Операция «Выход»

Глава 38

Сейчас около половины шестого, и все сидят в гостиной Хелен. Судя по всему, ее разбудил Дуг, позвонивший где-то в три ночи, чтобы спросить, не знает ли она, куда Джули увезла Люка. После звонка Шантель Хелен заклеила все окна коттеджа мешками для мусора и задернула шторы. Когда заговорщики прибыли, она разожгла камин и сделала им горячее питье. Полицейские уехали, и теперь все наконец могут перевести дух.

– Это очень захватывающе, – говорит Хелен, с гордостью улыбаясь Джули. – Вы в бегах.

Люк смотрит на Джули, но та не обращает на него внимания. Неудивительно – в фургоне он вел себя как полный ублюдок.

– Мы как-то не думали, что мы в бегах, – замечает Шантель. – Мы не хотели создавать никаких проблем.

– Когда Дуг мне сказал, я ушам своим не поверила, – говорит Хелен.

– А как вышло, что он вам позвонил? – спрашивает Шарлотта. – Еще час назад мы даже не знали, что поедем сюда.

– Судя по всему, Джин напрочь слетела с катушек. Дуг, Дона и Мишель, кажется, просто звонили всем, кого могли вспомнить. По-моему, они еще расспрашивали кого-то по имени Никки – она вроде как больше всех знала о том, куда вы девались. Но она, очевидно, рассердилась и отказалась что-либо говорить, кроме того, что вас, похоже, не будет минимум несколько дней.

– Никки – моя мама, – говорит Шантель. – Я ей лучше утром позвоню. Ну, сейчас уже утро, но… В более разумное время. Впрочем, надеюсь, тогда я уже буду спать. Пошлю-ка ей лучше эсэмэску. – Она достает из сумки мобильник и начинает жать на кнопки.

– Значит, ты все-таки не оставил записку? – спрашивает Шарлотта у Люка.

– Я собирался позвонить маме, когда мы доберемся, – говорит он. – Я не думал, что это займет так много времени.

– Чтобы добраться до Уэльса? По затопленной местности? И по «желтым» дорогам? – Хелен смеется. – Почему, кстати, вы ехали по «желтым» дорогам?

– Неважно, – говорит Джули.

– И вы собираетесь встретиться… – Она улыбается. – Со знахарем?

– Так точно, – говорит Люк. – Он меня вылечит. Хелен смотрит недоверчиво.

– Как? – спрашивает она.

– Пока не знаю, – отвечает Люк. – Но он очень толковый, да, Шарлотта?

Она кивает.

– Если Люка можно вылечить, он это сделает.

– Это будет стоить кучу денег? – спрашивает Хелен.

– Это на основе пожертвований, – отвечает Шарлотта. – Ты жертвуешь на благотворительность после лечения.

– Что ж, надеюсь, вы дадите мне знать о своих успехах, – говорит Хелен, зевая.

– Спасибо, что разрешила нам остаться, – вдруг произносит Джули.

– Нет проблем. Мы не виделись слишком долго, и все это очень захватывающе. Однако тебе стоит позвонить Джин, – говорит Хелен Люку. – Давай. Сделай это сейчас.

– Но она наверняка спит…

– Не думаю. Она сильно тревожилась.

– О. Я думал, мы доберемся до Уэльса к тому времени, как она вернется домой из «Бинго». Думал, тогда ей и позвоню…

Люк знает, что его голос звучит полузадушенно. От пива у него болит голова, и он опять забыл нечто важное. Ну, строго говоря, не забыл, но если бы он не вырубился в фургоне, то знал бы, что уже очень поздно и что мама вернулась из «Бинго» и очень, очень беспокоится. Впрочем, поздно было уже тогда, когда он только начал пить, но его доконало то, что он увидел в Саут-Миммзе. Он потому и напился. Так что не пиво виновато в его забывчивости. Он никак не может себе этого объяснить. Он причинил матери боль, и у него даже нет оправдания. Да что с ним такое? Все окончательно вышло из-под контроля. Ему просто хочется вернуться домой.

– Телефон в прихожей, – говорит Хелен. – Не стесняйся.

Даже с телефоном что-то не то. Это не его телефон. Люк набирает номер.

– Люк? – тут же отвечает Джин.

– Мама? Да, это я.

Она принимается рыдать.

– О, слава богу. Слава богу.

– Я не хотел, чтобы ты беспокоилась, – говорит Люк.

Несколько минут она рыдает в трубку.

– Мама? – осторожно спрашивает он.

Наконец она обретает дар речи:

– Слава богу, с тобой все в порядке. Где ты?

– Толком не знаю. На пути в Уэльс.

– В Уэльс? Какого черта?…

– Там есть один знахарь… Я хотел, чтобы это было сюрпризом.

