Окровавленные руки

Двадцать девятая

Айвори

Я сходила с ума.

Буквально.

Я чувствовала, как мое здравомыслие медленно ускользает, чем дольше я провела в этом доме. Чем больше дней я провела взаперти, как заключенная.

Я ненавидела чувствовать, что мир не был безопасным местом, и задаваться вопросом, буду ли я когда-нибудь смотреть на него по-прежнему. Как я могла? Когда я собиралась выйти замуж за босса мафии из Чикаго.

Черт, это все еще звучало безумно.

Я покачала головой, выходя из транса, когда мое обручальное кольцо звякнуло о миску, которую я вытащила из шкафа. Я сняла его с пальца и поставила на нижнюю полку шкафа на хранение, пока буду готовить.

Ношение украшений было одной из тех вещей, которые я не могла не заметить, даже несмотря на то, что во многих отношениях восставала против своего кулинарного образования. Потому что это было антисанитарно и заставляло меня чувствовать себя отвратительно.

У Маттео было больное шестое чувство, когда я снял это кольцо.

Если бы я не думала, что это вызовет у меня паранойю, я бы заподозрил, что он установил датчик.

Но это было безумием, верно?

И действительно, он шагнул на кухню и выхватил из шкафа мое кольцо, чтобы надеть его обратно на мой палец. Он смотрел на меня сверху вниз глазами, полными ярости от того, что мы собирались снова завести этот чертов разговор.

Да, ну, меня это тоже достало, придурок.

Я сорвала его с пальца и сунул обратно в шкаф.

— Он натыкается на все подряд, — возразила я. — Не говоря уже о том, что это отвратительно. Ты знаешь, какие микробы попадают на такие кольца? Нет этого не произойдет.

Глаза Маттео сузились, изучая мое лицо. — Ты сегодня взбешена. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я прищурилась, осмеливаясь его прокомментировать. Последние пару дней меня одолевали внезапные приступы тошноты в самые неожиданные моменты. Ничего серьезного, и моменты проходили почти так же быстро, как и появлялись, но я видел, как помешанный на контроле Маттео восстает против мысли, что со мной что-то не так.

— Я же говорила тебе, я в порядке. Мне просто нужен свежий воздух. Мне нужно бежать, но ты не позволишь мне покинуть эту чертову собственность!

— Господи, Айвори. Участок огромен, а ты ведешь себя так, будто не можешь оттуда выбежать.

— Это не то же самое, — захныкала я. — Пожалуйста, Тео.

— Пока нет, — вздохнул он. — Я не слышал ни хрена об Адриане уже больше недели. Я этому не доверяю.

— Отлично, — простонала я, поворачиваясь к стойке, чтобы смешать. Если я не могла тренироваться, может быть, пирожные с темным шоколадом могли бы это исправить.

— Если ты хочешь потренироваться, я могу помочь с этим, — усмехнулся он, шагнув мне на спину и пробежав губами за моим ухом.

— О, как удобно, — засмеялась я. — Я не думаю, что секс больше безопасен. Я имею в виду, что могу пораниться, понимаешь?

Я издевалась над ним, проверяя его пределы. Он и я оба знали, что секс с ним не был для меня такой уж разминкой. Он посадил меня туда, куда хотел, и взял.

— Ты можешь всем заправлять, — прошептал он, и я замерла, повернувшись к нему лицом.

Я подозрительно сузил глаза.

— На сколько долго? — Он задумчиво скривил губы, и я подавила нарастающий смешок. — Не навреди себе.

— Десять минут, — предложил он.

Я улыбнулась: — Тридцать.

— Черт возьми, женщина, что, черт возьми, ты собираешься сделать со мной, что займет тридцать минут?

— Должны ли мы узнать? — прошептала я, хихикая, когда он повернулся к лестнице в нашу спальню.

✽✽✽

Маттео продержался ровно тридцать минут, прежде чем выдернул меня из-под ног, подкатил под себя и скользнул внутрь. Он трахал меня до тех пор, пока я не закричала, и только тогда, наконец, позволила себе найти выход.

— Я еще не закончила, — возразила я, надувшись.

— Женщина, тридцать минут истекли. Ты закончила.

— Что ты считал, считая минуты? — Я хихикнула, но серьезный взгляд, которым он меня окинул, заставил меня расхохотаться.

— Как, черт возьми, еще, по-твоему, мне удалось не кончить тебе в глотку?

Я прикусила губу. Мне никогда не нравились минеты, мне никогда не нравилось глотать, но что-то в Маттео опьяняло, и я хотела его везде, где только могла.

