Открытие бессознательного (Том 2)

Типичным для творческой болезни является спонтанное и быстрое выздоровление, сопровождающееся ощущением восторга. Мы вспоминаем, как Фехнер прошел легкую гипоманиакальную фазу, в течение которой думал, что может расшифровать все загадки мира. Похожее чувство выражено в сентенции: «Кто бы ни имел глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, убеждается в том, что смертный не может хранить тайны. Тот, чьи губы сомкнуты, судачит с помощью кончиков пальцев, и измена самому себе хлещет наружу сквозь все поры его кожи»¹³⁸. Все годы страдания исчезли, но остается впечатление о длительном периоде ужасающей изоляции при переходе во враждебный мир. Типичным для окончания творческой болезни является сдвиг интересов из внутреннего мира во внешний. В то время как в своих письмах он говорит Флиссу о полном равнодушии к своей номинации и даже предвидит полный разрыв отношений с университетом, Фрейд активно внедряется в министерство, чтобы продвигать свои интересы.

Как может воздействовать на личность ученого его открытие, показано, например, в случае Роберта Бунзена, описанном фон Икскюлем¹³⁹. Когда Бунзен открыл спектральный анализ, его видение мира изменилось, и то же произошло с его личностью; с тех пор он «держался как король, путешествующий инкогнито». Поль Валери показал, как личность творческого писателя может приобрести новый вид, соответству-

-49-

Генри Ф. Элленбергер

ющий образу его сочинения¹⁴⁰. Если рассматривать творческую болезнь, конечная трансформация личности оказывается еще глубже. Похоже на то, как если бы индивид последовал призыву Святого Августина: «Не ищи повсюду, обратись внутрь самого себя, ибо внутри человека обитает истина»¹⁴¹. По той же причине трансформация личности неразрывно связана с ее убежденностью в том, что она открыла грандиозную истину, которую следует провозгласить человечеству. В случае Фрейда то было открытие психоаналитического метода и новой теории разума, и первое свидетельство этого утверждения находится в его книге «Толкование сновидений» («Traumdeutung»).

Фрейд всегда считал «Толкование сновидений» своей основной работой, и она действительно является выдающимся произведением. Во-первых, в то время как каждый год публиковалось множество материалов о сновидениях, проблематика их толкований не обновлялась после Шернера в 1855 году. Во-вторых, в книге излагается не только оригинальная теория сновидений, но и основа новой психологии. А в-третьих, книга в беспрецедентной степени связана с жизнью и личностью самого автора. Эрве де Сен-Дени и другие заполнили целые книги своими собственными сновидениями и их истолкованиями, но ни один из них не анализировал те сновидения, которые имели место в период творческой болезни.

Сегодня «Толкование сновидений» - классический труд, и мы настолько знакомы с ним, что трудно представить себе впечатление, произведенное им в 1900 году. Сегодня современная версия заключается в том, что в те времена Фрейд был незаметным невропатологом, подвергнутым «остракизму» своими коллегами, и что книга, принесшая так много новшеств, была встречена издевками или мертвой тишиной. Объективное исследование фактов дает совсем другую картину. В течение тех лет творческой болезни репутация Фрейда медленно возрастала как в Вене, так и в Европе. На Международном психологическом конгрессе в Мюнхене в августе 1896 года имя Фрейда упоминалось в качестве одного из выдающихся авторитетов по вопросам истерии¹⁴². Ван Рентергем в 1897 году включил Фрейда в число ведущих представителей Нансийской школы¹⁴³. Как уже упоминалось ранее, биографический набросок о Фрейде появился в 1901 году в издании, подобном Who s Who о медицинских светилах¹⁴⁴. Более того, в Лионе некий гинеколог, доктор Сезар Турнье, не позднее 1895 года глубоко заинтересовался идеями Фрейда о детской сексуальности¹⁴⁵. Подтверждения «остракизму», которому подвергался Фрейд в Вене, не найдено. Он никогда

-50-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

не прекращал свое членство в Императорском Королевском обществе врачей¹⁴⁶ и, по крайней мере в 1899- 1900 годы, был экспертом Ассоциации психиатрии и невропатологии¹⁴⁷ (той же группы специалистов, где его лекция об истерии была встречена с недоверием в 1896 году). Официальный сертификат от 4 октября 1897 года подтверждает, что «Фрейд, очевидно, жил в очень хороших обстоятельствах, имел троих слуг и обладал не очень дорогой, но прибыльной практикой», и выясняется, что его положение только улучшалось с течением времени¹⁴⁸.

Вопреки ее славе, по нескольким причинам, «Толкование сновидений» и сегодня является наименее понятной из работ Фрейда. Во-первых, вследствие того, что текст претерпевал множество изменений, добавлений и изъятий от одного издания к другому, так что доступное ныне издание существенно отличается по форме и содержанию от оригинального. Во-вторых, книга оказалась трудной для перевода, и многие нюансы оригинала исчезли даже из лучшей версии¹⁴⁹. Единственный способ обретения ее настоящего содержания заключается в прочтении оригинального немецкого издания, которое, к сожалению, редко встречается в наше время. В-третьих, «Толкование сновидений» изобилует намеками на события и привычки, которые были знакомы тогдашнему читателю, но почти недоступны для понимания сегодня без комментария¹⁵⁰. Книга буквально кишит юмористическими подробностями о жизни Вены в fin de siecle (в конце века).

Далее, книгу можно назвать автобиографией в маске. Фрейд упоминает свое рождение и предсказание старой крестьянки, относящееся к этому моменту; примитивное воспитание, полученное им от старой няни; странную смесь дружбы и враждебности, возникшую между ним и его племянником Джоном, который был на год старше его; эмиграцию его сводных братьев в Англию; детский страшный сон, в котором он видел свою мать с фигурами, у которых были птичьи клювы; его положение первого ученика в школе; «Заговор против нелюбимого учителя»; первые слабые подозрения об антисемитизме школьных товарищей и множество других подробностей. Фрейд также рассказывает о политических событиях: либеральное правительство 1866 года, в которое входили два министра-еврея; испано-американскую войну 1898 года; попытки террористических актов анархистов в Париже. Фрейд вспоминает о своих предыдущих работах, разочаровании в вопросе о кокаине, о чувстве возбужденности, когда он впервые появился в Париже в 1885 году, и о своем друге Флиссе. Он намекает на свои открытия в областях защитной памяти, детской сексуальности и эдипова комплекса. Фрейд

-51-

Генри Ф. Элленбергер

тщательно скрывает все относящееся к своей любовной жизни, но рассказывает о своих детях и приводит примеры их сновидений. Он не скрывает ни своего атеизма, ни неверия в бессмертие.

С другой стороны, Фрейд использовал стратегию, к которой прибегнул Данте, когда поместил в ад людей, не нравившихся ему. Таким был дядя Йозеф, «паршивая овца» в семье, которого, как заявил Фрейд, «никогда, конечно, никто не любил»; такой же была няня, грубо обращавшаяся с ним в детстве, и тупой учитель гимназии, против которого восстали учащиеся. И все же с наибольшей жестокостью в сновидении был описан Брюкке, заставлявший Фрейда рассечь его собственную ногу и почечную лоханку. О Мейнерте говорилось, что его лечили от пагубной привычки к хлороформу в частной больнице для душевнобольных. Упоминалось о мучительной борьбе Мейнерта против Фрейда и о том, что незадолго до смерти Мейнерт страдал от приступов мужской истерии, которую он тщательно скрывал всю жизнь¹⁵¹. Более всего потрясают воспоминания, касающиеся отца Фрейда: когда Зигмунду было шесть лет, Якоб дал ему и его сестре книжку с картинками, чтобы они разорвали ее на куски, «что вряд ли можно оправдать с педагогической точки зрения». После того как маленький Фрейд описался в спальне родителей, отец сказал ему, что он никогда ничего не добьется в жизни. Также приводился случай с христианином, оскорбившим Якоба, и о трусливом поведении отца. В одном из сновидений он показан настолько пьяным, что его арестовали. Приводилось также описание болезненных симптомов, из-за которых печалился Якоб и вся семья в его последние дни перед смертью. Немногие факты, касающиеся отца, можно рассматривать как положительные, и это заставляет читателя задуматься над тем, не было ли у Фрейда более глубоких причин для такого отношения к отцу, кроме соперничества в раннем детстве за любовь матери.

Одним из особенных свойств этой книги является элемент предумышленной, но хорошо скрытой провокации. В те времена слово Traumdeutung использовалось для обозначения популярного толкования сновидений предсказателями судьбы; так например, философ Гомперц¹⁵² опубликовал памфлет «Traumdeutung und Zauberei» («Толкование сновидений и магия»). Для современных ученых название Traumdeutung содержит нечто интригующее и шокирующее¹⁵³. Фрейд поместил в начало своей книги эпиграф, заимствованный из «Энеиды» Вергилия:

-52-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

Flectere si nequeo Superos, Acheronta movebo! (Если не могу подчинить небеса, то пробужу ад!)¹⁵⁴

Таковы были слова Юноны, когда Юпитер отказался предотвратить намерение Энея стать царем Лация; тогда она призвала из Ада Фурию Аллекто («беспрерывно разгневанную»), которая с толпой разъяренных женщин атаковала троянцев. Этот эпиграф можно рассматривать как намек на судьбу подавленных стремлений, но также и как ссылку, относящуюся к неудаче Фрейда получить академическое признание и произвести революцию в науке о разуме. Фрейд в письме к Флиссу от 9 февраля 1898 года пишет, что наслаждается при мысли о том, как все «затрясут головами» над «нескромностями и дерзостями», которые содержатся в книге¹⁵⁵.

Необычные черты «Толкования сновидений», провоцирующие название и эпиграф, высокое литературное качество, интимная связь книги с жизнью и личностью Фрейда, ее юмористические намеки на жизнь Вены в те времена, - все вносило свой вклад в воздействие книги на читателей. Некоторые отнеслись к ней критически из-за того, что представлялось им отсутствием академической бесстрастности, но для определенной группы других читателей книга была откровением, потрясшим их и нацелившим их жизнь в новом направлении. Немецкий психиатр Блюхер¹⁵⁶ рассказывает в автобиографии о том, как мало его интересовала работа Фрейда до тех пор, пока какой-то друг не дал ему «Толкование сновидений», которую он не смог отложить в сторону, не прочитав до конца. Эта книга оказала решающее воздействие на ориентацию его карьеры. Именно в результате подобного опыта учениками Фрейда стали Штекель, Адлер и Ференци. Что же касается утверждения о том, что книга была встречена молчанием или уничтожающей критикой, то его отвергли Ильзе Брай и Альфред Рифкин¹⁵⁷.

Неясной в жизни Фрейда остается причина, по которой его номинация на звание экстраординарного профессора пришла к нему столь поздно. Традиционная версия говорит об антисемитизме, о скандале, вызванном сексуальными теориями Фрейда, и о мелочности его коллег, возмущавшихся его превосходством. Окончательная номинация Фрей-Да, как добавляет легенда, была получена, когда один из богатых пациентов подкупил министра образования для проведения номинации, по-Дарив ему картину Беклина для галереи искусств, которую министр патронировал. Объективное исследование фактов стало возможным, когда Иозеф и Рене Гиклхорны обнаружили серию из сорока документов, от-

- 53-

Генри Ф. Элленбергер

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

носящихся к университетской карьере Фрейда, в архивах Венского университета и в Австрийском государственном архиве¹⁵⁸. Впоследствии еще два документа были добавлены Эйслером¹⁵⁹. Подтвержденным является факт, что в январе 1897 года профессора Нотнагель и Крафт-Эбинг просили общество профессоров предложить кандидатуру Фрейда на звание экстраординарного профессора. На своем собрании 13 февраля 1897 года общество назначило комиссию из шести профессоров представить доклад по этому вопросу. 12 июня 1897 года после прослушивания благоприятного доклада, прочтенного Крафт-Эбингом, общество предложило министерству номинацию Фрейда на присуждение звания экстраординарного профессора. Однако только 27 февраля 1902 года министр народного образования Фрейхерр фон Хартель предложил номинацию, которая была подписана императором Францем Иосифом 5 марта 1902 года. Все происходившее в течение этого пятилетнего интервала недостаточно объясняется имеющимися доступными документами. В письме Флиссу от 11 марта 1902 года Фрейд рассказывает, как, вернувшись из Рима, он осознал, что должен действовать самостоятельно, если хочет когда-нибудь получить столь долго откладываемую номинацию; как в министерстве Зигмунд Экснер намекнул ему, что против него работали «влиятельные лица», и что лучше бы ему поискать «контрвлиятельных»; как он нашел таковое в лице бывшей пациентки, фрау Элизы Гомперц, и как просил Нотнагеля и Крафт-Эбинга возобновить запрос в свою пользу. Наконец, в результате вмешательства другой бывшей пациентки, баронессы фон Ферстель, ему было пожаловано звание экстраординарного профессора.

