Окрик памяти. Книга вторая

ГЛАВА 19. ВУЗ И ВЛАСТЬ (Неюбилейные воспоминании по поводу некруглой даты)

История науки и техники неотделима от истории высших учебных заведений, готовящих инженеров для промышленности. В нашем крае более трех с половиной десятилетий историю подготовки специалистов высшей квалификации формирует Тюменский индустриальный институт, с 1994 года – нефтегазовый университет. В декабре 2003 года ему исполнится 40 лет. Не дожидаясь, когда наступит столь круглая с нулем дата, я решил заранее поделиться с читателем своими воспоминаниями по истории института, но не вообще, для этого необходима отдельная книга, а только отдельными фрагментами взаимоотношений руководства вуза с властными структурами, сохранившимися в памяти и в дневниковых записях, сделанных по свежим впечатлениям. Возможно, эти записи, сделанные в 70–80-х годах, во многом потеряли свою актуальность, но с их помощью удалось сохранить дух и настроение того времени. Комментарии к изложенным эпизодам излишни, они оставлены на усмотрение самого читателя.

Автору, научному работнику и инженеру-нефтянику, пришлось в течение многих лет работать в Тюмени, принимать участие в становлении высшего нефтяного образования на сибирской земле, посещать нефтяные промыслы, руководить вузом и отдельными направлениями научных исследований, общаться с интересными людьми, пережить много радостей и испытать настоящее человеческое удовлетворение от сделанного. Не все и не всегда было гладко, особенно во взаимоотношениях с министерствами и другими властными структурами. Приходилось встречаться с руководителями, в том числе из партийных верхов, оставившими в памяти самые добрые воспоминания. Я восхищался их умом, напористостью, волей, умением распорядиться властью таким образом, чтобы она не оскорбляла и не унижала людей, стоящих ниже на иерархической лестнице, или просто подчиненных.

К сожалению, бывало, и нередко, когда однажды побывав в кабинете высокого начальника, больше не испытывал даже малейшего желания повторить свой визит, недоумевая: как смог такой хам, пошляк и просто дурно воспитанный человек занять столь важный пост? Увы, ушедшая система власти стимулировала рост таких людей, когда вместо ума, такта, уважения к людям, инженерной и политической грамотности требовалось совсем другое: умение стучать кулаками по столу, добиваясь необходимых целей, когда виртуозно отчеканенными угрожающими фразами предлагалось выложить на стол партбилет, считать за доблесть выражаться матом по всякому поводу и без повода, унижать женское достоинство, но при всем этом низкопоклонничать перед начальством, угождать ему, никогда не «высовываться» и, не дай Бог, хотя бы в чем-то дать понять, как высокие инстанции малокомпетентны. Такие люди чаще всего были озабочены, в целях сохранения карьеры и кресла, только интересами центра. Особенно ярко этот контраст характеров в различных ячейках власти стал мне известен в годы деканства, проректорства и ректорского руководства Тюменским индустриальным институтом (1964–1986 гг.), когда каждый день, как на лезвии ножа, приходилось балансировать, стараясь не перешагнуть грань, за которой следовала неминуемая опала со стороны партвластей или министерства, либо потеря уважения к самому себе, или невозможность сделать что-либо полезное для родного вуза. В те годы партийная власть была всесильна, и, лишившись ее поддержки, добиться чего-либо было невозможно. Подобно стенокардии, схватившей сердце, партийные органы с их железной дисциплиной цепко удерживали возле себя руководителей учреждений, возвышая выслужившихся и безжалостно обрекая на политическую смерть любого «выскочку» или несогласного.

В силу изложенных причин на протяжении около шести десятилетий (1930–1990 гг.) в Тюмени можно было, по крайней мере, трижды наблюдать откровенное охлаждение местных властей к судьбам технических вузов, созданных по их же воле. Все зависело как от уровня культуры, информированности, настроения и капризности партийной верхушки, так и от чисто конъюнктурных соображений. Энтузиазм и эйфория властей по случаю образования той или иной ячейки высшего технического образования могли быстро смениться равнодушием к своему первенцу, охлаждением к собственному начинанию.