Его взгляд потемнел, и он выругался. Он скатился с меня, бормоча о том, как я высушу его досуха, пока он шел в ванную. Я оделась, решив, что хоть моя челюсть и была единственной вещью, которую можно по-настоящему потренировать, я все равно приготовлю эти пирожные. К тому времени, как я вернулась на кухню, на прилавке стояла крошечная тарелка с безделушками. Я закусила губу, сопротивляясь желанию улыбнуться. Позолоченный по краям, он был вручную расписан мраморным узором ледяного синего и цвета морской волны.

Сняв кольцо, я бросила его в миску, прежде чем вымыть руки и начать готовить пирожные. Когда через несколько минут Маттео вышел из своего кабинета, он коротко что-то прошептал мне на ухо.

— Снова на пальце, как только закончишь, да?

Я кивнула с улыбкой.

Дело было не в блюде.

Речь шла о том, чтобы он слушал меня, уважал мои пожелания в чем-то, даже если это могло показаться незначительным.

Сначала он разрешил мне заниматься сексом, хотя бы ненадолго, потом блюдом.

Маттео учился идти на компромисс, и я знала, что наши отношения от этого только улучшатся.

✽✽✽

Самое смешное в границах то, что они постоянно колеблются.

Я должна была знать, что Маттео позволит мне выйти из дома, если это будет ему нужно.

Очевидно, информирование моих родителей о предстоящей свадьбе считалось достаточно важным, чтобы рискнуть покинуть поместье. Во всяком случае, с двумя телохранителями.

Я хотела, чтобы Маттео остался дома. Зная ненависть моих родителей к нему, это казалось самым естественным решением сообщить то, что они никогда бы не сочли хорошей новостью.

Поэтому, когда я постучала в дверь, это был единственный признак того, что мои родители могли понять, что что-то не так. Обычно, если они ждали меня, они позволяли мне войти внутрь. И я так и сделала.

Я хотела снять обручальное кольцо, дать нам немного времени, чтобы они привыкли к неожиданному присутствию Маттео, прежде чем они будут ошеломлены видом массивного камня на моем пальце. Маттео настоял на своем, заявив, что женщина, которая вскоре станет его женой, никогда не будет прятать свое обручальное кольцо.

— Айвори, дорогая, что ты делаешь, стучишь… — Моя мать замолчала, глядя на Маттео широко открытыми глазами. — Мистер Белланди.

— Маттео, пожалуйста. — Он улыбнулся, и я увидела, как моя мама тает перед его лицом. Когда мы учились в старшей школе, моя мать обожала Маттео и любила то, как он без ума от меня.

Она была почти так же подавлена, как и я, когда он разбил мне сердце. Мой отец всегда не любил его, так как большинство отцов ненавидят первого настоящего парня своих дочерей, и то, как все закончилось, задало тон всем остальным отношениям в будущем. Никто и никогда не был бы достаточно хорош для меня в глазах моего отца. Мужчины только использовали, оскорбляли и причиняли боль.

Вот почему я никогда не беспокоилась о том, чтобы привести кого-то еще домой к моим родителям.

— Конечно, — улыбнулась мама. — Хочешь зайти?

— Пожалуйста. — В его голосе не было колебаний, только легкая нотка победы. Он знал не хуже меня, что сможет снова завоевать маму. Она была самой легкой.

— Мартим? — закричала мама, отступая назад, чтобы позволить нам переехать в маленький дом, в котором они жили всю мою жизнь.

— Что, женщина? — Папа закричал в ответ, а мама закатила глаза.

— Айвори привела друга! — Мы прошли на кухню, следуя за мамой туда, где она заканчивала ужинать. — Можешь попробовать пасту для меня, милая?

Я отошла от Маттео, подошла к плите и зачерпнула кусочек спагетти по вкусу. Я почти сразу почувствовал взгляд мамы на своем пальце и постарался не обращать на него внимания. Она потянулась, схватив мою руку в свою.

— Айвори, — выдохнула она. — Ты выходишь замуж?

Я застенчиво кивнула, готовясь к тираде. Вместо этого она обвила меня руками и крепко прижалась ко мне.

— О, мой малыш. Я так рада за тебя!

Я широко раскрыла глаза Маттео через ее плечо, задаваясь вопросом, в какую, черт возьми, сумеречную зону я попала.

— О, милая, я знаю, что он сделал тебе больно. Но никто еще не делал тебя счастливой так, как он, и это все, что я хочу для тебя. Кроме того, я готова к внукам. — Она обратила свое волнение на Маттео. — Ты подаришь мне внуков, да?

Он счастливо ухмыльнулся. — Как только я смогу это сделать, миссис Торрес.

Я захлебнулась слюной, сжимая легкие, как леди, которой была. — Мы еще не говорили о детях, мама.

— Ну, все в порядке. У тебя есть время до свадьбы все уладить. — Она отмахнулась от нас, и другая реальность тяжело легла мне на грудь.

