Олень

Эпилог

Не проходило и дня, чтобы Тарл не воздавал благодарственные молитвы Утонувшему, что подарил своему верному слуге на старости лет столь славное путешествие. И он не мог не отметить для себя, что даже по прошествии двух десятков лет Узкое море не изменилось… всё такая же тесная лужа. Когда Тарл ещё ходил под собственными парусами в окрестных водах, его не покидало чувство «запертости и духоты» — совсем не то, что он встречал в Закатном или Летнем морях, где свободный ветер в неистовстве трепал знамёна, словно рыбью требуху.

Но старый пророк, к своему огромному удивлению, смог найти нечто новое в этом мирном походе по местам былой корсарской славы — залив Разбитых Кораблей. Кусочек моря, обрамлённый острыми шпилями тёмных скал, густыми туманами и штормами, каких Тарл не видывал за всю свою долгую и насыщенную жизнь. Не зря всё-таки в свою молодость он избегал этих вод… ох, не зря. Удивительное море. И удивительно красивое. Увы, только в старости и на берегу моряк в состоянии действительно увидеть и оценить всю красоту бурных вод.

Отдавая должное гостеприимству лорда Баратеона, Тарл каждое утро, ещё до рассвета, в сопровождении своего ученика спускался к основанию мыса Дюррана, как окунаясь в бурные воды, так и проводя время в молитве, созерцании и размышлениях. Тарл воздавал должное своему Господину под радостные крики буревестников, черными молниями скользивших между бурными волнами и мрачными тучами.

Путешествие от Железных островов до Королевской Гавани Тарл перенёс хорошо, несмотря на уже почтенный возраст. Жрец с большим интересом наблюдал за кипящей вокруг жизнью и часто ловил себя на мысли, что никогда ранее не видел, чтобы так много лордов Железных островов собирались вместе для некой общей цели, исключая, разумеется, войну. К своему сожалению, Тарл констатировал, что железнорождённые были и остаются не самым сплочённым народом… но «здесь и сейчас» свадьба дочери Кракена сплотила железных лордов. Как это всегда и бывает, единение это не проживёт долго. Что, однако, не мешало Тарлу радоваться пусть краткому, но единству своей паствы. И всё-таки… этого путешествия могло не быть, если бы Трижды Тонувший своевременно не вмешался.

Несложно понять столь бурную ненависть и ослепляющий своего носителя фанатизм Эйрона Мокроголового. Выпестованные с юности гордыня и самоуверенность всегда были бичом не только правителя, но и пастыря. Тарл мог бы пойти по похожей тропе, но обстоятельства сложились иначе. Он никогда не принадлежал к благородному роду, а у его семьи не было ни слуг, ни рабов, ни нянек, ни дядек. Мечу его учили море и встреченные враги, а не мастера над оружием. Смерть всегда присматривалась к нему, шагая рядом и красуясь в своих разнообразных нарядах: голод и жажда, яд неведомой твари на неизвестных берегах, кривой клинок смуглолицего боевого раба… в каких только обличиях Тарл её не встречал. Эйрон же не покидал вод Закатного моря, ибо у него не было в этом нужды. Он пил и веселился, плясал, скоморошничал, хвалясь своими способностями испражняться. «Золотой шторм» — такое гнилостное имя носил его боевой корабль, словно в насмешку над Богами. Боги потом на славу посмеялись.

«Ярость» под командованием Станниса Баратеона перерезала «Золотой шторм» пополам своим мощным бронзовым тараном, и из всего экипажа выжил только Эйрон. Столь стремительное поражение и страх бесповоротно изменили человека, толкнув Эйрона на путь познания Утонувшего. Часто многие говорят, силясь преумножить авторитет Мокроголового, что пути Тарла и Эйрона схожи. Тарл не мог согласиться. Он пришёл к своему Господину, осознав собственную гордыню и осмыслив потери. Он встал на путь служения чистым, он встал на путь служения уже «мёртвым». Эйрон же оказался на перепутье из-за глупости, а выбор свой сделал из-за страха. Эйрон испугался смерти. Нет-нет-нет, их пути совершенно не схожи. Как минимум из-за того, что у Эйрона он гораздо длиннее, и вполне может быть, что он ещё не пройден даже наполовину. И горячая благородная кровь всё так же бурлит в нём, разжигая огонь исключительности в его душе. Огонь, что может нечаянно спалить, как его, так и окружающих…

Неожиданно для Альвина, что присматривал за своим учителем в отдалении, жрец задорно рассмеялся, чем привлёк внимание прячущихся в скалах чаек и гагар.

«Надо же…» — Весело размышлял пророк Утонувшего. — «Получается, и я затушил целый очаг…»

Но Тарл, вопреки мнению многих, — в том числе, наверняка, и самого Эйрона, — вовсе не презирал Мокроголового. Абсолютно нет. Ставил ли Тарл под сомнение его право говорить от имени Утонувшего? Тоже нет. Каким бы путём не следовал Эйрон ранее, сейчас он — преданный жрец Господина… такой, какой он есть. Но уважал ли Тарл Эйрона? Нет. И скрывать это от кого-либо Трижды Тонувший не намеревался.

В отличие от Эйрона, всё время проторчавшего на борту судна в Королевской Гавани, Тарл, как и в былые времена, прогулялся по всё ещё смутно знакомым улочкам столицы. Со времён Джехейриса II, в годы правления которого жрец в последний раз посещал город, столица мало чем изменилась. Всё те же гвалт, шум и городское амбре. Разве что людей стало больше. Ну, или ему так показалось, после не столь заселённых Железных островов и Дорна. Но что действительно поразило старого жреца, так это общее радостное настроение и благостное отношение горожан к предстоящему торжеству. Сложно было припомнить, чтобы Грейжоев так хоть кто-то и когда-то привечал. Люди пили за здоровье лорда Ренли и леди Аши, словно за своих родственников, воздавая хвалу своим Богам и прося их о здоровом потомстве для новобрачных. Хаживали среди людской толпы и злословцы, которых, однако, быстро прогоняли и словом, и кулаком.

Увиденное заставило жреца, привыкшего воспринимать «зелёный» люд как равнодушную толпу, заботящуюся только о куске хлеба для своего чрева, задуматься. В первую очередь о власти, которой способна наделить такая толпа счастливых и радостных людей. Какие возможности она даёт, даже будучи мимолётной, как морская пена?

