От Падуна до Стрелки

ВЗРЫВ НА РЕКЕ

Только на третий день после приезда в Мотыгино я собрался навестить Анатолия Лукьянова. Он занимает половину коттеджа на улице Водников, той самой, которую мы проезжали два дня назад, отправляясь в Шаарган. У него я застаю Ивана и еще одного молодого парня с курчавой головой и редкой голубизны глазами. Это и есть Валерий Воропанов. В отличие от друзей Валерий успел уже перенять у ангарцев скороговорку, в речи его много местных словечек, и я иногда с трудом понимаю, о чем он говорит. Заметив это, Валерий перестает частить и начинает старательно выговаривать слова.

— Дело наше рисковое, ошибаться не рекомендуется— не найдут ведь! — и тут же добавляет: — бросать его не хочется — надо же реку в порядок привести. А достается нам здорово, это верно.

Он берет карандаш и чертит на листке бумаги единицу:

— Во-первых, на реке куда труднее взрывнику, чем на суше. Там, что, ну, к примеру, в шахте. Забурил шпуры, заложил заряд, отошел на безопасное расстояние, крутанул ручку подрывной машинки — и, пожалуйста, взрыв. А у нас? Поди-ка, посмотри, правильно лег заряд на дно — в воде, да еще на быстрине разве что разглядишь.

На листке появляется двойка:

— А потом после взрыва тоже не очень-то поймешь, сколько оторвано породы, куда ее швырнуло. Приходится все дно обшаривать.

Он долго рассказывает о том, каких усилий стоит углубить и расчистить судовой ход даже на небольшой шивере, как взрывники зимой пробивают во льду двухметровой толщины майны — окна, в которые опускают заряды. И ни слова о себе.

Но я уже знаю, что Валерий не однажды сталкивался лицом к лицу со смертельной опасностью. Один такой случай произошел совсем недавно на Аладинской шивере, недалеко от земснаряда, к которому мы подходили на «двадцать восьмой» по дороге из Богучан в Мотыгино.

Вместе с взрывниками опустил тогда Валерий на дно заряд. Подожгли бикфордов шнур, и баржа, на которой они сидели, пошла вниз. Вдруг дно ее загремело по камням. Все вскочили. Баржа медленно развернулась кормой по течению, дернулась несколько раз и застыла.

— В воду, — скомандовал Валерий и первым прыгнул за борт.

Стоя в ледяной воде, Валерий вцепился в борт баржи и толкал ее вниз. Взрывники поняли прораба, тоже навалились на баржу. Шумела вода на перекатах, дно баржи скрежетало по камням, а Валерию казалось, что он слышит, как отсчитывает время секундная стрелка на его ручных часах. До взрыва осталось четыре минуты, а камни все еще не отпускали баржу. Три минуты, две. Кажется, баржа сдвинулась с места. Пошла, пошла! Валерий взглянул на часы — оставалась минута — и крикнул:

— Всем спрятаться за левый борт!

И тут же ухнул с головой в воду. Подхваченная водой, баржа потащила его на глубокое место. Все взрывники укрылись за левым бортом, и только один Валерий плыл у правого, с той стороны, где лежал на дне заряд.

Грохнул взрыв, десятки осколков забарабанили по железной палубе баржи, взбили фонтанчики воды. Но, видно, ребята родились в рубашках — никто не пострадал. А через час Валерий и взрывники опускали на дно новый заряд.

Вспоминая об этом, Валерий грустно усмехается:

— Глотнули мы тогда не только воды, но и страха. Однако не думайте, что так бывает у нас каждый день. — И тут же предлагает:

— А знаете, что? Приезжайте к нам на Татарскую шиверу. Вот и увидите скалоуборку во всей красе.

Пришлось отказаться от этого предложения. Меня ждет Неволин. Договариваемся, что к шивере я приду на пассажирском теплоходе часов в семь утра.

Теплоход уходил на рассвете. Я забираюсь в ходовую рубку, прошу, чтобы меня высадили у Татарской шиверы. Каюсь, проспал целых восемьдесят километров, так и не увидев, какая же Ангара ниже Мотыгина.

Просыпаюсь, когда солнце уже поднялось довольно высоко. У штурвала стоит новый рулевой. С левого борта на берегу у самого обрыва выстроились новенькие, щегольские дома Горевской геологической экспедиции. Дальше видно устье Тасеевы — самого большого притока Ангары. А еще ниже между островами из воды поднимаются мачты буровых станков.

Знаменитое место, о котором скоро заговорят не только в Сибири, но и по всей стране!