Так, в начале тридцатых годов был закрыт автодорожный институт, а многие его преподаватели, надо полагать, немало досадившие партвластям своей независимой позицией, спустя несколько лет были репрессированы. В пятидесятых годах, когда заведующий УКП Уральского политехнического института Ф.И. Гурьев безуспешно пытался пробить идею существования в Тюмени собственного технического вуза, потребность в институте сочли в верхах преждевременной. И только открытие промышленно значимых нефтяных и газовых месторождений сдвинуло с мертвой точки процесс организации вуза нефтяного профиля. Однако и здесь, после нескольких лет любовного отношения к детищу обкома, после смены в 1973 году старого поколения партийных руководящих кадров новыми, снова наступил спад внимания. В обкоме быстро привыкли к конвейерной системе ежегодного пополнения инженерными кадрами. Вместо помощи и содействия начались бесконечные контрольные проверки различными комиссиями по самым малозначительным поводам. По отношению к руководству вуза с каждым годом все чаще слышались откровенная нервозность и раздражение, особенно по итогам хозяйственной деятельности института. Можно было бы и согласиться с придирками в части хозяйственного неумения ректората, если бы не одно немаловажное обстоятельство: во всей стране не было ни одного вуза, включая столичные, в которых подобные недостатки не имели бы место. Причина запустения вузов лежала много глубже, чем это видел на поверхности партийный надзор, – тотальное невнимание государства к высшей школе.

В условиях, когда благополучие вуза виделось в пробивных способностях ректора, большинство последних быстро «приедались» в отделах обкома, особенно в случаях, когда собственное мнение ректоров звучало неприлично часто. Как следствие неоправданного субъективизма, следовал черед замены ректоров в университете, медицинском и сельскохозяйственном институтах, а в 1986 году – ив индустриальном.

Пусть тс, кто сделает попытку узнать себя в отдельных, описанных ниже эпизодах, не держат зла на автора. В конце концов, они – эти отрывки событий, есть дела давно минувших дней, почти 20-летней давности. Главное – не в фактах и лицах. Важно, чтобы рецидивы деятельности КПСС больше не повторялись в России. А признаки их возвращения уже наблюдаются в наше время. Вспомните, хотя бы, недавний учредительный съезд движения «Единство» в Новгороде, на котором его новоявленный председатель бесцеремонно и грубо обрывал выступающих, читал нотации и грозил исключением из партии. Перефразируя одного из наших недавних премьер-министров, можно сказать: «Хотели как лучше, а получилось как всегда – КПСС».

Август 1964 года. Встреча первого ректора института А.Н. Косухина с секретарем обкома А.К. Протазановым. Александр Константинович поинтересовался, едут ли в Тюмень профессора?

– Да, один уже зачислен, а второй через час приезжает.Что предпринято институтом, чтобы город и сам институт произвел на профессора самое благоприятное впечатление?

– !??

– Берите мою машину и срочно поезжайте на вокзал, встретьте профессора у вагона, покажите тюменскую старину и... накормите его по-сибирски в ресторане «Заря». Я сам дам соответствующие указания.

Через четверть часа я – декан, по указанию ректора мчался в ЗИМе на вокзал, встретил гостя и собственноручно нес его чемодан.

Начало лета 1964 года, поздний вечер. С вокзала, сойдя с новосибирского поезда я отправился на ночевку в гостиницу «Заря». В Тюмени никто не знал о моем возвращении из очередной командировки, семья находилась еще на Урале, собственного жилья не было. Как водится, места в гостинице отсутствовали. Кое-как устроили меня на ночь в коридоре, на раскладушке. Утром, едва умывшись, небритый, поспешил в комнатушку А.Н.Косухина, которую он снимал в здании машиностроительного техникума.

– Кстати приехал! Ничего не рассказывай, нас вызывают в обком, изложишь итоги поездки ко мне и А.К.Протазанову в его кабинете. Не завтракал? Подкрепимся в обкомовском буфете.

Первый вопрос секретаря:

– Почему не побрит, только что с вокзала?

– Да нет, когда ночуешь в коридорах гостиницы, возможности бритья почти нулевые…

Далее произошло то, на что был способен только А.К.Протозанов. Он снял телефонную трубку, попросил соединить его с директором гостиницы. Начался разнос:

– Вы что, уже ни в чем не разбираетесь, не читаете газет, не знаете, чем живет город? Почему кандидата наук разместили в коридоре? Вы хотите, чтобы ученые отказались от работы в негостеприимной Тюмени?!

Надо ли говорить, как у меня потеплело на душе?..

Первые месяцы работы института. Деканат нефтегазопромыслового факультета располагается на третьем этаже главного корпуса. Утро не очень раннее, душно, открываю окно во двор института. Снизу доносится знакомый тембр голоса первого секретаря А.К. Протазанова:

– Какой еще проект? Вот вам мой проект! – Секретарь делает энергичные движения вдоль существующей стены учебного корпуса: 100 шагов и 80 – поперек.

– Ройте фундамент!