В самих торжествах Тарл участия не принимал, наблюдая за всем издали, но уже после начала сухопутного путешествия ему, как и Эйрону, удалось, наконец, познакомиться с вершителем недавней истории — Ренли Баратеоном. Очень… интересный необычный человек с непокорным, но благородным характером, переполненный хорошо контролируемой, подобно ждущему клинку в ножнах, лихостью и порывистостью. Обладал он и незаурядным умом. Да, тот скрывался за легкомысленной улыбкой повесы и заурядными шутками и прибаутками, но Тарла уже не обмануть. Жрецу доводилось видеть таких людей, что до нужного момента незаметны на общем фоне, но их глаза… таких людей всегда выдают эти глаза — словно из другого мира. Пугающий взгляд морских глубин, ничем неограниченных. Ни верой, ни кровью, ни страхом! Ничем. Свободный от оков разум, вонзающийся в суть вещей и людей. Несчастные души, обречённые на одиночество, даже когда окружены любимыми людьми и верными товарищами. Они всегда… словно везде и нигде. Такие люди либо добиваются великих успехов, либо прославляют своё имя в тщетных попытках достичь величия, но в любом из вариантов история будет помнить их.

Знакомство с Баратеоном многое расставило по своим местам. В частности, жрецу стала понятна столь большая заинтересованность в этом браке со стороны крупнейших родов Железных островов во главе с Харлоу — проницательность Книжника хорошо известна, и она явно себя оправдала. А смутные и размазанные сны и видения становились всё более и более отчётливы. Вот только то, что в Ренли заинтересовало Тарла, Эйрона напугало. Старый пророк это чувствовал. Мокроголовый явно не готов был встретиться с личностью, столь непокорной и «прочной», как молодой Баратеон. С другой стороны… встреча с Баратеонами никогда не заканчивалась для Эйрона Грейджоя благополучно. Благо, что лорд Ренли принял Мокроголового таким, какой есть, не особо беспокоясь о наполненных злостью глазах и брошенных шепотам словах.

Путь от столицы к Штормовому Пределу занял приличное для островитян время. Во многом так вышло благодаря частым увеселениям, организованным для многочисленных гостей и новоиспеченной супруги, но Тарла это не беспокоило. Впервые за свою жизнь жрец оказался так далеко от моря и его дыхания. Порой это порождало в нём чувство, что он уже на том свете, в чертогах чуждых Богов, и чем дальше и дальше они углублялись в Королевский лес, тем больше крепли подобные мысли и ощущения, их порождавшие. Трижды Тонувший постоянно чувствовал взгляд, направленный на него из чащоб, а пение птиц звучало как угроза и предостережение: «Не сходи с дороги!». Всё! Всё кричало ему о чуждости окружения, но жрец не уступил страху и не отступил — он не спрятался в закрытой повозке, а проделал весь путь верхом, смело глядя в лесные потемки и чужое небо. Но всё резко изменилось, стоило только их торжественному поезду пересечь Путеводную и вступить в земли штормовых лордов. И не сказать, что перемены были в хорошую сторону, ведь жреца Утонувшего ждали новые испытания.

Штормовые Земли встретили их порывистым, шквалистым ветром и грозными тучами, застлавшими собой горизонт. Редкое… исключительное зрелище. Даже в чертогах своей богатой событиями памяти Тарл не мог отыскать подобное такое буйство стихии. И оно всё нарастало, словно сама земля встречала своих хозяев… или, скорее, владыку. На глазах окружающих с развивающимися на ветру угольно-чёрными волосами Ренли буквально расцвёл, полнясь жизнью, энергией и задором, пока остальные жались к походным очагам и кострам, а Тарл… с новой силой стал чувствовать на себе всё более и более возрастающее внимание. Словно кто-то могучий, властный и жёсткий, раздумывал и пристально разглядывал вторженца… именно так — «вторженца». Крепло и осознание, что чем ближе твоя фигура с Баратеоном, тем менее придирчив и суров в своей оценке этот незримый наблюдатель.

Путь каравана ускорился и уже спустя несколько столь длинных дней они оказались у стен Штормового Предела… замка из его видений. Величественная цитадель возвышалась тёмной громадой над округой, увенчанной грозами, а у её подножия своего хозяина дожидалось войско. Да какое! Тысяча латных всадников в воронёных доспехах и с длинными копьями, гордо устремлёнными в небо, производила грозное и гнетущее для гостей впечатление. Здесь, у Штормового Предела гостей приветствовало войско, с которым на островах сравниться никто не в состоянии. Тарл даже не уверен, есть ли на Железных островах вообще столько лошадей… даже не боевых, а хоть каких-нибудь. Ренли Баратеон продемонстрировал всем окружающим свои возможности и теперь даже сомневающиеся железнорожденные смотрят на молодого зятя лорда-жнеца с гораздо более выраженной заинтересованностью и алчностью…

Тем временем, перед ликом старого, но не сломленного годами и тягостями как жизни, так и последних недель, человека расцветало буйное пламя нового дня. Солнце вырвалось на свободу, заиграв яркими лучами и искрами в пляске волнующегося моря и, наконец, добравшись и до смуглого и морщинистого лица жреца, покрыв того своим светом. Новый день окончательно вошёл в свои права. Новый… и последний для Тарла в этих краях. Все ритуалы совершены. Клятвы даны, а обеты принесены — железным лордам пора покинуть это суровый и негостеприимный, в отличие от своих владык, край. И, стоит отметить, что сделают они это с огромным облегчением.

— Учитель… — рядом раздался тихий, но уверенный голос Альвина. — Уже рассвет, нам пора.

Вотчина Штормового Бога произвела неизгладимое впечатление на всё ещё цепляющееся за авторитет учителя сознание молодого последователя. Именно так! И Альвин был не одинок в этом. Всё обывательское, «мирское» понимание веры в Утонувшего строилось на противостоянии с его злейшим врагом — со Штормовым Богом, который в своей неистовой злобе насылает на людской род штормы и бури. А железнорождённые, в своих глазах, тем в первую очередь и отличались от «зелёных», что умели этому противостоять. Но оказавшись здесь, в самом настоящем сердце бури, эти некогда столь уверенные в себе и высокомерные гости, как лорды, так и простые воители, узрели нечто иное. Бурю и шторм, которую не преодолеть, не пересилить, не обхитрить и не переждать. Всё, на что была способна его паства, так это сбиться тесным кругом и под раскатистый смех Баратеона и прочих штормовых лордов, выросших в этих землях, пить подогретое вино со специями, вздрагивая каждый раз от громового набата. И казалось, что чем яростней бушует шторм за стенами замка, тем громче смех его владыки.

Железнорождённые всегда относились с улыбкой к легендам о Дюрране Богоборце и его противостоянии с Богом моря и Богиней ветра. «Подумаешь» — думали они! железнорождённые борются с ними каждый день! И что в этом такого героического? Так думали и смеялись лорды и простые воины с Железных островов, отпуская ехидные тосты в честь потомков Богов… до тех пор, пока не оказались здесь, в Штормовом Пределе, замке с которым не сравниться ни одна обитель на Железных островах, да в окружении бури, которую не видывал ни один моряк. Тарл чувствовал своей душой, как сердца его соплеменников начали охватывать тихий страх и неистовая набожность. Столько, сколько железнорожденные молили Утонувшего о спокойной погоде в Штормовом Пределе, они не молились никогда. Им было страшно. Страшно предстать перед ликом столь чудовищной стихии, что и не собиралась ослабевать свою хватку.

