Орудия войны

Глава 29

Декабрь 1919 года.

Саша поднималась по скользкой извилистой лестнице с неровными, выщербленными ступеньками. Тяжело опиралась на кривые перила. На площадках останавливалась, чтоб перевести дыхание. Живот горел, но хорошо хоть швы не разошлись — доктор Громеко шил на совесть.

Моршанский стрелочник сообщил новый адрес — являться по старому категорически запретили. Документы мещанки Сириной, однако, все еще выдерживали проверки, надо было только сохранять невозмутимый вид.

Нужный дом находился совсем рядом с Николаевским вокзалом, на Лиговке. До роскошного Невского проспекта отсюда было рукой подать, но здесь не было ни отопления, ни электричества, ни канализации. Из пары форточек торчали трубы печек-буржуек.

На верхней площадке была всего одна дверь — без таблички или номера, даже без ручки, зато железная, будто у сейфа. Поколебавшись секунду, Саша потянула ее на себя, уцепившись пальцами за отходящий край обшивки, и переступила порог. Когда замок за ее спиной, тяжело лязгнув, захлопнулся, вздрогнула, но не обернулась. Держа спину прямо, прошла вперед.

Две крохотные темные комнаты. Пол, стены и все предметы в них были покрыты не то что пылью, а какой-то липкой грязью, отчего вся обстановка имела мертвенно-серый цвет. Из окна с перекошенной рамой и выбитым стеклом открывался вид на железнодорожные пути, заставленные грузовыми составами. Далекие газовые фонари посылали в комнату холодный свет. Пахло мазутом.

— Ну здравствуй, сестренка.

У Саши чуть отлегло от сердца. Вершинин. Раз он все же пришел, значит, о чем-то с ним еще можно пытаться договориться.

Обернулась к нему.

— Рома, давай придумаем что-нибудь. Старый источник золота и ценностей… он иссяк. Там больше нет ничего. Давай попробуем найти другой. У тебя есть еще какие-то явки, выходы на кого-нибудь?

— Вот что ты за человек, Александра, — вздохнул Вершинин. — Не поздоровалась даже. С порога ноешь и выпрашиваешь.

— Ты знаешь, что для нас жизненно важны эти поставки. Давай поищем какое-нибудь решение, чтоб сохранить хотя бы патроны, хоть в каком-то объеме. Нет ничего, на что я бы ради этого не пошла. Я на все готова.

— Ты на все готова? — переспросил Вершинин. Холодный свет газовых фонарей отразился в его глазах.

— Абсолютно на все, — твердо ответила Саша.

— Тогда будет так. Поставки продолжатся. Их объем увеличится. На самом деле, уже увеличился. Завтра в Моршанск прибудет четыре вагона. Там все по последней номенклатуре и даже кое-что сверх. Следующая партия — шесть вагонов, их уже загружают, ожидайте через пять дней. Дальше загадывать пока рано, но снижения объемов не будет. Будет, на самом-то деле, рост. Возможно, сменим зоны разгрузки, ваше командование об этом известят.

Саша два раза моргнула.

— Подожди, — сказала она после паузы. — Золота больше нет. Нам нечем расплачиваться. Ты это понял?

— Да понял, понял, не дурак, — Вершинин усмехнулся. — Подбери уже челюсть, Александра. Я же не обещал, что это задарма. Взамен ты должна сделать одну вещь. Ничего сложного, даже ты справишься. По-прежнему готова на все?

— Да, да, конечно. Все что угодно.

Вершинин смерил ее усталым раздраженным взглядом.

— Ну, не дрожи ты так. Ничего трудного или неприятного от тебя не потребуется. Многие в России на все готовы, чтоб урвать такую возможность. А тебе это ничего не будет стоить. Напротив, твоя армия получит в обмен то, что нужно ей.

— Да говори уже, не томи, ну!

Вершинин глянул на наручные часы. Теперь он тоже носил «Танк», но не такой, как у Саши, а самую последнюю модель.

— Через сорок пять минут с этого вокзала отходит поезд в Париж. Ты сядешь в дипломатический вагон. Их не досматривают, ОГП туда нет хода. Я сам тебя отведу, за руку, как положено любящему брату. Ты уедешь из России. Навсегда. Во Францию, а там — куда захочешь.

— А что я должна буду сделать во Франции?

— Никаких обязательств, кроме одного: не возвращаться в Россию. Впрочем, на слово тебе не поверят, подержат под замком, пока здесь все не разрешится — это уже недолго. Делать ничего с тобой не станут, это просто не нужно никому. Потом выдадут документы, французское гражданство. Некоторую сумму на первое время. И отпустят на все четыре стороны. Все, что от тебя требуется — согласиться на это.