Несомненно, что номинация Фрейда последовала за возобновленным запросом Нотнагеля и Крафт-Эбинга от 5 декабря 1901 года, но это обстоятельство все еще не объясняет причину, почему первый запрос общества профессоров остался преданным забвению в течение четырех с лишним лет. Этому Гиклхорны дали следующее объяснение. 28 мая 1898 года министерство образования посредством секретного указа {Geheimerlass) решило сократить число номинаций на звание экстраординарного профессора, обосновывая это тем, что получившие эту номинацию должны быть способны заменять титулярного профессора; кроме того, следует рассматривать для номинации кандидатуры только тех приват-доцентов, которые уже обладают большой практикой преподавания. Согласно Гиклхорнам, Фрейд не соответствовал этим условиям: он имел звание приват-доцента в невропатологии, но не в психиатрии (как это было в случае Вагнер-Яурегга). Далее, он уделял больше

-54-

внимания своей доходной практике, чем обязанностям приват-доцента. Эти выводы Гиклхорнов пункт за пунктом рассматривались Эйслером¹⁶⁰. Известно, что кандидаты, предложенные для номинации одновременно с Фрейдом и после него, получили свои звания до него. Можно не сомневаться в том, что в министерстве часто происходили изменения, и от нового министра, Вильгельма фон Хартеля, чрезвычайно деятельного человека, несшего ответственность как за всю австрийскую систему академического образования, так и за религиозные и культурные вопросы, нельзя было ожидать информированности о каждой отдельной кандидатуре¹⁶¹. Но он был подвержен всем и всевозможным политическим давлениям; многие профессорские номинации были получены скорее в результате политических влияний, чем за заслуги кандидатов. По этой причине фон Хартель был объектом яростных нападок со стороны Карла Крауса¹⁶². На фон Хартеля также нападали антисемиты, так как он был причастен к награждению литературной премией Артура Шниц-лера, а также публично проклинал антисемитизм перед австрийским парламентом. То, что Фрейд не был номинирован ранее, нельзя было, следовательно, приписать антисемитизму. Что же касается легенды о том, что номинация Фрейда была получена фрау Ферстель в обмен на картину Беклина «Die Burgruinen» («Развалины замка»), Рене Гиклхорн доказала, что эта картина оставалась во владении ее хозяев, семьи Торш, до 1948 года, и что Галерея современного искусства к тому времени уже приобрела другую картину Беклина¹⁶³. Эйслер возразил, что Галерея современного искусства фактически получила от баронессы Мари фон Ферстель в 1902 году картину художника Эмиля Орлика: «Church in Ausha» («Храм в Ауше»)¹⁶⁴. Ввиду малой ценности картины этот факт скорее подтверждает невероятность истории о том, что номинация Фрейда была получена за взятку¹⁶⁵. Возможно, этот дар был не более чем символом благодарности баронессы министру. Можно сделать заключение о том, что основная причина задержки номинации Фрейда состояла в бюрократической vis inertiae (силе инерции), и приоритет всегда отдавался рекомендованным кандидатам, в то время как Фрейд был слишком глубоко поглощен своим самоанализом, чтобы соблюдать собственные интересы.

Таким образом, в 1902 году Фрейд обнаружил, что одна из его амбиций была выполнена. Титул экстраординарного профессора служил признанием его научной деятельности, а также позволял ему надеяться на большие гонорары. Затем для Фрейда настал период напряженного творчества. Осенью 1902 года он собрал маленькую

-55-

Генри Ф. Элленбергер

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

группу из заинтересованных людей, встречавшихся у него дома по вечерам каждую среду для обсуждения проблем психоанализа. Они назвали себя Психологическим обществом по средам. Первыми участниками этих собраний помимо Фрейда были Кахане, Райтлер, Адлер и Штекель. Это было начало психоаналитического движения, которому суждено было распространяться до тех пор, пока оно не достигло всемирных размеров.

Начиная с этого времени история жизни Фрейда большей частью представляет историю психоаналитического движения. В 1904 году Фрейд публикует в виде книги свой очерк «Психопатология обыденной жизни». Вопреки неприятной полемике с Флиссом, он получает растущее признание в различных частях света; в сентябре он начинает переписываться с Юджином Блейлером*. В 1905 году появляются три наиболее известные его работы: «Три очерка по теории сексуальности», «Остроумие и его отношение к бессознательному» и история пациентки Доры. Перспектива тех, кто смотрел на психоанализ извне, изменилась. В то время как вблизи 1900 года Фрейд виделся как исследователь бессознательного и интерпретатор сновидений, теперь он выступал как поборник сексуальной теории. Традиционная история говорит о том, что эти новые теории вызвали шторм раздражения и оскорблений; но и здесь объективное рассмотрение выявляет совершенно другую картину. Брай и Рифкин, на основе рассмотрения работ Фрейда того времени, пришли к выводу, что «знакомство и правильное восприятие работы Фрейда распространялись быстро и широко», что «за то время, в течение которого, как предполагалось, Фрейдом пренебрегали, громадное количество знаков признания и чрезвычайного уважения можно было бы добавить к тем нескольким иллюстрациям, которые были приведены в его статье»¹⁶⁶. Фрейд прославился и стал весьма уважаемым терапевтом. В 1906 году по случаю своего пятидесятилетия Фрейд получил в подарок от своих учеников медальон со своим рельефным портретом. За исключением полемики с Флиссом, прежняя Дружба с которым превратилась в ненависть, Фрейд отовсюду получал знаки благодарности и приверженности.

В марте 1907 года К. Г. Юнг и Людвиг Бинсвангер нанесли визит Фрейду и по возвращении в Цюрих создали маленькую психоаналитическую группу. В 1908 году движение приняло международный характер, и первый Международный конгресс психоанализа состоялся в Зальц-

*Юджин Блейлер (1857—1939) — известный швейцарский психиатр, ввел термин «шизофрения» для описания психического расстройства, ранее называвшегося dementia praecox («раннее слабоумие»). — Прим. пер.

-56-

бурге, а в 1909 году был основан первый психоаналитический периодический журнал. Фрейда пригласили прочесть лекции в Университете Кларка в Вустере (Массачусетс) и предпринять путешествие по Америке вместе с Юнгом и Ференци. Этот яркий момент в жизни Фрейда стал, как он выразился, «концом изоляции».

Последние слова приводят нас к необходимости рассмотреть значение той изоляции, на которую так часто жаловался Фрейд. В автобиографии он говорит о «десяти годах, если не дольше, своей изоляции», не определяя, в каком году она возникла и когда закончилась. Эта изоляция, о которой он говорит с такой убежденностью, конечно, не относилась к его ближайшему окружению: у него была счастливая семейная жизнь, и Джонс упоминает о его «удивительно широком» круге знакомых¹⁶⁷. Не обнаружено значительного числа свидетельств зависти или низости, проявлявшихся к нему со стороны коллег. Когда бы враждебность ни преодолевала дружеские отношения (как это было в случаях с Мейнертом, Брейером, Флиссом), трудно оценить, кто был виноват в этом. Настолько, насколько это известно, ни одна из статей Фрейда не была отклонена журналом, так же как ни одна из его книг не отвергалась издателем. Вопреки расхожему мнению, его публикации никогда не были встречены ледяным молчанием или уничтожающей критикой. На самом деле, рецензии в большинстве случаев были благоприятными, хотя временами и сопровождались смесью удивления и озадаченности. Редко встречалось откровенное неприятие, и в этом отношении других воспринимали не лучше, чем его. Возможно, чувство крайней и мучительной изоляции, характерные признаки творческого невроза, вообще были свойственны Фрейду и усиливались, так как в течение тех лет он заметно изолировал себя от венского медицинского мира.

К 1910 году жизнь Фрейда - как и история психоанализа - достигла апогея, Психоаналитическое общество по средам, ставшее в 1908 году Венским психоаналитическим обществом, уже не могло встречаться в квартире Фрейда из-за возросшего количества его членов. На Втором международном конгрессе, в Нюрнберге, была основана Международная психоаналитическая ассоциация, а также второе психоаналитическое периодическое издание. Фрейд опубликовал работу «Леонардо да Винчи. Воспоминание детства». Но сам факт, что психоанализ провозгласили «движением» (а не просто новой отраслью науки), неминуемо спровоцировал появление оппозиции и быстро возникшее антипсихоаналитическое настроение в психиатрических кругах¹⁶⁸, а также кризис среди инициаторов. В июне

Генри Ф. Элленбергер

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

1911 года Альфред Адлер окончательно покинул Фрейда и основал другое общество. В октябре 1912 года ушел Штекель, но в течение некоторого времени случаи дезертирства щедро компенсировались пополнениями новых последователей. Великий кризис разразился в сентябре 1913 года, когда Фрейд и Юнг прервали отношения, и швейцарская группа прекратила свое существование. В тот год Фрейд опубликовал одну из своих главных работ, «Тотем и табу».

В конце июля 1914 года разразилась Первая Мировая война. Фрейд, два сына которого, Жан-Мартин и Эрнст, были мобилизованы в австрийскую армию, разделял общее настроение патриотического энтузиазма. Его практика серьезно сократилась. Он записывал свои соображения по поводу войны и смерти, и его последние лекции в университете были опубликованы под названием «Введение в психоанализ». Тревога по поводу военных неврозов оживила интерес к психоанализу, и в Будапеште в связи с этим был организован конгресс, состоявшийся в сентябре 1918 года. Но вскорости наступили поражение, распад Австро-Венгрии и годы экономической разрухи и голода. В январе 1920 года Фрейд официально получил звание ординарного профессора и следующем месяце принял участие в так называемом процессе Вагнер-Яурегга.

Международные связи постепенно возобновлялись. Практика Фрейда снова росла за счет пациентов, прибывающих из других стран. Он развивал свои теории в книгах «По ту сторону принципа удовольствия» и «Массовая психология и анализ человеческого Я».

Год 1923-й оказался критическим и зловещим¹⁶⁹. В феврале Фрейд заметил появление лейкоплакии на нёбе и челюсти. В апреле он проконсультировался со специалистом, который выполнил операцию и нашел, что заболевание злокачественно. Эта операция была первой в серии из тридцати, которые он перенес до смерти. В то время Фрейд только что пережил смерть дочери, Софи; а его внук, Хейнерле Халберш-тадт, к которому он был особенно привязан и который жил у него, умер 19 июня 1923 года. Это событие стало величайшим горем в жизни Фрейда. 4 и 11 октября того же года Фрейд перенес главную операцию, в результате которой были частично удалены и заменены протезом верхняя челюсть и нёбо. За год он написал «Я и Оно». Начиная с той поры и до смерти, наступившей шестнадцать лет спустя, Фрейд жил в ауре мировой славы, но его жизнь, кроме того, состояла из длинной цепи страданий, которые он переносил со стоическим мужеством. Психоаналитическое движение быстро распространялось; в 1925 году Фрейд написал «Вытеснение, симптом и беспокойство» и набросок автобиографии.

-58-

В 1926 году его памфлет «Лэй-анализ» прозвучал как веский довод в пользу практики психоанализа специалистами без медицинского образования. К удивлению Фрейда и даже некоторому его беспокойству, психоанализ приобрел чрезвычайную популярность в Англии и еще большую - в Соединенных Штатах.

