Окрик памяти. Книга вторая

Многие десятилетия наш край имеет прямое отношение к исследованиям проблем космоса. Еще во времена Ермака зародились легенды о посещении им татарского городка Ташаткана на Иртыше, где лежал небесный камень-метеорит. В знаменитой летописи Семена Ремезова это событие запечатлено специальным рисунком. Старшим поколениям сибиряков хорошо известно имя омского профессора минералогии П.Л. Драверта (1879–1945 гг.), неутомимого охотника за метеоритами. Он бывал в Тюмени, публиковал статьи о метеоритах, выпавших в разное время в Тюмени, Тобольске, Таре, Ишиме, в Туринске и Абатском.

В наше время следы не только природных, но и рукотворных пришельцев из космических далей стали встречаться все чаще и чаще. Так, в 1957–1961 гг. на станции Полярный Урал работал космодром по запуску ракет военного назначения, включая знаменитые немецкие Фау-2. Совсем недалеко от Тюмени под селом Благовещенское Туринского района Свердловской области в 1970 году приземлился искусственный спутник Земли, метеорологическая начинка которого хранится в краеведческом музее г. Туринска. Можно вспомнить немало и других «космических» эпизодов. О некоторых из них мы расскажем читателю.

ТАМ ЛИ УСТАНОВЛЕНА МЕМОРИАЛЬНАЯ ДОСКА?

Среди примечательных мест Заводоуковска, коими город не обижен, выделяется бревенчатый дом с двухскатной крышей по улице Ермака, 4. Ухоженное, с высоким крылечком деревянное здание на каменном основании расположено вблизи соснового бора в уютном и живописном месте за сибирской железнодорожной магистралью. Много лет оно считается мемориальным сооружением. Здесь в годы войны в классах санаторно-лесной школы находилась, как полагают, спецшкола номер один ВВС или, как еще называли ее, Первая Московская школа военно-воздушного флота, эвакуированная из столицы в первые военные месяцы 1941 года. Пассажиров воинского эшелона, а это были мальчики 15–18 лет в черных шинелях с голубыми петлицами, временно поселили в клубе леспромхоза. Столовую организовали в железнодорожном клубе, а для штаба определили леспромхозовскую контору. Спецшкола (годы ее работы в Заводоуковске 1941–1944) приютила целую роту юных курсантов, среди выпускников которых оказалось немало будущих выдающихся авиаторов. В их списке в первую очередь следует назвать космонавтов В.М. Комарова и Л.С. Демина, известны имена 17-ти профессоров и докторов наук, 11-ти лауреатов Госпремий, нескольких генералов.

Неслучайно на упомянутом здании в 1974 году была установлена мемориальная доска, свидетельствующая о принадлежности строения к судьбе космонавта В. Комарова, трагически погибшего в конце шестидесятых. Всяческой похвалы заслуживают жители и краеведы Заводоуковска, администрация города за сохранение памяти о выдающихся людях Сибири (илл. 293).

Между тем, еще много лет назад, когда в печати появились первые сообщения об установке мемориальной доски, некоторые старожители города, сохранившие в памяти события военных лет, не раз высказывали сомнения о принадлежности дома к школе военных летчиков. В 1981 году в Тюмени у меня состоялась встреча с летчиком-космонавтом Л.С. Деминым. Как сообщил космонавт, члены Заводоуковского землячества по спецшколе намеревались создать в Звездном городке музейную экспозицию в память о службе в Сибири. Когда я предложил гостю для музея некоторые материалы о Заводоуковске, в том числе некоторые фотографии санаторной школы, то космонавт не смог узнать в них место, где проходила его учеба. К сожалению, за давностью лет заочные воспоминания, вне места реально происходящих событий, ничего не дали утешительного. Мало добавила что-либо и последующая переписка с прославленным космонавтом. Ясно было одно: дом по улице Ермака не имеет отношения к школе летчиков. Но тогда где же она размещалась?

Кстати, выдержки из переписки с Л.С. Деминым будут, мне думается, интересны читателям. Он, вспоминая годы своей учебы в Заводоуковске, в ноябре 1989 года писал, в частности, следующие строки. «Военно-воздушные, военно-морские и артиллерийские спецшколы были созданы решением правительства в 1939 году. В начале войны московские спецшколы эвакуировались на восток страны. Наша Первая Московская спецшкола ВВС оказалась в Заводоуковске, а в Ишиме находилась артиллерийская. В те годы мы даже ездили друг к другу в гости, правда, редко. Программа спецшкол предполагала получение десятиклассного образования с легким, как у нас говорили, авиационным уклоном. Это означало, что наряду со школьной программой мы изучали основы авиационной науки (теорию полета, навигацию, уставы и т. п.). Большое внимание уделялось физкультуре. А вообще-то авиационной подготовки было маловато. Предполагалось прокатить каждого из нас хоть разок на самолете и дать возможность прыгнуть с парашютом, что, увы, не было реализовано. Мы носили очень красивую авиационную форму, а когда ввели погоны, то дали их и нам: узкие, курсантские. Мы очень гордились формой и своей спецшколой, по молодости лет считая себя готовыми летчиками... В нашей третьей роте было 210 человек: набор – это рота, а последняя состояла из взводов-классов. Жму руку, Л. Демин».

Слушатели школы, о численном составе которых писал Демин, в здании санаторной школы не разместились бы при любых условиях. Так где же размещалась спецшкола? Сохранилось ли ее здание спустя полвека? Ответы на эти нелегкие вопросы долгое время найти не удавалось, пока музей истории науки и техники Зауралья при Тюменском нефтегазовом университете не посетил уроженец Заводоуковска, житель Ленинграда-Петербурга с 1945 года Геннадий Алексеевич Лыткин.

Все военные годы он работал слесарем-сборщиком энергосиловой установки авиационного завода в Заводоуковске. Установка размещалась в бывшей шестиэтажной деревянной мельнице купцов Колмаковых. Семья Лыткиных проживала неподалеку от спецшколы за вокзалом, поэтому Геннадий Алексеевич хорошо помнит ее расположение. Он был знаком со многими курсантами, в том числе с будущим космонавтом Комаровым. Последний, на правах друга, часто ^ посещал дом Лыткиных. Как свидетельствует Г.А. Лыткин, спецшкола летчиков размещалась на территории современного интерната (с недавнего времени – лыжная база детско-юношеской спортшколы) почти рядом с домом на Ермака, 4 по переулку Ермака (не путать улицу и переулок одного и того же названия!). Там находились классы, спортивный зал и жилые помещения. Как говорил Лыткин, «в доме под номером четыре никто не учился, возле него курсанты только устраивали драки с сельскими ребятами». Причина для драк была более чем уважительна: почему в спецшколу не брали местных ребят, а приглашали из других мест, чаще всего из Москвы? Заводилой всех драк, кстати, постоянно становился Игорь Чкалов – сын известного летчика, не исключенный из спецшколы только благодаря своей принадлежности к известной фамилии. Другим «примечательным» местом столкновений считалась площадка возле здания старого клуба вблизи вокзала.

