Отдана горгулье

22

Джесси

Сетос подстерегает меня, когда я собираюсь открыть дверь в башню Уильяма.

— Джесси, ты рано пришла. Можно тебя на пару слов?

Его тон хитрый, как у лисы, которая заметила мышь, но он всегда такой. Я отмахиваюсь от этого и следую за ним обратно в Большой зал, на уровень ниже вестибюля. Театр закрыт, поэтому в зале пусто, и мы занимаем места на двух черных кожаных диванах напротив друг друга. Я зажимаю ладони между колен и стараюсь не ерзать. Я бы предпочла быть на башне с Уильямом, но не могу позволить себе злить Сетоса, не тогда, когда он дал мне шанс на прослушивании на эту роль, когда ни один другой продюсер не рассматривал меня.

Он изучает меня своими кошачьими глазами, и кончик его хвоста подергивается у ножки дивана.

— Отзывы о премьере были замечательными.

Я немного расслабляюсь. Возможно, он просто хочет, чтобы кто-нибудь послушал, как он хвастает по поводу того, насколько прекрасно его шоу. это действительно отличное представление, и он должен гордиться.

— Это замечательно. Тогда мы продлим показ? — в первоначальном контракте говорилось, что шоу может идти еще три-шесть месяцев, если первоначальный отклик будет хорошим.

Сетос кивает.

— Я думаю, мы так и сделаем, но это не то, что я хотел обсудить с тобой.

Я жду, надеясь, что он не собирается сказать, что мое выступление было ниже стандартов.

— Почти во всех обзорах упоминается твое соло, — говорит он. — Это было блестяще. Ты была блестяща. Я должен сказать, что ты стала настоящей находкой.

Я временно потеряла дар речи. Это не то, что я ожидала от него услышать.

— С-спасибо, — заикаюсь я, и ладони потеют, хотя новости, кажется, хорошие.

— Я хотел бы заключить новый контракт, привязывающий тебя к Большому театру. В обмен на эксклюзивность я позабочусь о том, чтобы ты получала главные роли в любом спектакле, поставленном на сцене в течение следующих пяти лет. У меня уже есть на примете несколько ролей, которые, как мне кажется, идеально подошли бы к твоему голосу.

— Эксклюзивность? Мне нужно подумать об этом, — я даже не рассматривала другие театры, но эксклюзивный контракт кажется немного обязывающим.

Сетос кивает.

— В знак моей признательности я позаботился о том, чтобы у тебя была собственная гардеробная. Я бы хотел, чтобы ты обдумала то, что я предлагаю. Знай, что я буду очень хорошо заботиться о тебе.

Я киваю, просто пытаясь вникнуть в его слова. Это моя сбывшаяся мечта. Главные роли, долгосрочный контракт. Вот только все кажется пустым, когда рядом нет Уильяма, с которым можно поговорить об этом, потому что он будет спать еще несколько часов. Это также будет означать гораздо больше внимания. Что должно быть хорошо. Я всегда считала, что слава приходит с успехом в этом бизнесе. Это не похоже на Голливуд. Не похоже на фильмы, где ты не можешь пройти по улице незамеченным. Но природа сценической игры такова, что ты выступаешь перед большой толпой, и если шоу проходит хорошо, твое имя и лицо разносятся по всему городу и за его пределами.

Только после жутких сообщений прошлой ночью и позавчера все внезапно кажется чертовски страшным, как никогда раньше.

Сетос смотрит на меня, ожидая ответа. Я бормочу что-то о том, чтобы мой юрист прочитал контракт. На самом деле у меня нет юриста, и он, вероятно, знает об этом, но он улыбается, благодарит меня и позволяет мне умчаться в гримерку, чтобы спрятаться и собраться с мыслями.

Однако, когда я добираюсь туда, меня ждет еще один сюрприз. Большой букет роз стоит в красивой вазе посреди моего туалетного столика. Я выхожу из комнаты и проверяю номер на двери, но это определенно моя комната. Сетос только что сказал мне, что она моя.

Нахмурившись, я перебираю цветы и ищу открытку. Вероятно, кто-то оставил их здесь по ошибке. От того, что я вижу, у меня все переворачивается внутри.

Роза с любым другим названием пахнет так же сладко,

Но шлюха пахнет шлюхой, как бы ты ее ни наряжал.

Я выбрасываю записку в мусорное ведро и, пошатываясь, выхожу из гримерки с ледяными пальцами и бурлящим желудком. Холодный ветер с восточной башни обжигает разгоряченные щеки, как только я выхожу за дверь.

Уильям сидит на своем насесте и смотрит вниз, на центральную сцену. Возможно, это мое воображение, но сегодня вечером его плечи выглядят сгорбленными, а черты лица странно задумчивыми, чего обычно нет, когда я вижу его при дневном свете.

Интересно, видит ли он сны, пока спит, или под проклятием все по-другому. Подойдя ближе, я вытягиваюсь и провожу рукой по его нахмуренному лбу. Конечно, это никак не сглаживает линии беспокойства, выгравированные на камне. Я даже не могу по-настоящему обнять его. Из-за его размера и обхвата крыльев я не могу обнять его как следует.

Я опускаюсь на землю и плотнее закутываюсь в куртку, прижимаясь к его когтистым лапам. Мрамор под моими бедрами прохладный, холод просачивается сквозь мой пот и, чем дольше я сижу, тем мне холоднее. Однако я не двигаюсь. Я не готова уйти.

Я также не открываю рта, чтобы рассказать ему о предложении Сетоса или о цветах и открытке в моей гримерке. Если я скажу ему сейчас, он может запомнить, и это знание только встревожит его. Скорее всего, ничего страшного. Просто какой-то жуткий чудак, который отстанет через неделю или две. Конечно, я не могу быть настолько привлекательной для кого-либо, чтобы он не смог найти новую навязчивую идею, на которой можно было бы зациклиться, как только уляжется возбуждение от премьеры.

Я говорю себе это, когда солнце переваливает за полдень и постепенно опускается к горизонту. Через несколько часов я неохотно потягиваюсь и встряхиваю затекшими, замерзшими ногами. Я, наконец, уступаю своему урчащему животу и спускаюсь с башни, чтобы найти что-нибудь поесть. Затем начинаются напряженные репетиции и приготовления перед вечерним представлением, и мне больше не нужно концентрироваться на том, чтобы забыть обо всем этом. Меня захватывает вихрь возбуждения, и я наконец могу отключиться на несколько блаженных часов. Когда шоу закончится, Уильям проснется, чтобы защитить меня.

Итак, я чувствую себя абсолютно прекрасно, когда захожу в гримерную и закрываю за собой дверь, чтобы начать переодеваться в костюм.