Ночью в ставку приехал Чемберлен. В большой палатке командующего армией генерала Барнарда собрался военный совет.
Полковник Гаррис пришел с забинтованной головой. Не он один был ранен: у полковника Вильсона с неделю назад прострелили щеку, а молодой лейтенант Робертс, приехавший с Чемберленом из Пенджаба, поддерживал правой рукой забинтованную левую. Робертса ранило в дороге.
Невилль Чемберлен, только что назначенный генерал-адъютантом при штабе пограничных сил Пенджаба, сухой, жилистый, стройный, в нарядном мундире с серебряным шитьем, сел у изголовья койки командующего; Барнард лежал на походной постели, бледный, вялый, с обвязанной шеей. Несколько дней генерала мучил приступ какой-то тяжкой болезни; штабной лекарь не знал, как ее лечить.
Разговор начал Вильсон.
«Белые Рубашки» разбиты. Обоз с продовольствием и боевыми припасами перехвачен.
Вылазки из города повторяются каждый день. Враг заходит и с фланга, и с тыла, захватил старый храм на Курнаульском шоссе, грозит перерезать сообщение с Пенджабом, — единственный путь, остававшийся до сих пор открытым. Британской пехоты в лагере почти нет, а вся туземная ненадежна. Кавалерия день и ночь несет пикетную службу, люди измучены: по двадцать часов в седле, без смены.
Орудий нехватает; и те, что есть, слишком малы. Нужны большие гаубицы — двадцатичетырехфунтовки, нужна осадная артиллерия.
Чемберлен сухо кивнул.
— Да, — сказал Чемберлен.
У него было узкое, слегка ассиметричное и бледное лицо, — той особенной молочной бледности, какая бывает иногда у северян, не поддающихся солнечному загару в тропическом климате. Легкие веснушки по крыльям носа были чисто лондонского происхождения. Нос красивый, тонкий, с горбинкой, был чуть-чуть крив, с правой стороны срезан больше, чем с левой, отчего обе половинки лица казались неодинаковыми.
Все смотрели на генерал-адъютанта. Что он привез из Пенджаба?
Но Чемберлен не торопился.
— Калькутта? — спросил Чемберлен.
— Сообщение прервано. Из Калькутты до сих пор подкреплений не прибыло, ни одного человека, — сказал Вильсон.
Чемберлен снова кивнул.
— Да, — сказал Чемберлен.
Он повернулся к командующему.
Вялое желтое лицо Барнарда с припухшими веками было неподвижно.
Чемберлен рассматривал его с неторопливым интересом.
— Что вы считаете возможным предпринять в настоящее время, генерал? — осторожно спросил Чемберлен.
Барнард отвел глаза под этим холодным взглядом, похожим на взгляд щуки.
— Предпринять?.. — Барнард слегка застонал и повернулся на своей койке. — Предпринять… — Больше всего на свете боялся генерал что-либо предпринимать. Слишком хорошо помнил он, как после Крымской войны (он прослужил всю кампанию начальником штаба у лорда Раглана) — слишком хорошо помнил Барнард, как осуждали тогда в Лондоне лорда Раглана за всё, что он предпринимал, и еще больше за то, чего не предпринимал…
Генерал Барнард, кряхтя, повернулся на койке — больной измученный старик.
Чемберлен опустил белесые ресницы, точно не слыша. Генерал, который отвечает на вопросы только кряхтением, — это было неприлично.
Вильсон ждал.
— Мои люди мрут! — резко сказал Вильсон. — Мои орудия никуда не годны. Если в самое ближайшее время не будет сильных подкреплений из Пенджаба, я вынужден буду снять осаду и уйти из-под Дели.
— Боже мой! — жалобно сказал Барнард. — Что скажут в Лондоне?.. Боже мой!.. Все смотрели на Чемберлена.
— Подкрепления из Пенджаба будут! — сухо сказал Чемберлен. — Сэр Джон Лоуренс отдал приказ сформировать Летучую Пенджабскую колонну в помощь делийским силам. Бригадиром назначен Никольсон.
— Никольсон? — Движение прошло по собравшимся.
Никольсон, «Лев Пенджаба», свирепый Никольсон, гроза северо-западной Индии, тот самый Джон Никольсон, которого кочевые племена в глухих горных местах близ афганской границы считают не то дьяволом, не то злым духом!.. «Никкуль-Сейн», — его имя пишут на камнях, ему приносят жертвы, как злому божеству.
— Прекрасный выбор! — Барнард одобрительно кивнул.
— Но бригадир Никольсон надолго задержится вблизи Лагора…
Чемберлен сделал паузу.
Все ждали.
— Для разоружения лагорских частей, — договорил Чемберлен.
— Как? И в Лагоре? — Вильсон вопросительно поднял брови.
Чемберлен кивнул.
— Да, неспокойно.
Вильсон с силой повернулся на своем походном стуле.
