Остров без тайн

У хижины имени Сени

Данко и Маша успели примчаться к заливу Лазарева как раз вовремя. Только они забрались в шалаш, где уже сидели Сеня и Саша, — хлынул ливень.

В хижине имени Сени было темно и тесновато, но зато ветер остался за её стенами и было сухо. А минут через пять, когда туда ввалился запыхавшийся Юра, стало вдобавок и весело.

Юра, прищурившись, чтобы лучше оглядеться, выбрал место в уголке и присел там, мокрый, словно его только что вытащили из реки. Саша продекламировал:

— Юра спорил с бурей!..

— Весь промок и в шалаш — скок, — скороговоркой добавил Сеня.

— Хо-хо! Мы с ним стихами говорим. Удивительно! Да? Сеня, давай только стихами. Идёт?

— Пожалуйста, я — как угодно.

— Начинаем!.. Юра, Юра, где ты был?

Сеня секунду подумал и отчеканил:

— Я трусы в воде мочил.

— Почему мочил один?

— Потому что… — Сеня вдруг замотал головой: — За шиворот течёт!

Все посмотрели вверх и увидели, что сквозь крышу протекает тоненькая струйка.

А через несколько минут в хижине имени Сени шёл уже почти настоящий дождь. Только в той стороне, где стену шалаша составляла скала, было почти сухо. Все и сгрудились там, съёжившись и подобрав под себя ноги. Теперь настала Юрина очередь ехидничать.

— Ну что вы возитесь, что вы ёжитесь? — насмешливо спрашивал он. Ему-то, насквозь уже мокрому, этот «внутренний дождь» был совсем не страшен.

Саша предложил:

— Сень, давай дальше про него сочинять, чтобы не насмехался.

Но Сеня сказал, что раз дождь — сочинять он не может.

— Во мне все рифмы вроде размокают.

Маша принялась описывать, как она нашла зуб мамонта, и Данко помогал ей рассказывать. Потом Маша повторила всю историю вновь, добавив, что, кроме зуба, она нащупала в болотной жиже что-то похожее на мамонтовый бивень. Данко уже молчал. А когда Маша начала повторять свой рассказ снова, он засвистел, и Саша стал подсвистывать ему.

— Вы что, не хотите слушать? — в Машином голосе появились грозные нотки.

— Так я же всё знаю, — ответил Данко.

— И я знаю, — заявил Саша. — Сейчас ты скажешь, что нащупала целый скелет мамонта и чуть не выдернула клок шерсти… Ой!.. Ты мои-то кудри, Машук, не выдёргивай. В крайнем случае выдёргивай у Сени.

Сеня с готовностью подставил Маше свою стриженую голову.

Данко вскочил:

— Сидим тут… как мыши! — и шагнул из шалаша.

В лицо хлестнули дождь и ветер. Данко прислонился спиной к скале, огляделся. Косые струи ливня падали сплошной завесой. Лес был, как в тумане. Горизонт исчез совсем. Даже недалёкий противоположный берег залива был еле виден. Остров казался необычным, нездешним, и голову кружила туманная, как всё вокруг, мечта. Острова просто не было, — Данко стоял на какой-то другой, дальней земле, и не скала вздымалась за спиной, а борт корабля, и на борту стояли его товарищи…

Скрипели, кренясь на ветру, берёзы, испуганно и радостно взмахивали они трепетными ветвями, когда озаряла небо молния, и шелест листвы, сливаясь с шумом ливня, заглушал плеск волн на берегу залива. Казалось, волны плещутся беззвучно…

Вдруг слепящий свет резанул глаза Данко, и сразу же стопудовый звук, разорвавшись, ударил в уши, скала задрожала, — это молния вбила свой огненный клин в остров где-то совсем близко от залива.

Говор в шалаше стих. Или просто Данко оглох?.. Нет, листва шуршит, шумит ливень, ещё сильнее зашумел, озорной и буйный — словно в небе открыли новый громадный люк.

Что-то сделалось вдруг с Данко, будто взметнуло его на гребень высокой волны, сердцу стало просторно и весело. Данко вскинул голову, расправил плечи и запел чуть гневную, раздольную матросскую песню:

Из хижины высунулась удивлённая физиономия Маши:

— Ты что?

Данко не смутился. Ему было хорошо под этим грозно рокочущим небом, в порывах ветра и шума.

— Иди сюда! — крикнул он Маше. — Тут, под скалой, сухо.