Добротное одноэтажное, выложенное из бревен здание школы-интерната (лыжной базы) хорошо сохранилось до нашего времени. Если вы идете по улице Ермака от железнодорожных путей, а затем сворачиваете вправо на Ермаковский переулок, то высокое деревянное крыльцо у входа в здание сразу же бросается вам в глаза. Над крылечком еще видны выложенные деревянными брусьями дата рождения дома (1937) и звезда с серпом и молотом. Кирпичный фундамент, окна необычной ширины и размеров, массивные перекрытия крыши, П-образная форма здания в плане – все это оставляет незабываемое впечатление фундаментальности сооружения. Добавьте сюда богатый зеленый наряд насаждений вокруг школы, могучий сосновый бор, начинающийся за изгородью, и картина замечательного места будет завершена полностью. Недоумение вызывает лишь отсутствие номера здания: все дома по переулку Ермака имеют редкую для улиц одностороннюю нумерацию... Как водится, внутри здание почти полностью перестроено, и о прежнем расположении помещений, скажем, физкультурного зала, столовой или жилых комнат курсантов, можно только догадываться.

Итак, в этом здании по переулку Ермака более полувека назад и размещалась школа ВВС, где обучались будущие космонавты и знаменитые летчики. Естественно, напрашивается вывод о необходимости перестановки мемориальной доски, посвященной космонавту В.М. Комарову. Представляется желательным несколько расширить содержание текста мемориальной доски с учетом сохранения памяти о всей школе военных летчиков, ее замечательных выпускниках.

Небезынтересно, что в Заводоуковске сохранился двухэтажный деревянный дом по улице Федеративной, 113 (угол Степной), в котором в годы войны проживала семья Лыткиных. Здесь, как уже говорилось, на втором этаже у сына Лыткина-старшего часто, на правах друга, бывал в гостях будущий космонавт В.М. Комаров.

«ДРУЖИЛИ ДВА ТОВАРИЩА...»

Краткая энциклопедическая справка гласит: Владимир Михайлович Комаров ( 1927–1967 гг.), летчик-космонавт СССР, полковник, дважды Герой Советского Союза (1964, 1967 гг.), полеты на космических кораблях «Восход» (окт. 1964 г.) и «Союз-1» (апр. 1967 г.). Трагически погиб при завершении испытательного полета. Ему исполнилось тогда всего лишь 40...

Судьба распорядилась так, что В.М. Комаров свои молодые годы провел в наших краях. Осенью 1941 года в составе Московской школы военных летчиков, эвакуированной на восток, курсант Комаров оказался в Заводоуковске. Здесь он провел все военное лихолетье, закончил обучение в спецшколе, стал кадровым летчиком.

О Комарове написано и опубликовано немало различных материалов и, кажется, о космонавте известно все или почти все. Причастные к геологии тюменцы-сибиряки, например, гордятся тем, что в честь космонавта назван один из минералов – комаровит, один из немногих, носящих личное имя. Тем не менее, малейшие малоизвестные дополнения к биографии замечательного человека, особенно если они касаются сибирского периода жизни, неизменно вызывают повышенный интерес. В моем архиве наброски таких дополнений появились сравнительно недавно. В один из холодных январских дней музей истории науки и техники Зауралья при Тюменском нефтегазовом университете посетил житель Санкт-Петербурга Г.А. Лыткин, пенсионер, 1925 года рождения. Свои детство и юность он провел в Заводоуковске, в год начала войны 16-летним мальчишкой поступил на работу на военный авиационный (планерный) завод, где директором был авторитетный авиаконструктор А.С. Москалев. Причастность к производству «бесшумной» летной техники и соседство с Московской авиационной спецшколой привело к знакомству двух молодых людей: Геннадия Лыткина и Владимира Комарова. Скоро они – почти одногодки, стали неразлучными друзьями.

В.Комаров в течение всех лет своей учебы часто бывал в доме Лыткиных, близко знал родителей Геннадия. Бывал здесь и другой курсант, сын летчика В.П. Чкалова (1904–1938 гг.) Игорь – главный забияка и организатор драк с местными парнями. Когда в 1944 году Комаров уезжал из Заводоуковска, закадычные друзья обменялись фотокарточками («На память другу Володе Комарову от...») и поклялись встретиться после войны в Москве. Было оговорено время и дата на каждый год и место встречи: Крымский мост, 23 февраля – день Красной Армии. А чтобы Геннадий, никогда не посещавший Москву, знал, как добраться к условленному мосту, Владимир оставил ему художественную открытку: «Стоять буду здесь у моста!». Открытка, увы, затерялась, а московское свидание по ряду причин так и не состоялось. Впрочем, судьба оказалась благосклонной к друзьям, и они все же повидались, но много позже и в другом месте.

Встреча состоялась в Ленинграде незадолго до гибели В.М. Комарова. Как рассказывал Геннадий Алексеевич, этому предшествовали многие события. А началось все с первых дней становления авиационного завода № 499, эвакуированного осенью 1941 года из Воронежа. Лыткину, несмотря на юные годы, директор поручил возрождение энергетического сердца будущего завода: мельницу бывшего купца и хозяина заимки Колмакова. Шестиэтажная бревенчатая мельница, построенная еще в конце прошлого столетия, исправно трудилась и в послереволюционные годы. Летом вода из пруда через турбину вращала жернова, а зимой и в засуху работала мощная паровая машина марки «Бр. Бромлей».