В 1927 году Фрейд опубликовал «Будущее одной иллюзии» - одну из наиболее острых критических работ, когда-либо издававшихся о религии, а в 1929 году появилась работа «Недовольство культурой». В августе 1930 года он был удостоен Премии Гете, а в октябре 1931 на его родине, в городе Фрейбурге (теперь Пржиборе), состоялась церемония в его честь. В 1932 году Фрейд пересмотрел часть своих идей, описанных в форме лекций перед воображаемой аудиторией, «Продолжение лекций по введению в психоанализ». В 1933 году к власти пришел Гитлер, и будущее Европы стало представляться весьма мрачным. В 1934 году книги Фрейда были сожжены в Берлине, а в 1936 в Лейпциге конфисковали все имущество Международного психоаналитического издательского дома. В том же году по случаю восьмидесятилетия Фрейда Томас Манн прочел поздравительный адрес¹⁷⁰. В следующем месяце у Фрейда произошла новая вспышка рака.

Друзья и ученики Фрейда пытались убедить его в необходимости эмиграции, но он отказывался. 12 марта 1938 немцы вступили в Вену, и Фрейд, наконец, сам подписал документы для эмиграции, но нацисты чинили всяческие препятствия. Спасения Фрейда добились путем напряженных переговоров с участием принцессы Мари Бонапарт и других влиятельных особ и преданных друзей. Стараниями сына, Эрнста, ему уже был предоставлен статус беженца в Лондоне, и Фрейд покинул Вену 4 июня 1938 года. На железнодорожной станции при проезде через Париж его приветствовал американский посол Буллит.

Фрейда приняли в Лондоне с великими почестями. Несмотря на возраст и нестерпимые страдания, разум Фрейда оставался в полном порядке. После некоторого колебания он опубликовал свой труд «Моисей и монотеизм» - возможно, свою самую противоречивую работу. Он принимал посетителей, ему оказывали знаки уважения многие ревностные почитатели, его избрали действительным членом Королевского медицинского общества; акт о номинации был доставлен ему специальной делегацией, что было уникальным исключением из правил. Со времени его первой операции в апреле 1923 года Фрейд перенес еще тридцать две, а также подвергался облучению рентгеновскими лучами и лечению радием. Весь его рот покрывали шрамы, и на протяжении мно-

-59-

Генри Ф. Элленбергер

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

гих лет Фрейд был вынужден носить сложный протез. Бывали времена, когда он не мог разговаривать, едва проглатывал и слушал, прилагая усилия. Фрейд никогда не выражал ни нетерпимости, ни раздражительности и не позволял себе проникнуться чувством жалости к самому себе. Он отказался от всех анальгетиков, чтобы сохранить разум «на страже». Зигмунд Фрейд умер в Лондоне, в доме сына в Хемпстеде, в возрасте восьмидесяти трех лет. Тело его кремировали в крематории Гол-дерс Грин. Религиозная церемония не проводилась, но дань чести от имени Международной психоаналитической ассоциации была отдана доктором Эрнстом Джонсом, от имени Комитета австрийцев в Англии -доктором П. Нойманом и другим выдающимся беженцем, писателем Стефаном Цвейгом¹⁷¹.

Личность Зигмунда Фрейда

Фрейд принадлежит к тем немногим людям, которые видели свою жизнь и личность в свете всеобщего внимания и сами вели себя как объекты любопытства человечества. Он пытался защититься за завесой секретности, но его жизнь все больше обрастала легендами, и Фрейд становился предметом множества противоречивых суждений.

Одной из причин формирования такой судьбы могло послужить то обстоятельство, что его личность перенесла существенные перемены в течение его жизни. Отчеты о детстве Фрейда описывают его как первенца молодой матери, не скупившейся на любовь и опеку. Наиболее вероятно, что именно она внушила сыну то честолюбие, которое крепло в нем на протяжении всей жизни. В воспоминаниях его сестры, Анны, Зигмунд является как привилегированный старший мальчик и юный семейный тиран, запрещавший ей читать Бальзака и Дюма. Он единственный имел в своем распоряжении отдельную комнату и масляную лампу¹⁷². Он настоял на продаже рояля, тем самым лишив сестер музыкального воспитания, обычного для Вены, потому что их игра нарушала его покой. В школе он был блестящим учеником, всегда стоял во главе своего класса. Это обстоятельство подтверждается школьными архивами, в которых открывается, что в школьном скандале он не только не оказался среди возмутителей порядка, но был одним из тех, кто сотрудничал с администрацией, снабжая ее информацией¹⁷³. Будучи студентом-медиком, Зигмунд по-прежнему был амбициозен и трудолюбив,

но его затянувшееся обучение и факультативные курсы, кажется, говорили о том, что ему не хватает практичности.

Его переписка с невестой, начавшаяся, когда ему было двадцать семь и длившаяся до тридцати лет, отражает честолюбие и упорное трудолюбие; Фрейд проявляется как человек сильных симпатий и антипатий, пылкий и преданный влюбленный, хотя временами в нем проявляются чувство собственника и ревность.

Мы мало осведомлены о взаимоотношениях Фрейда и Марты после брака. Ученики и гости отзывались о ней как о хорошей хозяйке дома и матери, хотя и не слишком знакомой с научной деятельностью мужа. Рассказывают, что она говорила: «Психоанализ прекращается у двери в детскую», и намек в письме к Флиссу от 8 февраля 1897 года, кажется, подкрепляет истинность этого высказывания. Лафорг вспоминает, как, прогуливаясь с ним по Венскому лесу, Марта загадочно заметила, что «природа предусмотрела, чтобы деревья не врастали в небеса»¹⁷⁴. Сын Фрейда, Жан-Мартин, описывает его как хорошего воспитателя и доброго отца, находившего время для своей семьи по воскресеньям и в течение летних каникул¹⁷⁵. Он рассказывает также о твердой приверженности отца к обычаям профессиональной жизни и его нежелании принимать такие новшества, как велосипед, телефон и пишущая машинка.

Первым доступным документом, представляющим состоятельное описание характера Фрейда, является доклад о его квалификации как офицера-медика, написанный после прохождения им военной службы в австрийской армии, от 11 августа до 9 сентября 1886 года. Мы приводим перевод его существенных частей¹⁷⁶.

Имя:

Доктор Зигмунд Фрейд

Звание:

Начальник отделения больницы, назначен 13 июня 1882 года

Продвижение по военной службе:

С 11 августа по 9 сентября 1886 года, во время основной подготовки - главный врач батальона, а во время стоянки полка с 31 августа по 6 сентября - главный полковой врач.

Знание языков:

Немецкий в совершенстве, устно и письменно, французский и английский хорошо, итальянский и испанский довольно хорошо.

Профессиональные способности и знание санитарной службы:

Весьма искусен в своей профессии, знает санитарные предписания и санитарную службу точно.

-60-

-61-

Генри Ф. Элленбергер

Пользуется ли доверием у военных и гражданских?

Пользуется огромным доверием среди военных и штатских.

Качества ума и характера:

Честен, имеет твердый характер, жизнерадостен.

Усердие, дисциплинированность, надежность в службе:

Весьма ревностен при выполнении долга, дисциплинирован и очень надежен в службе.

Обеспечен ли он предписанной аЬорлюй и перевязочным материалом?

Имеет предписанную форму и перевязочный материал.

Поведение на службе:

1. На передовой

Не служил

2. По отношению к старшим по званию

Послушен и открыт; сверх того, скромен.

3. По отношению к равным по званию

Дружествен.

4. По отношению к подчиненным

Благожелателен и оказывает хорошее влияние.

5. По отношению к пациентам

Весьма заботлив в отношении здоровья пациентов, человечен.

Поведение вне службы

Весьма порядочен и скромен, приятные манеры.

Состояние здоровья, пригодность для несения военной службы

Деликатное сложение, но здоров полностью, пригоден для военной службы

Квалификация для продвижения по службе

В установленном порядке званий

Эта оценка подтверждает другие заявления, описывающие Фрейда как человека с твердым характером и сильным чувством долга. Заслуживает внимания слово «жизнерадостен» (heiter), не всегда ассоциировавшееся с традиционным свойством его характера¹⁷⁷.

Письма к Флиссу, написанные в течение последующего периода в жизни Фрейда, обнаруживают его честолюбие, желание свершить работу великой важности, его страстную дружбу с Флиссом, множество жалоб на гнетущие недомогания, критические суждения о многих людях и чувство изолированности во враждебном мире.

-62-

С начала 1900 года личность Фрейда проявляется в новом свете. Его самоанализ превратил робкого молодого практика в уверенного в себе основателя новой доктрины и школы. В нем крепло убеждение в том, что он сделал великое открытие, которое следует отдать миру, чтобы исполнить свою миссию. К несчастью, мы не располагаем описаниями Фрейда той поры современниками. Большинство рассказов о нем были написаны много позже, после 1923 года.

В тот период личность Фрейда трансформировалась под влиянием его мировой славы и физических страданий, вызванных неукротимой болезнью. Его письма, как и свидетельства учеников, представляют его как хорошего мужа, отца, друга и врача, добросердечного, тактичного в письмах и выборе подарков, лишенного любого позирования или театральности; как учителя, способного руководить движением, находясь в центре сложных обстоятельств, и как человека, смотрящего в лицо своим физическим страданиям и сознающего грядущую смерть с беспредельным мужеством. Таким образом, людям, близким к нему, он представлялся редкостным воплощением мудрого человека и героя.

Ниже приводятся несколько примеров того впечатления, которое производил Фрейд на тех, кто интервьюировал его:

С первого взгляда видно, что этот человек обладает большой утонченностью, интеллектом и многосторонним образованием. Глядя в его острые, но добрые, ясные глаза, сразу понимаешь, что он - врач. Его высокий лоб с выдающимися шишками, говорящими о наблюдательности, и прекрасные, энергичные руки производят поразительное впечатление¹⁷⁸.

Между этим интервью и последующими существует большой временной разрыв, попадающий на период, следующий за 1923 годом то, есть на то время, когда личность Фрейда подверглась трансформации, вызванной его мировой славой и раковой болезнью, превратившей его жизнь в мученичество. Именно в этот период он принял большинство посетителей, и тогда же была написана большая часть материалов о нем.

Реколь, французский журналист, нашел, что квартира Фрейда напоминает музей, и что сам Фрейд похож на старого раввина:

Мы видим человека чрезвычайно подчеркнутого еврейского типа, своим видом он напоминает старого раввина, только что вернувшегося из Палестины; у него тонкое, изможденное лицо человека, проводившего дни и ночи со своими посвященными последователями за обсуждениями тончайших различий Закона. В нем чувствуется весьма интенсивная умственная деятельность

-63~

Генри Ф. Элленбергер

и способность манипулировать идеями, подобно человеку с Востока, перебирающему янтарные бусины своих четок. Когда он говорит о своей доктрине, о своих учениках, он делает это со смесью гордости с отстраненности. Однако доминирует при этом гордость¹⁷⁹.

Макс Истман в 1926 году был ошеломлен тем яростным предубеждением, с которым Фрейд относился к Соединенным Штатам, и явно шокирующей манерой его высказывания этих предубеждений своим американским посетителям'⁸⁰.

Андре Бретон сообщал, что «величайший психолог нашего времени живет в заурядном доме, в затерянном квартале Вены»¹⁸¹. Он не счел горничную, открывшую ему дверь, хорошенькой. Когда, наконец, он подошел к кабинету Фрейда, то «обнаружил себя в присутствии старика скромного вида, принимавшего в убогом кабинете, словно врач, обслуживающий бедных».

Драматург Ленорман нашел, что кабинет Фрейда «был похож на кабинет любого университетского профессора»¹⁸². Фрейд показал ему стоящие на полках работы Шекспира и авторов греческих трагедий и сказал: «Вот мои наставники». Он утверждал, что существенные темы его теорий основывались на интуиции поэтов.