— Слава Утонувшему, мы вскоре покинем это проклятое место. — Быстро, едва слышно прошептал Альвин, но Тарл расслышал. Заметив это, Альвин смутился. — Кхм… простите учитель.

— «Проклятое»? — Трижды Тонувший искренне удивился, находя такое поведение ученика крайне непривычным. Альвин в этой поездке не был многословен и от громких суждений воздерживался.

— Поражён крепкостью Вашего духа. — Подождав, уважительно произнёс мужчина, явно тщательно подбирая следующие слова. — Вы крепко спите, учитель. А многие, кто пришёл с нами, подобным похвастаться не могут. Да и я сам… сон не идёт, а если и удается урвать час другой, то приходят такие кошмары, что просыпаешься как со льдом в жилах. И это не только у меня…

Тарлу было хорошо видно, с каким трудом его ученик признаётся в своих слабостях и страхах, неуверенно и старательно пряча глаза.

— Да и сам замок словно давит. Постоянно что-то мерещится, постоянно тени скользят по углам. Некоторые даже скажут, что… в этом опостылевшем громе они слышат издевающийся хохот, — Альвин нервно облизал пересохшие потрескавшиеся губы, исподлобья взглянув на налитые свинцом тучи, — и я тоже, учитель. Я помню Ваши уроки, помню, что дома мы столько раз сталкивались с тем, что суеверные люди принимали обыденные вещи за что-то Божественное или накручивали себя так, что каждая волна им казалась знаком. Здесь… наверное, здесь такого тоже хватает, но я клянусь, что слышал этот смех.

Тарл слушал и медленно кивал, не раскрывая свой опыт и позволяя ученику говорить. Жрец видел, что у его подопечного изрядно «накипело» за то время, что он провёл здесь.

— Говорят, люди находили русалочью чешую в коридорах и слышали женский смех. Многие наши уже спят в кольчугах и с оружием, учитель. Даже Айронмейкер, хоть он и не в состоянии поднять свой молот. Мокроголовый и вовсе заперся в своей комнате и воет, словно раненый морж, каждую ночь, и постоянно бранит и прогоняет кого-то.

— Призраков прошлого? — Серьёзно спросил Тарл. — Демонов?

— Да нет. — Задумчиво почесал подбородок ученик. — Девку какую-то! Слуг как не спросишь, они ничего не знают и говорят, что нет у них такой. Как же её… Эля… Эли… Эл…

— Эленея? — Тихо спросил жрец, моля Утонувшего, чтобы Альвин ошибался.

— Верно, учитель! — Удивился Альвин, изрядно подрастеряв свой напускной мистицизм. — А откуда Вы знаете?

— Неважно… — быстро и отрывисто ответил ученику Тарл, бросив все силы, чтобы сдержать дрожь во всем теле.

Тарл и сам замечал многие странности Штормового Предела. Быстро заметил он и то, что каким-то образом все напасти обходили его стороной. Он также прекрасно знал, что древние замки, — особенно, такие как Штормовой Предел, — живые. У каждого своя воля, характер, хранители, духи, обереги и «развлечения», жертвами которых становятся порой гости. Но все эти места объединяет одно — желание защитить истинного хозяина и служить ему. А Мокроголовый, видимо, был слишком неистов в своих проклятьях, совсем позабыв, что жрецов чужих Богов не любит никто. Разве что… только в качестве жертвоприношения.

Завершив неловкую беседу, Тарл с внутренним облегчением простился со здешними водами и, не без помощи Альвина, принялся взбираться вверх по узкому и скалистому пути. Благо, перед свадебным ритуалом замковые слуги облагородили и укрепили эту тропу, сделав её более комфортной. Монотонно перебирая ногами и часто отдыха, — возраст берет своё, — Трижды Тонувший вновь стал погружаться в собственные мысли. Душа пророка Утонувшего полнилась Божественным откровением о желанности брачного союза Грейджоев и Баратеонов для его Господина, и, по всей видимости, не только его. Ведь доподлинно известно, что пересечение крови столь древних и знатных родов никогда не проходит без Божественного внимания, итогом которого становится либо благословение, либо ярое неприятие. В любом из случаев, смертные всегда узнают о мнении Богов через знаковые и сакральные, — порой и противоречивые, — события. Миссия жреца в том и заключается порой — распознать и истолковать эти знаки, пока они не стали очевидными. А что может быть более очевидным, чем катастрофа или трагедия, ход которой уже никак не повернуть вспять?

Но всё же Тарл смел затаить в себе настороженный оптимизм. Всё прошло гладко и, — что самое главное, — за всё время нахождения в этом «свадебном походе», жрецу не было явлено ни одного тёмного знака или послания. В столице чувствовались настороженность и робкая неуверенность, позже обратившиеся общими восторгом и ликованием. Штормовые Земли, своенравные и гордые, также встретили новую хозяйку благодушно! Да, именно так чувствует душа Тарла. Все эти грозы, шторма, порывистый ветер и ливни, обрушившиеся на вотчину Баратеонов, были призваны не устрашить супругу и гостей, а продемонстрировать всю красоту и величие этих мест, подобно тому параду рыцарей, что устроил лорд Ренли перед гостями. Вина ли в том природы, что малодушие побороло сердца даже наиболее стойких железнорождённых? Впрочем… это явно льстило бушующей стихии.

«Боги благословили этот брак».

Это утверждение окончательно окрепло в размышлениях жреца, вопреки казавшемуся парадоксальным единению столь различных Божественных сущностей. Но что это значит?! К чему это должно привести? Война? Вероятнее всего, ибо такие ведения практически не допускают иных трактовок… особенно после того, как Трижды Тонувший лично мог лицезреть пронзающие небо тёмные копья, словно из снов, ниспосланных Господином. Война… долгая и кровопролитная. Её черты всё чётче проясняются в сознании, как и тот факт, что в ней не обойдётся без участия железнорождённых. Они сыграют свою роль. Знаковую или ничтожную. Во благо Утонувшему или на свою погибель. И Железные острова должны будут выбрать…

— … в игре престолов побеждают или погибают. Третьего не дано… — практически прокаркал с жутким хрипом жрец, судорожно склонившись к земле, когда морская вода хлынула из его рта, обжигая гортань солью.

— Учитель! — Перепугавшийся Альвин тут же подскочил к Тарлу, помогая тому справиться с неожиданной напастью.

Достав флягу, утопленник протянул её Тарлу, помогая напиться свежей ключевой водой, и следом усадил старика на крупный камень. Напившись и отдышавшись, жрец провел рукой по морщинистому лицу, убирая остатки влаги и прилипшие волосы. Уж слишком давно у него не было столь сильных видений.