Оказывается, А.К. Протазанов собрал на площади строителей и дает им «ценные» указания о скорейшем возведении для института самого большого в городе спортивного зала. Хватаю трубку телефона, звоню ректору: «Первый» на площадке!» Вместе бежим вниз. Протазанов, не обращая внимания на нас, продолжает речь на высоких тонах, изредка бросая на А.Н. Косухина укоризненно-гневные взгляды: «Я тут, а где же вы – заказчики?».

– Слушай, – говорит ректор, – надо завтра прийти в институт пораньше, часов в восемь

На всякий случай я пришел минут на 15 пораньше, открыл окно, а внизу... «изящная словесность» «Первого». Строители ему опять чем-то не угодили.

Дважды в год – первого мая и седьмого ноября – институт, как и все другие организации города, обязан был демонстрировать свою сплоченность вокруг ЦК и преданность местным вождям путем дружного прохождения колоннами перед трибуной, заполненной высшими руководителями. Все бы ничего, да и сами праздники были радостными событиями в жизни студентов и преподавателей, особенно в минуты, когда колонны формировались возле института: непринужденный смех, улыбки, шутки. Никто не обращал почтительного внимания на руководство кафедр, факультетов и ректората. Праздник уходил из сердца, когда колонна приближалась к трибуне. С обочины улиц активисты горкома и райкомов кричали о дистанциях, о равнении по 12 человек в ряду, подгоняли людей и заставляли их бежать бегом: большие разрывы между колоннами не допускались. Молодежь такую команду воспринимала с восторгом, а вот что происходило в душе профессоров в годах – гадать не обязательно. На другой день по традиции в отделах обкома КПСС раздавались звонки руководителей предприятий, институтов и учреждений с единственным вопросом: «Ну, как мы прошли?» Все знали, что завы уже побывали у «Первого» и получили оценку своих подопечных. Благоприятное впечатление о демонстрации обеспечивало руководителям предприятий благосклонное отношение верхов на очередные полгода.

Однажды в разговоре с А.Н. Косухиным мне, беспартийному декану был сделан намек на этом «неприличном» пробеле моей биографии, особенно теперь, когда на плечах столь ответственная ноша. Я и сам чувствовал, что теряю много полезной для работы информации оставаясь вне общественной деятельности. В 1966 году началось необходимое оформление документов, собеседование и заседание парткома. Положительное решение было принято. Оставался горком, где происходило утверждение, а перед ним – встреча с комиссией ветеранов партии. Там мне, стоящему почти навытяжку перед убеленными сединой партийными аксакалами, был задан любопытный вопрос:

– Как вы относитесь к академику Капице?

В то время академик был в опале, и мой ответ с осуждением строптивого ученого подразумевался сам собою.

– Я с уважением отношусь к ученому с мировым именем, он – украшение отечественной науки.

Что тут началось! Обвинение в аполитичности, упреки в непонимании «текущего момента», наконец, предложение воздержаться от моего приема в партию. Обошлось, хотя и не сразу. Но с того дня стало ясно, что такое единомыслие в партии: говори не то, о чем думаешь, а то, что надо. Прием в партию не стал для меня светлым праздником...

Мало кто знает, что рождение индустриального института произошло благодаря поразительной недальновидности руководства Екатеринбурга (тогда Свердловска) и ректората Свердловского горного института, где с 1949 по 1956 год существовал нефтегазопромысловый факультет. Преподаватели факультета, в основном на время приехавшие из Московского нефтяного института, всеми правдами и неправдами стремились вернуться обратно в столицу и внушали руководству института бесперспективность факультета. Вспоминается, как при распределении нас – молодых инженеров-нефтяников – декан факультета, один из ведущих ученых, профессор-геолог, весьма сожалел, что часть выпускников едет на работу в Зауралье и Сибирь, где перспективы нефтяной промышленности почти нулевые... И такое говорилось после березовского фонтана газа 1953 года! Факультет закрыли. Можно с уверенностью утверждать, что если бы ему дали еще несколько лет жизни, ни о какой организации нефтяного вуза в Тюмени не было бы и речи: все кадровые проблемы нефтяников решались бы в последующем на базе мощного научного, учебного и культурного потенциала столицы Среднего Урала.

У меня часто спрашивают: почему институт был назван индустриальным? Когда-то, еще до войны, слово «индустрия» было весьма ходовым термином, и многие технические вузы именовались индустриальными. Как, кстати, Уральский политехнический или Азербайджанский нефти и газа. Позже этот термин, вероятно, из-за частого употребления, подвергся девальвации. В Минвузе РСФСР индустриальные институты обычно создавались во второстепенных промышленных центрах и чаще всего там, где организация института Министерством считалась преждевременной либо, уступая давлению обкомов, разрешения на институт давались скрепя сердце. Так было и в Тюмени.