Все оборудование, смонтированное в начале века, исправно работало до 30-х годов, а затем его тщательно законсервировали, по словам Геннадия Алексеевича, настолько ответственно, что и котел, и трансмиссионный вал со шкивами, и «Бромлей» выглядели как новые. Сохранились все ограждающие приспособления по технике безопасности. Первоначально Лыткину, слесарю-сборщику, а затем – помощнику машиниста, предстояло в самые жесткие сроки запустить паровую машину и электрогенератор: без энергоцеха завод не мог работать. Для усиления надежности гидроузла установили центробежный насос и обширный резервуар для запасов воды. И если первый военный заводоуковский планер был выпущен всего лишь две недели спустя после разгрузки оборудования с железнодорожных вагонов, то в этом феноменальном результате была немалая заслуга и Г.А. Лыткина.

Мельница – грандиозное шестиэтажное сооружение, вызывавшее восхищение инженеров и в более позднее время, погибла в 1946 году. Деревянный сруб стоял над плотиной, а под ней шлюз для спуска воды. По небрежности (хозяйство-то ничейное) забыли спустить воду в ледоход, и мельница, простоявшая более шести десятилетий, рухнула. Сейчас от нее осталось несколько деревянных свай в русле реки. В 1947 году сохранившиеся бревна перевезли на завод «Тюменьсельмаш» – преемник планерного, и построили из них два цеха, ставшие своеобразным памятником бывшей мельнице.

Директор оценил трудоспособность молодого слесаря, запомнил его, помогал ему все трудные военные годы, а когда в 1945 году завод стали переводить в Ленинград, то предложил Лыткину, опытнейшему механику, переехать туда вместе с заводом. Неизбежные в подобных жизненных ситуациях сомнения были устранены решительным директором вполне по-москалевски: корова Лыткина, успевшего стать семейным человеком с традиционным для военных лет составом хозяйства, была помещена в отдельный грузовой вагон-теплушку. С запасом сена на дорогу и с учетом непредвиденных обстоятельств в большом городе. Так и стал Г.А. Лыткин ленинградцем.

По словам Лыткина, о Москалеве у всех, кто знал этого человека, сохранились самые добрые воспоминания. Он был честным, заботливым и очень внимательным руководителем, его не только уважали все сотрудники, но можно сказать больше – любили. В Заводоуковске Москалев сначала жил у вокзала в сосновой роще санаторного парка, и по нормам и неписаным правилам этики тех лет занимал один из деревянных особняков довоенной постройки, до сих пор сохранившимся, а затем переехал поближе к заводу. В Ленинграде Москалев, не ужившись с московскими и местными властями, недолго руководил заводом, разместившимся у Черной Речки. После объединения с прибывшим из эвакуации Казанским приборостроительным заводом А.С. Москалев ушел на преподавательскую работу. Он похоронен в Ленинграде на Серафимовском кладбище в Новой деревне.

Завод, получивший название «Техприбор», сменил выпуск продукции, стал закрытым поставщиком приборов для авиационной и космической техники. В 1966 году для приемки новой продукции из Москвы приехала представительная комиссия. Завод, заинтересованный в заказах, жил в ожидании высоких гостей, и когда многочисленная комиссия проследовала по цехам, Г.А. Лыткин оцепенел, увидев среди шагавших космонавта Комарова. К неудовольствию начальства и к восторгу остальных, оба, забыв об окружающих, бросились друг к другу в объятья: рядовой рабочий и прославленный космонавт... Так, наконец, обрела реальные черты их юношеская клятва. На заводе долго упрекали Лыткина за излишнюю скромность: столько лет «скрывал» от общественности свою многолетнюю дружбу!

Неслучайно, видимо, все без исключения выпускники спецшколы не однажды высказывали мысль, что «Заводоуковск не сможет забыть ни один «спец».

«ЧТОБЫ ПОМНИЛИ...»

О пребывании в Заводоуковске в 1941–1944 годах Первой Московской школы военных летчиков, или, как ее чаще называли, спецшколы Военно-Воздушного Флота, в разное время в областной периодической печати публиковалось немало сведений. Повышенное внимание к истории школы объясняется тем, что многие ее выпускники в последующие годы принимали участие во многих выдающихся событиях, прославивших не только школу, но и Россию.

Вместе с тем, несмотря на обилие публикаций, места расположения учебных помещений школы до сих пор вызывают споры, высказывались даже сомнения о правомерности нахождения упомянутой доски на здании, ранее не принадлежащем школе. В поисках истины мне пришлось потратить не один год времени, многократно посетить Заводоуковск, повстречаться с бывшими жителями города военных лет, в том числе вне Тюменской области. Большую, если не решающую помощь, оказал мне уже упоминавшийся петербуржец Г.А. Лыткин.

При посещении музея нефтегазового университета он обещал вспомнить подробности размещения здания школы и сообщить о них нам, тюменцам. Племянник Г.А. Лыткина, сотрудник музея А.Е. Лыткин, по моему заданию был командирован в Питер и привез от своего дяди сведения, коренным образом меняющие наши прежние представления о расположении школы.

Прежде всего, еще раз не подтвердилась какая-либо причастность здания по ул. Ермака к учебному процессу в школе. В свое время о том же самом достаточно уверенно сообщал мне в нашей переписке и космонавт Л.С. Демин. Таким образом, мемориальная доска на здании по ул. Ермака, 4 установлена ошибочно. Рядом расположенное крупноформатное сооружение по переулку Ермака, теперь – спортшкола, по словам Лыткина, использовалось кратковременно, не более 1,5–2-х недель, для размещения только самой первой немногочисленной группы курсантов. В дальнейшем учебный процесс проходил в трех деревянных бараках по улице Братской. Один из этих бараков, бывшая казарма, ныне утраченная, стоял почти рядом с памятником жертвам мятежа 1921 года (Братская, 2, на перекрестке с пер. Ермака). Из оставшихся двух бараков один сохранился полностью (номер дома – 10), здесь размещался медпункт и проживал обслуживающий персонал. От третьего здания к нашему времени остались только развалины да остатки кинобудки: в бараке находился клуб бывшего мехлеспункта. Вдоль бараков, выходящих торцами на Братскую улицу, размещался просторный стадион. Он и сейчас, окруженный стеной соснового бора, исправно служит школьникам (илл. 294).

Кроме того, занятия курсантов проходили в бывшем деревянном здании вечерней школы, недавно сгоревшем, по улице Федеративной. Жилыми помещениями для курсантов служили четыре барака по улице Вторая Лесная (теперь – Комарова). Два из них (под номерами 10 и 12) на пересечении с ул. Акмолинской сохранились. В бывшем железнодорожном клубе, что за рельсовыми путями, разместилась столовая спецшколы. Все здания до войны, исключая клуб путейцев, принадлежали местному леспромхозу.