— На самом деле, миссис Торрес, мы женимся 6 июля.

— Но до этого еще месяц, — прошептала она, и мой отец выбрал этот момент, чтобы войти в комнату. Он сузил глаза на кольцо на руке, которую моя мама все еще сжимала в своей, его лицо покраснело.

— Без обид, мэм, но я провел слишком много времени без Айвори в качестве жены. Я планирую исправить это как можно скорее.

— Как в аду, — прорычал мой отец.

— Мартим! — прошипела мама.

— Ты сломал мою дочь. Я не позволю тебе сделать это снова.

— При всем уважении, это не ваше решение, — сказал Маттео спокойно, как ни в чем не бывало. Он знал так же хорошо, как и я, что одобрение моего отца не будет чем-то, что он получит в течение многих лет.

— Папа, — прошептала я. — Я не сломлена. Я никогда не была сломлена. С разбитым сердцем, да, но я не была сломлена.

Он повесил голову. — Я наблюдал за тобой. В течение многих лет я наблюдал, как ты держишь каждого мужчину на расстоянии из-за того, как он причинил тебе боль.

Я отошла от матери, нежно коснувшись плеча отца.

— Я сделала это не потому, что была сломлена, — призналась я, говоря слова, которые никогда не осмеливалась сказать себе. Но они были правдой, несмотря ни на что. — Я уже тогда знала, что то, что у меня было с Маттео, было особенным. Я знала, что никогда не найду этого снова, потому что я была способна так влюбиться только один раз. Не смотреть было проще, чем постоянно разочаровываться.

— Он сделал тебе больно, — прошептал папа.

Я кивнула, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза.

— Он сделал, — согласилась я. — Но мы были всего лишь детьми, папа. Если я могу простить его, почему бы тебе не дать ему шанс показать тебе, почему я это сделал?

Отец медленно кивнул, поворачиваясь к Маттео и протягивая ему руку, чтобы тот пожал ее со вздохом.

— Ты снова причинил ей боль, и я попрошу Адама убедиться, что они никогда не найдут твое тело.

Маттео торжественно кивнул. — Я умру, прежде чем позволю чему-нибудь снова причинить ей боль.

Они выпустили руки, помогая маме нести вещи к столу, пока я проверяла макароны.

И мы устроились на наших немного неуклюжих, первых из многих семейных обедов.

✽✽✽

Было еще два человека, которым нужно было знать о свадьбе, и один из них должен был подойти ко мне.

Как бы все ни обернулось, то, что Сэди позвонила Маттео, чтобы сообщить ему о моем свидании, было предательством.

Я знала, что прощу ее за это, но не раньше, чем она, по крайней мере, извинится за это. Двое моих лучших друзей, которые не знали, что я выхожу замуж, хотя я всегда видела их каждый день, оказались для меня слишком большими. Я была в эмоциональном беспорядке, изоляция, смешанная с безумными вопросами организатора свадеб в неурочное время в течение дня, ударили мне в голову. Мне нужно было краткое напоминание о ком-то, кто всегда был постоянным в моей жизни.

Так что, естественно, я начала беспокоить Дюка, как маньяк. Я звонила ему по пять раз в день, даже зная, что выгляжу сумасшедшей. Он достаточно долго игнорировал мои звонки и сообщения, и пришло время нам обоим повзрослеть и вести разговор как взрослые, чтобы мы могли работать над восстановлением нашей дружбы.

В конце концов он сдался, уступив моей эмоциональной просьбе по телефону, чтобы он приехал в поместье. Я совершенно ожидала, что он откажется встретиться со мной здесь, но, учитывая угрозу безопасности со стороны Адриана, Дюк, похоже, больше беспокоился о моей безопасности, чем о своей гордости. Я подумала, что это должен быть хороший знак, исходящий от моего вспыльчивого друга.

Тем не менее, когда Донателло проводил Дюка на кухню, где я стояла, нервно заламывая руки, холодное выражение его лица заставило меня вздрогнуть. Его обычно идеально уложенные грязные светлые волосы были в беспорядке, гладкое лицо было покрыто щетиной. Он пожал плечами, взглянув на рабочую одежду, которую обычно не носил вне мастерской.

— Я работал, — объяснил он. — Оказывается, топтание твоего сердца полезно для музы.

Я вздрогнула, обойдя остров, чтобы встать прямо перед ним.

— Прости, — сказала я, горло сжалось от угрозы слез. — Я не хочу причинять тебе боль.

Он уставился на меня васильково-голубыми глазами, полными муки.

— Тогда не надо. Мы можем покинуть город, пока все не уляжется. Отправляйся туда, где Адриан не сможет тебя тронуть.