В конце 1973 года Б.Е. Щербина был назначен руководителем Министерства строительства предприятий нефтегазовой промышленности и уехал в Москву. Незадолго до отъезда у меня в кабинете раздался звонок из приемной первого секретаря: «С вами будет говорить Борис Евдокимович».

– Виктор Ефимович, не могли бы вы сделать для меня одно одолжение и подобрать в библиотеке института техническую литературу по технологии строительства трубопроводов. Ведь я же, возможно, слышали, учился по другой профессии.

Надо ли говорить, с каким желанием мы с заведующей библиотекой Л.П. Крюковой собрали солидную стопу книг, тут же оформили акт на списание и доставили литературу в кабинет человеку, столь много доброго сделавшему для института. Он не стеснялся говорить, что чего-то не знает, и не считал зазорным поучиться у других, более осведомленных.

В институт из родного Министерства приезжает чиновник невысокого ранга для какой-то очередной проверки. Я его ориентировал на проректора А.М. Чемакина. В день отъезда проверяющего входит взволнованный проректор:

– Он просит рыбу...

– Какую еще рыбу?

– Дорогую, муксун там, спинку...

– Взятку, что ли?

– Вроде этого, а иначе – разгромный акт.

– Пошлите его ко всем чертям.

Проходит полчаса, в дверях снова проректор:

– Я его послал куда надо, но он просит хотя бы яиц, с сотню...

(Ноябрь 1976 года).

В марте 1977 года посетил министр нефтеперерабатывающей промышленности В.С. Федоров. Для ректора института главное в его визите состояло в том, чтобы найти пути, благодаря которым министр дал бы согласие на финансирование капитального строительства. Как поступить и найти подход к министру? Перебирая домашний архив, неожиданно наткнулся на газету «Советская Башкирия», привезенную с практики еще в мою студенческую пору. Там сообщалось о присуждении В.С.Федорову вместе с А.А. Трофимуком Сталинской премии за расширение добычи и увеличение переработки нефти в годы войны. В течение вялой беседы министр не проявлял особого интереса к институту и собеседнику до тех пор, пока перед ним не оказалась упомянутая газета сороковых годов.

– Откуда она у вас? – оживился высокий гость, – даже у меня ее нет.

– Она ваша, это мой подарок.

– Благодарю. Вы и представить себе не можете, насколько он мне дорог. Это же моя молодость! Я знаю, для чего сюда меня пригасили, выкладывайте свои просьбы.

В.С. Федоров тут же записал суммы необходимого финансирования на обратной стороне обложки подаренной ему книги «Нефть Тюмени», а институт целую пятилетку не имел проблем с деньгами на строительство общежитий.

Звонок из горкома КПСС. На проводе – второй секретарь, курирующий промышленность города.

– Виктор Ефимович, сложилась тревожная обстановка на железнодорожных путях станции Тюмень. Не можем разгрузить вагоны с сыпучим материалом: из-за оттепели все смерзлось в глыбу льда. Не могли бы ученые вашего вуза в кратчайший срок подготовить проект долбежного устройства?

– На днях, кстати, в газете «Социалистическая индустрия» я прочел заметку с фотографией подобного устройства, указан завод, готовый принять любой заказ. Не проще ли послать туда человека, который не только привезет чертежи, но и, возможно, готовый экземпляр механизма?

– Ну, знаете ли, у меня нет времени читать газеты!...

– Но «Социндустрия» – орган ЦК, и в первую очередь он предназначен для партийных работников вашего ранга.

Слышу грохот брошенной в сердцах телефонной трубки...

Студенческая столовая института по ул. Мельникайте могла быть введена значительно раньше, по крайней мере, года на два. В строительной стратегии любого заказчика существовали обязательные шаги, без выполнения которых любую стройку начать было невозможно: свободная и освобожденная от частных домов площадка, установка строителями вокруг нее изгороди, а затем рытье котлована под фундамент либо забивка свай. Если стоит забор, можно надеяться, что строители тебя не обманут и что-то из средств в текущем году освоят. Вся эта цепочка была, казалось, позади. Но вдруг, следуя повальной моде для областных центров тех лет, обкому вздумалось водрузить на Центральной площади памятник Ленину. Всякая стройка должна быть ограждена, а где взять забор? Ну, разумеется, на третьестепенной площадке столовой индустриального института! Памятник сооружался ударными темпами, а на строительстве столовой был потерян целый год.