При осмотре названных зданий мне удалось познакомиться со старейшим жителем Заводоуковска Иваном Артемьевичем Кузнецовым. С 1940 года он проживает в сохранившемся бараке по Братской, 10, где когда-то располагался медпункт спецшколы (илл. 295).

По его словам, все свое детство он провел в тесном контакте с курсантами спецшколы и хорошо помнит все помещения: учебные классы и жилье. Почти все, о чем независимо поведали нам И.А. Кузнецов и Г.А. Лыткин, совпало до мелочей. Можно считать, что расположение зданий спецшколы теперь досконально установлено. На каком из них следует вновь установить имеющуюся мемориальную доску, посвященную космонавту Комарову, должны решить местные власти. На мой взгляд, целесообразнее всего ее следует перевесить на соседнее, наиболее сохранившееся здание спортшколы по пер. Ермака, либо на оставшийся барак по Братской. Естественно, надо принять необходимые меры по спасению оставшегося наследства спецшколы.

МЕТЕОРИТ «ТЮМЕНЬ»

Ранней весной 1903 года учащийся Тюменского реального Александровского училища П.А. Россомахин, воспитанник основателя краеведческого музея И.Я. Словцова, и будущий авторитетнейший музейный деятель Тюмени, наблюдал вместе со своими товарищами по училищу падение метеорита. И не только наблюдал, но и нашел космического пришельца на окраине города в районе ипподрома. Угловатый по форме метеорит, как оказалось, относился к разряду железных, имел снаружи тонкую окалину черного цвета и весил около 750 граммов. Долгие годы необычная находка хранилась в родительском доме реалиста. В 1919 году ее принадлежность к метеоритному происхождению была подтверждена специалистами из горного института в Екатеринбурге. Тогда же П.А. Россомахин, ставший в г. Туринске основателем музея, поместил метеорит в одну из его экспозиций.

Вот тут-то и начались необыкновенные приключения небесного странника. Сначала он был украден, затем его благополучно отыскали, а в 1927 году с целью создания более надежных условий хранения метеорит переправили в музей Ирбита. По дороге он снова исчез, теперь уже навсегда. С тех пор метеорит никто ни разу не видел. В 1935 году известный сибирский собиратель метеоритов профессор П.Л. Драверт беседовал в Омске с П. Россомахиным, выяснил у него подробности падения небесного камня и опубликовал научное сообщение в журнале «Природа». С этой статьи метеорит получил свое имя – «Тюмень».

В центральной и местной периодической печати о метеорите время от времени появлялись краткие сообщения, суть которых сводилась к пересказу известных событий и описанию курьез – почти семидесяти лет раздобыть не удавалось. Ушли из жизни первооткрыватель метеорита Россомахин и сибирский энтузиаст Драверт, не увенчались успехом поиски известного уральского метеоролога И.А. Юдина. Казалось, череде неудач не будет конца, и поэтому, может быть, в последние годы разговоры о метеорите «Тюмень» почти заглохли.

Так продолжалось до 1987 года. Как-то в управление «Главтюменьгеология» пришел житель близлежащей деревни Кулаково (имя его, увы, не было зафиксировано) и показал найденный им угловатый тяжелый камень: не метеорит ли? Находка обнаружилась на огороде во время весенней перекопки земли вблизи поймы реки Туры. Камень, похожий на магнитный железняк, распилили на две половинки, отшлифовали поверхность одной из них, провели необходимые стандартные исследования. Можно предположить, что геологи, занятые более важными производственными заботами, делали обследование либо впопыхах, либо без особого рвения. После протравки кислотой шлифованной поверхности у железных метеоритов часто невооруженным глазом или под лупой наблюдаются так называемые видманштеттеновы полосы: верный признак принадлежности образца к метеоритам. Кулаковский камень ими не обладал...

Разочарованный хозяин «метеорита» взял с собой одну из половинок распиленного камня, оставив вторую в управлении, и передал ее в индустриальный институт на кафедру минералогии доценту Ю.П. Сорокину. Доверившись предыдущим исследованиям, Сорокин хранил находку как курьез, не более, а перед отъездом на постоянное жительство в Санкт-Петербург в 1994 году передал камень в музей истории науки и техники Зауралья при Тюменском нефтегазовом университете.

Сотрудники музея внимательно обследовали экспонат. Его вес составлял 274,45 грамма, а максимальный линейный размер достигал восьми сантиметров. Камень обладал явно выраженными магнитными свойствами: стрелка компаса резко отклонялась в сторону. На поверхности камня отчетливо наблюдались тонкая кора и капли плавления, брекчиевидная структура с крупными желваками желто-зеленого минерала оливина, что характерно для железокаменных метеоритов типа палласитов. Все перечисленное о находке – обязательные, но не вполне достаточные признаки метеоритной принадлежности. Складывалось впечатление, что предыдущее отрицательное заключение геологов полностью подтверждается, так как не было главного: рисунка видманштеттеновых полос.

Достаточно вялые обследования «метеорита» в последующее время продолжались около двух лет, пока совсем недавно мне не пришла в голову мысль о возможной попытке разглядеть неуловимые видманштеттеновы фигуры не с помощью карманной лупы, а через стереоскопический микроскоп при 14 и 40-кратном увеличении. И вот тут-то все встало на свои места: в окулярах прибора отчетливо проявились искомые полосы! Геометрически строгие ленты фигур, схожие с изображениями китайских иероглифов, были настолько рельефны и отчетливы, что появлялось желание покрыть их типографской краской и перенести отпечатки на бумагу (илл. 296). Судя по тонкой структуре полос, оказалось возможным косвенно оценить процентное содержание никеля в железосодержащей массе метеорита: более 13 процентов.

Увеличенное изображение поверхности позволило обнаружить и другие характерные особенности, присущие железокаменным метеоритам. Речь идет о так называемых хондрах – шарикообразных сгустках материала микроскопических размеров (илл. 297). Кроме того, исследуемый образец оказался богатым скоплениями кристаллов минерала гематита. Метеоритная принадлежность камня стала доказанной, все сомнения были отброшены.

Доставленный из окрестностей Тюмени метеорит, следуя традиции, можно было бы назвать по месту находки – «Кулаково». На этом можно было бы и завершить исследования на предварительном заявочном этапе, испытывая чувства удовлетворения от проделанной работы, с мыслью о том, что в наших краях (в кои-то веки!) кроме метеорита «Тюмень» найден еще один, не менее значительный. Однако дополнительные обстоятельства, выявленные недавно, заставляют пересмотреть эту удобную позицию.