«Не зря Альвин так боится здешние места» — промелькнула мысль в голове Тарла, а его глаза устремились вверх, хотя смотрел он отнюдь не в небо. Вновь погрузившись в свои мысли, жрец и заметить не успел, как он с учеником взобрался на утёс Дюррана. Теперь над ними молчаливым каменным великаном возвышался Штормовой Предел. Чёрные и омытые ночным дождём стены блестели в лучах утреннего солнца, а над Шипастым кулаком поднималась сизая дымка очагов. Замок пробуждался.

— Учитель, лорд Баратеон! — Удивлённо воскликнул Альвин, устремивший свой взор к замковому барбакану, из которого стремительно появилась кавалькада всадников в походной одежде.

Два десятка всадников, во главе которых виднелась знакомая черноволосая фигура, явно уж было хотели набрать скорость и стремительно рвануть на северо-запад к Королевскому тракту, но, заметив запыхавшийся дуэт, Баратеон повёл своего вороного жеребца к ним.

— Жрец. — Простым кивком поприветствовал Тарла Ренли, силясь успокоить разгорячённого и строптивого коня, уже предвкушающего быструю скачку и явно не одобряющего эту задержку.

— Лорд Баратеон. — Так же спокойно поприветствовал хозяина сих мест жрец Утонувшего, степенно поднявшись с валуна и без толики страха и лишнего благоговения взглянув в лицо Баратеона. Альвин, однако, голову почтительно склонил.

Лорд Ренли выглядел… непривычно. Странно после всех этих праздных дней видеть его задумчивым и без извечной лёгкой лукавой улыбки да задора в глазах. Глаза… да, они достойны внимания в первую очередь, ибо сейчас в них тихо тлеют совершенно иные эмоции, прячутся иные мысли. Тёмные. Мрачные. Тени сомнений въелись в красивое лицо молодого лорда, словно именно здесь и сейчас решалась судьба целых поколений. Впрочем, слово «словно» тут вполне может быть и лишним…

— Тарл Трижды Тонувший… — молодой Баратеон задумчиво протянул имя и прозвище жреца, словно пробуя на вкус, — подданные моего тестя зовут тебя святым и пророком, считая, что сам Утонувший говорит с тобой. Так ли это?

Резкий порыв ветра пришёл с моря, взъерошив угольные волосы лорда и заставил трепыхаться его походный плащ, а его зелёно-синие глаза, не таившие в себе и капли издёвки, вцепились в лицо Тарла, отчего, жрец впервые за свой пастырский век ощутил тревогу… ему не просто несвойственную, а незнакомую. Тревогу не за себя и не за свою жизнь, а более… объяснить её природу он не смог бы, наверное, и под пытками.

— Мой Бог говорит со мной так и тогда, как посчитает нужным. — Отринув невольно нахлынувшие переживания, ответил лорду старик, позволив толике гордости пронизать слова.

— Великое несчастье и испытание — слышать Божественный глас. — Уверенно произнёс Баратеон, устремив свой взгляд на миг к горизонту. — И что говорить тебе твой Бог?

— Испытания и война.

Тарл ответил не задумываясь, быстро и уверенно. Слова лились речным потоком, обретя собственную, совершенно независящую от уст и языка жреца, жизнь.

— Жестокое и кровавое противостояние, что расставит всё по своим местам и определит будущее всего мира и победитель… будет неизвестен. Но не тот, кто увенчает себя шипастой короной.

К большому удивлению жреца, Братеон спокойно выслушал его, а тени на его лице разгладились, но… всё-таки не исчезли. Зато в глазах вспыхнула искра грустной радости.

— Боги жестоки, демонстрируя нам грани будущего, жрец. Показывая часть картины, они сеют самый сильный страх в наши сердца — страх неведомого. — Не спеша, раздумывая и растягивая слова, стал отвечать Ренли. — Ни меня, ни тебя здесь быть не должно, но мы оба тут. Что это? Божественное провидение или воля случая? Простое следствие отдельных событий, принятых решений и произнесённых слов? По крайней мере… наша встреча убеждает меня, что человек властен над своею волей и способен определять не только свою судьбу, но и всего мира.

Тарл словно окаменел, стараясь не издавать лишнего звука и не совершать ни единого лишнего движения, практически задержав дыхание. Что-то в его душе подсказывало ему очень внимательно выслушать этого необычного лорда.

— Судьба свела нас, пророк. Явно не для того, чтобы мы молча расстались и позабыли друг о друге. Твой Бог говорит с тобой, а это значит, что ты способен не только слышать, но и слушать. Так выслушай и меня… Зима близко, — жрец непроизвольно вздрогнул от девиза северян, — долгое лето скоро закончится, а следом придёт зима, да не одна. Иные с армией мёртвых двинутся на юг, укрываясь пургой. И поверь мне, жрец, море вас не защитит.

Комок холодного мрака свил гнездо в желудке у Трижды Тонувшего. Ужас от осознания смысла произнесенных слов пронзал подобно копью, чудом не отнявшему жизнь разом, но от того лишь растянувшим агонию. Сердце не врало, как и этот зелёный лорд.

— Перед твоим народом встанет нелёгкий выбор. Умирать долго и в одиночестве на краю света или быстро и со всеми, но борясь и сражаясь. Живые против мёртвых… если, конечно, к тому моменту, в живых останется хоть кто-то из железнорождённых, верных Утонувшему, а не брошенному в грязь золоту и сладким обещаниям братоубийцы и клятвопреступника. — Ренли стал говорить тише, нахмурившись и вновь обратив свой холодный взор на море. — Одноглазый вероотступник явится с востока после грозного шторма с молчаливой командой. Красноречивый и сильный, с щедрыми дарами и смелыми замыслами, но… это уже будет не человек. а существо, что в своей порочности и злобе станет страшнее любого нечеловеческого отродья.

Умолкнув, Братеон выдохнул, тени на лице окончательно разгладились, а на устах вновь поселилась улыбка. Улыбка пока ещё «призрачная», еле заметная, но Тарл не сомневался, что вскоре она наберёт силу и снова станет маской, за которой спрячутся и размышления молодого владыки Штормового Предела, и содержание этого разговора.

— Немногим даётся возможность выбрать свой путь даже раз в жизни, — немного промедлив и набрав воздуха в грудь, продолжил Ренли, — твоему же народу, Тарл Трижды Тонувший, предстоит это сделать дважды за неполные пять лет. В обоих случаях неправильный выбор приведёт к катастрофе.

— Зачем Вы рассказываете это мне, лорд Баратеон?

Это был искренний и простой вопрос, в который, так или иначе, упирались все размышления Тарла. Это также был вопрос, который задавал «человек» в нём, стремясь понять другого. «Пророк» не испытывал в этом нужды, уже осознавая свою роль в планах Утонувшего и зная, что Его волей он вскоре окажется там, где ему должно быть. На то он, в конце концов, и пророк.

— Эгоизм, — спокойно ответил Баратеон, чем сильно удивил своего собеседника, — доколе мне одному страдать и мучиться с этими знаниями, жрец? А если излить душу святому человеку, даже если он сочтёт меня сумасшедшим, то… в любом случае, лишнего болтать он об этом не будет.