– Сюрпризом?

– Вроде того. Ну…

– Ты хочешь сказать, что вообще не собирался мне звонить?

– Нет, собирался, то есть вот, звоню же. Слушай, прости меня.

– Я чуть не умерла, когда увидела, что тебя нет. Знахарь!

– Ну прости. Слушай, у меня все будет о'кей. Сейчас я в доме, солнечный свет сюда не проникает.

– А как твои аллергии?

– Со мной все в порядке, мам. С ними, кажется, тоже. Я взял с собой «вентолин» и адреналин. Джули знает, как сделать мне укол, если я случайно съем арахис или если еще что-нибудь случится.

Джин несколько секунд молчит.

– Мама? – произносит он. – Ты еще там?

– Стало быть, домой ты возвращаться не собираешься? – спрашивает она.

– Что? Разумеется, собираюсь!

– Ты не вернешься. Я это чувствую.

– Почему ты так говоришь?

– У меня было предчувствие, когда ушел твой отец. Ты точно такой же.

– Мам, ради бога. Я не такой, как отец, и я вернусь домой. Я просто уехал на пару дней, чтобы попробовать вылечиться. Ничего особенного.

Она вздыхает.

– Ничего особенного. Люк, я так устала. Я не ложилась всю ночь.

– Прости, – повторяет он.

– Удачи тебе, – говорит она странным голосом.

– Удачи… в чем?

– Во всем. В твоей жизни.

– Мама, ты что, хочешь сказать, что я не могу вернуться?

– Конечно, можешь. Это твой дом. – Она делает зловещую паузу. – Но я это видела.

– Видела что?

– Мне приснился сон. Я видела, как ты уходишь вдаль по длинной тропке, уходишь навсегда.

Сейчас Люк не в состоянии переварить подобное.

– Ради бога, мама. Не хочу этого слышать. У меня была ужасная, дерьмовая ночь, Джули со мной не разговаривает, потому что я вел себя как сволочь, я понятия не имею, где нахожусь, мне все время хотелось вернуться домой, но как я вернусь, если не знаю, где я, и все так милы со мной, так заботятся обо мне, что нельзя их подвести… А этот знахарь… Судя по рассказам, он совсем не шарлатан, и это мой единственный шанс вылечиться, я напуган на хер, но храбрюсь, и я скучаю по тебе, и…

– Пожалуйста, не матерись мне в ухо, Люк. Я так устала.

– А мне, по-твоему, каково? Я тоже устал.

– Ты, как всегда, только о себе, а? – говорит она.

– Нет, мама. Знаешь что? Мне кажется, что претензии тут – не ко мне.

Люк вешает трубку.

Он притворяется, что его показывают по ТВ. «Неплохо сработано», – говорит он вполголоса, как будто за ним наблюдает публика. Потом смеется искусственным смехом, хотя все это не смешно. Может, завтра у нее настроение будет получше. Усталая она всегда так разговаривает. Но… Какого хрена, почему она так с ним жестока? И все равно Люк хочет домой.

В прихожую входит Хелен.

– Все в порядке? – спрашивает она.

Люк замечает, что Хелен постарела. Когда он увидел ее впервые (ему было девять), она была чуть старше, чем Шарлотта сейчас. И когда жила на Уинди-Клоуз, он не замечал в ней перемен – скорее всего, потому, что они не часто виделись. Кажется, теперь в ее волосах больше седины, а у глаз больше морщинок. Но сразу бросается в глаза, как она одета. Люк впервые видит Хелен в том, что не может сойти за «юношескую» одежду – джинсы, хлопковые куртки, хипо-вые шарфики с рынка, пурпурные «док-мартенсы». Сейчас на ней кардиган, который выглядит… ну, скажем так, по-взрослому – и пять минут назад, когда она сидела в гостиной, держа в руках кружку горячего шоколада, Люк легко представил, какой она будет в старости: совсем седой, маленькой, сгорбленной и хрупкой. Ждет ли то же самое Джули, когда она станет старше? Или нужно по-настоящему прожить жизнь, чтобы выглядеть так?

– Все прекрасно, – говорит он. – Вот только мама чего-то чудит.

– В каком смысле?

– Не знаю. Она… Она думает, я никогда не вернусь домой.

– О, больше ее слушай.

– Она так меня огорчает, Хелен.

Хелен просто сочувственно улыбается, но откуда ей знать, что Люк впервые в жизни сказал о матери что-то плохое.

– Показать тебе твою комнату? – спрашивает она.

– Спасибо, – говорит Люк.