Однажды музей посетил доцент Тюменского нефтегазового университета Э.М. Мухин и, включившись в разговор о метеоритах, рассказал нам следующие истории. Часто бывая в деревне Речкино, он узнал от местных жителей, что одна из них, долгожительница Мария Ивановна Речкина, в далеком детстве в самом начале минувшего века, когда ей исполнилось восемь лет, нашла на огороде необычный камешек. По ее словам, он, якобы, обладал «лечебной» силой, благодаря чему сохранился в семье до наших дней. Сама Речкина в столетнем возрасте недавно ушла из жизни. По словам тех, кто видел камень, он был темно-вишневого оттенка, что часто наблюдается у метеоритов, подвергшихся интенсивному нагреву при прохождении плотных слоев атмосферы. Самое интересное в этом сообщении то, что время находки камня точно совпадает со временем падения метеорита «Тюмень».

Кроме того, Мухин рассказал нам, как в конце 60-х годов, отдыхая летом вместе с супругой в деревне Онохино, они в поисках смородины по долине речки Цынга, притоке Пышмы, обнаружили необычный вывал леса. Зрелище оказалось настолько ошеломляющим, что и теперь, спустя более чем три десятка лет, оно не ушло из памяти. На одном из крутых поворотов речушки, что в 2,5–3 км от ее устья, пробираясь сквозь густой кустарник и заросли хмеля, Мухин на опушке пихтового леса обнаружил круглую яму диаметром около 15–20 метров. Заросли оказались настолько густыми, что ее даже вблизи можно было увидеть, только взобравшись на валежник. Воронка была заполнена водой, а по ее краям лежал радиально вываленный лес. Судя по отсутствию коры на высохших цвета серебра стволах, звенящих при ударе, гибель деревьев была очень давней. Некоторые из них лежали вверх корнем. Кратер имел явно ударный характер.

Заинтригованный сообщением, я обратился за помощью к геодезистам, которые помогли мне фотоснимками района Онохино с космического спутника. Фотографии были сделаны в октябре 1990 года с качеством изображения, а точнее, разрешения, позволяющего различать отдельно стоящие деревья. Тщательный осмотр деталей снимка позволил сразу же различить до 3–4 кратеров, лежащих в пойме речки на одной линии, в том числе один – с вываленным лесом. Когда все случаи находок в Речкино, Кулаково, Тюмени и Онохино оказались нанесенными на карту, то все они легли на одну линию. Для первых трех географических пунктов – на идеальную прямую, а для Онохино – в пределах эллипса рассеивания с величиной его длинной оси около 60 километров.

Выяснилась и другая закономерность. По мере удаления на юго-восток от Речкино размеры и вес находок непрерывно растут. Другими словами, размеры и вес осколков последних онохинских падений, обладающих, судя по размерам кратеров, наибольшей кинетической энергией, могут оказаться наиболее крупными. Становится очевидным и направление полета: с северо-запада на юго-восток. Зная диаметр кратера, нетрудно вычислить и массу метеорита. Она может достигать десятков килограммов. Разумеется, наличие онохинских метеоритов – это лишь предположение, заслуживающее пристального внимания. Если оно подтвердится, новые находки не только украсят витрины местных музеев и привлекут внимание всех, кто интересуется наукой, но и станут неопровержимым доказательством причастности их к одному и тому же падению метеорита «Тюмень» в 1903 году. Почти вековая загадка неуловимого метеорита будет, наконец, разрешена.

А пока один из осколков знаменитого метеорита можно увидеть в витрине музея истории науки и техники при нефтегазовом университете.

«ЛУНА-24» В НИЖНЕВАРТОВСКЕ

На исходе лета 1976 года в 120 километрах к югу от города Нижневартовска, знаменитого своим озером и нефтяным месторождением Самотлор, в бассейне реки Оби завершился один из наиболее удачных космических экспериментов с автоматической межпланетной станцией (АМС) «Луна-24». Поздним вечером 22 августа спускаемый аппарат ворвался в атмосферу Земли. К рассвету следующего дня он был обнаружен поисковой группой на песчаном острове среди болот, зарослей мха, берез и остроконечных елей. За одну из них зацепился парашют, яркая окраска которого была видна издалека. Бесценная посылка с лунной буровой – итог автоматического бурения поверхности Селены – оказалась в руках исследователей.

Автоматическое устройство, управляемое с Земли, пробурило на Луне скважину глубиной почти три метра. Такое достижение стало возможным благодаря удачному выбору конструкции буровой установки.

В разведочном бурении всегда остро стояла и стоит проблема извлечения из скважины в достаточном количестве образцов горной породы – керна. Существует даже понятие качества бурения, одним из критериев которого служит линейный вынос керна. Если этот вынос становится проблемой в обычных земных условиях, когда процесс бурения находится под непрерывным контролем оператора, то можно себе представить трудность получения керна при работе автомата за десятки тысяч километров на спутнике Земли.

Конструкторы знали, что взять керн на поверхности Луны можно будет только единственным рейсом бурового устройства, и никакие «перебурки», то есть повторные эксперименты, невозможны. Отсюда, надежность грунтоноса должна быть абсолютной. Прямо скажем, такую задачу геологи не решаются ставить буровикам даже в земных условиях. К счастью, трудности были преодолены, успех превзошел все ожидания. Создание автоматического устройства для отбора проб лунного реголита бурением стало одним из высших достижений космонавтики 70-х гг.

С инженерной точки зрения наибольший интерес вызывает конструкция грунтоноса и устройств, с ним связанных.

Сохранность керна и природной последовательности залегания слоев лунного грунта обеспечивалась в грунтоносе гибкими продольными лентами и эластичной оболочкой внутри трубы.

Столбик керна длиной более двух метров помещался в короткую капсулу аппарата, возвращаемого на Землю. Остроумное решение конструкторов: поместить двухметровый столбик горной породы в капсуле длиной не более полуметра – «изюминка» установки, поражающая неожиданностью инженерного исполнения (илл. 298).

Буровой станок имел механизм подачи – систему тросов; механизм автоматического перехода на ударный режим бурения в зависимости от буримости горной породы; устройство для управления бурением с автономной программой, предусматривающей, кроме всего прочего, предупреждение аварийного режима (илл. 299).