Тарл непроизвольно улыбнулся. От отношения лорда к происходящему жрецу стало как-то спокойнее на душе. Улыбку пророка через мгновения поддержал и Баратеон, окончательно вернув себе легкомысленный образ.

— В любом случае, будь уверен, что если мне удастся дожить до тех тревожных времен, я выступлю на бой с судьбой и надеюсь, подле меня окажутся отважные мореходы с Железных островов! — Улыбнувшись напоследок, Ренли, прощаясь, поднял правую руку ладонью вверх. — Прощай и живи долго, жрец. И да придёт твоя смерть вовремя.

Вороной жеребец всхрапнул, наконец, почувствовав волю наездника продолжить путь, и рванул с места в карьер, став быстро удаляться, потянув за собой дожидавшихся своего господина в отдалении всадников. Тарл ещё долго смотрел вслед кавалькаде, вплоть до момента, когда она слилась в одинокую точку вдалеке.

— Что это было, учитель? — Осторожно, словно рядом есть кто-то ещё, заговорил так ничего и не понявший, Альвин.

— Надежда.

Тарл протяжно выдохнул. Наконец-то душа его обрела покой, сердце билось ровно, а густой туман размышлений о будущем стал рассеиваться, приоткрывая тропу в будущее.

— Пойдём, воздадим должное за гостеприимство Штормовому Пределу и попрощаемся с ним.

— «Гостеприимство»? — Со смесью веселья и скепсиса в голосе переспросил Альвин.

— А разве нет? Русалки никого не съели, все живы и целы, — Тарл резко осёкся, с трудом поборов ехидную улыбку, грозящую проступить на лице, — кроме, разве что, Мокроголового.

Начищенные до блеска бронзовые зеркала рассеивали мглу огнями свечей в спальне лорда Петира Бейлиша. Сам мастер над монетой придирчиво и внимательно рассматривал собственное отражение в ростовом миртском зеркале. Чёрно-серебряный камзол идеально сидел на худощавой фигуре, одновременно демонстрируя богатство своего владельца и скромность. Вещь была дорогой, в её виде чувствовались старания настоящих мастеров, но из всех возможных сопутствующих, — и как правило, вычурных деталей, — только лишь одинокая серебряная брошь в виде пересмешника украшала воротник костюма Мизинца.

Петиру с раннего детства была не по душе вычурность и пышность нарядов Вестероса, чьи лорды, часто вопреки скудному семейному благосостоянию, всячески стремились демонстрировать своё богатство и успех не делами, а вопиюще дорогими украшениями и тканями, даже когда дело касалось детей. Нужно ли говорить, что за напускной роскошью порой нередко скрывалась финансовая катастрофа? Петир быстро это понял, но понимание не спасло юную душу, в которой укоренилась зависть. Зависть, рождённая осознанием собственной бедности и ощущением ничтожества, преследовала юного Бейлиша, обитавшего в тенях блистательных дворов великих Домов, отравляя его жизнь и разум. Только злополучная дуэль всё расставила на свои места, сделав из пылкого, благородного, но такого глупого мальчика настоящего мужчину, который знает, чего он хочет от этой жизни на самом деле.

После того, как Хостер Талли изгнал его из своего двора, Петир провёл много времени у друзей семьи и дальних родственников Бейлишей в Браавосе. Именно там его обучили счётному делу. И настоящему, а не тому примитиву, которым мейстеры пичкают скучающих детишек лордов! Его обучили истории и культуре вольных городов, а также посвятили во многие подробности банковского дела, ростовщичества и экономики. А самое главное заключалось в том, что именно в Браавосе Петир, наконец, окончательно осознал и научился применять свою самую сильную сторону — ум. А следом в его разуме зародилась и цель, которой он посвятил всю свою жизнь, старательно постигая средства её достижения. Первым средством стало… признание истин. И самая первая, самая важная из них лежала на поверхности — «только признав, кто ты есть на самом деле, ты получаешь то, чего хочешь».

За это Петир любил Браавос всем своим сердцем, как доброго дядюшку и наставника, переняв от него многое, и в первую очередь стиль. Подчёркнутая строгость, лаконичность и скромность нарядов Браавоса. Он импонировал юному Бейлишу, отчего тот достаточно быстро и легко перенял подобную манеру одеваться и не изменил ей даже при возвращении в Вестерос. Его стремление к соблюдению духа вольного города побудило его, среди прочего, и сменить герб своего молодого Дома на менее броский. Этим решением Петир гордиться более всего.

В двери спальни громко постучали, и после отклика Бейлиша в помещение вошёл невысокий, но крепко сложенный воин в сопровождении пары служанок. Это был сир Лотор Брюн — рыцарь на его службе. Умелый и преданный воин, не задающий лишних и глупых вопросов.

— Милорд, экипаж готов.

— Замечательно, — Петир довольно улыбнулся, даже не думая прекращать играть свою извечную роль, — позаботьтесь о книгах. Они должны быть в идеальном состоянии.

Последние слова были обращены к служанкам — наиболее исполнительным и ценным девушкам из числа его шлюх, доказавшим, что у них есть ценность за пределами умения использовать свои тела. По центру комнаты был стол, на котором лежало три толстых книги в кожаных переплётах, а также уже подготовленные для них футляры. Это устав Королевской Восточной Торговой Компании в трёх экземплярах. Один для королевского архива, второй для Компании, а третий отправится прямиком в Цитадель. В каждом экземпляре стояли подписи короля, десницы и, конечно же, мастера над монетой, скреплённые королевскими печатями. Остались только подписи с другой стороны.

Служанки, аккуратно запаковав уставы в футляры и обмотав их для сохранности толстой тканью, передали их Брюну, подхватившему стопку книг одной рукой и последовавшему за своим господином на выход из борделя.

Вечерело. Дневное светило стремительно клонилось к закату, а его последние лучи прощально освещали улицы Королевской гавани красными лучами. На улице их уже ждали экипаж с запряжённой двойкой и ещё пара наемников, подчиняющихся лично Брюну. Расположившись внутри, Бейлиш заботливо, почти что с трепетом сложил книги у себя на коленях, словно великую драгоценность, которой… они, по сути, и являлись. Приглушённо послышалась команда Брюна, и кортеж не спеша направился к своей цели — к широко известному в узких кругах постоялому двору «Русалка».