Маша шмыгнула к нему и стала рядом.

— Слышал, как недавно ударило? Мы думали: по нам. А ты — песню. Какой-то ты отчаянный.

Данко промолчал. Маша повертела головой туда-сюда, на секунду задумалась о чём-то, потом затараторила снова, уже вполголоса:

— Я ведь тоже отчаянная. Аня смеётся надо мной, но я всё равно отчаянная. Я бы, пожалуй, не побоялась поехать в Антарктиду. А что! И поехала бы. А ты, Данко, скажи: ты вправду собирался туда? Ну, не бойся, скажи…

Данко сделался серьёзным.

— Туда я, Маша, обязательно поеду. Конечно, не сейчас. Сейчас — глупо. А вот потом… Ты представляешь себе? Все льды у Южного полюса растопят атомной энергией. Там зацветут сады, пальмы, заводы вырастут. А кругом — океан. Синий-синий. И мы на пароходе подплываем. Только это будет не теперешний пароход, а какой-то другой, необычный…

— Эх, вот плохо, что я девчонка! Ведь женщины не бывают капитанами дальнего плавания. А хотя — почему нет? Вот раньше женщины лётчиками не были, а теперь сколько угодно! Верно? Я бы с удовольствием стала капитаном. Вот бы поплавали!

В другое время Данко, наверное, рассмеялся бы: Машук — капитан океанского парохода! Сейчас он даже не улыбнулся.

— А это не так уж трудно, — сказал он. — Только, знаешь, надо очень хотеть. Зато капитанами мы будем не простыми, — при коммунизме. Куда захотим, туда и поплывём. От Курильских островов через Гавайю прямо к Магелланову проливу. Или в Панамский канал, а оттуда в Гибралтар заедем, на Пелопонес, потом в Мраморное море и — даёшь Крым! Всю землю изъездим. Всё наше!

— А как же на Пелопонес? Ведь там фашисты.

— Странная ты какая! Не соображаешь. Ведь это, когда мы вырастем и везде построим коммунизм. Понятно? Конечно, и сейчас хорошо быть капитаном, но при коммунизме-в сто раз лучше. В любую страну плыви — никаких фашистов, никаких труменов!

— А как — с переводчиками будем ездить?

— Зачем? Тогда все будут знать русский язык.

— Ну да? Зачем же мы английский учим?

— А мы немецкий. Это нужно. Не все ведь сразу русскому научатся. Мы учить будем.

Маша помолчала. Тут было о чём поразмыслить. Данко — тот, видно, всё заранее продумал. Всё знает. Наверное, по мореходному делу книги читает и в географии так разбирается…

— Данко, а вот если у кого по географии тройка, тот капитаном может быть?

— По лужам кораблики водить может. Какой же он капитан, если географии не знает! И математику надо знать, и астрономию, и физику… Все науки надо знать.

Да, нелёгкое, видимо, это дело — быть капитаном дальнего плавания. Очень нелёгкое. И почему вообще так в жизни устроено: чем лучше профессия, тем труднее, тем больше надо знать? Геологом быть — голова распухнуть может от всего, что в ней должно скопиться. Артисткой стать — Аня говорит: надо знать всё на свете да ещё каждый день и каждый час тренироваться. Астрономом — так ведь каждый астроном это почти что Коперник!

Тут было над чем подумать…

А гроза тем временем уходила прочь. Налетела, побушевала — и уползала куда-то в сторону, урча и огрызаясь, как утомлённый схваткой зверь. Дождь ещё шёл, но не как вначале, словно из громадного решета, а ласковый, мелкий, будто просеянный через сито. На юге ярко голубело чистое небо.

— А ещё знаешь что, — неожиданно сказала Маша. — Давай мы с тобой жениться не будем, ладно? Ни ты, ни я. А будем вместе дальними капитанами.

— Давай, — усмехнулся Данко и сразу же закричал: — Эй, мореходы, вылезай из шалаша!

В хижине завозились, зашептались, потом Саша сказал басом:

— Капитан, команда спрашивает: обед готов?

— Бездельникам обедать необязательно.

— Это мы бездельники? — угрожающе спросил тот же бас.

Из шалаша показались взъерошенные головы.

— Команда объявляет бунт. Капитана — повесить! — закричал Саша, все выскочили под дождь и, изображая что-то вроде «пляски смерти», запрыгали возле хохочущих Маши и Данко.