Скважина на Луне была наклонной: ось скважины отклонялась на некоторый угол от вертикали, хотя особой необходимости в наклонном бурении не было. Компоновка узлов межпланетной станции была такова, что конструкторы оказались вынужденными остановиться на несколько необычном – наклонном – положении бурового станка. Наклонное положение бурового инструмента снижало глубину проникновения в грунт Луны по вертикали. Однако с таким недостатком конструкции пришлось смириться.

Столбик керна по протяженности почти полностью соответствовал длине грунтоноса. Вследствие разницы в поперечных размерах внутренних отверстий буровой коронки и грунтоноса при заполнении последнего реголитом происходило равномерное расширение сыпучего керна. Отдельные его мелкодисперсные фрагменты просыпались из верхней части грунтоноса в нижнюю – явление весьма нежелательное для оценки распределения слоев лунного реголита.

Отмеченные недоработки второстепенного характера не изменили в целом очень высокую оценку работы бурового устройства «Луна-24». Буровая установка межпланетной станции заслуженно считается не только качественно новым этапом разработки автоматических устройств для исследования природных космических тел, но и служит прообразом автомата, пригодного для применения в геологических исследованиях земных недр, особенно в труднодоступных местах.

ПАМЯТИ КОСМОНАВТА

Печальная весть пришла из Москвы: в середине декабря 1998 года после тяжелой продолжительной болезни на 73-м году жизни скончался и похоронен в Звездном городке летчик-космонавт, Герой Советского Союза, инженер-полковник, кандидат технических наук Лев Степанович Демин (1926–1998 гг.). Меня связывала с ним многолетняя дружба, а после нашей первой встречи в Тюмени в феврале 1981 года мы обменивались письмами, пусть и нерегулярно, на протяжении почти полутора десятилетий. Это дает мне право поделиться с читателями своими воспоминаниями об этом незаурядном человеке. Но главное, пожалуй, что заставило меня взяться за перо, это принадлежность судьбы Льва Степановича в его молодые годы к нашему краю.

Будущий космонавт родился в Москве, там же учился в школе, токарем на заводе буровых машин рано начал свою трудовую деятельность. В 15-летнем возрасте становится курсантом Московской спецшколы Военно-Воздушных Сил. В начальные месяцы Великой Отечественной войны (сентябрь 1941 г.) первая рота школы, в состав которой были зачислены Л.С. Демин и В.М. Комаров – еще один будущий космонавт, эвакуировалась в г. Заводоуковск, входивший тогда в состав Омской области.

Возвращение спецшколы в Москву состоялось три года спустя, в 1944 году. С 1945 года – служба в Советской Армии. В 1949 году Л.С. Демин поступает в Военно-воздушную инженерную академию им. Н.Е. Жуковского. После ее окончания в 1956 году работал в одном из НИИ ВВС старшим научным сотрудником.

В январе 1963 года инженер-подполковник Л.С. Демин зачисляется в отряд космонавтов, следует защита кандидатской диссертации. В июле 1974 года он – дублер космического экипажа корабля «Союз-14», а в следующем месяце (26–28 августа) вместе с Г.В. Сарафановым совершил орбитальный двухсуточный полет в качестве бортинженера космического корабля «Союз-15». Впервые в мире в течение полета бортинженер осуществил сближение «Союза-15» в различных режимах со станцией «Салют-2», а также ночной спуск корабля на Землю. В отличие от предыдущих полетов, когда на орбиту посылались относительно молодые летчики, участие в экспериментах 48-летнего Л.С. Демина считалось тогда весомым достижением космической медицины.

После завершения полета космонавт работал в Звездном городке, а в августе 1983 года был отчислен из отряда по возрасту. Позже полковник запаса Л.С. Демин до середины 90-х годов трудился научным сотрудником предприятия «Южморгеология». Почетный гражданин городов Калуги, Гагарина, Тамбова, Целинограда, Джезказгана. Имел российские и зарубежные ордена и медали.

В феврале 1981 года по приглашению Тюменского ОК ВЛКСМ Л.С. Демин посетил Тюмень. Он побывал на многих предприятиях города, а 14 февраля, незадолго до отъезда, посетил индустриальный институт (илл. 300). Мне, в те годы ректору института, довелось провести с прославленным героем космоса интересную и содержательную беседу в течение нескольких часов. Как выяснилось, посещение института было запланировано Л.С. Деминым еще в Москве.

Все началось с того, что несколькими годами раньше у меня в Москве в издательстве «Недра» после многомесячных проволочек и тяжб с цензурой вышла из печати книга с необычным названием: «Бурение скважин вне Земли». Экземпляр книги я подарил министру геологии и охраны недр СССР Е.А. Козловскому, моему давнему коллеге-сибиряку, написавшему предисловие к этой монографии. Во время беседы в кабинете министра он высказал сожаление о том, что я не удосужился заранее известить его о своих планах работы над книгой. По его мнению, можно было объединить усилия, поскольку Е.А. Козловский располагал дополнительными материалами, и книга могла бы получиться более информативной. Он же предложил свое посредничество в том, чтобы передать экземпляр книги в музей Звездного городка, что и было незамедлительно сделано. О книге и ее авторе стало известно Л.С. Демину.

Кроме того, в феврале–марте 1980 года на международной выставке «Телекинотехника-80» в Сокольниках индустриальный институт представил экспонат «Малая замкнутая система учебного телевидения МЗСУТ2». Ею всерьез заинтересовался Центр подготовки космонавтов им. Ю.А. Гагарина (илл. 301).

В институт за подписями известных космонавтов и руководителей Центра (в\ч 26266-И) А.А. Леонова, Г.Т. Берегового, Ю.И. Сокольского, Г.И. Воробьева и др. стали поступать телеграммы, письма и запросы с предложением о заключении договора на испытания и постройку такого же телевизионного класса для Звездного городка (илл. 302). Л.С. Демину было поручена оценочная миссия в части выяснения технических возможностей исполнителя – индустриального института. Так что поводов для посещения вуза у Л.С. Демина было более чем достаточно.

Космонавт осмотрел учебный телевизионный центр и стереоскопическую лабораторию. Последняя настолько понравилась гостю, что он занес ее параметрические тонкости в записную книжку и обещал рассмотреть с коллегами Звездного городка возможность использования стереоизображений в космических целях и заключения договора. В частности, в длительных полетах, например, важно было бы иметь на корабле стереоизображения близких космонавтам людей из семейного круга. Я подарил космонавту свою книгу «Стереоскопия в обучении».