Шульц, немецкий психиатр, усмотрел во Фрейде «человека немного меньше среднего роста, крепко скроенного, с манерами типичного профессора, потрясающе напоминающего Пауля Эрлиха»¹⁸³. У него была короткая, густая бородка, он носил очки и обладал проницательным взглядом. В нем сочетались объективный, интеллигентный подход с оживленным духом и типично австрийской доброжелательностью, а говорил он на классическом литературном языке. Шульц назвал Фрейда необычайно одаренным человеком с гармонической личностью. «Вы действительно не верите в то, что способны излечивать?» - спросил его Фрейд. Шульц ответил: «Никоим образом, но каждый может, как садовник, убрать препятствия для роста личности». «Тогда мы поймем друг друга», - ответил Фрейд.

Виктор фон Вайцзэкер описывал Фрейда как «ученого человека мира, с высокой буржуазной культурой»¹⁸⁴. В его кабинете стоял длинный ряд античных статуй в бронзе и терракоте, сатиры, богини и другие любопытные фигуры. «В нем не было ни следа академического педантизма, и его разговор свободно скользил от серьезных и трудных тем к легкой грациозной болтовне. Выдающийся человек при этом присутствовал всегда». Было очевидно, что Фрейд страдал физически, но это обстоятельство не угнетало окружающих.

-64-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

Эмиль Людвиг рассказал о визите к Фрейду осенью 1927 года и нашел его толкования биографий Гете, Наполеона и Леонардо да Винчи фантастическими¹⁸⁵.

Французская журналистка Одетт Паннетье, создавшая себе репутацию литературными «утками», вырвала интервью у Фрейда¹⁸⁶. Зная, что восьмидесятилетний измученный болями Фрейд закрыл свои двери для журналистов, она притворилась пациенткой, страдающей фобией по отношению к собакам, и принесла Фрейду рекомендательное письмо от французского психиатра. Интервью, представленное ею, далекое от того, чтобы представить Фрейда в смешном виде, показало его как симпатичного, добродушного старика, который, казалось, не воспринял ее фобию слишком серьезно. Он попросил разрешения встретиться с ее мужем, рассказал о затратах и трудностях, связанных с лечением. «Л протянула ему конверт. Его манеры казались скорее дружескими, чем профессиональными. Но конверт он взял».

Воспоминания, оставленные людьми, которых анализировал Фрейд, датируются большей частью поздними годами его деятельности. Рой Гринкер рисует Фрейда как мудреца и «фонтан премудрости»¹⁸⁷. Хильда Дулиттл описывала вдохновение, которое черпала из своего анализа с ним, в высоких поэтических выражениях¹⁸⁸. Джозеф Вортис, прошедший четырехмесячный учебный курс анализа с Фрейдом в 1934 году, записывал в дневник свои сеансы и переработал его в книгу¹⁸⁹. Его отчет уделяет много внимания методике, использовавшейся Фрейдом, и повествует о том, что Фрейд выражал свои мнения о самых различных вещах: о деньгах, социализме, старости, американских женщинах, о еврейском вопросе и т. д.; он также не скупился на едкие комментарии в отношении некоторых коллег.

Чтобы закончить эту тему, мы должны упомянуть интервью, которые брал у Фрейда Бруно Гец в 1904 и 1905 годах, и о которых рассказал по памяти почти через половину столетия¹⁹⁰. В те годы Гец был бедным, голодным студентом в Вене, страдающим от острой лицевой невралгии. Один из его профессоров посоветовал ему обратиться за консультацией к доктору Фрейду, которому он показал некоторые поэмы Геца. Гец был потрясен тем вниманием, с которым Фрейд осмотрел его своими «изумительными, теплыми, печальными, мудрыми глазами». Фрейд сказал ему, что находит его поэмы весьма утонченными, но: «Вы прячетесь за своими словами, вместо того чтобы позволить им увлечь вас за собой». Фрейд также спросил его, почему в стихах он часто возвращается к морю, и было ли оно для него символом или реальностью. Тогда Гец излил ему душу, рас-

-65-

Генри Ф. Элленбергер

сказав, что его отец был морским капитаном, что детство он проводил среди матросов и множество других подробностей. Фрейд сказал, что он не нуждается в анализе, и прописал лекарство для лечения его невралгии. Фрейд расспросил юношу о его финансовой ситуации и таким образом узнал, что тот съел последний кусок мяса за четыре недели до их встречи. Извиняясь за то, что взял на себя роль отца, Фрейд протянул ему конверт со «скромным гонораром за то удовольствие, которое вы предоставили мне своими стихами и историей юности». В конверте оказались 200 крон. Месяц спустя Гец, невралгия которого к тому времени прекратилась, нанес второй визит Фрейду, предостерегшему его от увлечения Бхагават-Гитой* и поделившегося с ним своими идеями о поэзии. Несколько месяцев спустя, перед возвращением в Мюнхен, Гец пришел к Фрейду попрощаться. Фрейд покритиковал некоторые статьи, которые прочел за это время, и добавил: «Хорошо, что мы не виделись с вами некоторое время и не беседовали», и попросил Геца не писать ему.

Фрейд был человеком среднего телосложения (некоторые считали его малорослым), стройным в юности, полневшим с годами. У него были карие глаза, темно-коричневые волосы, ухоженная борода, более длинная в молодости, чем в зрелом возрасте. Он был усердным тружеником и оставался им даже в самый тяжелый период своей болезни. Его единственным спортивным увлечением был пеший туризм во время летних каникул. Он был столь заядлым курильщиком сигар, что эта привычка угрожала его жизни, но попытки бросить курение так затрудняли его существование, что всякий раз он снова возвращался к этой привычке. Из описаний Фрейда, которыми мы располагаем, можно составить две весьма различающиеся картины. На некоторых глубокое впечатление производило то, что они называли сухостью Фрейда, и К. Г. Юнг даже утверждал, что главной характеристикой Фрейда была горечь, «каждое слово было пропитано ею... в его отношении сквозила горечь личности, которую совершенно не понимают, и его манеры, казалось, всегда говорили: "Если они не понимают, их следует прямиком посылать в ад"»¹⁹¹. Фрейд, несомненно, относился к тем, «кто охотно страдал бы ради глупцов». Кроме того, он мог далеко заходить в своих обидах и в недоброжелательстве по отношению к тем, кто, как он справедливо или ошибочно считал, оскорблял его¹⁹². Множество других считало его чрезвычайно добрым и вежливым человеком, испол-

*Бхагават-Гита (Bhagavat-Gita) - религиозная поэма («религия с одним объектом, то есть монотеизм») написана во II—I веках до н. э. Ее считают самым прекрасным произведением секты Бхагават, возникшей в народности ядава (Ydava) в Индии задолго до христианства. Религия отличается чрезвычайной преданностью единому Богу, называемому Вишну, Кришной или Нараяной. - Прим. пер.

-66-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

ненным мудрости и юмора, и всегда очаровывательным. Можно подумать, что в нем объединились холодная замкнутость его матери и добродушно-веселая натура отца.

Одной из основных черт характера Фрейда была его потрясающая энергия; он сочетал в себе безграничную работоспособность с напряженной концентрацией на одной цели. Психическое мужество в нем сплавлялось с моральной отвагой, которые достигли апогея в той стоической позиции, которую он занимал в течение последних шестнадцати лет жизни. Его убежденность в истинности своих теорий была настолько абсолютной, что он не признавал противоречий. Это свойство считалось его оппонентами нетерпимостью, а последователи определяли его как стремление к истине.

Фрейд жил - нравственно, социально и профессионально - в соответствии с высочайшими стандартами человека своего времени и его положения. Человек безупречной честности и профессионального достоинства, он с презрением отвергал любые предложения связать его имя с начинаниями, приносящими пользу коммерческим интересам. Он был чрезвычайно пунктуален, точно соблюдал назначенное время приемов пациентов и распределял все виды своей деятельности в соответствии с расписанием, с точностью до часа, дня, недели и года. В равной степени эта точность распространялась на его внешность. В ретроспективе некоторые из этих свойств воспринимаются как маниакально-навязчивые, на самом же деле они - нормальны, если их рассматривать во временном контексте¹⁹³. От профессионального человека его положения в те времена ожидались значительное достоинство и внешнее приличие. Называть Фрейда не венцем - значит обнаружить собственное невежество, не позволяющее отличить стереотип венской оперетты от исторической реальности¹⁹⁴.

Трудность в понимании сложной личности Фрейда приводила многих к поиску базового определения, которое сделало бы его облик достаточно ясным. Приводились интерпретации Фрейда как еврея, как венского профессионала своего времени, как романтика, как литератора, как невротика и как гения.

Фрейд¹⁹⁵ писал в 1930 году, что полностью отстранен от религии предков (как и от любой другой), и что не может отдаться еврейской националистической идее, но никогда не отрицал принадлежности к своему народу. Он признавался, что чувствует свою специфичность еврея, и не желал бы, чтобы она оказалась какой-либо другой, и что если бы кто-либо заинтересовался, что же еврейского остается в нем, он бы ответил: «Не слиш-

-67-

ком многое, но, вероятно, самое главное»¹⁹⁶. Его еврейское чувство, казалось, должно было следовать по той же траектории, по которой оно развивалось во многих его австрийских современниках. Антисемитизм практически не существовал в Австрии ко времени его рождения. Во времена его юности он проявлялся в определенных студенческих сообществах. В последние две декады девятнадцатого столетия антисемитизм нарастал, но вряд ли мог искалечить карьеру профессионала. В пропорции к усиливающемуся антисемитизму, особенно после Первой Мировой войны, оживилось чувство еврейской самобытности, и многие евреи, склонявшиеся к отрицанию своей еврейской индивидуальности, пришли к решению подчеркивать ее. Возможно, наилучшая интерпретация личности Фрейда как еврея была дана Хайманом:

Представьте себе мальчика, подрастающего в еврейской семье среднего класса, с преданиями о происхождении от прославленных мудрецов, с легендарной историей семьи, восходящей к временам разрушения Храма. Он был первенцем матери и ее любимцем, избалованным «мудрецом» отца и гордостью, радостью учителей. Мы знаем, что он будет довольно радикальным в пору юношества, но успокоится, и что станет хорошим мужем и любящим, потакающим отцом, страстным карточным игроком, великим краснобаем среди закадычных друзей. Он обладает двойственным чувством в отношении своего еврейства, подобно сотне полуинтеллектуалов, которых мы знаем. Ему не нравится христианство, которое, как он считает, не несет никакой новой веры, почти все его друзья - евреи. Он восхищается еврейскими ритуалами, но посмеивается над ними как над суевериями, он поигрывает с мыслью об обращении, но никогда не задумывается над ним серьезно. В нем развивается огромное честолюбие - он мечтает стать успешным и прославленным и испытывает соответственное презрение к нечестолюбивым гоям (Goyim= иноверцам - иврит). Он скептически относится к мысли, что какой-то нееврейский автор (скажем, Джордж Элиот) мог написать о евреях и знать о вещах, «о которых мы говорим только между собой». Он страдает от «нищих» (schnorrer, собственный термин Фрейда) фантазий о наследовании незаслуженного богатства, отождествляет себя с еврейским героизмом в истории и легенде («Я часто чувствовал себя так, как если бы унаследовал весь пыл наших предков, когда они защищали свой Храм».) Мы можем быть уверены в том, что этот парень кончит тем, что вступит в B'nai B'rith («Общество сынов Завета»), и так и произошло. Если бы нам сказали, что этот доктор Фрейд создал себе обеспеченную жизнь как практикующий терапевт, обеспечил первоклассное образование своим детям, и о нем никто не знает, кроме соседей, мы бы не удивились¹⁹⁷.

