Опасный беглец. Пламя гнева

Глава тридцать четвертая
СОВЕТ ПРИНЦА

Южные ворота Дели долго оставались открыты. Через эти ворота в крепость подвозили продовольствие, свободно входили и выходили сипаи, крестьяне, странствующие торговцы, посланцы из других городов.

До самого конца августа у британцев не хватало войска, чтобы обложить крепость со всех сторон.

В переулках подле ворот, на порогах курилен, в чайных, у водоемов постоянно толпился и шумел народ.

И вот, как-то раз поздним августовским утром жители Дели увидели необыкновенное зрелище.

Длинный поезд крытых коврами повозок, открытых телег, носилок, паланкинов выезжал из южных ворот.

Богато одетые женщины, слуги, дети выглядывали из носилок. Впереди на добрых конях ехали купцы, — богатейшие, именитейшие купцы города: Иссахар-Али, Нах-рандат-Бабу, Гуффур-Эддин и другие. Пояса купцов отяжелели от золотых и серебряных монет, зашитых в потайные карманы.

Позади, груженные огромными вьюками, шли верблюды.

Купцы уходили из Дели. Почуяв близкую опасность, они первыми бежали из крепости.

В тот же день к вечеру в крепости разнесся слух: у ферингов прибавилось войска, они собираются обложить Дели со всех сторон. С севера к ним подходят большие подкрепления.

Лица горожан помрачнели. Факиры и нищие в храмах вещали недоброе. Слухи росли, умножались, уже трудно было различить, что в них правда и что неправда.

— Нана-саиб разбит!.. — шептались в Дели. — Его войска сдались на милость ферингов…

— Восстание в Фаттехпуре подавлено. Морадабад окружен.

— Неправда! — говорили другие. — Еще силен Нана-саиб, и войска у него много. Он только отступил в леса, чтобы оттуда вернее нанести удар английскому генералу.

Посланцы с юга и с запада действительно скоро перестали приходить, и Дели, оторванный от других очагов восстания, отныне был предоставлен самому себе.

Никто не руководил собравшимся в крепости повстанческим войском. Каждый полк, — больше того, — каждый батальон и даже каждая рота отдельно от других решали для себя вопросы обороны и нападения и выходили на вылазку за стены крепости храброй, но беспорядочной толпой.

Никто не заботился о снабжении солдат, о выплате им жалования. Купцы отказывали сипаям в муке и соли. Купцы требовали денег за продовольствие, а у солдат нечем было платить.

Выборные от войска пришли к Бахадур-шаху.

— Купцы требуют у нас денег, — сказали выборные. — Большая армия собралась в твоем городе, великий шах, а ты не платишь ей жалования. Купцы закрыли свои лавки, они не дают нам хлеба.

Старый шах вышел на балкон. Старческими подслеповатыми глазами он оглядел солдат, собравшихся у его дворца.

— Нет у меня золота для вас! — слабым голосом крикнул шах. — Глядите, как я беден, сипаи! — Он выхватил маленький коврик из-под ног и затряс им над головой. — Вот всё мое имущество, нет у меня ничего для вас, солдаты!..

Шах заплакал. Министры увели его под руки с балкона.

Лазутчики из британского лагеря проникали в крепость и приносили своим офицерам утешительные вести: в городе нет порядка, все врозь, повстанцы не могут ни о чем договориться с шахом, а у шаха несогласия внутри самого дворца.

В сипайском таборе до ночи не утихал шум. Файзабадские сипаи хвалились своими заслугами, порочили сипаев других полков.

— Мы храбрее всех! — шумели файзабадцы. — У нас самые меткие стрелки!.. Мы больше чем все другие убили в бою офицеров-саибов!

— И мы сражались наравне с вами!.. Разве наши пули летят мимо голов ферингов? Кто из нас дрогнул перед штыком англичанина? — говорили другие.

— Да, да! Стрелки, гренадеры, саперы, конные, пешие, — все мы братья одного дыхания! — раздавались голоса. — Всякий, кто обнажил меч в войне против чужеземцев, достоин равной славы.

— Мирутские, файзабадские, бэрелийские сипаи — все братья! Бхай-банд!..

Но файзабадцы ничего не хотели слушать. Перессорившись со всеми, они ранним утром протрубили подъем, снялись с места и, громко крича, стреляя в воздух, двинулись прочь из крепости по плавучему мосту через Джамну.

Английские офицеры смотрели на уходящих в бинокли со своей вышки на Хребте и поздравляли друг друга, поднимая руки в белых перчатках.

— Веселый сегодня день у саибов, — с грустью сказал в тот вечер Инсуру Чандра-Синг.