Л.С. Демин побывал на студенческих занятиях, встретился с комсомольским и профсоюзным активом. Приятно удивили гостя студенты:

– До чего же интересные и умные вопросы задают будущие инженеры!

Умные вопросы обычно возникают у слушателей под влиянием опытного лектора. Космонавт сообщил студентам о событиях, не освещенных в официальной печати. Так, на первых двух космических кораблях (Гагарин, Титов) имелся своеобразный «логический замок»: несколько кнопок, правильная последовательность включения которых обеспечивала прохождение команды на спуск. По мнению медиков, замок был необходим на случай неадекватного поведения космонавта на орбите. Это недоверие возмущало космонавтов, и вскоре замок изъяли с пультов управления кораблей. На вопрос одной студентки о сегодняшней работе гость ответил, что исполняет административную работу, «а это много сложней, чем подготовка и полет в космос». Интересной была оценка мощности ракеты в 20 миллионов лошадиных сил: когда он рыбачил в 50 километрах от Байконура, грохот двигателей взлетающей махины воспринимался, как землетрясение. Запоминающийся факт: в Калуге к Демину с просьбой о зачислении в отряд космонавтов обращался внук К.Э. Циолковского – основоположника космонавтики. По окончании встречи гость оставил запись в книге почетных посетителей: «Большому кораблю – большое плавание. Без 8,5 тысячи специалистов, которых институт дал главной энергетической базе страны, нефти не было бы. Вы делаете огромное дело. Л. Демин, 14.2.81».

На мой вопрос – не устал ли гость от визита в институт, Демин ответил весьма необычно: «Что вы! Вот когда приходится выступать на заводах до 11 раз в день, тогда работа на орбите кажется отдыхом».

Из беседы со Львом Степановичем мне задолго до официальных сообщений стало известно, что наши конструкторы так же, как и американские, интенсивно работают над крылатым кораблем, подобном «Шаттлу». Тогда же узнал о скором полете монгольского, а затем французского космонавтов, удивился большим, 50 процентов (!), отсевом курсантов в отряде космонавтов. Гость засыпал меня вопросами о Заводоуковске: каким стал город, сохранилось ли что-нибудь от зданий спецшколы, нет ли книг о городе, фотографий? Уже позже, при переписке, удалось в какой-то мере удовлетворить его любопытство. Оказалось, что Демин интенсивно и давно собирает книги и статьи о нашем крае, поэтому он был очень тронут моей посылкой с книгами о Тюмени, Ялуторовске и Тобольске.

В одном из писем он сообщал: «Спасибо за информацию, особенно за фотографии. Дело в том, что «спецшкольники» – выпускники из Заводоуковска разных лет, периодически собираются вместе. Так, намечено собрание всех выпускников осенью 1990 года. Создан оргкомитет, а моему товарищу по спецшколе Володе Соловьеву, поступившему в нее в Заводоуковске, поручено собирать фотографии и другую информацию об этом городе. Присланные Вами фотографии для нас уникальны, так как подобные изображения у нас вообще отсутствуют».

Яркие юношеские впечатления от пребывания в нашем крае остались у Л.С. Демина на долгие годы: «За всю свою последующую жизнь я не видел такого сплоченного, единодушного и твердого коллектива, как спецшкола в Заводоуковске. Такой ее воспринимают и все мои товарищи по учебе. Мне кажется, что суровая природа Сибири оказала на наше мировоззрение очень большое влияние, так как трудности сплачивают людей, а их у нас в Заводоуковске было более чем достаточно». Ностальгия о молодости, нередкое напоминание о трудностях жизни в письмах свидетельствуют о непростой судьбе космонавта. Меня постоянно не отпускает вопрос, который я так и не решился задать моему другу: как могло случиться, что с момента зачисления Демина в отряд космонавтов в 1963 году он, военный специалист с ученой степенью, смог вырасти за 20 лет пребывания в отряде со звания подполковника, каким он был еще до отряда, только до полковника запаса?

Однажды он мне написал, что члены Заводоуковского землячества по спецшколе намеревались создать в Звездном городке музейную экспозицию в память о службе в Сибири. Как мне удалось понять из осторожного намека моего корреспондента, в Центре подготовки космонавтов были и другие бывшие курсанты спецшколы, которым, увы, не довелось по разным причинам побывать в космосе. В частности, он называл уже упомянутого В. Соловьева (не путать с двумя космонавтами со схожими инициалами В.А. и А.Я. Соловьевыми, 1946 и 1948 годов рождения). Владимир Соловьев родился в Ялуторовске, затем перед войной переехал с матерью в Заводоуковск, где он и стал, один из немногих местных ребят, курсантом спецшколы. По словам Л.С. Демина, Соловьев имел родственников в Тюмени.

Замечательных людей нашего края надо помнить, а память требует решительного поступка. Не пора ли администрации Заводоуковска поместить рядом с мемориальной доской с именем космонавта В.М. Комарова, что по улице Ермака, аналогичный памятный знак, посвященный еще одному воспитаннику спецшколы, космонавту, кандидату технических наук Л.С. Демину?

БОГАНДИНСКАЯ БАЗА РАКЕТ СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ

В поисках загадочного метеорита «Тюмень», упавшего на окраине города в 1903 году, многократно терявшегося и, наконец, счастливо найденного, в начале девяностых годов мною была предпринята попытка обнаружить следы падения осколков метеорита в виде кратеров по линии траектории движения материнской глыбы космического странника. Предполагалось, что упавший в Тюмени метеорит представляет собой лишь один из нескольких фрагментов, далеко не самый крупный, рассыпавшегося в полете более массивного тела. Из опыта падения других метеоритов такое предположение считалось вполне обычным, и его подтверждение могло бы дать дополнительные импульсы поиска.

Планы намечены, но как их реализовать? Сколько же понадобится времени, чтобы обойти пешком окрестные тюменские леса? Тут-то и пришла мне в голову мысль об использовании космических снимков района предполагаемого падения: треугольник местности вблизи Богандинки, ограниченный селениями и деревнями Онохино–Княжево–Леваши–Онохино. Уверенность в благоприятном исходе поисков подогревалась сообщениями старых жителей Онохино о пролете над деревней болида в начале века, по времени совпадающем с падением метеорита «Тюмень».