Несомненно, существует множество людей среди еврейских современников Фрейда, чьи жизни и карьеры следовали подобному образцу

-68-

(однако они не обрели мировой славы). Сравнение Фрейда и Брейера может оказаться поучительным: Брейер, оказавшийся жертвой интриг, упустивший возможность создания блестящей академической карьеры, никогда не приписывал свои неудачи антисемитизму и заявлял, что совершенно удовлетворен своей жизнью. В то же время Фрейд непрестанно ссылался на враждебное отношение антисемитов - коллег и официальных чиновников. Говоря о своем отце, Брейер подчеркивал, как замечательно было для человека его поколения быть свободным от гетто и обладать возможностью войти в более широкий мир; единственная ссылка Фрейда на юность отца содержится в его рассказе о том унижении, которое причинил отцу иноверец. Брейер посвятил половину книги восхвалению отца, по контрасту с Фрейдом, не испытывавшим угрызений совести из-за выражения враждебных чувств к отцу. Брейер критиковал сверхчувствительность еврея к малейшему проявлению антисемитизма и относил ее к несовершенству ассимиляции; Фрейд с самого начала чувствовал себя принадлежащим к преследуемому меньшинству и относил свои творческие способности частично к тому факту, что был вынужден думать иначе, чем большинство. Бенедикт в автобиографии привел длинный список жалоб по поводу своих современников, но никогда не обвинял их в антисемитизме. Таким образом, существование еврея в Вене могло привести его к усвоению различных позиций в отношении иудаизма и нееврейского мира, но это не служило препятствием для того, чтобы в то же время вполне ощущать себя венцем.

Фрейда также можно было бы понять, если рассматривать его как типичного представителя венского профессионального мира в конце девятнадцатого столетия. В Вене, этом этническом и социальном плавильном котле, вовсе не считалось необычным, если одаренный человек из нижней части среднего класса мог подняться по социальной лестнице и достичь к середине жизни весьма высокого социального и финансового статуса, при условии, что закончит среднюю школу и университет. Одним из таких примеров служит Йозеф Брейер, сын скромного учителя, ставший одним из наиболее обеспеченных врачей в Вене, который мог, несомненно, продвинуться и дальше, если бы захотел. Такой человек, конечно, должен быть одаренным, усердным тружеником, не лишенным амбиций, - и Фрейд имел все эти качества. Для человека, чья деятельность лежит в области медицины, это означает столкнуться с периодом плохо оплачиваемых работ в больнице, с преподаванием в звании приват-доцента, с напряженной конкуренцией и годами кропотливой, скромно вознаграждаемой научной работы. Фрейд был

69-

Генри Ф. Элленбергер

одним из тех, кто успешно преодолел эти испытания. Начиная с тридцатипятилетнего возраста он уже мог вести жизнь богатого венского буржуа, имевшего просторную квартиру с несколькими слугами в одном из наилучших жилых кварталов Вены. Три летних месяца он проводил на отдыхе в Австрии или за границей, читал «Neue Freie Presse» и строго исполнял обязательства своей профессии. Кроме того, Фрейд в высшей степени овладел манерами крупной венской буржуазии своего времени, утонченной и многосторонней культурой, исключительной светскостью, доброжелательным юмором и искусством поддержания беседы. «Толкование сновидений», «Психопатология обыденной жизни» и «Остроумие и его отношение к бессознательному» - все эти работы наполнены намеками на венскую жизнь и современные местные события. Фрейд был венцем до мозга костей (включая характерную аффектацию ненависти к Вене).

Фрейд также разделял ценности своего класса. Дэвид Ризмен, пытаясь воссоздать Weltanschauung (мировоззрение) Фрейда из его сочинений, подчеркивал его представления о работе и игре¹⁹⁸. Фрейд представлял мир работы как реальный мир и даже распространял его в бессознательное в форме «работы сновидения» и «работы скорби», в противовес миру удовольствия, который для него является миром ребенка, подростка, невротика, женщины и аристократа. Критерии душевного здоровья, согласно Фрейду, представляют способности к работе и к наслаждению удовольствием. В этой формуле Фрейд выразил идеал энергичного венского буржуа, приспособленного к точным требованиям его положения, но предъявляющего права на свою долю удовольствий, поставляемых городом. Фрейд рассматривал общество как естественное и обязательно обладающее властью формирование, а семью - как отеческую опеку. Так как он уважал своих учителей, он ожидал уважения от своих учеников. Конечно, Фрейд не приспосабливался в каждой детали к определенному типу представителей венской элиты. Он не был завсегдатаем театра или оперы, не заводил любовных интрижек с актрисами. Но пуританское поведение и моногамия, свойственные Фрейду, не являлись исключениями, как бы хотелось утверждать легенде. Те, кто называл Фрейда не подлинным венцем, не понимал характеров ни Фрейда, ни Вены.

Личность Фрейда можно рассматривать как романтическую. Вит-тельс сказал, что хотя Фрейд и был современником Германии Бисмарка, умозрительно он принадлежал к Германии Гете'⁹⁹. В его стиле жизни было многое от романтизма. Его письма к невесте показывают та-

-70-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

кую степень восторженного возбуждения, какую можно встретить, например, в письмах Герцена к его возлюбленной. Страстное отношение Фрейда к Флиссу, кажущееся столь чуждым для наших сегодняшних стандартов, было подобно тем, которые мы находим у романтиков. Оно таково, как если бы Фрейд отождествлял себя с байронической фигурой одинокого героя, сражающегося против сонма врагов и трудностей. Еженедельные собрания друзей в Cenacles (пиршественных залах) были привычными для романтических поэтов, студентов и молодых ученых. К 1900 году, однако, ученые встречались на собраниях официальных обществ. Группа вечерних встреч по средам у Фрейда была бы более уместна среди неоромантических поэтов или столетием ранее - среди ученых-романтиков. Образование тайной группы из шести избранных учеников, поклявшихся преданно защищать психоанализ, причем каждый из них получил кольцо от Фрейда, - все это было в высшей степени «романтической» идеей. То, что Фрейд после длительного периода политического равнодушия внезапно стал испытывать чувство австрийского патриотизма, когда разразилась война, напоминает патриотическое рвение молодых немецких романистов в 1806 году. Наконец, многое в психоанализе можно понять как оживление концепций философии природы и романтической медицины.

Виттельс нашел ключ к личности Фрейда в отождествлении его с Гете, вспомнив, что Фрейд выбрал свое призвание после того, как услышал поэму Гете «О природе»¹⁹⁹. И идею Гете о красоте, и его интерес к искусству и археологии, так же как его концепцию науки с ее поиском архетипических паттернов - все это можно найти в произведениях Фрейда. Литературный стиль Фрейда исходит из модели стиля Гете; влияние Гете можно найти даже в склонности Фрейда к употреблению определенных слов, таких как «интернациональный» (в смысле сверхнациональный).

Фрейда также можно понять как литератора. Он в высшей степени обладал неотъемлемыми свойствами большого писателя. Во-первых, у него были лингвистические и литературные способности, любовь к родному языку, богатство словарного запаса, Sprachgejuhl (чувство языка), которое безошибочно приводило его к выбору соответствующего слова²⁰⁰. Даже его ранние работы о гистологии написаны в великолепном стиле. Как писал Виттельс:

Для читателей, которые не были профессионально заинтересованы вето работах, зачастую не так важно то, что он говорит, как та восхитительная

-71-

Генри Ф. Элленбергер

манера, с которой он это говорит. Переводы его произведений не могут воспроизвести тот исключительно немецкий дух, которым дышат работы Фрейда. Волшебство языка невозможно воплотить в переводе. Если кто-либо действительно хочет понять психоанализ Фрейда полностью, он должен читать

его книги на их собственном языке...

Во-вторых, он обладал даром любопытства мыслящего человека, которое заставляет писателя наблюдать за своими собратьями-людьми, пытаться проникнуть в их жизни, в их любовь, их интимные отношения. (Эта жгучая любознательность хорошо описана Флобером и Достоевским.) В-третьих, Фрейд любил писать и испытывал пристрастие к писанию писем, дневников, эссе и книг: Nulla dies sine linea («Ни дня без строчки»). Для писателя записать свои мысли и впечатления - более важно, чем проверить их точность. Таков принцип метода Берне - записать немедленно личные впечатления обо всем, преследуя сверх всего истинность; таковым был и метод Поппер-Линкеуса в создании его эссе. Эссе Фрейда о Микеланджело и Леонардо да Винчи можно рассматривать как написанные в стиле Берне. В-четвертых, Фрейд обладал одним из редчайших качеств большого писателя, которое Поль Бурже назвал правдоподобием. Писатель среднего таланта может написать истинную историю, которая будет казаться выдуманной, в то время как большой писатель может написать абсолютно неправдоподобную историю, кажущуюся истинной. Историк-гебраист, комментируя работу «Моисей и монотеизм», составил длинный список неточностей и невероятных фактов, содержащихся в ней, но добавил, что, обладая великим талантом, Фрейд создал правдоподобную историю из этого хитросплетения невозможностей²⁰¹. Фрейд многократно ссылался на тот факт, что великие поэты и писатели предшествовали психологам в исследовании человеческого разума. Он часто цитировал авторов греческих трагедий, Шекспира, Гете, Шиллера, Гейне и многих других писателей. Несомненно, Фрейд мог бы стать одним из наиболее выдающихся писателей мира, но, вместо того чтобы использовать свое глубокое, интуитивное знание человеческой души для создания литературных произведений, он пытался формулировать и систематизировать его. .

Существуют интерпретации личности Фрейда в форме так называемых «патографий», прославивших Мебиуса и развитых позднее психоаналитиками²⁰². Мэйлан объяснял труды Фрейда и его личность через его отцовский комплекс²⁰³. Натенберг собирал из всех трудов Фрейда и доступных биографических материалов все свидетельства существования невроза и подгонял их к портрету человека с глубоко нару-

-72-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

шенным душевным равновесием, склонного к заблуждениям²⁰⁴. В патографий Эриха Фромма Фрейд предстает как фанатичный борец за правду, который благодаря некоторым невротическим свойствам был вдохновлен идей, что именно его миссия состоит в руководстве интеллектуальной революцией для преобразования мира посредством психоаналитического движения²⁰⁵. Персиваль Бейли рисует Фрейда как некоего вида эксцентричного и неуклюжего гения, ссылающегося на антисемитизм и враждебность своих коллег в оправдание своих неудач, заблуждающегося в интерпретациях фантастических теорий²⁰⁶. Маризе Чойси видит в основе его личности и деятельности слабость его либидо: «Разве в таком случае теория Фрейда не является разумным объяснением его собственного сексуального подавления?»²⁰⁷ Согласно Александеру, Фрейд страдал от неразрешенного конфликта между своим пребыванием в оппозиции и стремлением быть полностью признанным²⁰⁸.

Указывалось на множество других свойств личности Фрейда, которые характеризовались как невротические. Говорили, что Фрейд в иных вопросах был легковерным (например, верил военной пропаганде ведущих империй); ошибался в оценках некоторых людей; сохранял несправедливую недоброжелательность в отношении других, как и предубеждения против американской цивилизации; был нетерпим; проявлял неосторожность, говоря о некоторых своих пациентах; непомерно заботился о вопросах приоритета, притворяясь к ним равнодушным; присваивал себе происхождение многих выдающихся концепций и был рабом привычки к курению табака²⁰⁹. Даже его пуританское поведение и строгую моногамию считали ненормальными: поэтесса Анна де Но-эйль после визита к нему была шокирована тем, что человек, написавший столь многое о сексуальности, никогда не был неверен своей жене²¹⁰. Марта Робер прощала ему пуританский образ жизни, потому что, как она сказала, к тому времени, когда он приобрел все свои знания о сексуальности, он был слишком стар для перемен²¹¹. В действительности ни одно из всех приведенных свойств его личности не позволяет поставить диагноз «невроз». Гораздо более сложная проблема заключается в том, каким образом сверхчувствительность Фрейда и субъективное ощущение изоляции смогли привести его к убеждению, что его отвергли и подвергли остракизму, — убеждению, которое, как показывают все доступные документы, было необоснованным²¹².