Все снова превращается в телевидение. Поднимаясь по лестнице, он может выдавить из себя лишь телереплики: благодарю вас, это было бы чудесно, не утруждайте себя, это здесь! Ему раньше никогда не приходилось использовать эти выражения. Когда Хелен показывает ему ванную, он не может сосредоточиться на том, что ему говорят, потому что ванная пахнет совсем не так, как дома, и он не может определить этот запах, потому что в запахах – особенно тех, что имитируют природу, – он не очень-то разбирается.

Хелен объясняет что-то про унитазный бачок.

– Чем тут пахнет? – вдруг спрашивает Люк.

– Пахнет? – говорит она странным голосом.

– Я сказал что-то не то?

– Нет, но… – Хелен улыбается. – Это приятный запах?

– Да. Он…

– На что он похож?

– Не знаю. Он удивительный. Я никогда…

– О господи. У тебя ведь дома нет запахов, правда? Она это так произносит, что Люку кажется: его дом критикуют. И она права, там на самом деле ничем не пахнет – просто домом. Ничем. А запах в ванной Хелен неописуемо прекрасен.

– Это он? – Она открывает небольшую склянку и подносит к носу Люка.

– Нет, не совсем.

Хелен дает ему понюхать еще несколько склянок. Оказывается, этот запах – комбинация восстановителя для волос (роза), шампуня (мята), масла для ванны (розмарин), отбеливателя (сосновая хвоя) – «Я не должна использовать отбеливатель, он вреден для окружающей среды, но как иначе отмывать унитаз?» – зубной пасты и трех разновидностей мыла: с ароматами розы, вереска и цветков апельсинного дерева.

– Это ведь цветочные запахи? – говорит Люк. Он вспоминает неясные запахи девушек, побывавших у него в спальне за все эти годы. Порой он улавливал отдаленный намек на что-то подобное, но чаще всего их запахи были слабыми и слегка ядовитыми. Люк раньше никогда не нюхал цветов – ими не пахли ни мыло, ни девушки, вообще ничто не пахло.

– Да, – говорит Хелен. – Они из эфирных масел созданы, почти все.

– А настоящие цветы так же пахнут?

– О да. У меня на кухне растет мята, а в саду осталось еще несколько роз. Я могу показать тебе. Завтра.

– Завтра?

– Ну, когда ты проснешься.

– Круто. Спасибо, Хелен.

– Ты многое пропустил в жизни, а? – говорит она печально.

Люк задумывается.

– Не знаю, – отвечает он. – Я не знаю, насколько мир богаче того, что я вижу. Я не представляю, что там, снаружи. Что бы там ни было, полагаю, это пропустил.

Его спальня и пахнет, и выглядит абсолютно непривычно. Спальни, которые показывают по ТВ, зачастую очень похожи одна на другую. Стены в них обычно не заставлены книгами сверху донизу, и на туалетном столике не лежат слегка потрепанные свернутые полотенца («Это для тебя. Не стесняйся, прими душ или ванну».) Также в комнате есть старинное на вид зеркало, стоящее напротив пыльного камина, а пол усеян журналами, которых Люк никогда раньше не видел – «Городские границы», «Запасное ребро» и «Тайм-аут». На кровать, похожую скорее на диван, наброшены симпатичные покрывала из плотной набивной ткани.

Здесь темно, как в спальне у него дома. Единственное место, где он когда-либо видел солнечный свет – это экран телевизора. Если ему вообще предстоит увидеть солнечный свет в реальной жизни, тот наверняка окажется таким же необычным, как и все, что он видел в этом путешествии. Будет ли у света запах? Какое от него будет ощущение? В углу, рядом с туалетным столиком, стоит невысокий деревянный гардероб. Люк подходит и проводит по нему руками. Древесину получают из деревьев. Люк это знает. Но раньше он никогда не трогал дерево. Это дерево, но ведь оно не живое. Каким, интересно, будет на ощупь настоящее дерево? И погоди-ка, здесь есть еще кое-что – нечто поразительное – кусок ткани, свисающий с одной из ручек шкафа. Это самая мягкая штука, какую Люк трогал в жизни. Она квадратная – красный квадрат из этой невероятной материи, усыпанной нарисованными цветами.

Он прижимает его к лицу. У Хлои были трусы из похожей ткани – он помнит это, и помнит, что ему не разрешалось к ним прикасаться, когда она их снимала, потому что ей это казалось странным. Возможно, это была одна из причин, почему она так бесследно пропала: Люк хотел потереться лицом о ее трусы. Эта материя пахнет цветком – может, одним из тех, в ванной. Такая мягкая. Не оторваться. Он кладет ее на столик, пока снимает скафандр и почти всю одежду, но потом, как наркоман, вновь хватается за нее. Она приятней, чем флис. Он берет ее с собой в кровать и гладит ею свои ноги.

Это чудесно, но ему все равно хочется вернуться домой.