Мерный звук копыт и колёс по брусчатке и легкая тряска вновь заставили Петира обратиться к размышлениям о происходящем и своей роли в этих событиях. Впрочем, в первые же мысли закрались не стройные планы или извечно изменчивые варианты развития событий, а один конкретный образ, один человек. Лорд Ренли Баратеон. Фигура, которая сперва вызвала умеренный интерес, затем заинтриговала, а затем и разожгла то самое, хорошо знакомое с юности чувство зависти и тихого презрения, которое начало медленно пронизывать все, связанные с этим человек суждения и планы. Молодой, бойкий, дерзкий, легкомысленный и красноречивый острослов… ловкий образ младшего брата короля, каким его хочет видеть королевский двор и большинство придворных. Расчётливый, прагматичный, безжалостный, умный и образованный лорд, который не боится действовать — таким он предстал в глазах Петира, когда ему удалось разглядеть его поближе. Судьба — неблагодарная и ветреная девица! Одним она даёт всё! Богатство, красоту, силу, влияние и власть только по праву рождения, а другим… разваливающуюся башню на обдуваемом семью ветрами утёсе, бедность и унижение. Ренли Баратеон не мог вызывать в душе Бейлиша ничего иного, кроме чёрной злобы и зависти — того отравляющего чувства, что сопровождало его с раннего детства. Как же сильно Петиру хотелось наказать этого молодого сосунка, рождённого с золотой ложке во рту! Унизить, растоптать, показать окружающим его никчемность и слабость. Однако… в этом легкомысленном порыве Бейлиш неправильно оценил фигуру младшего брата короля. Фигуру, как оказалось, крайне опасную, а порой и непредсказуемую.

Ренли Баратеон — опасный человек. Но всё-таки человек, а стало быть, как и все, подвержен слабостям. Вместе с тем, его слабости были не столь очевидны, как могло показаться некоторым. Несмотря на то, что его мотивы туманны и неоднозначны, заставляя думать окружающих об обыкновенной жажде золота, Петир видел нечто большее в его словах, поступках, и в стремлении играть в Игру. Четкий план, словно пунктирную линию на карте — Власть. Стремление оттеснить каждого конкурента от Железного трона, дабы, в конце концов, завладеть им. Возможно, это и не так… пока что. Но путь, по которому идёт юный Баратеон рано или поздно приведёт его к этой мысли… к этой «разумной необходимости».

Но какова ни была бы его истинная цель, и как бы Ренли ни был хорош на короткой дистанции в их общей Игре… он уже проиграл. Конфликт с десницей, Ланнистерами, охлаждение отношений с Тиреллами и женитьба на Грейджой, обострившая противоречия с владыками Запада и Простора. Своими собственными действиями Баратеон уже заложил фундамент могущественного альянса, что рано или поздно выступит против него ради собственной выгоды или ради мести. Да, его врагам необходимость подобного союза ещё не очевидна, но, как говорят в Браавосе, «падающего подтолкни». Что, признаться, в планах Мизинца значилось, но не сейчас, а позже. Гораздо позже.

Единожды сильно обжёгшись с владыкой Штормовых Земель, Бейлиш стал аккуратней, принявшись медленно, осторожно, но неустанно изучать своего нового соперника. Шаг за шагом, слово за словом, крупица за крупицей, Петир собирал информацию, выстраивал линии поведения, изучал связи и отношения с окружающими, обдумывал его образ мышления. Результаты не заставили себя долго ждать. Баратеон действительно умён и опасен, но он всё ещё обычный андал, узко мыслящий в рамках Семи Королевств, лордов и феодов, и видящий свои шансы на победы в банальном золоте, чем, отчасти и удалось воспользоваться некоторым предприимчивым людям из его окружения.

Пряная Семерка. Стремительно богатеющая группировка купцов, что умело воспользовалась впечатлительностью и естественными пробелами мейстерского образования. За счёт казны самого Баратеона они ловко построили внушительную торговую сеть, что постепенно начинает давать всё более и более ценные плоды, а теперь и внушили молодому лорду необходимость создать полноценную торговую компанию. Подобное откровение, представшее перед мысленным оком Бейлиша, значительно понизило лорда Баратеона в списке опасных врагов, к его огромному внутреннему удовлетворению.

Выйти на контакт со многими членами Семерки оказалось делом не простым, а очень простым. Они охотно совершали визиты к нему в бордель, пили вино, закусывали фруктами, бахвалились своими успехами и желаниями, среди которых выше всего была жажда получить ещё больше золота и влияния внутри королевства. Бейлишу оставалось только лишь помочь страждущим душам, за толику богатств малую.

Тревор Комб, лидер Пряной Семёрки, в доверительном разговоре раскрыл их замыслы перед Мизинцем. Создать торговую компанию, по сути, большую гильдию, что перетянет на себя значительную часть торговли в центральном Вестеросе, за счёт средств и ресурсов лорда Ренли и под патронажем Железного трона. Они разработали воистину зубодробительный устав и такие внутренние правила компании, что позволят им со временем лишить какого-либо влияние на неё Баратеона. Да так изящно, что олень и не поймёт, как остался без рогов! Это такой тонкий и подлинно хитрый план, настолько, что Петиру оставалось лишь подивиться, как, казалось бы, заурядные купчишки из захолустья смогли додуматься до такого. Правду говорят — голь на выдумки хитра.

Этот план был настолько хорош, что Бейлиш решил им воспользоваться самостоятельно, но… без покровительства Джона Аррена действовать было нельзя. К счастью, оказалось достаточно скормить старику только часть информации и обрисовать перспективы наказать зарвавшегося юнца, и Джон тут же дал Петиру добро на действия, в том числе и на взнос в уставной капитал золота казны. Как бы Аррен не силился продемонстрировать вящее равнодушие, мол, плевал он на этого выскочку с высоты Орлиного Гнезда, но младший Баратеон изрядно его бесил и раздражал. А на подобных эмоциях очень легко играть, особенно со стариками.

Сегодня эта история должна будет завершиться. Семёрка поставит свои судьбоносные подписи на уставах, и сотни воронов разнесут по Королевству и вольным городам известия о создании Королевской Восточной Торговой Компании, а Бейлиш станет фактическим её руководителем, в качестве королевского представителя. При этом, он, как и прочие члены Семёрки, предпримет всё необходимое для того, чтобы Баратеон, ныне развлекающийся со своими новыми родственниками в Штормовом Пределе, и далее думал, что торговая компания принадлежит именно ему.

Он предвкушал свою победу, позволив себе на миг отойти от планов и схем и начать отрисовывать в уме каждую деталь своего триумфа. Петир обещал себе, что поимеет всех этих заносчивых лордов, предварительно заставив их играть в свою игру и по своим правилам. И сегодня он вновь исполняет данное себе слово.

Они остановились. Петир, отодвинув штору, взглянул на улицу сквозь ячеистую, словно пчелиные соты, перегородку, убедившись, что они прибыли к месту назначения. «Русалка» теперь уже не просто таверна, а полноценный постоялый двор, и после ремонта с расширением она очень выгодно выглядит на фоне своих товарок. Широкий подъезд, отбелённые стены, почтительные слуги и искусная вывеска — всё свидетельствовало о богатстве и успешности хозяев сего заведения.

К моменту их прибытия солнце уже окончательно скрылось за горизонт, но «Русалка» вполне сносно была освещена многочисленными фонарями, что позволяли не опасаться споткнуться в потёмках. Мигом появившиеся слуги быстро перехватили поводы у коней, заискивающе выпрашивая указаний по поводу животных. Брюн между тем угрожающе шикнул на слуг, помог Бейлишу выбраться из экипажа и, вновь перехватив книги, двинулся вслед за ним к главному входу вместе с остальной охраной.