— Войско без начальника, что тело без головы! — сокрушался старый Рунджит, товарищ Инсура по батарее. — Саибы уже роют траншеи в трех местах по равнине, готовятся ударить по стенам Дели, а мы всё еще не знаем, кто будет руководить защитой крепости.

Пальба по ночам становилась всё сильнее, свежие силы подходили к британцам. Беспокойнее стало в покоях шаха, на дурбарах слышались уже не пение и музыка, а резкие голоса, крик, свара. Бахадур сердился на своих министров: зачем допустили сипаев в город? Зачем связали судьбу его трона с судьбой восставшего войска?..

Всё реже звали музыкантов, плясуний во дворец, всё меньше объедков высылали им к фонтану. Уныние настало во дворце, слитный гул до полуночи стоял в городе.

А по Курнаульской дороге, подняв длинные стволы к небу, уже ползли, влекомые слонами, мощные гаубицы, большие осадные мортиры, ящики со снарядами, с ядрами, с боевым снаряжением.

Джон Лоуренс наконец решился. Он снимал пушки с афганской границы и посылал их на помощь британцам, осадившим Дели. Своей Летучей пенджабской колонне сэр Джон велел готовиться к походу.

Лазутчики из Курнаула принесли о том первые вести. Боевой жар, волнение охватило собравшиеся в крепости полки. Стрелки, гренадеры, конники, артиллеристы вышли на Большую площадь.

— Чего мы здесь сидим, как мыши, которые ждут, чтобы их заперли в мышеловку? — зашумели сипаи Девятого аллигурского полка. — Выйдем из крепости, ударим по врагу! Пробьемся на юг, на восток, вся страна за нас, соединимся с повстанцами Агры, с войсками Нана-саиба, они бьются за то же, за что бьемся и мы!..

— Да, да, братья!.. — кричали конники. — Индия велика. Пробьемся на юг, соединимся с повстанцами Ауда, Рохильканда, — тогда скоро ни одного англичанина не останется на индийской земле!..

— Не обороняться надо, а первыми бить по врагу! — поддержали конников опытные старые пехотинцы, помнившие волнения в Бенгале в 1842 году. — Оборона погубит восстание.

— Шах еще не отдал приказа о выходе из крепости, — возражали солдаты Восемьдесят второго. — Шах совещается со своими министрами.

— Слишком долго совещается великий шах! — кричали конники. — Пускай пойдут наши посланцы во дворец, поговорят с самим Бахт-ханом.

— Панди пошлем!.. Нашего Панди! — подхватили артиллеристы Тридцать восьмого. — Он сумеет поговорить с дворцовыми начальниками.

— Да-да!.. Пускай Инсур-Панди, наш лучший бомбардир, пойдет во дворец к шаху! — зашумел весь Пятьдесят четвертый полк.

Инсур пришел во дворец Бахадур-шаха.

Бахт-хан, назначенный начальником над всеми конными и пешими войсками, разрешил Инсуру войти в стланный коврами нижний зал дворца.

Бахт-хан был невелик ростом, худ лицом и шеей. Глаза с темными болезненными подглазьями глядели мимо Инсура.

Движением руки он пригласил сипая сесть у стены на подушки, устилавшие ковер.

Инсур не сел на шитые шелком подушки, не взял в руки длинной трубки кальяна и не начал речи с обычных приветствий. Лицо у Бахт-хана сразу помрачнело.

— У тебя двадцать пять тысяч солдат в крепости, начальник! — сказал Инсур. — Мирутские конники, молодцы-аллигурцы, гренадеры Тридцать восьмого рвутся в бой. Есть и легкие и тяжелые орудия в нашем Тридцать восьмом, есть и бомбардиры к ним… Мои артиллеристы послали меня к тебе, Бахт-хан… Зачем ты ждешь, когда феринги накопят силы за своими холмами и пойдут штурмом на крепость? Отдай приказ, вели своим солдатам ударить по войску противника и отогнать его далеко от стен Дели… Вся страна, все города Индии поддержат войско повстанцев.

Бахт-хан недовольно глядел на Инсура.

— Зачем полкам, присягнувшим шаху, выходить за стены Дели и ослаблять город? — ответил Бахт-хан. — Великий шах говорит: оборона трона — превыше всего. Если трон делийский качнется, кто поддержит его в других городах Индии?

На том и кончил Бахт-хан разговор с Инсуром.

— Не жди добра от Бахадур-шаха, — сказал в тот вечер Инсур своему другу и помощнику Лалл-Сингу. — Слишком много думает шах о своем троне и слишком мало — об Индии.