— Я не понимаю.

— Только что ты была готова на все, абсолютно на все. Поставки продолжатся, Александра. Просто уже без тебя.

Саша потерла виски. Может, из-за операции или еще каких-то потрясений она повредилась в уме и не может разделить галлюцинации и реальность? Вроде ее давно не били по голове…

— В этом же просто, — медленно сказала Саша, — нет никакого смысла.

— Тебе что нужно, смысл или чтоб твои повстанцы продолжили получать патроны и прочее? — раздраженно спросил Вершинин.

— Придержи коней, Рома. Ты ведь ни разу не требовал, чтоб я доверяла тебе. Я работала с тобой, потому что понимала твои мотивы. Или думала, что понимала. Теперь я не понимаю ничего. Как можно участвовать в сделке, если неясно, что получает другая сторона?

Вершинин тяжело усмехнулся.

— Вот почему с тобой ничего не выходит просто, Александра? Я могу тебе объяснить, что на самом деле происходит. Ты уверена, что хочешь этого?

— Да.

— Эх, а ведь могла просто сесть в поезд и забыть это все, как страшный сон. Не могла, понимаю. Ну и черт с тобой. Все равно наверняка уже даже в твою забитую революционными идеями хорошенькую головку приходило, что стоимость поставок существенно превышает цену того золота, которые твои большевики смогли украсть.

Саша нахмурилась:

— Я догадывалась.

— Догадывалась она… Ваше золото шло на выплату комиссионных посредникам. Его даже на покрытие транспортных расходов не всегда хватало. За сами поставки вы, по существу, не платили. Особенно под конец.

— Донченко погиб из-за этого золота.

— Люди гибнут за металл, тоже мне новость. Твой Донченко был умнее тебя, он понял все про то, кто поставляет вам снаряды и с какой целью; но что делать с этим пониманием, не знал. Вы все получали, потому что должны были получать. И не вы одни. Ваше восстание — крупнейшее в России, но очагов помельче множество; их поддерживают. Как думаешь, откуда в Иваново-Вознесенске вовремя появилась взрывчатка? Как раз когда рабочие были уже готовы взрывать мануфактуры. Неужели даже после того, как комиссар Реньо сам вытащил тебя из ОГП, ты ничего не поняла? Он тогда намеревался поговорить с тобой начистоту, перейти к открытому сотрудничеству. Я едва его отговорил. Убедил его, что с фанатиками так нельзя.

— За всеми поставками стоят французы? Но зачем им это?

— Реньо называет это поддержанием контролируемого хаоса. Создание и подогревание неспокойной внутренней обстановки, с которой русское правительство не справится без помощи других держав и будет все сильнее увязать в долговых обязательствах. И тогда уже настоящий покупатель окажется вынужден покупать настоящий товар за настоящую цену.

— Что покупать?

За окном разом вспыхнули десятки фонарей вдоль платформы.

— Вот, как раз разгрузка началась. Посмотри сама. Может, хоть так до тебя дойдет.

Вершинин грубо схватил Сашу за плечи и развернул к окну.

На освещенной платформе суетились вокзальные рабочие. Они забрались на один из открытых грузовых вагонов и стали стягивать брезент, покрывающий груз.

У Саши перехватило дыхание. Из-под брезента показались четыре… нет, шесть массивных тупоносых машин. Обшивка мертвенно поблескивала в свете фонарей. Пушечные жерла целились в пустоту.

Бронеавтомобили.

— Это «Рено» образца 1915 года, — сказал Вершинин. — Каждый уже оснащен сорокасемимиллиметровой скорострельной пушкой Гочкиса. У французов после Большой войны военной техники в избытке. Бронеавтомобили, отравляющие газы, авиация, может быть, даже танки. Удачно, что у соседей не утихает гражданская война, и им можно сбывать технику, которая к следующей войне все равно безнадежно устареет. А расплачивается за это старье Новый порядок тем, что бесценно.

У Саши пересохло в горле. Началась разгрузка второй платформы. Десятки, сотни груженных бронетехникой вагонов простирались в темное пространство вокзала.

— Чем расплачивается?

— Концессиями на добычу полезных ископаемых. На кабальных условиях. Майкопская нефть, криворожская железная руда, донбасский уголь. Надо сказать, Щербатов держался довольно долго, как на него ни давили. Но твоя распространяющаяся, как лесной пожар, тамбовская революция не оставила ему выбора. Пришлось ему обменять наконец природные богатства России на военную помощь. Эти бронеавтомобили уже завтра выдвинутся на Тамбов. Скоро там разверзнется ад на земле. Так что свой французский паспорт ты честно заработала. Теперь уезжай.