Осенью 1956 года мотыгинский геолог Юрий Глазырин у ручья Горевого нашел маленький блестящий камешек. Он сразу понял — свинец. В это время вода на Ангаре сильно упала, и Глазырин заметил, что жилы с рудой уходят вниз по берегу.

Партия Глазырина работала весь следующий год, и находки следовали одна замечательнее другой. Геологи определили — в этих местах залежи полиметаллов.

Однако природа сыграла скверную шутку, упрятав значительную часть залежей под Ангару, которая здесь достигает ширины пять-шесть километров. Что делать, как разрабатывать месторождение? Конечно, есть опыт метростроевцев, которые научились пробивать тоннели под дном рек. Но даже Нева не идет в сравнение с Ангарой. Во сколько же обойдутся такие тоннели? И потом, не затопит ли река эти поддонные шахты?

Есть другой путь — отодвинуть Ангару в сторону. Геологи обратились к гидростроителям. Они предложили обнести район подводного месторождения огромной дамбой и прижать Ангару к правому берегу либо повернуть Ангару в Тасееву и через один из ее притоков поднять к водоразделу с Енисеем. Оттуда Ангара сама пойдет вниз и впадет в Енисей значительно выше Стрелки. Пока еще не решено, какому варианту отдать предпочтение — в каждом из них есть свои достоинства и недостатки. Но и тот, и другой не будут иметь себе равных во всей мировой практике гидростроительства.

…Рулевой нажимает кнопку сирены и, стараясь перекричать ее вой, объявляет:

— Подходим к Татарке, вызываю за вами бакенщика.

Маленькая лодочка подходит к теплоходу минут через пять. Черный, как цыган, бородатый, с молодо сверкающими глазами, бакенщик кричит:

— Давай, дядя, прыгай быстряй.

Теплоход уходит к правому берегу, а наша илимка, пришпоренная моторчиком, несется к левому, где стоит целый флот барж и катеров речных путейцев. На борту «Бекаса» — флагмана этого флота встречаю знакомых уже мне Валерия Воропанова и начальника Ангарского технического участка Иннокентия Семеновича Матонина. Небольшого роста, почти квадратный, краснощекий, в форменной куртке и фуражке с крабом на околыше, Матонин производит впечатление бывалого морехода. Говорит он степенно, делая многозначительные паузы, двигается медленно, несколько торжественно. Но за всем этим скрывается человек работящий и умный.

— Прибыли точно, к самой обедне, сейчас будет взрыв, — говорит Матонин, взглянув на часы.

Стоявшие на палубе «Бекаса» повернулись к шивере. В километре от нас на волнах чуть заметно покачивается большая землечерпалка, а к ней изо всех сил спешит маленький катер. Едва он успевает прижаться к высокому борту землечерпалки, как на реке взметывается высокий белый водяной столб. Он растет и растет, на его верхушке появляется серо-черная шляпка гриба, и лишь тогда до нас долетает приглушенный, урчащий звук взрыва. Столб на несколько секунд застывает в воздухе и падает в реку.

Взрыв на реке? Для чего он? Матонин ловким щелчком сбивает фуражку на затылок и медленно, как учитель на уроке, начинает объяснять смысл и назначение скалоуборки.

Из года в год растет поток грузов по Ангаре, с ранней весны и до поздней осени по реке идут караваны барж. Идут медленно, часто простаивая под порогами и шиверами, уступая дорогу встречным судам. Река не балует местных капитанов — широкая, в несколько километров, она оставляет для движения судов узкую, извилистую дорожку в тридцать — сорок метров. Волжане, донцы, днепровцы удивятся, узнав, что ангарцы рады, когда под днищами их барж и теплоходов есть метр воды. Весь флот на Ангаре мелкосидящий, приспособлен к плаванию в таких условиях.

— Получается у нас, — жалуется Матонин, — будто одноколейная железная дорога. Караван идет через шиверу, остальные стоят «на разъезде», ждут своей очереди. Разве так обеспечишь Приангарье необходимыми материалами и товарами? Вот и решили мы вторую нитку «прорубить» в реке — расширить и углубить судовой ход.

На любой другой реке, где дно песчаное, глинистое или гравийное, сделать это земснарядом и землечерпалкой нетрудно. На Ангаре дно углубить можно только взрывом. Поэтому здесь и появились взрывники.

Опыта подводной скалоуборки на реках у них тогда не было, да и поучиться за рубежом не у кого. Только шведы с помощью бурильных установок успешно разделывались с порогами на своих реках. Но что это были за реки? Раз в десять меньше Ангары.

Сначала применили донное бурение. Пробивали в скалах шпуры, закладывали заряды и подрывали их. Но быстро убедились в малоэффективности этого способа: много часов уходило на бурение, а после взрыва начиналось сущее мучение — водолазы, борясь с быстрым течением, ползали по дну и руками собирали в корзины осколки камней.

