Опасное поручение

Глава 7

Утром Кондрат обнаружил под дверью адресованное мне письмо. От него, как говорится, за версту несло неприятностями. Если вы получите когда-нибудь подобное письмо, то лучше всего сразу же сожгите его, даже не читая. Ну а если вы не поборите любопытство, как случилось со мной, то сжечь его всё равно не поздно даже после прочтения. Поздно будет, если вы начнете поступать так, как хочет автор этого послания.

— Вот, Владимир Сергеевич, под дверью письмецо лежало. — Слуга передал мне конверт из недорогой бумаги, на котором было написано: «Лично в руки Версентьеву В.С.» Без обратно адреса и имени отправителя.

Внутри конверта оказался сложенный пополам лист бумаги.

Я прочел:

«Любезный Владимир Сергеевич.

Мы с вами не знакомы, но я случайно узнал, что Вы интересуетесь картиной, которую недавно украли у Его превосходительства губернатора Пасынкова. У меня есть сведенья, которые Вас непременно заинтересуют. Я готов их Вам предоставить за небольшое вознаграждение. Обстоятельства вынуждают меня просить его. Прошу понять меня правильно.

Приходите сегодня в 23.00 в сад при Губернской гимназии, расположенной на Всехсвятской улице. Возле входа я Вас буду ждать. Но обязательно приходите один. Дело строго конфиденциальное».

Внизу была поставлена подпись, слишком кривая для того, чтобы разобрать в ней хотя бы половину букв. В письме не говорилось, кто его автор.

Я перечитал письмо ещё раз. Всехсвятская улица! Так эта же та улица, на которой находится усадьба костромского губернатора! У меня учащенно забилось сердце. Неужели Пасынков или кто-то из его подчиненных все-таки замешан в этой истории? Не может быть. Мне показалось, что он говорил со мной чистосердечно, вполне искренне. Так от кого же письмо? От кого-то из ординарцев или слуг?

Автор таинственного письма назначил мне встречу в саду в 23.00 вечера. Довольно позднее время и, видимо, уединенное место. В таком месте проще простого попасть в засаду. Но пойти на встречу было нужно. Только так я смог бы продвинуться в своем расследовании. Ну а возможность засады, конечно, следует учесть.

Протянув Кондрату письмо, чтобы и он с ним ознакомился, я открыл окно. В комнату сразу же ворвался свежий волжский воздух, прочистил мои легкие, освежил голову. Мысли стали четкими и ясными. В Москве и Петербурге воздух совсем другой. В столицах воздух обычный, пресный, а вот в небольших провинциальных российских городках он настоящий, чистый, ароматный и, если хотите, даже вкусный. От такого воздуха с непривычки даже вначале голова кружится, как после рюмочки хмельной мадейры.

— Что ж это значит, Владимир Сергеевич? Неужели пойдете? — прервал мои размышления слуга.

— Пойду, Кондрат, конечно пойду.

Слуга долго не раздумывал.

— Тогда и я с вами. Не нравится мне письмо это, ох не нравится…

Помощь Кондрата могла пригодиться. Поэтому я разрешил ему сопровождать меня, но только так, чтобы его до поры до времени видно не было.

— Не беспокойтесь, батюшка, — обрадовался слуга, — спрячусь в кустах, между деревьями — никто в темноте меня не заметит. — И без всякой паузы добавил, как будто это само собой разумеющееся: — Так я мушкетон с собой возьму, а вам пистолеты заряжу?

Мне пришлось сдержаться, чтобы его не обругать. Мушкетон! Не хватало нам разгуливать по костромским улицам с этим чудовищной силы оружием. Он предназначен для сражения с врагом на поля боя, а не для решения проблем личного характера.

— Нет, Кондрат, мушкетон оставь здесь. Возьми только пистолеты, — едва сдерживая эмоции, проговорил я.

— Это вы зря, Владимир Сергеевич. От мушкетона может быть большая польза. Помните, как в Австрии один выстрел из него сразу трех французов сбил с ног? То-то же! — Кондрат попытался привести аргументы в пользу своего смертоносного оружия, но я на этот раз был непреклонен. Пришлось ему довольствоваться на вечерней прогулке парой пистолетов и длинным немецким кинжалом, с которым, он, впрочем, и так никогда не расставался.

***

В ожидании встречи с таинственным автором письма, я весь день размышлял о том, что узнал вчера от Пасынкова, губернатора Костромской губернии, вспоминал, что он мне рассказал, думал о том, почему украли картину Бернарди, и пытался свести всё это воедино с тем, что я уже знал раньше. Получалось, что Старосельский специально приехал в Кострому, чтобы увидеть некую картину, на которой изображены древнегреческие купальщицы. Потом его убивают, инсценировав самоубийство. Одновременно с этим кто-то крадет из дома губернатора эту таинственную картину.

Так как увидеть картину я не мог, то принял решение поговорить с её автором — итальянцем Джорджио Бернарди, проживавшем в Петербурге. Уж он-то мне сможет не только всё рассказать о ней, но и заново нарисовать её, если, конечно, хорошенько его попросить об этом. Но вначале мне предстояло встретиться с автором странного письма.