Саша, тяжело дыша, привалилась к стене, обхватила себя руками. Отчаянно хотелось сесть, ноги не держали, но все кругом было ужасающе ветхим и невыносимо грязным.

— Я не знала, — голос прозвучал сипло. — Не знала.

— Ну конечно же, ты не знала, — Вершинин закатил глаза. — Воображала, будто служишь революции, трудящимся всего мира или что там у тебя, пока выполняла французский заказ.

— А ты? — спросила Саша, пытаясь справиться с дыханием. — Ты все понимал с самого начала, Рома?

В безжалостном свете газовых фонарей Саша явственно видела мешки у него под глазами.

— А мне-то что. Я ж подлая продажная тварь. И нашим и вашим за копейку спляшем, — Вершинин говорил отрывисто, его дыхание участилось, ладони сжались в кулаки. Он в ярости, поняла Саша, причем ярость обращена не на нее. — Одни фанатики самозабвенно истребляют других фанатиков, никто не думает, чем все это оборачивается на деле, а за Россию душа должна болеть только у меня? По-твоему, мне нравилось участвовать в распродаже родной страны за гроши? Да еще в такой бездарной распродаже…

— Я знаю, что тебе это не нравилось. У тебя ведь есть собственное достоинство, Рома. Почему ты согласился на это?

— Потому что Реньо мог в любой момент сдать меня ОГП. А я не одержим стремлением к мученичеству, в отличие от тебя! Носиться с последним патроном, как с писаной торбой — не мое это. Я жить хочу, Александра. И жить хорошо, черт возьми. Я жизнь очень люблю. Настолько, что мне даже хочется, чтоб ты жила. Привык я к тебе, хоть ты и фанатичка безмозглая. Если я узнаю, что ты действительно умерла под пытками в ОГП, это испортит мне настроение на целых полдня. Потому не тяни канитель. Тебе ведь и тридцатника не стукнуло. Можешь еще пожить. Уезжай.

Сквозь аромат его дорогого, но скверного одеколона явственно проступал запах свежего пота. Движения и мимика — резкие, будто он преодолевал какое-то сопротивление. Саша никогда не видела его таким напряженным.

— Почему ты настаиваешь, чтоб я уехала, Рома? Потому что иначе ты должен будешь меня убить?

Вершинин кривовато усмехнулся.

— Вот любите вы, женщины, драматизировать… Устранить. Ликвидировать агента, исчерпавшего свою полезность. И я могу это сделать, ты ведь знаешь меня. Да, особого удовольствия я не получу. Ты все же была неплохим партнером. Потому я и купил для тебя возможность уехать из страны. Реньо, впрочем, цену особо не заламывал. Ты ему понравилась.

— Понравилась? В каком смысле?

— Да не в этом, не воображай о себе, дуреха, — Вершинин сморщился. — Тоже мне, фам фаталь тамбовского разлива… Реньо сказал, что такой потенциал разрушения, как у тебя, грех не использовать дальше в интересах великой Франции. А почему так надо для мировой революции, он как-нибудь тебе объяснит. Но это уже потом, без принуждения. Сейчас у него одно условие: ты должна сама согласиться уехать. Сказал, он не ОГП, чтоб спасать людей против их воли. Надеюсь, теперь дошло до тебя, что вариантов нет? Уезжай.

— Покурить-то можно мне?

— Да, давай уже. Тебе положено.

Папироса загорелась с третьей спички, хоть вроде они и не отсырели.

— Но почему моя полезность исчерпана? — спросила Саша. — Я не последний человек в Тамбовском восстании вообще-то. Они там что, опасаются, что я прозрею и попробую его остановить? Да даже если б я захотела. Это невозможно. Что, я каким-то образом обращу в ничто причины, которые это восстание вызвали? Верну людям все, что у них отняли, воскрешу их родных, превращу Новый порядок в царство справедливости? Да ну бред же. Если сжать в руке любую горсть тамбовского чернозема, потечет кровь — столько ее там пролито. Ничего бы я не смогла остановить. Сам Христос не смог бы, если б воплотился еще раз.

Когда Саша затягивалась, огонек папиросы бросал красные отсветы на их лица.

— Они боятся, что ты каким-то образом встретишься со своим Щербатовым, вы о чем-то с ним договоритесь и нарушите все планы. Моя задача — сделать так, чтоб этой встречи не произошло. До Щербатова добраться трудно, и он сейчас стал чрезвычайно полезен для Франции. Следовательно, устранить надо тебя. Тем или иным способом. Дипломатический поезд ждать не станет. Ты идешь, нет?