Помогли ученые Сибирского отделения Академии наук СССР: они предложили применить накладные пороховые заряды. Метод простой: в марлевую «колбасу» набивают порох, устанавливают запал и опускают на дно. Потом взрывают. И опять Ангара, проявив характер, внесла поправку. Уложить накладной заряд в реке с медленным течением нетрудно. А вот на ангарских порогах и шиверах это непросто — вода утаскивает заряды.

Как быть? Сперва опускали заряды с палубы баржи, придерживая их веревкой. Получалось и медленно и неточно. Соединили общим настилом две лодки. В нем устроили двухстворчатый люк, в который стали опускать пороховые «колбасы», дело пошло на лад, ошибались редко.

И все-таки до настоящего успеха было еще далеко. Оставалась нерешенной самая трудная часть задачи — как быстро извлекать оторванную взрывом породу. Пробовали использовать земснаряд — не вышло, он захватывал только мелкие осколки. Землечерпалка тоже не помогла — ее черпаки очищали узкую полоску дна.

Вот тогда-то и появилась идея подводного «бульдозера». Работая в низовьях Енисея, Матонин видел гребелки — нечто вроде грабель, собиравших камни на дне. У него мелькнула мысль использовать принцип гребелки, только заменить ее разрозненные зубья сплошным ножом, как у бульдозера. Нет, пожалуй, не ножом а своеобразным совком. В окончательном виде «изобретение» имело такой вид: между лодками катамарана на балках укреплен совок высотой два метра, длиной четыре, шириной метр. Катер подводит «бульдозер» к месту взрыва, тащит его вниз по течению, совок опускается и захватывает все осколки — маленькие и большие.

Матонин ведет меня на нос «Бекаса» и показывает:

— Вот он, наш помощник. Неказист, правда, зато сноровист. Сейчас посмотрите его в деле.

«Бекас» осторожно отходит от берега и толкает подводный «бульдозер» к виднеющемуся вдали катерку взрывников. На палубу «Бекаса» поднимается высокий плечистый человек в серой шапочке, какие поддевают под шлем скафандра водолазы. Иван Литовченко — мастер-взрывник. Он кивает головой в сторону «бульдозера»:

— Это сооружение заставило меня на время сменить специальность.

Иван Литовченко служил на Камчатке, где ему приходилось участвовать в сложных подводных работах. Но он считает, что на Ангаре работать потруднее.

— Чего только мы не придумывали, чтобы с течением справиться. Опустишься на каких-нибудь два метра, а опасностей больше, чем на морском дне. А ну как собьет с ног, потащит по камням — пиши пропало. Да и нудно было по камушку в корзинку собирать. Теперь, конечно, легче стало.

«Бекас» проталкивает «бульдозер» метров на двести вверх по реке. Иван, Валерий, еще трое взрывников стоят на носу катамарана. Смолкает двигатель «Бекаса», вода тащит катер и «бульдозер». Валерий налегает на рычаг — совок исчезает в волнах. Становится тихо, лишь со дна доносится легкий скрежет — совок царапает камни.

Но вот лодки катамарана запрыгали, все кругом загрохотало, будто били в десяток пустых бочек. Один из взрывников нажимает кнопку, и лебедка поднимает из воды совок, полный камней. Валерий кричит:

— Зацепили на полную катушку!

Камни сложены на палубу катамарана, и «Бекас» опять гонит его вверх по реке. Так несколько часов подряд. Потом проверяют шиверу тралом. Когда кажется, что судовой ход чист, трал неожиданно за что-то цепляется.

Найти один, даже большой, камень на быстрой шивере, да еще в середине реки — дело трудное. Долго «Бекас» таскает «бульдозер» по всем направлениям, пока наконец совок не подцепляет здоровенный, с полтонны весом валун.

Иван подсаживается к нам, снимает шапочку, отирает рукой пот и говорит:

— По первому разу, после того как намаялись мы с корзинами, «бульдозер» показался нам прямо совершеннейшей машиной, чудом техники, что ли. А теперь, сами видите, разве это работа — маята одна: пашем, пашем воду!

Подошедший Валерий поддерживает его:

— Техника? А кто ее придумал? Да мы сами же. А какие из нас конструкторы. Может, решение лежит совсем в другой плоскости. Или возьмите взрывы. Кто я такой? Техник-водник. Иван — водолаз. Иннокентий Семенович тоже водник. А нужда прижала — взрывниками заделались. Учились по инструкциям да на собственных ошибках.