Он протянул руку, покрытую порезами и шрамами, мозолистую и грубую, чтобы коснуться моей щеки. Я ненадолго наклонилась к нему, глубоко вздохнув, чтобы попытаться собраться с силами, чтобы справиться с последствиями моего признания.

— Мы поженимся, — сказала я, напрягая свой позвоночник.

Я смотрела, как он нахмурил брови, понимая, что, учитывая его предложение бежать со мной, эти слова были бесчувственно расплывчатыми, но я не знал, что еще сказать, пока он смотрел на меня. Я протянула левую руку, взяла его руку в свою и сжала ее поддерживающе. Я поняла момент, когда он почувствовал повязку на моем пальце и увидела, как замешательство исчезло с его лица. Его глаза остановились на кольце, его губы на мгновение задрожали, когда шок расширил его глаза. — Ты выходишь за него замуж ?

— В июле.

— Айвори. — Он прохрипел, наклоняясь, чтобы прижаться своим лбом к моему. — Как мне с этим справиться? Я не могу смотреть, как ты выходишь за него замуж, дорогая. Ты совершаешь ошибку.

— Тогда это была моя ошибка, — прошептала я в ответ, ненавидя то, как его глаза стали жесткими при моих словах. Он отдернул руку, оторвал свое лицо от моего и отошел.

— Ты не знаешь, на что он способен. Он…

— Я все знаю, — коротко сказала я. Возможно, я не была посвящен во все подробности, но я знал больше , чем когда-либо хотел знать о бизнесе Маттео.

«Ты что? Ты слышишь себя? Айвори, которую я знаю, никогда не согласится делить свое тело с преступником! Он зарабатывает на жизнь тем, что причиняет людям боль», — прохрипел Дюк, глядя на меня так, как я никогда не чувствовал от него.

судить.

Меньше.

Каким-то образом он создал эту фантазию в своей голове, где я была идеальной.

Я не была. Я была кашей, оболочкой женщины, которая слишком боялась любить, потому что никто никогда не смог бы соответствовать настоящему делу.

Никто никогда не был бы Маттео Белланди.

— Ты один из моих лучших друзей, Дюк. Я не хочу тебя терять, но я не позволю тебе обращаться со мной так, как будто со мной что-то не так. Я люблю его. Я всегда любила его, и ты знаешь что он зарабатывает на жизнь, — я помолчала, пожав плечами и плюхнувшись задницей на один табурет на острове. — Это не идеально, но я этим не занимаюсь. Моя роль как его жены — просто любить его, и я бы солгала себе, если бы сказала, что его любви мне недостаточно.

— Боже, Айвори. Я никогда не был твоим другом. Я всегда ждал, когда ты придешь в себя и увидишь меня.

Я закрыла глаза, прерывисто вздохнув. — Однажды ты встретишь кого-то, кто заставит тебя чувствовать то же, что я чувствую к Маттео, и вдруг ты поймешь. Обнаружение этого — вот что ты должен был делать все эти годы, а не ждать кого-то, кто уже нашел своего человека.

— Мне так жаль, что я потратил свое время впустую. Надеюсь, эта другая женщина слишком умна, чтобы попасться на чушь какого-то парня. Ты настолько наивна, что думаешь, что он любит тебя? Боже.

— Да, — объявил голос Маттео из холла, ведущего к его кабинету.

Я посмотрела на него, наблюдая, как Дюк быстро развернулся к человеку, с которым всегда обращался как с врагом. В старших классах я ничего не понимал.

Но задним числом было все. Герцог ревновал, гоняясь за отношениями, которых у него никогда не было больше десяти лет.

— Если бы ты это сделал, ты бы отпустил ее. Ей будет лучше без тебя, — обвинил Дюк.

— Хм, — размышлял Маттео. — А почему, по-твоему, я провел столько лет без нее в своей жизни?

Голова Дюка дернулась, как и у меня, он никогда не мог догадаться, что Маттео мог быть кем-то другим, кроме пса-мошенника.

— Как бы сильно ты ни ненавидел меня, я понимаю это. Потерять Айвори — все равно, что потерять солнце. У тебя было десятилетие, чтобы заявить права на нее, герцог. был женат, создал семью в то время. Но ты никогда не говорил ей, что чувствуешь, и это потому, что ты знал, что она не чувствует того же.

Герцог вздрогнул, но удивил меня, торжественно кивнув.

— Я хочу, чтобы ты был в нашей жизни. Я хочу, чтобы ты был дядей Дюком для моих детей. Пожалуйста, — умоляла я. — Не заставляй меня выбирать.

Дюк повернулся, прижал меня к своей груди и крепко обнял. Губы коснулись волос на моей голове, и я расплакалась.

— Я не буду заставлять тебя выбирать, милая, — прошептал он. Маттео позволил ему обнять меня, пока я плакала, но каждую секунду я чувствовала на себе его взгляд.