Сад, вернее, я бы назвал его парком, Губернской гимназии в Костроме не произвел на меня благоприятного впечатления. Да и что там можно увидеть темным вечером? Сплошные тени деревьев, густые заросли кустарников, непонятные, а иногда какие-то подозрительные звуки и шорохи. Нет уж, в парках следует гулять днем, когда можно насладиться их великолепием. Ночью же они становятся опасным местом. Особенно для одинокого путника вроде меня,

Вообще-то, я не был таким уж «одиноким путником». Метрах в двадцати от меня в кустах прячется Кондрат, вооруженный пистолетами, кинжалом и моей саблей. Да и сам я пришел на встречу не с пустыми руками, а со спрятанным под плащом пистолетом.

Мы появились в саду Губернской гимназии раньше назначенного часа, чтобы осмотреться и выяснить, не устроена ли там засада. Засаду мы не обнаружили, но от этого мне на душе легче не стало: я остро чувствовал опасность.

Часы, серебряные английские часы, оставшиеся мне в наследство от отца, чуть ли не единственная его вещь, которая ещё хранилась у меня, показали одиннадцать часов вечера. Никого вокруг не было. Автор письма почему-то не спешил показываться.

«Может быть, он наблюдает за мной издали. Хочет выяснить, один я или нет», — подумал я, расхаживая по довольно широкой аллее, к которой вплотную подходили деревья и кусты.

В томительном ожидании прошло ещё минут десять. Сколько можно ждать? Я уже решил вернуться на постоялый двор, как вдруг услышал где-то слева от себя между деревьями звук, напомнивший мне хруст сухой ветки, на которую кто-то наступил. Я начал поворачиваться в ту сторону, но неожиданно раздался громкий пистолетный выстрел, и буквально в сантиметре от моего носа пролетела пуля.

Я тут же отскочил в сторону, и сразу же опять прогремел выстрел. В последнее мгновенье мне удалось броситься резко вправо, что спасло мою жизнь.

Подбежав к ближайшему дереву, я спрятался за него. Справа раздался громкий треск ломаемых веток, послышались непонятные громкие крики.

Какой-то человек, виднелась только его темная фигура, бежал на меня, угрожающе крича и чем-то размахивая. Я прицелился в него, но в последний момент, прежде чем выстрелить, понял, что на меня бежит ни кто иной, как мой слуга. В темноте он принял меня за убийцу, и теперь спешил со мной расправиться.

— Кондрат, это я!

Хорошо, что я его предупредил, а то в темноте он мог, не разобравшись, полоснуть меня моей же саблей.

— Вы не ранены, Владимир Сергеевич? — заботливо поинтересовался слуга, когда наконец-то добрался ко мне.

— Нет, не ранен. Что ж ты на меня так налетел? Стреляли вон оттуда, — я указал рукой место, где успел заметить вспышку выстрела.

Мы разделились, и осторожно начали подходить с разных сторон к тому месту, где прятался нападавший. Естественно, никого в кустах, откуда в меня стреляли, не оказалось. Кто бы ни был этот человек, но он исчез бесшумно, как, впрочем, и появился.

— Убежал он, Владимир Сергеевич. Убежал, ирод проклятый, — зло проговорил Кондрат.

— Ты хоть что-нибудь рассмотрел? Он был один? Что ты вообще видел? — спросил я своего помощника.

Выяснилось, что слуга ничего не рассмотрел. Он услышал выстрел и сразу же бросился меня спасать. А вот самого стрелка он не заметил.

— Славу Богу, вы живы, — Кондрат сделал попытку отряхнуть от грязи мой плащ, но я не позволил ему этого. Тоже мне, нашел время следить за чистотой моей одежды.

Но я почувствовал искреннюю благодарность к Кондрату за его преданность и отвагу. В наше время такие преданные слуги не часто встречаются.

Мы, держа оружие наготове, обошли сад Губернской гимназии. В моей левой руке была крепко зажата сабля, а в правой я держал пистолет, выстрелить из которого так и не успел. Да и куда стрелять? Цели я не видел, а палить в пустоту, наобум — не в моих привычках. Кондрат, кстати, тоже не стрелял. Он очень бережлив, почти на грани скупости. Уж если он пускает пулю, то наверняка.

Сад был пуст. Нападавший давно скрылся в неизвестном направлении. Отыскать его невозможно. Как я и предполагал, таинственное письмо привело меня в засаду. Надежды схватить стрелка не оправдались: он оказался слишком хитрым и быстрым.

Очень маловероятно, что засаду устроили по приказанию губернатора Пасынкова. В противном случае из парка я вряд ли бы сумел уйти живым. Нет, он в этом не замешен. Но вот кому-нибудь рассказать о нашем разговоре он мог. Скорее же всего, нашу беседу с ним во время антракта в театре просто банально подслушали. Тогда возле нас крутилось много мужчин и женщин. Видимо, кто-то из них и подслушал. Кто? Что вообще всё это означает, черт побери?

Вернулись на постоялый двор купца Аничкина мы усталыми и обеспокоенными. Расследование перестало быть безобидным. Оно превратилось в смертельно опасную игру, в которой главная ставка — моя жизнь.