От начала начал. Антология шумерской поэзии

1

МЕЖ ГРАДОВ ПРЕСВЕТЛЫХ... Сказание об Энки и Нинхурсаг

Перевод по изданиям: Kramer S. N. Enki and Ninwursag. — Bulletin of the American

Schools of Oriental Research. Supplementary Studies. N 1 (1945). P. 3—35; Atiinger P. Hnki cl Ninhursaga. — Zeitschrift fur Assyriologie. Bd. 74. 1984. S. 1—52.

Действие сказания о деяниях бога Энки происходит на острове Дильмун, ныне идентифицированном с островом Бахрейн в Персидском заливе. Остров Дильмун примерно в середине III тыс. до н. э. и на протяжении всей истории Шумера был известен как важный торговый пункт и арена политического влияния Двуречья. В литературных текстах он часто изображается местом изобилия и процветания, отчего существовала тенденция рассматривать его как остров вечной блаженной жизни и сопоставлять с библейскими преданиями о рае, ассоциируя его с Эдемом. Однако текст сказания об Энки рисует картину более сложную, чем представление о золотом веке.

Только в первый момент может возникнуть ассоциация с «райской жизнью» — «там лев не бьет» и т. д. Уже через несколько фраз выясняется, что речь идет о некоем состоянии небытия, неведения, незнания: все, о чем рассказывается, в этом городе существует относительно, например голубь не клюет зерно для солода (в тексте — «солодовая масса») то ли потому, что не знает, как это делается, то ли оттого, что вдова на крыше этот солод не рассыпает. Старуха не говорит о себе «я старуха», то ли оттого, что не понимает, что такое состояние старости, то ли оттого, что она в этом качестве не находится, единственно, чего там нет в реальности, — это свежей пресной воды (воды жизни?). И как только вода появляется, Дильмун становится таким городом, каким хочет видеть его хозяйка Нинсикила. Но далее на острове происходят еще более поразительные и необычные события, которые в конце концов сводятся к тому, что появляется на свет божество Эншаг/Энзаг, который и делается главным богом Дильмуна. Таким образом, как будто бы намечается основная концепция сказания: ввести остров Дильмун в круг шумерской культуры, связав его с культом Энки, важнейшим шумерским богом-творцом, показать генеалогию бога-покровителя Дильмуна, опять-таки соединив ее с Энки, и прославить Дильмун как остров благополучия, центр культуры и торговли. Но это лишь та рамка, которая позволяет датировать отдельные отрывки текста (в частности, гимн дильмунской торговле) и предположить относительно позднее (конец III— начало II тыс. до н. э.?) время окончательного оформления сказания. Произведение предстает перед нами как сочинение с явно выраженной идейно-политической окраской. Так же поздними, во всяком случае стадиально поздними, видятся нам черты этиологического мифа, т. е. объяснение и раскрытие имен и происхождения различных божеств — покровителей отдельных областей хозяйства и культуры: богини льноводчества и ткачества Утту, богини пива Нинкаси, «отца растений» Аба-У и других. Но все же самое главное в этом сказании — загадочная и причудливая история рождения на свет последовательных поколений богинь, вперемежку с рождением трав; безболезненные роды; беременность (?) самого бога, к как бы мучающегося родовыми болями, и рождение не то этим богом, не то богиней восьми богов взамен съеденных богом восьми растений. Ситуация рисуется следующим образом:

I. Бог Энки оплодотворяет болота, и вырастают тростники и травы. Но делает он это перед богиней.

II. Бог Энки не то изливает семя на богиню, не то она сама каким-то образом берет его семя из болот (глагол, употребленный в тексте, необычен для определения половых сношений в шумерском языке). Она беременеет, но рожает быстро и безболезненно, как бы еще не по-настоящему.

III. Снова в тех же болотах, где вырастают одна за другой прекрасные юные богини, не то девушки, не то растения, происходит их оплодотворение семенем Энки (опять употреблен тот же глагол), и снова они беременеют и рожают безболезненно.

IV. Появляется юная, особо привлекательная Утту, и действие переносится и дом. Хотя отношения Энки с Утту рассказаны со многими подробностями, не очень ясно, что же произошло, — во всяком случае, не похоже на обычное соитие.

V. Богиня-супруга Энки опять берет семя Энки и сажает его в землю. Появляются восемь растений, которые Энки поедает, «познав их сердца». Таким образом, Энки поедает собственных детей, за что мучается болями и проклят богиней. Это, по существу, нарушение какого-то запрета, причем в этом тексте второе нарушение: первый запрет произносит он сам, никого не желая впустить в болота.

VI. Энки разрешается от бремени (болезни) при помощи все той же богини, в результате чего на свет появляются парные существа — мужского и женского пола, которые уже, видимо, способны нормально вступать в брак.

Звучит тот же мотив неведения, что и во вступлении. Бог и богиня как будто еще не осознают, что это за явление — парная половая жизнь, они будто бы не понимают, что рождение происходит в результате полового соединения — богу все равно, куда излить свое семя, свою бурную энергию, главное, что он создатель жизни, буйной растительности. От этого и роды богинь-растений быстры и безболезненны. То обстоятельство, что действие происходит в болотах и как будто бы в болотистых устьях Тигра и Евфрата, а не на Дильмуне (который, как описывает текст, к этому времени уже «Дом набережной страны», крупный торговый порт), только помогает обнаружить швы, по которым соединялась композиция при ее составлении — первоначальным местом действия, скорее всего, был Эредуг, город Энки в болотистом устье Евфрата.

Но Дильмун, по преданиям, был островом, где совершался обряд священного брака, этого важнейшего в Шумере праздника плодородия, и можно догадываться, почему миф об упорядочении процесса рождения связывается именно с Дильмуном. И еще одна линия, уже явно фольклорного характера, прослеживается в сказании (к сожалению, нельзя угадать, в каком направлении развиваются эти мотивы: именно в этих отрывках текст наиболее фрагментарен) — это история с садовником, под видом которого Энки появляется в доме Утту, и приключение с лисой, добывшей Нинхурсаг с помощью каких-то волшебных и хитроумных действий.

Но именно соединение всех таких столь разнородных и, видимо, первоначально самостоятельных мотивов, в одну историю со сложным и занимательным сюжетом и делает этот текст занимательным литературным произведением.