А обед варить всё-таки пришлось. Правда, обед был скороспелый: каша, котлеты, приготовленные ещё с утра тётей Глашей, и консервированный компот. Нелегко только было развести костёр, всё кругом намокло. Пока Данко с Юрой разжигали огонь, а Машук разминала прессованную кашу, Саша с Сеней отправились «по своим делам».

У них, действительно, были «свои дела», и к тому же секретные. Дела эти начались ещё вчера. После того, как у Сени получилась путаница с компасом и азимутами, Саша и Сеня начали проверку компасов. Оба прибора показывали одинаково. И оба… одинаково врали. Но вот — они это врали, или же что-то мешало им давать правильные показания?

— Саш, может, верно — железная руда, а? — твердил Сеня.

— Ну, а почему тогда раньше путаницы не было? Ведь вчера ни разу не спутались. Юрша правильно говорил.

— Саш, ну, а что тогда? А?

Если бы Саша сам знал — что!

Впрочем, кое-что выяснить им всё-таки удалось. Удалось выяснить, что не везде, не на всех азимутах компасы врут. Они давали неверные показания только у болота, если к нему идти от залива Лазарева по направлению между азимутами 100 и 200. Дальше компасы показывали правильно.

Что ж, и это уже о многом говорило. Значит, если искать железную руду, то именно на этом пространстве. Но как искать? Копать землю? Глубоко?

— Расскажем ребятам, — предложил Саша.

— Ага! Чтобы они опять насмехаться начали.

— Почему насмехаться? Мы им подробно расскажем. Или, знаешь что, давай посоветуемся с Асей Васильевной.

Вот ей рассказать — это можно. Сеня согласился. Вечером они направились к старшей вожатой. Она слушала их внимательно.

— Только, ребятки, не торопитесь, рассказывайте подробно.

Её глаза останавливались то на Саше, то на Сене, то всматривались в лист бумаги, на котором ребята чертили план своих промеров. В дверь постучала и просунула голову Аня Хмельцова — вожатая махнула рукой: «Позднее». Это совсем ободрило разведчиков: немаловажное они затеяли дело, коли сама Ася Васильевна так заинтересовалась.

— Только знаете, Ася Васильевна, какая штука может получиться? — озабоченно сказал Сеня.

— Какая же «штука»?

— А вот такая: если руда — хорошо, но это и плохо. Потому что, если руда — значит, лагерь на острове строить нельзя. Да ведь?

— Ну, вы подождите. Ещё неизвестно, что там такое. Я позвоню в город, в геологическое управление, посоветуюсь. А вы пока не шумите об этом.

— А мы и не шумим. Мы даже в своём звене не сказали. Только вам.

— Это уж напрасно. Своему звену надо сказать.

Всё-таки они решили пока что помолчать. Вот Ася Васильевна позвонит геологам, а те пришлют телеграмму: «Поздравляем юных разведчиков с открытием совершенно нового месторождения железной руды». Увидят эту телеграмму ребята — в следующий раз не будут посмеиваться!

Трудно было выдержать, чтобы смолчать, но они выдержали. И сейчас: пошли на тот участок — и ни словом про руду не обмолвились. Сказали только: «Надо, по своим делам».

А надо им было вот зачем. Когда они сидели в шалаше, а Данко под дождём распевал песни, в остров ударила молния. Конечно, это руда, как магнит, притянула её. Надо найти это место, и сразу станет ясно вот тут и копать.

Приятели долго бродили между злосчастными азимутами 100 и 200, но не могли обнаружить ничего, что походило бы на следы удара молнии. Сенины глаза сделались грустными-грустными.

— А может, она вовсе и не в остров ударила? — спрашивал он.

— Ого, не в остров! Даже земля дрожала.

— Ну так где же тогда?

— А я знаю?

— Не знаешь, так и не говорил бы!

Но переругивания, как известно, помогают плохо. Так ничего приятели и не нашли.

Они пришли к хижине имени Сени, когда обед там был в разгаре. Данко глянул на них и сказал:

— Когда свистят, надо бежать бегом. Не захотели — опоздали. Маша уже доедает Сенину порцию.

Ко всеобщему удивлению, Сеня не возмутился. Он даже не сказал ничего и молча подсел к костру. Маша подвинулась и указала на еду:

— Не бойтесь, не съели. Вы отчего такие грустные?

— Они опять руду ходили искать. Не везёт! — и Юра прыснул в ложку.

Он и не подозревал, что был прав.