— Значит ли это, что нам придется ждать, пока Никольсон покончит с брожением во всем Пенджабе? — спросил Вильсон.
— Да, — слегка наклонив узкую голову, сказал Чемберлен. — Придется!
— Это невозможно! — резко сказал Вильсон. — Нам нужна помощь сейчас, немедленно, или никогда.
— Помощь будет, полковник! — сказал Чемберлен. — Туземная кавалерия.
— Нужны европейские войска!
— Их нет! — сухо ответил Чемберлен.
Это была истинная правда. Каждый британский штык был на счету. Из-за спора с Персией за Герат еще с начала года почти вся британская пехота северной и западной Индии была отозвана к границе Персии, и ей там хватало дела. Единственный довольно сильный европейский контингент Пешавара необходимо было сохранять на месте для безопасности афганской границы.
— Придет туземная кавалерия, — сказал Чемберлен. — Пенджабские сикхи.
— Отличные солдаты! — похвалил Барнард.
Все, кто служил в Пенджабе, хорошо знал этих рослых длинноволосых конников дикого вида, воинственный народ — секту.
— Из Непала должны прийти гурки, — сообщал дальше Чемберлен. — Они уже в пути.
— Гурки? — сказал Вильсон. — Храбры. Но для регулярной войны не столь хороши.
Он видывал не раз этих маленьких желтых узкоглазых воинов из соседних гор, в черных косматых шапках.
— Будут ли они биться с нашими панди? — с сомнением спросил Вильсон.
— Вы скажите им, полковник, что здешние индусы покушались на их веру.
Молодой Робертс громко хихикнул и едва не привскочил на своем стуле, позабыв о приличии. Робертс был счастлив: он под Дели, а Дели еще не взят…
Новоиспеченный лейтенант, сын генерала Абрахама Робертса, он только недавно начал свою службу в Индии и был счастлив, что сразу попал в гущу событий.
Чемберлен тоже улыбнулся, одной половиной лица. Он считал совещание законченным.
Но Вильсон не сдавался.
— Нужны осадные орудия! — упрямо сказал Вильсон.
— Надо ждать.
— Ждать невозможно! — сказал Вильсон. — Каждый день у неприятеля прибавляется войска. В Дели сейчас до двадцати пяти тысяч человек.
— Двадцать пять тысяч? — Легкая гримаса удивления, в первый раз за всю беседу, перекосила узкое лицо Чемберлена. Такой цифры он не ожидал.
— Двадцать пять тысяч панди. Ого! — звонко сказал Робертс.
— И с каждым днем их становится всё больше!..
— Что ж… Чем больше их будет, тем скорее они между собою передерутся, — успокоительно сказал Чемберлен.
— Нет. Между собою они дружны! — отрезал Вильсон.
— С Бахадур-шахом у них обязательно будет ссора.
— Вы правы, генерал! — Барнард повернул к Чемберлену повеселевшее лицо. — С Бахадур-шахом у них, конечно, будет ссора.
— И тогда нам гораздо легче будет их взять!.. — с откровенной радостью подхватил мальчишка Робертс.
Все засмеялись.
— Скажите, полковник (легкий презрительный жест узкой адъютантской руки в сторону города), скажите, полковник, а из этих двадцати пяти тысяч панди хоть один умеет стрелять?
— Умеют, и многие! — резко ответил Вильсон. — У них прекрасные бомбардиры, великолепные, меткие стрелки! Мы сами обучили их, на свою беду…
Он кивнул в сторону крепости.
Полотнище, прикрывавшее вход в палатку, было откинуто, невдалеке виднелись стены Дели, освещенные утренним солнцем.
Боевой день уже начинался. Гулкий пушечный выстрел пронесся по равнине, облачко дыма поднялось над крепостной стеной.
Вильсон насторожился. Стреляли из большого орудия.
Это Инсур-Панди с товарищами втащили пушку «Арчдэйл Вильсон» на бастион и пробовали ее силу и дальнобойность на британском лагере.
Снаряд разорвался недалеко от палатки командующего. Земля и камни брызнули в полотняную стену. Вместе с ними небольшой осколок, уже на излете, упал в палатку.
Вильсон поднял его и подкинул на руке, — еще теплый.
Он так изменился в лице, что офицеры переглянулись.
Молодой Робертс смотрел на Вильсона с удивлением, Неужели старый бывалый артиллерист, заслуженный полковник Вильсон испугался пушечного выстрела?..
— Пушка из Дум-Дума! — сказал Вильсон. — Большая гаубица!..
Пушка «Арчдэйл Вильсон» посылала привет полковнику Арчдэйлу Вильсону.
— Вот такие пушки мне нужны! — твердо сказал Вильсон, поднося на ладони осколок к самому лицу Чемберлена. — Двадцатичетырехфунтовые гаубицы!
Чемберлен сухо поклонился.
— Я доложу сэру Джону, — сказал Чемберлен.