С каким трудом удалось раздобыть снимки из космоса может представить себе только тот, кто испытал на себе тотальную секретность всего, чем располагало государство до недавнего времени. Так или иначе, но снимки лежат передо мною (илл. 303) и... что же я вижу? Недалеко от Онохино на юг от села значительная часть лесистой местности испещрена правильными светлыми линиями-сеткой. Может, это просеки в лесу? Но почему сетка столь частая, какая у хозяев леса никогда не встречается? И что это за таинственная тупиковая дорога, идущая к этим «просекам» от Княжево?

При таком обилии вопросов усидеть на месте невозможно, и мой «жигуленок» мчит меня к источнику необъяснимых загадок. Позади Червишево, Онохино, Княжево, резкий поворот направо по заросшей травой «бетонке», с десяток километров малокомфортной со стуками колес езды, и вот тот самый тупик, обнаруженный из космоса фотообъективами спутника. Шлагбаум, проверка документов, вызов высокого военного начальства, благосклонное отношение к представителю высшей технической школы, пересадка в «газик», и мы продолжаем путь по «бетонке» в сторону речки Цынги. Через несколько километров загадочное переплетение светлых полос на космическом снимке предстает перед нами в своем реальном облике.

...Ранним утром 27 июня 1967 года жители окрестных деревень проснулись от необычного грохота и рева. Уже рассвело, небо на короткое время озарилось яркой вспышкой света. На другой день телевизионная программа «Время» и столичные газеты сообщили об удачном запуске баллистической ракеты, приводнившейся в заданной акватории Тихого океана, вблизи Камчатки, на расстоянии от места запуска более десяти тысяч километров. Все встало на свои места: несмотря на высочайшую секретность, население окрестных деревень, как и военные в США через спутники слежения, убедились, что под Тюменью родилась база межконтинентальных ракет стратегического назначения. Начались пуски учебных ракет, всего их было четыре, с благословения самого Главнокомандующего ракетными войсками маршала Н.И. Крылова, посетившего Богандинку.

Начало строительства базы относится к 1961 году, когда в Тюмени организовалась ракетная дивизия. Плацдармом строительства стал поселок Богандинский. Здесь разместились полки строителей, сюда проложили железнодорожный тупик, создали складское хозяйство, кирпичный завод и жилье для офицеров и солдат. Ракеты предполагалось доставлять к месту заправки и старта мощными грузовиками.

Спустя два года основные сооружения базы находились в состоянии, когда уже можно было заступить на боевое дежурство. Несколько ракет, находившихся на четырех стартовых наземных площадках и оснащенных ядерными боеголовками, можно было подготовить к реальному, а не учебному запуску. Так и хотелось написать: «в считанные минуты». Увы! Жидкостные ракеты того времени требовали времени на заправку топливом почти два часа. Как говорили ветераны базы, «к этому времени война могла уже закончиться». Можно добавить: и благополучие города Тюмени тоже.

...Итак, мы на одной из площадок по запуску ракет (илл. 304). Кругом сосновый лес. Между деревьями проложены асфальтированные дороги, необычайно развитая сеть которых была принята мною на космических снимках за просеки в лесу. Одна из дорог привела нас к стартовым площадкам, похожим на бетонные основания металлических столбов линий высоковольтных электропередач. Огромные с массивными дверями железобетонные пакгаузы для хранения двухступенчатых ракет, на земляных крышах которых для маскировки растут взрослые сосны, поражают воображение. К мощным дверям и внутри пакгаузов проложены рельсы (илл. 305). Неподалеку установлен наблюдательный бетонный бункер-капонир, рядом с ним – геодезический пункт для точного отсчета координат места запуска: чтобы точно попасть в цель, надо не менее точно знать свои координаты. Повсюду видны уходящие в глубь земли вентиляционные отверстия с воздушными фильтрами на случай радиационного заражения воздуха.

Командные пункты, энергетический комплекс и службы заправки были целиком подземные. В один из таких подземных казематов с высоченными потолками мы долго и наощупь спускаемся по крутой металлической лестнице. Говорят, в подземный каземат входили в белоснежных халатах и колпаках, в тапочках на медной подошве: не дай Бог появиться случайной искре. При соседстве жидкого кислорода все испепелилось бы в считанные секунды. На стенах сохранились и свободно читаются таблички, предупреждающие персонал о токсичности ракетного топлива и возможной опасности: «Помни! При срабатывании предохранительных клапанов нахождение возле них категорически запрещается»; «Товарищи! К эксплуатации систем допускаются только лица, изучившие технику безопасности и правила пользования изолирующим противогазом». И в духе тех лет: «Товарищи воины! Родина доверила вам грозную боевую технику. Знать в совершенстве и беречь ее – ваш долг!»

Ракетная база существовала до 1976 года. По соглашениям о сокращении стратегических вооружений ОСВ-1 стартовые площадки и наземные сооружения взорвали тюменские специалисты из ТВВИКУ. Многие вспомогательные здания сохранились до сих пор. Это – на фоне груд металлолома и искореженных бетонных плит запущенные казарма, офицерская гостиница, столовая, клуб, дизельная электростанция, гаражи, ангары... Стоишь возле всего этого былого и невостребованного великолепия и с горечью думаешь о впустую затраченных средствах в годы, когда рядом в нескольких верстах рушились телятники, не было дорог, и крестьяне бедствовали. Да и сейчас на остатках базы можно было бы неплохо заработать, если организовать здесь туристический центр. Знаю по себе: посетителей, особенно зарубежных, хватило бы надолго. С другой стороны, жидкостные ракеты стали морально и технически устаревшими уже к началу первых пусков, так что их ликвидация не была ущербной.

...Мы загружаем багажник машины массивным воздухофильтром с порошком зеленого адсорбента, некоторые детали заправочных устройств с сохранившимися фабричной маркировкой и датами выпуска – будущие экспонаты музея истории техники – и возвращаемся обратно к шлагбауму. В городке, как нам рассказали, в память о базе установлена желобообразная деталь корпуса отработавшей ракеты: необычный для наших краев памятный знак. В музее нефтегазового университета несколько лет работает соответствующая экспозиция, рассказывающая о бывшем опасном соседстве ядерной базы с областным центром. Она пользуется неизменным вниманием посетителей.

Косвенным итогом работы ракетной базы, оказавшим заметное влияние на судьбу выпускников Тюменского индустриального института и профиль военной кафедры, стала организация при ней специальности по снабжению воинских частей жидким топливом.