Валерий раздраженно разминает тугую папиросу, закуривает и продолжает;

— Вот читал я, есть направленные взрывы. Подрассчитал все точненько, заложил заряд, рванул и всю породу в заранее определенное место, как на лопате, перенес. Так теперь сотни тысяч тонн грунта перебрасывают. Мы все мечтаем, кто бы приехал, показал нам, как это делается. А то рванем и ползаем по дну, обломки собираем — ведь не знаем, куда их отбросит.

— Вот так и трудимся, — говорит Матонин. — Тридцать тысяч кубометров скальной породы вытащили на порогах и шиверах. Народ у нас подобрался стоящий. Вон на катамаране сидит греется Николай Иванович Зайцев. Три раза подрывался. Последний раз оказия страшная вышла. Загорелся порох в «колбасе» прямо на палубе. Николай Иванович успел его в воду спихнуть. Правда, все-таки контузило, опалило и в воду швырнуло, кое-как выловили. Долго лежал в больнице. Пришел ко мне недавно, докладывает: «Взрывник Зайцев для дальнейшей службы прибыл». Я ему говорю, может, хватит, Николай Иванович, тебе до пенсии меньше двух лет, дослужи уж матросом или путевым мастером. А он ни в какую. Нет, отвечает, не могу бросить дело. Пиши опять к Воропанову.

Матонин хмурится:

— А ведь всех этих страхов, мытарств у нас давно могло и не быть. Где же она, наша передовая наука, такие рубежи одолела — в космос проникла, всякие там частички невидимые пооткрывала, а тут выходит — пас. Впрочем, просто ученые не подумали, как со скалоуборкой справиться. А надо изобрести что-то. В Сибири порожистых рек уйма. Пусть они сейчас не очень нужны, но через десять, двадцать лет понадобятся. Так зачем ждать? Сегодня об этом надо думать.

С Татарской шиверы меня увозит катер «БМК». На таком я еще ни разу не ходил. С широким носом, напоминающим семью голову, ребристый, он гудит мощным двигателем и несется, едва касаясь воды. Ветровое стекло выбито, и брызги заливают лицо Юры — огромного парня, сидящего за рулем. Он щурит глаза, отирает ладонью щеки, фыркает. От удовольствия — видно, скорость его стихия.

Юра запевает какую-то озорную песню и поглядывает на меня. В этом большом могучем человеке столько ребячьей непосредственности, такая радость бьет из его смеющихся глаз, что, глядя на него, нельзя не улыбаться.

А улыбаться мне, откровенно говоря, не очень хочется, на душе становится все грустнее и грустнее — меньше чем через два часа мы будем на Стрелке, меньше чем через два часа я попрощаюсь с Ангарой.

И будто желая подарить мне на память дорогой сувенир, Ангара открывает передо мной последние свои красоты. Снова скалы тесными шеренгами обступают ее, рукава реки соединились, и она несет воды, как и там, за тысячу километров на северо-востоке, торжественно и величественно. Солнце уже обогнало волны, присело на дальнюю горную вершину и льет свет нам навстречу. Необычайно пустынна в этот предвечерний час была Ангара — ни лодочки, ни баржи. Только наш летящий птицей катер.

Юра поворачивает руль, катер бежит влево, точно повторяя очередную излучину Ангары. Я еще не знаю, что это последний поворот перед Стрелкой. Но вдруг на противоположном, правом, берегу различаю на скале мачту:

— Семафор как раз у Стрелковского порога, — говорит моторист. — Зеленый свет — значит, можно идти вниз.

Стрелковский порог — последний на Ангаре. Он давно уже освоен, и движение по нему идет круглые сутки под мигание разноцветных глазков семафора.

Снизу катер тащит караван груженых барж. Мы проносимся под самыми бортами судов, и я читаю написанное белой краской на носу буксировщика короткое слово: «Мана». Виктор Еременко отправляется в очередной рейс вверх по реке. Счастливого тебе пути, счастливого пути всем капитанам, плотогонам, которые сейчас идут по Ангаре.

За порогом показывается стрелковский рейд. Здесь ленты ангарской сосны связывают в огромные плоты и отправляют вниз по Енисею. Часть леса поднимают из воды, пилят на шпалы, доски.

Кончается мое путешествие от Падуна до Стрелки, позади тысяча двести километров, пройденных по Ангаре. Не преодолел бы я этот путь так удачно, если бы не получил поддержки от всех, кто встречался мне. Начальники строек и секретари парткомов, капитаны и матросы катеров и барж, прорабы и геологи, ученые и летчики неизменно помогали мне. И дело тут не в моей персоне, а в уважении к литературе, к прессе, которое живет в народе и которое мы, пишущие люди, получаем чаще всего авансом.