Саша быстро оглядела комнату. Оружие она, как всегда, оставила в Моршанске, у нее не было при себе даже перочинного ножа. Вершинин намного сильнее и быстрее нее, в этом у Саши было достаточно случаев убедиться. Гипнозу он не подвержен. Но даже если б ей удалось каким-то чудом обхитрить его и убить либо ранить, смысла в этом не было. Без нее поставки продолжатся, а вот без него — едва ли.

Ей следует нападать другими средствами.

— Планы великой Франции по расхищению твоей страны тебе так дороги, да, Рома?

— Пока мое выживание напрямую завязано на них — да. Потому что если ОГП так или иначе заполучит тебя, то чем вы там станете заниматься со своим полковником потом, это уже меня не интересует. Но первым делом они тебя допросят, используя свои методы. И ты выложишь все. Если я нарушу приказ Реньо и отпущу тебя сейчас, поддавшись прекраснодушному порыву — ты расскажешь, что я работал и на французов, и против них. И тогда моя песенка спета.

— Все так верят в эти ОГПшные протоколы, будто под ними люди говорят всю правду и ничего, кроме правды?

— Я не верил бы. Но я своими глазами видел, что эта дьявольщина работает.

Рабочие за окном закончили установку съездного пути. Первый бронеавтомобиль съехал с платформы и коснулся земли.

— Однажды мне уже удалось выдать под этим веществом дезинформацию. Не сразу и только частично, но этого хватило. Как, по-твоему, я продержалась в ОГП так долго в тот, первый раз? Теперь у меня есть выходы на хлыстов, которые создали эту технику. У них же есть методы противостояния ей, они меня обещали научить.

— Да, я слышал, что это как-то связано со старыми сектами… Но больно уж все это зыбко, Александра. Какие-то мистические техники, твои не совсем здоровые отношения с твоим полковником… Ты всерьез ожидаешь, что я положусь на это?

— Зыбко. Рискованно, — Саша улыбнулась. — А ты ведь не из тех, кто рискует, да, Рома? Бежать на коротком поводке у хозяев — это, конечно, куда как надежнее. Будешь потом давиться шампанским, от которого у тебя скулы сводит. В окружении дорогих шлюх, с которыми чувствуешь себя живым. Зная: то, что ты делал, убивало твою страну все это время. Если, конечно, твои хозяева вообще оставят тебя в живых. Почему бы им не придушить в этом дипломатическом поезде сейчас меня, а когда придет твое время — тебя? Зачем Франции граждане, которым известны ее грязные секреты? Полагаешь, когда агентом, исчерпавшим свою полезность, станешь ты, к тебе не пришлют кого-нибудь так же, как тебя сейчас прислали ко мне? Будешь в ту минуту себя утешать тем, что ты преданно служил Франции. И человека, от которого ожидали, что он может как-то нарушить ее планы, ты устранил собственными руками.

— Да вы же… что в лоб, что по лбу, — скривился Вершинин. — Новый порядок распродает Россию оптом и в розницу. А большевики пытались превратить ее в топливо для мировой революции. Нет, давай вот мы сейчас меня, из всех людей, станем порицать за недостаток патриотизма!

— Времена изменились. Объединенная народная армия и ее Советы — это попытка русского народа вернуть свою землю себе.

— Да будь вы там хоть новыми Мининым и Пожарским. Вас попросту раскатают французской бронетехникой, и вся недолга.

— Если я сейчас вернусь и сообщу о ней, может, еще и не раскатают. Расскажи мне, что тебе известно. Сколько техники поставлено, сколько еще планируется, как и в какие сроки ее будут перебрасывать.

— Пытаешься перевербовать меня, комиссар? — усмехнулся Вершинин.

— Уже перевербовала. Дипломатический поезд ушел, а мы все еще разговариваем. Раз ты до сих пор их поручение не выполнил, значит, не хочешь этого, на самом деле не хочешь. Ты ведь не с ними, Рома. Не лучше ли тебе тогда быть с нами?

Вершинин улыбнулся — легко, впервые за весь этот вечер.

— Снявши голову, по волосам не плачут. Черт с тобой, Александра. Этого адреса французы не знают, слежки не должно быть. Ты не приезжала, тебя здесь не было. Твои документы будут в силе еще часов двенадцать, на пересадку в Москве успеешь. Потом сожги их, с ними тебя опознают быстрее, чем без документов вовсе. Про технику — запоминай…