Сам шах, узнав о приходе посланца сипаев, смертельно испугался. Он приказал никого больше не впускать во дворец, ни от горожан, ни от повстанческого войска.

Шах укрылся в своих покоях, велел плотно занавесить все окна, а у дверей поставить охрану из черных африканских слуг. С полудня до полуночи по всем внутренним залам жгли свечи розового воска и сладко пахнущие травы. Черной тушью по голубой персидской бумаге шах чертил стихи о любви соловья к розе, тысячу раз воспетой поэтами старого Ирана.

Шах не дописал своих стихов. Какой-то старик в одежде мусульманского нищего, оттолкнув сторожа, прорвался во внутренние покои и лег у самих ног шаха.

— Спаси нас, великий падишах, сияние неба! — кричал старик. — Спаси город правоверных и святую мечеть!.. Летучая колонна ферингов идет на Дели с севера, две тысячи конных сикхов, свирепых, как шайтан…

Сам Никкуль-Сейн, полковник ферингов; бородатый демон, ведет их на тебя, повелитель!..

— Смилуйся над нами, всемогущий аллах! — простонал Бахадур-шах.

— Это еще не всё, великий шах, надежда правоверных!.. Большие пушки Пенджаба идут на помощь к ферингам.

— Пушки Лоуренс-саиба? — побелевшими губами спросил бедный шах.

— Да, падишах, сияние неба!.. Могучие слоны тащат эти пушки, пыль поднимается до самого неба, от гула и топота дрожит земля… И это еще не всё, великий падишах!.. Маленькие дьяволы идут на Дели с гор, косматые дикие гурки безобразного вида. Они мчатся на легких телегах, и, когда спускаются с гор в равнину, ты станешь от восхода солнца и до захода считать их и не сочтешь… Не надейся больше на сипаев, повелитель, подай руку Вильсон-саибу, если хочешь спасти себя, своих сыновей и внуков, надежду трона!..

В тот же день Бахадур-шах созвал своих министров на совещание. Шах сорвал с себя чалму в знак отчаяния и выдрал клочья волос из своей серебряной бороды.

— О я, несчастный! — сокрушался шах. — Погиб мой трон, сыновья и внуки, надежда трона! Будь проклят день и час, когда сипаи вступили в мой город!

Министры почтительно вздыхали, скребли головы под чалмами и не знали, что сказать.

— Не так слаб Дели, как думают трусы! — пытался успокоить шаха Мукунд-Лалл, хранитель печати. — Снарядов и пушек много в крепости. Хоть и разбрелись файзабадцы, но войска еще у нас немало, и сипаи сражаются храбро.

— Снарядов и пушек много, пороха мало, — вмешался Ассан-Улла, придворный лекарь. — Без пороха молчат и пушки и ружья.

— Нет, не спасти Дели! — сказали министры. — Лучше уйти нам отсюда, повелитель, уйти из южных ворот, пока Вильсон-саиб не обложил крепость со всех сторон.

— Уйти уже трудно, конные разъезды ферингов перерезают и южную дорогу, — сказал Ассан-Улла.

— Гибнет великий трон!.. Всемогущий аллах разгневался на нас!

— Можно еще спасти трон, — неторопливо сказал принц Мирза-Могул.

Все министры повернулись к нему.

— Феринги копят силы, — сказал Мирза. — Жирный Лоуренс посылает им из Пешавара пушки. Большой бой будет под стенами Дели, и мы еще не знаем, кто одержит победу.

— Ты прав, Мирза-Могул, — печально сказали министры.

— Если мы поможем ферингам взять крепость, шах Дели останется шахом Дели.

— Научи же меня, Мирза, мой верный сын, — научи как быть, — слабым голосом попросил шах.

— Надо тайно открыть ферингам вход во дворец со стороны Речного бастиона. Когда начнется штурм, надо впустить ферингов в город. Генерал Вильсон не забудет нашей услуги.

Все молча смотрели на шаха. Шах кивнул головой.

— Ты прав, Мирза! — сказал шах.

— Ты мудр, великий Мирза, сын великого отца! — повеселев, сказали министры.

Движением руки шах повелел им всем уйти. Министры удалились.

Остались только: принц Мирза-Могул, придворный лекарь Ассан и Мукунд-Лалл, хранитель печати.

Мукунд-Лалл поставил на низкий столик лакированный ящичек с перьями, серебряный сосуд с тушью. Он вопросительно смотрел на лекаря.

— Прикажи, великий падишах, написать письмо Вильсон-саибу, — низко поклонившись шаху, сказал Ассан-Улла. — Я найду способ, как передать твое письмо в лагерь ферингов.