Насколько нам известно, К. Р. Эйслер был единственным автором, пытавшимся систематически исследовать Фрейда как гения²¹³. В своей предыдущей книге о Гете Эйслер дал определение гениальным людям

-73-

Генри Ф. Элленбергер

как «... личностям, способным воссоздать человеческий космос или часть его методом, понятным человечеству, и содержащие некий новый, до тех пор не осознанный аспект реальности». Гений — результат исключительного сочетания факторов и обстоятельств. В его основании лежит природный, биологический фактор: в Гете этими факторами были глубина и качество мыслительной функции, совершавшей ритуал творения; во Фрейде - совершенное владение языком. Но возникновение гения требует также наличия целого ряда факторов его окружения. Возлюбленному первенецу молодой матери, которая сама была второй женой человека по имени Якоб, старше ее по возрасту, Фрейду было предопределено судьбой раннее отождествление с библейской личностью Иосифа, толкователя сновидений, превзошедшего в этом искусстве отца и братьев. Молодой Фрейд вложил свое либидо в научную работу и собственное честолюбие; встреча с Мартой Бернайс заставила его направить часть своего либидо на Марту и во внешний мир. Но четыре года помолвки повлекли жестокое разочарование, откуда и возникла более высокая степень сублимации. Ради Марты Фрейд забросил свои научные амбиции, обратившись к клинической практике, и именно это самоотречение дало ему возможность сделать открытия в области неврозов. Ежедневная переписка с Мартой заострила его способность к психологическому наблюдению и самоанализу. Эйслер считает, что этот четырехлетний период помолвки послужил инструментом, вызвавшим реорганизацию личности Фрейда, которая, в свою очередь, сделала возможным его самоанализ, а впоследствии - постепенное проявление нового видения мира, то есть появление психоанализа²¹⁴.

Однако еще не пришло время, когда появится возможность получить поистине удовлетворительную оценку личности Фрейда. Данных все еще недостаточно (наши знания о его детстве так же скудны, как и сведения о его самоанализе до публикации переписки с Флиссом). И не столь уж невероятным представляется, что с течением времени понять его будет все труднее. Фрейд принадлежит к группе людей, вышедших из одной и той же литейной формы, включая Крепелина, Фореля и Блей-лера, прошедших длительное обучение интеллектуальным и эмоциональным дисциплинам; они были людьми высокой культуры, пуританских нравов, неограниченной энергии и строгих убеждений, которые они решительно отстаивали. Вопреки всем личным и научным расхождениям, эти люди были способны мгновенно понимать друг друга, в то время как их тип идеалиста-отшельника становился все более неестественным для гедонистического, прагматического поколения.

-74-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

Современники Фрейда

Личность Фрейда, как и личность любого человека, не может быть понята полностью, если она изолирована от знаний о его современниках, об их параллелизме, о расхождениях во взглядах и о внутренних взаимоотношениях. Из этих людей мы должны выбрать Вагнера фон Яурегга, который, следуя по традиционному пути, сделал выдающиеся открытия в психиатрии, и Артура Шницлера, начинавшего свою карьеру невропатологом и ставшего одним из великих австрийских писателей.

Юлиус Вагнер фон Яурегг, сын государственного служащего, родился 7 марта 1857 года, годом позже Фрейда²¹⁵. Согласно автобиографии, он выбрал медицину, не испытывая особого призвания к ней, и записался в Венскую медицинскую школу в октябре 1874 (спустя год после Фрейда)²¹⁶. В отличие от Фрейда, он закончил медицинское обучение за минимальное время, хотя также делал дополнительную работу в лабораториях, начиная с третьего года обучения. Его выдающимся учителем был профессор экспериментальной патологии Салмон Штриккер. Как и Фрейд, он опубликовал свою первую научную статью в «Трудах Императорско-Королевской академии наук» на четвертом году обучения. Он окончил Школу со званием доктора медицины 14 июля 1880 года и остался работать в лаборатории Штриккера, где встретился с Фрейдом, и они стали обращаться друг к другу по-дружески на ты. Осознав, что для него нет будущего в лаборатории Штриккера, Вагнер-Яурегг обращается к клинической медицине, помышляет некоторое время об отъезде в Египет, занимается исследованиями вместе с Бамбергером и Лей-десдорфом, и даже однажды он заинтересовался анестезиологическими свойствами кокаина. В 1885 году он стал приват-доцентом в невропатологии, после того как его учитель Лейдесдорф преодолел сильную оппозицию Мейнерта. Три года спустя звание приват-до-цента Вагнер-Яурегга распространилось и на психиатрию. Этот шаг, которого не предпринял Фрейд, обеспечил ему возможность в будущем получить звание титулярного профессора. В 1889 году он был приглашен на должность экстраординарного профессора психиатрии в Граце, а в 1893 году (в то время как Фрейд и Брейер только что опубликовали свой труд «Предварительное сообщение»), стал титулярным профессором психиатрии в Вене.

-75-

Генри Ф. Элленбергер

Деятельность Вагнер-Яурегга в психиатрии увенчалась тремя главными достижениями. Во-первых, ввиду того, что кретинизм коррелирует с недостаточностью йода, и болезни можно избежать, регулярно принимая соли йода, он боролся за широкомасштабное применение этой профилактической меры, в результате чего кретинизм почти полностью исчез в определенных областях Европы. Вторым было открытие метода лечения общего пареза (состояния, которое до него считалось неизлечимым) посредством малярийной терапии. Это открытие было результатом систематических экспериментов, проводившихся в течение многих лет. Третье великое достижение заключалось в предложении и осуществлении реформы австрийского закона в отношении душевнобольных пациентов. Вагнер-Яурегг был удостоен многих почетных наград, высшей из которых стала в 1927 году Нобелевская премия. Он был первым психиатром, получившим ее.

Вагнер-Яурегг получил многостороннее воспитание, был активным альпинистом и любителем лошадей. Он писал ясным и кратким языком, избегая сравнений и литературной образности. Его преподавание считалось хорошим, но не отличалось красноречием. Его манеры в отношениях со студентами, как говорили, были одновременно властными и доброжелательными. Кроме преподавания, исследований, выполнения больничных обязанностей и частной практики, он принимал активное участие в работе многих научных обществ и в академической деятельности.

Личностные ориентации Фрейда и Вагнер-Яурегга настолько различались, что трудно было ожидать от них взаимного понимания. Вагнер-Яурегг полностью признавал ценность неврологической работы Фрейда и, возможно, его ранних исследований неврозов, но не мог принять как научно обоснованные его более поздние работы, такие как интерпретацию сновидений и теорию либидо. Было много сказано о враждебности Вагнер-Яурегга в отношении Фрейда, хотя в автобиографии Вагнер-Яурегг настаивал на том, что никогда не допускал враждебных высказываний в адрес Фрейда, за исключением нескольких слов в виде острот в частных кругах. Однако один из его учеников, Эмиль Райман, стал резким противником Фрейда, и казалось, что Фрейд возлагал на Вагнер-Яурегга вину за его враждебные нападки. Вагнер-Яурегг сказал, что Фрейд, будучи человеком нетерпимым, не мог понять, что кто-то другой мог позволить своим ученикам иметь собственные мнения, но, по требованию Фрейда, просил Раймана прекратить критику Фрейда, чему Райман и подчинился. Когда, наконец, в 1920 году Фрейд получил звание ординарного профессора, именно Вагнер-Яурегг написал

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

отчет, рекомендующий его номинацию. Фрейдисты указывают на то обстоятельство, что в конце этого отчета Вагнер-Яурегг сделал описку, рекомендуя Фрейда на звание «экстраординарного» профессора, а затем вычеркнул префикс «экстра». Из этого можно сделать вывод, что Вагнер-Яурегг писал этот отчет неохотно и поддержал кандидатуру Фрейда только из профессорской солидарности.

Множество противоречивых утверждений возникло вокруг так называемого процесса Вагнер-Яурегга в 1920 году, - события, к которому мы вернемся²¹⁷. Даже если экспертный отчет Фрейда о процессе Вагнер-Яурегга был умеренным в терминологии, ясно, что он тоже, в свою очередь, писал его неохотно. Это нежелание проявилось более открыто во время дискуссий, и Вагнер-Яурегг негодовал по этому поводу, как мы узнаем из его автобиографии. Когда эти два человека постарели и приобрели мировую славу, они все-таки обменялись поздравлениями друг друга с восьмидесятилетием в почти королевской манере. Как сказал Эйслер:

Учитывая огромное различие в личности и темпераменте, можно было ожидать развития личной вражды между Фрейдом и Вагнером. Дружба, существовавшая между ними в юности, однако, пережила все превратности жизни. Взаимное уважение и дружеское почтение не оказались разрушенными вследствие различия научных взглядов, и это воистину образцовый эпизод в биографиях двух исследователей²¹⁸.

Параллели между Зигмундом Фрейдом и Артуром Шницлером проводились неоднократно. В письме к Шницлеру по случаю его шестидесятилетия Фрейд писал: «Я должен признаться вам... Думаю, что избегал вас из некоего страха найти своего двойника (Doppelgdnger-Scheu)²ⁱ⁹. Подобно Фрейду, Шницлер принадлежал к еврейской семье, оборвавшей связи с религией своих предков. Он родился в Вене 15 мая 1862 года (будучи, таким образом, на шесть лет моложе Фрейда). Его отец, известный ларинголог и профессор в Венском университете, был издателем медицинского журнала, а среди его пациентов были актрисы и оперные певцы. Артур изучал медицину в Вене в период от 1879 до 1885 года и, таким образом, окончил медицинскую школу через три года после Фрейда. Как и Фрейд, он провел три года в Венском общем госпитале, был учеником Мейнерта и заинтересовался текущими дискуссиями об истерии и гипнозе. Его первая статья касалась шести пациентов, которых он вылечил от истерической афонии за один-два сеанса гипноза на каждого. Он предпочитал называть болезнь функциональ-

-76-

-11 -

Генри Ф. Элленбергер

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

ной афонией, так как у него были некоторые сомнения относительно диагноза и концепции истерии²²⁰.

Следуя примеру отца, Шницлер с увлечением начал заниматься медицинской журналистикой. Он публиковал в «Wiener Medizinische Presse» отчеты о собраниях Императорско-Королевского общества врачей, и таким образом случилось, что он присутствовал на собрании 15 октября 1886 года, на котором Фрейд говорил о мужской истерии²²¹. В последующей статье, вспоминая острую дискуссию, Шницлер выразил свои опасения, что, как следствие, на будущих собраниях будет представлено множество случаев предполагаемой мужской истерии; но преувеличенная обеспокоенность, сказал он, конечно, принесет больше пользы науке, чем негативное отношение²²². Шницлер также поместил много обзоров медицинских книг в «Internationale Klinische Rundschau», предпочитая писать о книгах, посвященных истерии, неврозу и гипнозу. Комментируя переводы Фрейда книг Шарко и Бернгейма, он хвалил его способности переводчика, но сомневался в некоторых вопросах содержания. В своем обзоре книги Бернгейма о внушении Шницлер говорил о «позировании» и «лицедействе» гипнотизируемого индивида, опираясь на свой собственный опыт²²³. Подобным образом Шницлер воздал должное Льебо, но сожалел об «изобретательных фантазиях» (geistvolle Phantasterei), доставлявших автору несомненное удовольствие. 14 октября 1895 года, когда Фрейд прочел свою прославленную статью в Докторколлегии, предложив в ней свою классификацию четырех основных видов неврозов с особым сексуальным происхождением каждого, именно Шницлер написал наиболее исчерпывающий и объективный обзор этой статьи²²⁴.

Между тем интерес и время Шницлера все более поглощались литературой и театром, и его практика постепенно сокращалась. Бурные любовные романы с актрисами заставляли его страдать, но обеспечивали материалами для пьес. Примерно в 1890 году он собрал группу из молодых одаренных австрийских поэтов и драматургов, назвавших себя Молодой Веной²²⁵. Литературная слава Шницлера началась с пьесы «Анатоль», истории венского плэйбоя того времени²²⁶. Один из эпизодов пьесы касается гипноза: Макс поздравляет Анатоля с методом, посредством которого тот гипнотизирует свою молодую любовницу, заставляя ее играть различные роли. Он предполагает, что с помощью гипноза Анатоль выяснит, верна ли она ему. Анатоль гипнотизирует Кору, которая рассказывает, что ей двадцать один год, а не девятнадцать, как она внушала ему раньше, и что она любит его. Анатоль боится задавать

-78-

ей новые вопросы и пробуждает ее. Макс делает вывод: «Одно стало мне ясно, что мы, мужчины, также лжем под гипнозом».