Внутри оказалось на удивление немноголюдно для приобретшего заметную популярность заведения — свет в основном зале был приглушён, и только пара столов была занята небольшими молча жующими компаниями.

— Милорды, — к ним подошёл молодой слуга в чистой одежде и глубоко поклонился, — Вас уже ждут! Позвольте сопроводить.

Бейлиш, молча кивнув, двинулся следом за слугой, теряя всякий интерес к окружающим и вновь погружаясь в свои мысли и грёзы. Их повели извилистым коридором вглубь здания, мимо кухни и подсобных помещений, явно ведя гостей в скрытую комнату для переговоров. Умно́ было обзавестись такой. Путь был недолог, и завершился он в довольно широком коридоре у обитой железом двери, около которой стояло два охранника в броне и походных плащах, капюшоны которых были надвинуты практически на глаза. Сердце Петира царапнула настороженность. Эти двое не выглядели как обычные, характерные для таких мест вышибалы. Об этом в первую очередь могли свидетельствовать, как минимум, превосходные латы.

— Дальше может пройти только Бейлиш. — Глубоким и хорошо поставленным голосом заговорил один из охранников.

— «Лорд Бейлиш»! — Недовольно осклабился Брюн, зарычав будто медведь. — И ему решать, кто и куда…

— Ваша преданность похвальна, но не стоит так изгаляться, мессир, — из темноты за спинами прибывших послышался новый голос, уже весьма знакомый чуткому слуху Мизинца, — ведь, полагаю, лорд Бейлиш не видит в нашей просьбе ничего предосудительного.

Под свет фонарей вышел молодой юноша среднего роста с каштановыми волосами до плеч и серыми, словно неспокойное море, глазами. Одет он был в простой дублет и бриджи, и только два предмета ярко выделяли его из простонародной массы — абордажный тесак в ножнах на поясе и примечательная фибула, скрепляющая простой шерстяной плащ на уровне горла. Серебряная луковица.

«Сиворт!» — возбуждённо вспыхнула мысль в голове у Петира. И не просто один из щенков краболова, а личный оруженосец Ренли Баратеона. «Марик Сиворт» — тут же вспомнил он его имя. Средний сын Давоса и один из самых опасных, по мнению самого Петира. Мизинец очень долго следил за юношей и быстро осознал, что никакой он не оруженосец, а щенок волкодава, вечно рыскающий, словно его натаскивают на будущую добычу, по неизвестным заданиям своего патрона по утлым и вонючим улочкам Блошиного Конца и прочих трущоб столицы. Какие именно дела ведет Баратеон через своего «оруженосца» Бейлишу так и не удалось до конца выяснить… разве что стало известно о его контактах с воровскими гильдиями и некими «уважаемыми людьми» города. Но на этом и всё. Возможно, Ренли как-то связан или влияет на подпольную борьбу между воровскими гильдиями, что обострилась в последнее время, а может и нет. К сожалению, у Бейлиша не так много достоверных информаторов в этой грязной клоаке, поскольку те имеют раздражающую привычку помирать как мухи. Однако достоверно известно, что если где-то промышляет Сиворт, то там непременно будет и Баратеон.

Баратеон.

«ОН ЗДЕСЬ!» — Пронеслась истерическая мысль в голове мастера над монетой. Кровь недвижимо застыла, а сам Петир на долгий миг позабыл как дышать. Страх сковал его тело и разум, поднимая со дна сознания нелицеприятную истину. Он боялся его. Этого треклятого Ренли. Презирал, ненавидел и боялся. Не потому что он сильнее его физически, не потому что богаче или влиятельней, а потому, что знал, чувствовал каждой фиброй души… как сильно они похожи в одной малости, одной мелкой детали их характеров. Если младший Баратеон посчитает, что Бейлишу надо будет перерезать горло здесь и сейчас, он сделает это. Сделает не колеблясь. Р-р-раз, и всё! Так же, как это бы сделал сам Бейлиш. Но у Баратеона есть явственное преимущество, он брат короля, а Петир нет. Власть, как известно, позволяет интерпретировать законы в свою пользу или вовсе их не замечать, что один раз Ренли уже доказал.

А пока судорожные мысли вертелись в голове лорда, к напряжённо замершим гостям, возложившим руки на эфесы своих мечей, полязгивая латами из темноты вышли еще воины, среди которых высилась могучая и легко узнаваемая фигура. Бейлон Сванн.

— Действительно, — вернув самообладание под едкой ухмылкой Сиворта, Бейлиш нашёлся с ответом, — нам с лордом Баратеоном будет лучше провести разговор наедине.

Услышав слова своего господина, Брюн заметно напрягся, осознав всю щепетильность сложившейся ситуации.

— Вы позволите? — Сиворт приблизился к Лотору, протянув руки к книгам. — Дальше я сопровожу лорда Бейлиша самостоятельно.

Петир кивнул, на что Брюн осторожно положил книги на пол, отступив на полшага. Сиворт же преспокойно поднял связку, двинувшись к закрытой двери, а Бейлиш молча последовал за ним. Стража открыла двери, впустив двоих, и стоило только Петиру переступить порог, как дверь за его спиной захлопнулась, отсекая лишние звуки и, как казначею невольно подумалось, саму жизнь.

Они оказались в большом вытянутом помещении с небольшими, покрытыми слюдой оконцами у самого потолка. Здесь царил полумрак, с которым немного боролись лишь немногочисленные свечи и прогоревший уже камин. Практически всё пространство в зале занимал большой прямоугольный стол, явно предназначенный для больших компаний, но занятый ныне одной персоной, что восседала за противоположным от входа торцом. Тайный хозяин сих мест — Ренли Баратеон. Одет верховный лорд был непритязательно, ярко контрастируя с тем образом молодого богача, которым он блистает при дворе. Дублет непонятного в потемках цвета, надетый поверх белой шелковой рубахи, а в отблесках горящих свечей, путеводной звездой блестел перстень — оправленный в золото ярко-красный рубин. За спиной у Баратеона тлел камин, изредка потрескивая углями и отбрасывая приглушенный свет, попутно наградив лицо сидящего лорда глубокими тенями.

Сам Баратеон на появление новых действующих лиц никак не отреагировал, спокойно продолжая ужинать. Подле лорда была расставлена глиняная посуда, кувшин с кубком, блюдо со свежими овощами, луком и чесноком и одна из так сильно любимых Ренли чугунных сковородок-пауков, из которой он с большим удовольствием ел с помощью небольшой вилки.

— А! Лорд Бейлиш! — Ренли бросил короткий взгляд на гостя и продолжил трапезу, макнув кусок хлеба в сковороду. — Прошу меня простить, но я так спешил на нашу встречу, что весь путь провёл в седле, питаясь сухарями да водой, и напрочь отбив себе… кхм… впрочем, неважно. Неважно!

