня его уговаривал. Такой воспитанник непокорный. Как упрётся во что – не свернуть, – сказал Зять. – Ты-то как сам?

– Нормально.

– Проходи на кухню, я счас его уложу. – Зять помогал Деду переодеться. – Говоришь, чистая майка. Неделю, поди, носишь, какая же она чистая после этого.

Дед учащённо дышал, сидя на кровати. Потом лёг на спину, ноги полусогнуты, закрыл глаза. Зять накрыл его одеялом, вышел, двери плотно прикрыл.

– Мне не нравится, что он такой… вялый очень. Привёз из больницы. Он полтретьего лёг и проспал в первый день до полдвенадцатого вечера. Я даже слегка волноваться начал. Он же обычно, как термоядерный реактор, а сейчас ходит еле-еле, голос слабый, глухой, едва пробивается. Непривычно. Кажется даже, что немного сдрейфил, а это не в его правилах, вот что. Это меня немного пугает. Я сам-то приболел, на неделю. Некогда об этом даже подумать мне было. На ногах всё.

Я же у него был бригадиром, а он – мастером участка. Дед часто выручал. И так в этих железках весь день копался с удовольствием, нравилось ему. Непросто тебе, на два дома вертеться.

– Да, я теперь так женщин стал понимать, вот им-то крутиться приходится! Что-то он там завозился?

Зять сходил в комнату, проверил Деда, вернулся.

– Раньше прихворнёт, быстренько его полечу и спокойно дальше бегаю, а сейчас все мысли – как он тут, что с ним? Тревожно очень. Другие болеют годами, все уж к этому привычны, а он столько лет здоров, ни сном ни духом, и сразу тревожно. У меня тогда чай попили, он говорит, пора шагать в кровать. И, слава богу, говорит, своими ногами шагаю, никому не обуза. Вишь, как напророчил. И ночью с ним это всё стряслось. Это в тот момент как шутка, когда говорится, а уж потом, оказывается, накаркал. Задним умом все крепки. Он двенадцать дней отлежал в инсультном отделении. Приходит врач, говорит, обследовали полностью, у него аритмия впридачу, надо кардиостимулятор ставить. Он может упасть и не встать. Дед говорит, у меня пару раз так было – шёл, шёл и упал. Встал, отряхнулся и дальше пошёл. А что ж ты молчал, я ему говорю? Партизан старый! Дед-пердет! Да не хотел вас расстраивать. Яврачу говорю, раз уж влезли в эту историю, надо доводить до ума. Хуже не будет? Не должно. Тем более вас на «скорой» привезли, поэтому бесплатно операцию сделаем.

– И сколько заплатили за больницу? – спросил Друг Деда.

– Двести шестьдесят пять латов. И лекарств на пятьдесят восемь. Это при его пенсии в сто девяносто шесть. А компенсация будет или нет? В конце года надо заполнить декларацию, и в течение двух месяцев, возможно, что-то компенсируют, осчастливят чиновники. Возможно! Это целый год деньги будут где-то вертеться. Почему? Чиновников в стране сто восемьдесят семь тыщ, армия, неужели так трудно пересчитать и вернуть поскорее? У него что, лишние деньги?

– А может, помрёт за это время?

– Что ты заладил одно и то же! – возмутился Зять.

– Вот они на это-то и рассчитывают, вот что я хотел сказать. И оттягивают расчёт! Выгадывают опять на шкуре пенсионеров.

– У нас самые богатые – нищие пенсионеры. Вчера показали по телику, обсуждали вопрос, как все садики детские перевести на латышский язык. Какой-то депутат, русскоговорящий, но на латышском, конечно, ей возразил, а она вся в злобе перекошенная, она и умрёт-то от злобы, разорвёт её изнутри взрывом ненависти, заявляет – собирайте чемодан и дуйте в Россию! Какая-то преподавательница чего-то там. А он ей отвечает: я не ваш студент, а с кого вы будете налоги собирать, вам на пенсию? Ну, она и умылась.

– Мы здесь заложники, вот они и спекулируют на этом.

– Российские олигархи в здешних банках деньги сберегают. Может, им-то как раз и выгодна вся эта мутная вода? Спокойнее хранить от российских фискальных органов?

– У меня сто сорок пять латов пенсия, за тридцать пять лет стажа. Мне про олигархов не интересно знать. Дочь собралась в Германию, медсестрой. Сертификат получила, созвонилась с госпиталем. Сейчас уедут всей семьёй.

– Вчера узнал. В Китае сорок пять миллионов евреев! И язык сохраняют, и обычаи, и веру. Никакой ассимиляции, хотя и живут в ладу с местными законами. И есть мысль предложить им переселиться в Еврейскую область, в Россию.

– Видишь, когда есть голова, так и не пропадёшь, а так – и труба не нужна транзитная, производство не надо, заводы развалить, всё превратить в пустыню. Надо было принимать нейтралитет. И быть как Швейцария, жить за счёт транзита денег и товаров. Только деньги собирай с клиентов. Что теперь-то охать и ахать! А вот что у нас впереди? Вот над чем надо думать. Ладно, пойду я дальше. Галоши натяну. Такое говно выпускают, а не обувь. Подошва отваливается всего за один сезон. Каблук пустой, супинатор из картонки, что ли? Вместо металла.

– Давай, бывай. У нас впереди много радостных встреч. А я рыбки речной пожарю, замотаю кастрюльку в полотенца, Дед проснётся, может, поест свеженькой. Он же любитель пёрышки рыбьи посмаковать.

– Может, Деда постричь? Я дочку пришлю, она умеет. А то он вон как зарос. Будто в монахи задумал податься. Она собиралась прийти ещё до его больницы.

– Надо бы, пора уж. Я бы чаю сварил, кофе. Я разузнаю, как у него настроение, и созвонимся. Это ты вовремя придумал, со стрижкой.