Одна из следующих пьес Шницлера, «Парацельс», также затрагивает вопросы гипноза²²⁷. В шестнадцатом веке, в Базеле, Парацельс отвергается властями как шарлатан, но он притягивает внимание масс и творит чудесные исцеления. Он гипнотизирует Жюстину, жену богатого гражданина, провозглашая, что может заставить ее увидеть во сне все, что она пожелает. Затем Жюстина заявляет о поразительных откровениях. Никто не знает, насколько они правдивы. Момент, в который она пробуждается от гипноза, ничего не проясняет. Мораль пьесы - относительность и неуверенность не только в гипнозе, но и в самой душевной жизни. Парацельс настаивает на том, что, если бы человек смог увидеть свои прошедшие годы как на картине, он вряд ли смог бы узнать их, «так как память предает почти так же, как надежда»; что мы всегда разыгрываем некую роль даже в наиболее интимных делах, и что «тот, кто знает об этом, мудрый человек». «Парацельс» Шницлера, таким образом, дает совершенно другое представление о гипнозе и душевной жизни, чем результаты исследований истерии Брейера и Фрейда. Брейер и Фрейд, казалось, воспринимали откровения своих гипнотизированных субъектов как истину и строили свои теории на этой основе, в то время как Шницлер всегда подчеркивал элемент выдумки и притворства в гипнозе и истерии.

Черты сходства между Шницлером и Фрейдом не следует переоценивать. Если Фрейд ввел в психотерапию метод свободной ассоциации, Шницлер был одним из первых, кто написал роман полностью в стиле «потока сознания»²²⁸. Общим для Фрейда и Шницлера был их интерес к сновидениям. Говорят, что Шницлер записывал собственные сновидения и широко использовал их мотивы в своих произведениях. В его романах люди видят сновидения, в которых недавно произошедшие события, воспоминания о прошлом и современные заботы искажены и перемешиваются во всевозможных вариациях. Но в них нет ничего от «фрейдистских символов», и, вопреки их искусственной красоте и богатству, эти сновидения содержат мало материала для психоаналитических интерпретаций. Та же независимость от психоанализа Фрейда показана в романе Шницлера «Госпожа Беата», истории инцеста между юношей и его вдовой матерью²²⁹. В нем нет и намека на Эдипов комплекс или на ситу-^аЧии, произошедшие в детстве; необычайное стечение обстоятельств, кажется, делает исход почти неизбежным.

-79-

Генри Ф. Элленбергер

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

Первая Мировая война заставила множество мужчин задуматься о трагедии, в которой они принимали участие. Фрейд закончил свои «Размышления о войне и смерти» утверждением, что агрессивные инстинкты оказались сильнее, чем о них думал современный цивилизованный человек, и рассматривал регулирование и направление агрессивности как главную проблему²³⁰. Шницлер оспаривал роль ненависти: ни солдаты, ни офицеры, ни дипломаты, ни политики не испытывали реальной ненависти к врагу²³¹. Ненависть искусственно вводится в публичное мнение представителями прессы. Истинные причины войны - злобность горстки индивидуумов, имеющих обоснованный интерес в производстве оружия; тупость нескольких представителей власти, прибегающих к войне для разрешения проблем, которые можно было бы устранить другим путем; а кроме того, неспособность масс зримо представлять истинную картину войны. И, наконец, идеология войны навязывается людям посредством псевдофилософских и псевдонаучных утверждений и фальшивых политических понятий о гражданском долге, использующих эмоционально заряженную лексику. Предотвращение войны, сказал Шницлер, повлекло бы за собой искоренение всех возможностей спекуляции, создание постоянно действующего Парламента Наций для разрешения проблем, устранение которых обычно предоставляется войне; разоблачение военной идеологии и подавление милитаристов.

После Первой Мировой войны новое австрийское поколение презирало Шницлера как прототип «коррумпированного духа разлагающейся монархии» и «фривольной жизни венского развращенного общества». В 1927 году он опубликовал брошюру «Дух в работе и дух в сражении» - любопытную попытку разобраться в типологии таких различных людей как поэт, философ, священник, журналист, герой, организатор, диктатор и т. п.²³². Еще одно собрание мыслей и фрагментов потребовало бы только небольшой систематизации, чтобы очертить контуры философии²³³. Шницлер проявил гораздо меньший скептицизм, чем можно было ожидать от него на основании его более ранней литературной работы.;Он занял позицию, отвергающую теорию универсального .детер^низма. Он рассматривал свободу воли не только как основу нравственности, но и как основу эстетики; здесь выражалась его вера в существование Бога, хотя и в завуалированных выражениях.

Оба, и Фрейд, и Шницлер,,испытывали страдания в конце жизни, Фрейд - от рака, Шницлер - из-за отосклероза. В те последние,

наполненные болью годы Шницлер написал роман, который, по общему мнению, является шедевром, «Полет во тьму». Субъективное состояние ума человека-шизофреника описывается таким образом, что, когда развитие болезни доходит до грани убийства его брата-врача, этот замысел оказывается доступным для понимания читателя²³⁴.

Фрейд видел элементы сходства в собственном мышлении и в мышлении Шницлера, но Шницлер, вопреки своему восхищению работами Фрейда, подчеркивал свое неприятие главных принципов психоанализа²³⁵. Оба ученых в действительности исследовали, каждый своими методами, одну и ту же сферу, но пришли к различным выводам. Легко вообразить, какой вид глубинной психологии мог создать Шницлер: он бы подчеркнул разыгрывание роли и наличие лживого элемента в гипнозе и истерии; ненадежность памяти; ми-фопоэтическую функцию бессознательного; скорее тематический, чем символический элемент в сновидении, и в большей степени самообманчивый, чем агрессивный компонент в происхождении войны. Он мог бы также писать философские эссе в менее пессимистическом ключе, чем Фрейд. Каждый волен рассуждать о том, какие литературные возможности открылись бы Фрейду, если бы он оставил медицину, чтобы развивать свой великий талант писателя. Эмми фон Н., Элизабет фон Р. и юная Дора могли бы стать героинями историй в стиле Шницлера. Наваждения Человека-Волка могли оказаться темой жутковатого романа в стиле Гофмана, а рассказ о Леонардо да Винчи мог бы затмить исторические романы Мережковского. Роман Фрейда о жестоком старом отце и его компании мог бы довести до совершенства литературный жанр доисторических романов, который братья Росни сделали популярным во Франции, хотя Фрейд задумал бы его в стиле Германа Гессе²³⁶. Из его истории о Моисее мог бы получиться роман, сравнимый с библейскими романами Шолома Аша и Томаса Манна. Тогда для учеников Шницлера оставалось бы только анализировать такие произведения и воссоздавать психологическую систему, подразумеваемую в них. Однако Фрейд устранился от этой возможности, так как выбрал для себя психологию, задавшись целью пристроить к науке некую систему той психологической интуиции и знания, которыми обладают великие писатели.

-81-

Генри Ф. Элленбергер

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

Работа Фрейда:

I - От микроскопической анатомии к теоретической неврологии

О работе Фрейда написано столь много отчетов, что мы попытаемся привести здесь более чем краткое обозрение, уделяя особое внимание их источникам, отношению к современной науке и особенно направлению их эволюции.

Первые историки психоанализа разделяли научную карьеру Фрейда на предпсихоаналитический и психоаналитический периоды. Они рассматривали Фрейда как невропатолога, оставившего свое первое призвание, чтобы основать новую психологию. Позже было признано, что знание первого периода необходимо для полного понимания рождения психоанализа. Даже более близкое рассмотрение фактов открывает определенную линию эволюции, проходящую сквозь предпсихоаналитический период.

Когда девятнадцатилетний студент Зигмунд Фрейд начал заниматься исследованиями в Институте сравнительной анатомии профессора Клауса, он был вовлечен в работу особенно изнурительного характера. Работа с микроскопом была школой научного аскетизма и самоотречения. Агассиз хорошо описал длительную и напряженную тренировку глаз, руки и интеллекта, необходимую для того, чтобы человек сможет эффективно работать с микроскопом или телескопом:

Думаю, что люди в большинстве своем не осознают трудность микроскопического наблюдения и количество времени, затрачиваемого на болезненную подготовку, которая требуется просто для того, чтобы приспособить органы зрения и осязания для этой работы... Человеку кажется легким занятием сидеть и смотреть на объекты через стекло, увеличивающее все для его видения; но существуют объекты для микроскопического исследования до такой степени неразличимые, что студент должен соблюдать специальную диету, прежде чем заняться своим исследованием, для того чтобы даже пульсация крови в его артериях не нарушала устойчивости взгляда, а состояние его нервной системы было столь спокойным, что все тело часами оставалось в строгом подчинении его фиксированному и сконцентрированному пристальному взгляду²³⁷.

Часто требовались годы тренировки, прежде чем молодой ученый становился способным сделать свое первое открытие, и, как указывает Агассиз, работа всей жизни ученого могла уложиться в одну фразу²³⁸.

-82-

Но даже такие эксперты этого метода не были защищены от самообмана: Геккель описал и проиллюстрировал воображаемые конфигурации, подтверждавшие его теории, в результате чего был обвинен в мошенничестве; Мейнерт описал несуществующие участки в мозговом веществе, а несколько поколений астрономов видели и наносили на карты «каналы» на Марсе.

Молодому студенту обычно давали небольшой участок исследования, ровно такой, чтобы можно было проверить его способности получать результаты. Первое исследование Фрейда относилось к структуре половой железы угря. Джонс рассказывал, как Фрейд расчленил порядка четырехсот угрей, но не смог прийти к какому-либо решающему выводу. Тем не менее, Клаус был удовлетворен работой Фрейда и представил его статью в Академию наук, но все же Фрейд был разочарован²³⁹. (Очевидно, честолюбивый молодой человек еще не понял философии микроскопических исследований.)

В течение шести лет, проведенных в лаборатории Брюкке, Фрейд исследовал на высоком уровне ограниченные объекты. В те времена анатомия мозга была подобна новому материку, где любой усердный исследователь мог сделать открытия. Для такого завершения работы существовали три возможных подхода: первый представлял собой рутинное исследование новых случаев посредством современного оборудования; второй - усовершенствование нового оборудования (как, например, микротомов или окрашивающих агентов) для получения новых возможностей для исследований; и третий - концептуализация (подход, используемый теми, кто представлял нейронную теорию). Фрейд пытался использовать все три подхода поочередно. Он начал с узкого исследования некоторых клеток в спинной хорде определенного вида рыб, Petromyzon²⁴⁰. В этом случае опять учитель был удовлетворен результатами в большей степени, чем ученик. Следует отметить высокое качество стиля, которым была написана эта техническая статья. Затем Фрейд обратился к исследованиям менее известных областей нервной системы. Таковой явилась его работа о corpus restiforme и о клетках акустического нерва. Это был тип работы, посредством которой такие люди, как Огюст Форель и Константин фон Монаков прославились в мире невропатологов. Что касается второго подхода, Фрейд ввел метод окрашивания хлоридом золота, который, однако, не дал единообразных результатов, а потому не нашел широкого применения²⁴¹. С концептуальной точки зрения, Фрейд написал статью «О структуре элементов

-83-

Генри Ф. Элленбергер

нервной системы», которую некоторые историки рассматривают как предвосхищение теории нейрона²⁴².

В течение трех лет своей ординатуры в Венском общем госпитале Фрейд впервые вошел в контакт с пациентами, и в связи с этим обстоятельством его исследования соответственно изменились. То был период его опытов с кокаином, в то же время он также экспериментировал с анатомо-клиническим методом, то есть с проверкой клинических диагнозов на основании результатов аутопсии. Фрейд продемонстрировал мастерство в этом искусстве и опубликовал три случая болезней, диагностированных им в 1884 году²⁴³-²⁴⁴'²⁴³.