Не верьте, если кто-то будет утверждать, что в дни приемных экзаменов и зачисления в институт партийные учреждения проявляли нейтралитет. Наоборот, ради зачисления собственных чад естественные человеческие качества – скромность, честность и невмешательство – откровенно терялись, правда на короткое время. Как только заканчивалась приемная кампания, показная принципиальность и традиционное комчванство неизменно возвращались к партчиновникам.

Как-то проректор по учебной работе доцент А.М. Чемакнн спросил меня, как же это ректору без нарушения правил и без обострения отношений с приемной комиссией удается удовлетворить просьбы обкома?

– Очень просто. По поводу тех, кто получил двойки или не проходил по конкурсу, я сокрушенно вздыхал и говорил просителям: «Конкурс, сложности, что я могу поделать?».

Конец 70-х годов. Весна – время ежегодно повторяющегося изнурительного комплектования строительных планов на очередной календарный год в Москве, в Министерстве промышленного строительства. Сидим с проректором по капитальному строительству у начальника одного из оперативных отделов, главное значение которого состоит в том, чтобы в максимальной мере отбиться от заказов: одна из необъяснимых особенностей «развитого» социализма – во всем мире, наоборот, гоняются за выгодными подрядами. Наша задача – попасть в строку плана.

– Ну, зачем институту столовая, да еще на тысячу мест? – нудно твердит начотдела.

– А вы пользуетесь буфетом здесь, в Министерстве?

– Разумеется!

– Почему же вы готовы лишить студента права на завтрак или обед между занятиями?

– Вот пусть он и ходит по буфетам.

– Но студентов у нас более 10 тысяч! Представьте себе такую очередь в буфете...

– Ну что ж, измените расписание, сделайте часовой перерыв между лекциями и отправляйте студентов в городские столовые по соседству.

– Институт работает в три смены.

– Тогда ищите другого подрядчика!

Дивишься примитивизму уровня политмассовой работы отделов райкома, горкома и обкома КПСС: погоня за массовыми мероприятиями («Выставьте в День молодежи 1000 человек! Ну и что ж из того, что идет сессия?»), бесконечными и бесполезными «активами», где бывают одни и те же люди. Даже в день рождения В.И. Ленина дают пригласительный билет с перфорированным и пронумерованным уголком («если не явишься – узнаем!»). Главное – это заполнить зал. Оскорбительно для присутствующих и для памяти того, кого чествуют.

(1980 г.)

Своеобразна история присуждения институту в 1979 году имени Ленинского комсомола. Никто на всех уровнях, начиная с ректора, не предпринимал в этом отношении какой-либо инициативы. А если бы она и была, то речь наверняка шла об имени одного из знаменитых сибиряков – ученых. В ЦК ВЛКСМ по очередному торжественному случаю решили дать имя комсомола нескольким периферийным вузам чохом – одним решением. Попал сюда и Тюменский индустриальный, естественно, «по многочисленным просьбам трудящейся молодежи». Не сочли необходимым хотя бы для приличия, исходя из требований элементарной этики, спросить согласие вуза или его комитета комсомола. Все мы о столь «высокой чести» узнали на другой день из газет и радио да телеграммы с поздравлением из... ЦК ВЛКСМ. Может быть, поэтому не мог всерьез воспринимать навязанное имя, а в официальных бумагах старался его не упоминать

(1980 г.)

Миттеран, став французским президентом, заменил всех ректоров государственных вузов на социалистов. Этим шагом он сразу решил не только волнующий общество политический вопрос, но и сделал эффектный жест в сторону студенческой молодежи, голосовавшей за него и обеспечившей ему победу на выборах.

(10 декабря 1981 г.).

Нередко вызывают в обком КПСС традиционно бестактно, не сообщая темы предстоящего разговора. Идешь и думаешь: «В чем опять провинился?» Впрочем, недоумение тотчас меняется на другой вопрос: «А может, и хорошо это, что не знаешь своей вины? Значит, совесть чиста. Только жулик вполне осведомлен о своих грехах». После нескольких подобных «приглашений», подбадривая себя, начинаешь думать, что ничего страшного не происходит, поскольку, как говорит русская пословица, «За одного битого двух небитых дают». Впрочем, мне больше по душе аналог французской поговорки: «Битый фарфор сохраняется дольше, чем целый».

(22 декабря 1981 г.).