Бейлишу был хорошо знаком этот приём. Демонстрация силы и контроля над ситуацией, когда ты принимаешь кого-либо сидя за столом и вкушая яства, ярко и максимально доходчиво показывая своему собеседнику его истинное место и внушая тому чувство слабости, а может и неуверенность собственной позиции, статусе и положении.

— Признаться, очень приятно после стольких дней празднества вкусить простой пищи, — Ренли между тем, отложив столовые приборы, стал деловито вытирать руки о рядом лежащую тряпку, — знаете, без всех этих лишних специй и деликатесов. Мясо, картошка, соль, перец, лук и всё! Ох… где моё гостеприимство?! Может быть, пива? Но заранее предупреждаю, оно изрядно бодрит желудок.

— Нет, благодарю, — с выдавленной-таки непринуждённой улыбкой тихо ответил Мизинец, замерев соляным столбом с противоположного от лорда Ренли торца стола.

Сиворт, игнорируя тем временем всё происходящее, приблизился к Баратеону, став аккуратно распаковывать на столе привезенные Бейлишем талмуды.

— Наконец-таки, моя пр-р-е-ел-л-лесть! — Явно подражая какому-то скомороху пропел Баратеон, с трепетом приняв одну из книг из рук Сиворта.

Отодвинув от себя всю утварь, Баратеон раскрыл фолиант, став его неторопливо пролистывать, иногда задерживая взгляд на заинтересовавших его моментах. Баратеон читал очень внимательно, бормоча себе что-то под нос, словно сверяясь с чем-то… и вот тут-то Бейлиш сильнее сжал челюсть, чтобы никоим образом не привлечь внимание и скрыть осознание, которое обрушилось на него холодной волной. Именно в этот момент он осознал личность истинного автора столь запутанного и столь злополучного документа.

— Отличная работа, лорд Бейлиш. — Голос Баратеона урчал, словно у откормленного кота, а его указательный палец с рубиновым перстнем застыл на последнем листе с гербовыми печатями и подписями. — Вы великолепно проделали свою работу и достойны награды. Марик, будь так добр, передай лорду Бейлишу мою благодарность.

Петир в этот момент напрягся, ожидая всякого развития событий, но ничего экстраординарного не произошло. Баратеон откуда-то из-за стола вытащил плотно запечатанный большой конверт и передал его Сиворту, а тот, сделав несколько мерных шагов, протянул его Петиру. Медленно приняв его и сломав сургуч, Бейлиш вытащил на тусклый свет красиво и изящно разрисованную плотную бумагу с подписями и печатями, которую он уже видел… акция. Вернее, пять акций… с его именем.

— Но… как же… — Петир, прекрасно осознавая, что держит в руках смертельный приговор самому себе, пытался сформулировать хотя бы один вопрос, но поражённо замер, увидев новый сюрприз.

Сиворт спешно, но расторопно стал отточенными движениями расставлять перед Баратеоном писчие принадлежности: перо, чернильницу, шкатулку с чистым песком и подставку для топки сургуча, под которой оруженосец зажёг свечу, поднеся к фитилю одну из стоящих на столе товарок.

— Знаю-знаю, это очень щедрый подарок… и Ваш шок мне понятен, — Ренли довольно и по-дружески улыбнулся, став аккуратно выводить на уставе свою подпись, буквально перечеркивая все остальные имена «Пряной Семерки», — но, мои компаньоны были не против, и все они дружно проголосовали за перераспределение акций, дабы достойно отблагодарить Вас. Всё же кворум был собран, и мы не стали медлить с решением, проведя все процедуры до Вашего приезда. Корона не пострадала — ей передано, как и обещано, двадцать процентов, а вот остальные доли… Вам, лорд Бейлиш, пять процентов. Всё остальное — мне. Уважаемые мэтры сочли это не только допустимым, но и предельно справедливым решением.

Завершив подпись изящным движением пера, Ренли присыпал чернила песком, чтобы спустя пару мгновений сдуть, слегка наклонившись над книгой. Баратеон поднял взгляд и довольно ухмыльнулся, поймав испуганный взор Петира. Дождавшись, пока растопится сургуч, он аккуратно пролил его на бумагу и, достав из внутреннего кармана собственную гербовую печатку, завершил дело.

— Если лорд Аррен узнает…

Если лорд Аррен узнает, то Петира за пособничество Баратеону сбросят со стены Красного Замка. С той, разумеется, что ближе к острым скалам и Черноводному заливу. И владыка Штормовых Земель прекрасно знает об этом.

— А как лорд Аррен об этом узнает?

На лице Ренли застыло выражение невинного удивления… поразительно всё-таки, как легко имитируется эта эмоция теми, кто максимально от неё далёк. Лорд Ренли же, встав из-за стола, сложил руки за спиной и принялся приближаться к Мизинцу, медленно чеканя свой шаг.

— Экземпляр реестра акций будет храниться в компании. Никто и не будет знать, что у лорда Бейлиша персональная доля, а лорд Баратеон скупил все остатки. Ведь мы, как ответственные партнёры, будем выполнять все возложенные на нас короной финансовые обязательства. Это Вы, лорд Бейлиш, главное, никому не проболтайтесь, а то может возникнуть неловкая ситуация. Десница — человек отходчивый, кто-то даже скажет, что добрый, но… такого он может не понять и не оценить.

К концу своего монолога Баратеон приблизился к Петиру вплотную. Все напускные эмоции исчезли, оставив Мизинца наедине с холодным и безэмоциональным лицом, на котором в колеблющихся отсветах свечей плясали глубокие тени.

— Занимайтесь своим делами, лорд Бейлиш. — Вместе с выражением лица изменился и тон голоса, наполняя слова холодным лязгом железа. — Воруйте, интригуйте, трахайте Лизу, упражняйтесь в изящной словесности с Пауком на пару, продавайте мертвых шлюх извращенцам… что угодно и в любом количестве. Только не лезьте в мои дела и к моим людям.

От слов Баратеона одинокая градинка пота стекла по виску мастера над монетой. В этот миг Мизинец ощутил себя стоящим полностью голым и совершенно безоружным перед диким и безжалостным зверем, от которого не скрыться и не убежать. Впервые за очень долгое время Бейлиш вновь почувствовал себя на роли добычи, но только уже отнюдь не детской забавы. На мгновение перед его мысленным взором восстал Брандон Старк, чтобы так же быстро растаять призраком прошлого. Петир не боялся Старка… не так сильно.

— В противном случае… — Баратеон не двинулся с места, замерев со сложенными за спиной руками. — Вы знаете что обозначает слово «возмездие», лорд Бейлиш?

Петир хотел было ответить, но слова застыли вязкой слюной в пересохшем горле.

— Возмездие, это акт отмщения, это месть, осуществляемая любыми средствами. В данном конкретном случае это осуществит ужасающая сволочь. Я.