В начале 80-х сын одного из партчиновников, студент института, в пьяном виде устроил с дружками дебош и на Центральной площади разбил витрину с портретами передовиков производства. Для любого другого студента это событие означало бы немедленный конец обучения в вузе. Но этот же – сын номенклатурного работника! Институт замер: что предпримет ректор? У меня не было ни малейших сомнений, дебошира надо отчислить, а иначе грош цена всей воспитательной работе и ее организаторам. Декану было дано поручение на разговор с провинившимся и подготовку проекта приказа. На беседу студент, уверенный в своей безнаказанности, явился навеселе. Разумеется, отчисление состоялось без малейшей задержки. Тут-то и показала себя партийная власть во всей своей изобретательной изощренности. Немедленно была создана комиссия «по проверке и оценке в индустриальном институте системы наказаний и поощрений». Один из руководителей, вне себя от гнева по адресу ослушника-ректора, возмущался поведением декана: «Почему он вызвал подвыпившего студента, а не подождал, когда тот примет нормальное состояние?!»

В начале 80-х сын одного из партчиновников, студент института в пьяном виде устроил дебош и на Центральной площади разбил витрину с портретами передовиков производства. Для любого другого студента это событие означало бы немедленный конец обучения в вузе. Но это же – сын номенклатурного работника! Институт заме: что предпримет ректор? У меня не было ни малейших сомнений, дебошира надо отчислить, а иначе грош цена всей воспитательной работе и ее организаторам. Декану было дано поручение на разговор с провинившимся и подготовку проекта приказа. На беседу студент, уверенный в своей безнаказанности, явился навеселе. Разумеется, отчисление состоялось без малейшей задержки. Тут-то и показала себя партийная власть в всей своей изобретательной изощренности. Немедленно была создана комиссия «по проверке и оценке в индустриальном институте системы наказаний и поощрений». Один из руководителей, вне себя от гнева по адресу ослушника-ректора возмущался поведением декана: «Почему он вызвал подвыпившего студента, а не подождал, когда он примет нормальное состояние?!»

В год моего пятидесятилетия кем-то со стороны была проявлена инициатива о присуждении ректору звания «Заслуженный деятель науки и техники РСФСР». В кабинете раздался телефонный звонок из обкома КПСС.

– Тут вот хлопочут о вас. А вы готовы носить это звание?

– ??? У меня подготовлено свыше пятидесяти кандидатов наук, опубликовано двадцать книг, не говоря уже о статьях.

– Этого не может быть!

– Что – «не может быть?»

– Не может быть, чтобы у ректора было столько кандидатов и книг!

Позже, когда присуждение состоялось, мне настоятельно рекомендовали обратиться к высшему руководству области с нижайшей благодарностью за проявленную заботу. Выходит, ни книги, ни кандидаты тут ни при чем, все зависело от расположения верхов...

(1982 г.)

Из Центрального райкома КПСС прислали контрольную карточку. Принуждают читать лекцию «Советский Союз – знаменосец мира» с приложением текста выступления, заранее размноженного на ксероксе. Дал согласие, но при условии, что буду говорить по теме мне близкой и знакомой, а не навязанной. Несколько месяцев меня не замечали...

(5 ноября 1983 г.)

Отказал горкому КПСС, не выделил студентов на установку мебели в новом здании дворце, только что возведенном строителями. «Наказание», инициированное первым секретарем (кстати, бывшим моим студентом), последовало немедленно: пригласительный билет на торжественное заседание с отметкой «в президиум» заменили на обычный – в зал со всеми (как будто этим можно унизить человека). А отказал вполне обоснованно: нельзя студентам показывать шикарное здание с бесконечными полированными дверями и стенками, так как сравнение институтской тесноты и обшарпанности с роскошью кабинетов, предназначенных для клерков и партчиновников, кроме скепсиса и усиления нигилизма в душу студента ничего не вносит. Один такой «показ» сводит на нет многолетнюю воспитательную работу.

(6 ноября 1983 г.).

Из взаимоотношений ректора и руководящих отделов областного комитета комсомола. Местная молодежная газета справедливо выступила с критикой о неудовлетворительном санитарном состоянии учебных корпусов и прилегающих территорий. Откуда редакции знать, что институт работает в три смены с восьми ноль-ноль и до двадцати двух тридцати; что коридоры и аудитории ежедневно топчут двадцать шесть тысяч ног; что подобной перегрузки не выдержит даже самая прочная металлическая оснастка туалетов, мебель, стены помещений, а уборщицы укомплектованы на треть, возим мы их на работу автобусом – иначе уволятся; что норма площадей на одну уборщицу не учитывает кратности смен работы института и т.п.

Начало рабочего дня. Раздается первый звонок. Ответственный работник обкома комсомола, уверенный, что тембр его голоса всем известен, а потому представляться –формальности излишние (хорошо еще, если прозвучит «доброе утро») посоветовал ректору обратить внимание на... недостаточную активность комитета комсомола. Пришлось сделать молодому деятелю соответствующее внушение и напомнить ему телефон комитета ВЛКСМ института.

(Январь 1984 г.).

Принимаю представительную делегацию ЦК ВЛКСМ. В составе ее несколько молодых докторов наук – москвичей, все – члены Центрального совета молодых ученых. Один из них, по-видимому из самых скороспелых, не знал, где родился Д.И. Менделеев и какое отношение он имеет к Западной Сибири...

Вспоминается, как министр высшего образования В.П. Елютин на одном из совещаний настоятельно предупреждал нас, ректоров, осмотрительно относиться к приему на работу докторов наук из руководящих комсомольских организаций: они не знают производства, не знакомы с тенденцией развития новейшей технологии, начетчики, отличаются пренебрежительным отношением к людям, особенно к молодежи, не способны научить студентов, безнадежно заражены вирусом загородных пирушек. Их путь по цепочке «секретарь комитета комсомола – кандидат наук – секретарь парткома – профессор» делает их оторванными от жизни.

(19 марта 1984 г.).

Как быстро трансформируется психология людей, едва закончивших институт и получивших диплом о высшем образовании! На 20-летие института были приглашены высокие гости, в том числе из бывших студентов. На торжественном заседании выяснилось, что некоторые из них (первый и второй секретари горкома КПСС) попросили в докладе и выступлениях не называть их воспитанниками, а только выпускниками (?).

Чиновничьи амбиции и элементарные человеческие чувства – вещи несовместимые. Однажды в Баку на юбилее института нефти и газа выступил один из азербайджанских министров. Вместе с полагающимися в подобных случаях высокими словами он счел для себя возможным посетовать на вуз, снизивший, по его мнению, качество обучения специалистов. Сидевший в президиуме секретарь ЦК республики Г.А. Алиев спросил его:

– А где вы получили диплом?

– В Азербайджанском институте нефти и газа им. Азизбекова!

– Почему же вы считаете, что вас учили неплохо, иначе бы вы не стали министром, а вот другие обучаются отвратительно?

Больше не было ни слов, ни окончания выступления. Оратора захлопали, и все потонуло в смехе зала.

(28 января 1984 г.).

Звонок из Министерства, у телефона – начальник отдела по капитальному строительству. Интересуется перспективами освоения средств до конца года, выполнением плана и вводом в эксплуатацию студенческой столовой.

– Двести тысяч освоить не удастся, ввод – под вопросом, строительная бригада снята по распоряжению обкома. От меня мало что зависит.

– Вы что, не знаете, как это делается? У вас нет загородной резиденции? Свозите туда строителей, и акт о приемке будет подписан. Вы же подводите руководство Министерства, срываете план, лишаете нас премии!

– А кто подумал о ректоре и его чести? Что скажут мне студенты, по-прежнему питающиеся всухомятку и знающие, что столовая «введена»?

– Это – ваши проблемы.

Признаюсь, тогда впервые пришла мысль об отставке.

(28 ноября 1985 г.)

Как-то мне поручили выступить на пленуме ОК КПСС. За день–два до назначенного заседания раздался звонок встревоженного партчиновника. Последовал недоуменный вопрос: почему текст речи до сих пор не представлен на просмотр – дело-то ответственное? Отказался последовать мудрому совету, но с тех пор приглашения на выступление и в президиум получать перестал. А вчера на отчетно-выборной конференции выступал рабочий-железнодорожник. Как рассказывали, текст его выступления был тщательно выверен во всех коридорах и этажах партийной власти. Если уж не доверяют рабочим, то что же обижаться мне, профессору?

(21 декабря 1985 г.).

Неоднократно от работников ОК КПСС получал ехидные замечания, в том числе – через третьих лиц, по части моих краеведческих публикаций в местных газетах. Занимаюсь, видите ли, не своим делом. Что это: недомыслие с их стороны, непонимание важности знания истории читателями, зависть или все вместе взятое? Разве эти публикации не часть воспитательной работы, которую ведет институт в молодежной среде?

(25 января 1986 г.).

Поделюсь с читателями некоторыми краткими зарисовками характеров отдельных людей, с которыми приходилось сталкиваться в повседневной работе на протяжении 70-х годов.

– Категория опасных собеседников: не признают чужого мнения не потому, что с ними не согласны, а потому что оно не свое.

– Поражаюсь, казалось бы, несовместимыми чертами характера одного знакомого мне чиновника: он пыжится от неуемно-высокого самомнения в присутствии людей ниже себя по должности, но проявляет полное отсутствие элементарного самолюбия вблизи начальства.

Одна из высших форм эгоизма: заставлять окружающих оценивать характеры и поступки других людей только со своей точки зрения. Если какой-то человек его недруг, или, наоборот, фаворит, то этот персонаж должен быть и твоим недругом или человеком, пользующимся твоим особым расположением.

Демонстрация невоспитанности: звонить тебе по телефону, не называя себя, и ждать, когда узнают голос звонящего. Кое-кто злоупотребляет этим приемчиком настолько, что он вызывает раздражение даже по отношению к хорошим людям.

– Один мудрый человек на заре моей производственной карьеры говорил мне, что к своей должности, пусть самой высокой, надо относиться как к удобному номеру в гостинице: закончилась командировка, и ты уезжаешь без сожаления о роскошных апартаментах. Строгое следование этому правилу позволяло избежать многих разочарований и ошибок в жизни, а главное – не давало засидеться на руководящем кресле, когда пришла пора уступить его более молодому и энергичному выдвиженцу. Всю жизнь с пониманием следовал этому совету.

Я часто и наивно дружбу должностных лиц ошибочно принимал за добрые человеческие отношения. Какое разочарование в людях наступало после того, когда должность, мною занимаемую, приходилось оставлять по тем или иным причинам. От «дружбы» не оставалось и следа.

– Молодые начинающие руководители, к несчастью, нередко страдают довольно распространенным нравственным недугом, считая, что не они существуют для учреждения, а оно для них. Разумеется, не для всех подобное характерно, все зависит от уровня ума, мудрости и самокритичности.

Низкопоклонство перед Западом идет в России уже три века, еще со времен Петра Первого. Страна все догоняет, догоняет иноземную технику, в очередной раз пытаясь решить свои проблемы за счет знаний и денег иностранцев. Неверие в собственные силы, в том числе инженерные, в творческий потенциал народа по-прежнему характеризует наших высоких руководителей всех рангов. Итог такого недоверия – либо дальнейшее отставание, либо перерождение руководящих кадров по принципу: «Народ недостоин своих вождей». В который раз убеждаешься в правоте знаменитого знатока истории В.О. Ключевского: «История никогда ничему не учит, она лишь наказывает за незнание ее уроков».

В мае 1986 года я добровольно оставил должность ректора после 13-летнего пребывания на этом хлопотном посту. За исключением текущих дел, в том числе и значительных (строительство двух пансионатов с почти двумястами квартир для сотрудников института, трех девятиэтажных общежитий для студентов, двух дополнительных учебных корпусов, столовой на 1000 мест и др.), главным своим достижением я считаю следующее. Вуз не только не отстал в интеллектуальном отношении от других нефтяных вузов страны, включая московский, но и кое в чем их превзошел. Если до моего ректорства в институте было всего 4 доктора наук, то к 1986-му году их стало 30.

Семидесятые годы запомнились началом небывало мощного использования в мире информационных систем. Еще в 1973 году мы не знали термина «персональный компьютер» (РС). Но к 1980-му году в институте работали классы РС, их обслуживали подготовленные в срочном порядке специалисты из среды преподавателей-компьютерщиков. Телевизионный учебный центр первым в стране среди вузов перешел на передачу цветного изображения, наметились учебно-технические приложения лазеров. Как нигде, удалось привлечь талантливых студентов к научной работе (премия и лауреатство Ленинского комсомола в 1979 г.) и мн. др.

Такой рывок стал возможен благодаря молодости ректора и его молодой команды. А когда ощущения молодости стали уходить и, наоборот, возникла небывалая ранее тревога за собственное здоровье, я ушел из ректората по собственному желанию и без сожаления, сколько бы ни пытались некоторые объяснить мой уход другими причинами.

Одновременно я счел необходимым постепенное сокращение собственной аспирантуры. Наука, как и искусство, – барышня весьма ревнивая и жестокая. Чтобы удержаться на высоте положения, быть лидером в научной школе, требуются громадные и ежедневные усилия, подтверждающие твое мастерство и лидерство. С возрастом такая необходимость и возможность самосовершенствования постепенно затухают, блекнут не только идеи, но и сама вероятность их возникновения в твоей голове. Блистать на своем поприще всю жизнь не удавалось еще никому, будь то футболист, ученый или премьер-министр. Вот почему время жизни научных школ, как и театров с выдающимися режиссерами, сравнительно невелико: 15–25 лет.