В последующий период, когда Фрейд ушел из Венского общего госпиталя и из лаборатории Мейнерта, он обратился к чисто клинической невропатологии. В то время невропатолог сильно зависел от больницы или института в подборе исследуемых пациентов. Фрейду предложили руководство невропатологией в Институте Кассовица, где он обследовал так много детей с церебральным параличом, что стал специалистом в этом заболевании. В 1891 году он смог опубликовать, вместе с Оскаром Рие, исследование тридцати пяти случаев гемиплегии* при церебральном параличе²⁴⁶. Это исследование указало на существование двух экстремальных типов, один - с острой атакой паралича, а другой -с постепенным развитием хореи (пляски святого Витта), а также на все промежуточные комбинации симптомов. Это исследование продемонстрировало пример того, что позже Фрейд назвал дополнительными по следствиями.

В 1891 году Фрейд опубликовал книгу об афазии**, посвятив ее Йо-зефу Брейеру²⁴⁷. Эта книга долго не попадала в поле зрения психоаналитиков; позже ее стали восхвалять как веху в истории исследования афазии и провозвестницу более поздних психоаналитических концепций. В действительности легче утвердить ее значение в эволюции работ Фрейда, чем в истории исследования афазии. В те времена нахлынула лавина работ об афазии. Сегодня эти сочинения не столь доступны; многое в них написано в стиле современной мифологии о мозге. Превалировавшие теории афазии, такие как теории Вернике и Лихтгей-ма, были основаны на предположении, что сенсорные образы хранятся в определенных центрах мозга, и повреждения в этих областях становятся причинами афазии. В ранние 1880-е годы Гейман Штейнталь²⁴⁸ предложил то, что сегодня назвали бы динамической теорией афазии,

Темиплегия - паралич половины тела. - Прим. пер. ** Афазия - потеря речи -Прим. пер.

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

но, будучи лингвистом, был проигнорирован невропатологами.²⁴⁹. Историки афазии²³⁰ указывают на то, что за период времени от Бастиана до Дежерена произошло постепенное признание динамических факторов афазии. В этой монографии Фрейд предзнаменовал концепции Дежерена; возможно, он первым на континенте сослался на работу Хью-лингса Джексона*, ввел и определил термин «агнозия»**. Очевидно, Фрейд не считал эту работу главным вкладом в проблему афазии; это была теоретическая дискуссия без привлечения новых клинических наблюдений или новых патологических находок. Традиционную историю о том, что книга Фрейда об афазии не встретила признания и никогда не цитировалась авторами впоследствии, по меньшей мере, следует считать преувеличением²⁵¹.

В 1892 году ученик Фрейда, Розенталь, опубликовал в медицинской диссертации результаты пятидесяти трех случаев наблюдения двусторонней формы церебрального паралича, с которыми он столкнулся, работая у Фрейда²⁵². В 1893 году Фрейд распространил его концепцию двустороннего церебрального паралича на детские заболевания²⁵³. В анонимном книжном обозрении были приведены доводы, касающиеся того, что Фрейд описал патологическую анатомию этого заболевания, пользуясь не собственными наблюдениями, а скомпилировав открытия других авторов, что привело к тому, что физиопатологические интерпретации Фрейда оказались неубедительными, так как предполагаемая им связь между определенными группами симптомов и определенными этиологическими факторами была недостаточно подкреплена фактами²⁵⁴. С другой стороны, исследование Фрейда заслужило высочайшую похвалу Пьера Марийе, и Фрейд написал статью на французском языке на ту же тему для «Revue Neurogique»²⁵⁵.

Репутация Фрейда как специалиста по церебральному параличу теперь установилась настолько прочно, что Нотнагель просил его написать монографию на эту тему, которая и появилась, несколько запоздав, в 1897 году²⁵⁶. Эта работа получила громадное одобрение во Франции Бриссо и Реймона²⁵⁷. В Бельгии теория Фрейда о церебральном параличе и его классификация на субформы были восприняты критически ван Гехухтеном, который нашел концепцию искусственной, не имеющей под собой никакого анатомо-патологического обоснования²⁵⁸. Эти факты

* Джон Хьюлингс Джексон - английский невропатолог, в 1876 году предвосхитил более поздние открытия, связанные с поражениями задней части правой половины головного мозга. - Прим. пер.

** Агнозия — нарушение процессов узнавания. —Прим. пер.

-85-

Генри Ф. Элленбергер

представляют некоторый интерес, так как показывают, что в свой невропатологический период Фрейд тоже получал и хвалу, и критику, вопреки мнению, что не заслуживал ничего, кроме похвал, пока был невропатологом, и ничего, кроме оскорблений, как только обратился к исследованию неврозов. С самого начала для Фрейда была характерна тенденция делать дерзкие обобщения, отчего он и подвергался критике.

Таким образом, мы видим, что в течение двадцати лет его предпси-хоаналитического периода Фрейд прошел длительный путь эволюции, продвигаясь от микроскопической анатомии к анатомо-клинической невропатологии, а затем - к чисто клинической неврологии, и даже к виду неклинической, теоретической неврологии, проявившейся в его книге об афазии. Эта последняя тенденция должна была достичь своей кульминационной точки в труде «Проект научной психологии», к которому мы теперь обращаемся.

Работа Фрейда: II - Поиск психологической модели

Существуют два способа построения психологической теории. Первый - собрать факты и найти общие факторы, из которых вывести законы и обобщения. Второй - построить теоретическую модель и проверить, в какой степени ей соответствуют факты, чтобы исправить модель, если это необходимо. Следуя тенденции, распространенной в его время, Фрейд предпочел избрать для себя второй способ. Мейнерт числил себя среди тех, кто пытался коррелировать психологические функции со структурой мозга, но, к несчастью, часто и сам незаметно проскальзывал в мифологию мозга. Другие, вдохновленные психофизикой Фехнера, постулировали существование нервной энергии, пользуясь моделью физической энергии, и пытались выражать психические явления в терминах этой гипотетической нервной энергии. Предпринимались и еще более дерзкие попытки - интерпретировать психические явления как в терминах анатомии мозга, так и в терминах нервной энергии.

Фрейд посвятил много времени и забот разработке теоретической модели такого рода. В его переписке с Флиссом сохранился набросок 1895 года, известный как «Проект научной психологии»²⁵⁹. Студенты,

-86-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

изучавшие психоанализ, соглашались в отношении двух фактов: во-первых, что эта модель была весьма искусной, а во-вторых, она может помочь нам понять происхождение определенных психоаналитических концепций.

Главной идеей «Проекта» является корреляция психологических процессов с распределением и циркуляцией количеств энергии сквозь определенные слои материи, то есть гипотетические структуры мозга.

Согласно Фрейду, количество энергии равняется сумме возбуждений, зарождающихся или во внешнем мире через сенсорные органы, или во внутреннем мире, то есть в теле. Количество энергии управляется двумя принципами: инерцией, представляющей тенденцию к полному разряду энергии, и устойчивостью, которая представляет тенденцию сохранять постоянной сумму возбуждений.

Материальными элементами, по Фрейду, являлись нейроны, которые, по его постулату, делятся на три типа. Нейроны типа «phi» получают количества возбуждения из внешнего мира, но не сохраняют их текущие значения, так как управляются принципом инерции. Нейроны типа «psi» получают возбуждения от тела или от нейронов типа «phi», но в силу того, что управляются принципом устойчивости, сохраняют следы любого полученного раздражения; они, следовательно, составляют основу памяти. Нейроны типа «omega» получают возбуждения от тела и от нейронов типа «phi» и характеризуются особым свойством - преобразовывать количество в качество вследствие периода движения. Эти нейроны составляют основу восприятия. Принцип удовольствия-неудовольствия поясняется в том смысле, что неудовольствие - возрастание количественного уровня возбуждения, а удовольствие - разряд этого количественного уровня.

Эго - некая организация нейронов, наделенная постоянным запасом количества возбуждения, оно способно запретить поступление возбуждения. Таким образом, обеспечивается критерий реальности; исследование реальности приравнивается к запрету, накладываемому эго.

Фрейд различал первичный и вторичный процесс. В первичном количество возбуждения стимулирует образы из памяти в psi-нейронах и затем обращается к омега-нейронам, приводя к галлюцинации; в этом процессе энергия является тонической и связанной, а галлюцинации контролируются через подавляющее эго.

Это - некоторые из основных принципов «Проекта» 1895 года; они развились в чрезвычайно сложную систему; внутри ее границ почти

-87-

Генри Ф. Элленбергер

любая психологическая функция и несколько психопатологических проявлений получали объяснение.

Для того чтобы сделать «Проект» доступным пониманию, его следовало поместить в контекст, то есть в длинную линию эволюции, начавшуюся с Гербарта. Сквозь все девятнадцатое столетие анатомия мозга и психология выстраивались на научной и экспериментальной основах, но параллельно существовала линия умозрительной анатомо-психологии, которая в конце столетия получила название Hirnmythologie (мифологии мозга). Довольно любопытно, но иногда те же самые люди, бывшие первооткрывателями научной анатомо-психологии мозга, не отказывали себе в удовольствии заниматься его мифологией, хотя считали себя «позитивистами» и пренебрегали натурфилософией. «Проект» Фрейда - не что иное, как поздний отпрыск этой гипотетической последовательности. Его изначальную динамико-гипотетическую философию можно проследить в обратном направлении до Гербарта, а огромную часть ее, касающуюся энергетики, - до Фехнера²⁶⁰. Принцип инерции и принцип устойчивости весьма похожи на то, что Фехнер называл абсолютной стабильностью и относительной стабильностью. Фехнер уже соединил принцип удовольствия—неудовольствия с идеей приближения и отступления от относительной стабильности, а также приравнял количество восприятия с периодичностью стабильного движения. Эти принципы Фехнера позже были дополнены Генрихом Саксом в его не внушающем доверия законе о постоянстве психической энергии: «Сумма напряжений всех присутствующих молекулярных волн является, внутри определенных временных пределов, в одном и том же индивиде приблизительно постоянной»²⁶¹. Три других основных источника «Проекта» — это Брюкке, Мейнерт и Экснер. Все это хорошо представлено в исследовании Петера Амахера²⁶².

Брюкке был одним из тех, кто упрощал психологию до неврологии и объяснял все функционирование нервной системы как комбинацию рефлексов²⁶³. Стимуляция одних и тех же органов определяла количества возбуждения, которые передавались через нервную систему, перемещаясь из клетки в клетку, и часто аккумулировались в определенных центрах, пока не разряжались в виде движений. Брюкке, так же как Мейнерт и Экснер, беспристрастно описывал психические процессы как в физических, так и в психологических терминах.

Мейнерт, кроме того, описывал психологические процессы в терминах количеств возбуждения и рефлекторной неврологии, хотя и с боль-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

шей тщательностью, чем Брюкке²⁶⁴. Он перенял от Гербарта и английских эмпириков доктрину ассоциативности, но упростил ее, подобно Брюкке, до рефлекторной неврологии, и до своих собственных концепций структуры и функционирования мозга. Он различал два вида рефлекторных реакций: те, которые определяются при рождении, следующие подкорковыми путями, и те, которые приобретаются и распространяются в коре мозга. Существовали ассоциативные узлы между корковыми центрами, и когда происходило одновременное поступление возбуждения в два центра, образовывался корковый путь и возникало явление индукции, физически сопутствующее ассоциации и элементарной логической функции. Такие опыты, начинающиеся с первого дня жизни, развивали систему корковых проводящих путей (то есть ассоциаций), составляющих начальное эго, это ядро индивидуальности. Позже создается вторичное эго, исполняющее функции управления первичным эго и являющееся субструктурой упорядоченных процессов мышления. Как клинический врач Мейнерт описал amentia, психическое состояние с бессвязными галлюцинациями и заблуждениями, воспроизводящее состояние инфантильной потери ориентации, смятения, когда не существует контроля со стороны эго. Мейнерт приравнивал корковую активность сновидения к корковой активности, приводящей к слабоумию.

Экснер, третий из невропатологических учителей Фрейда, опубликовал свой труд «Entwurf» («Эскиз») в 1894 году; его можно считать синтезом систем Брюкке и Мейнерта²⁶⁵. В то же время, однако, появилась теория нейрона, и Экснер обсуждал, как количество возбуждения можно было бы переносить в точки пересечения нейронов, где, как он был убежден, происходит суммирование возбуждений. Экснер также предполагал, что точки пересечения нейронов могут испытывать изменения в течение жизни индивида, хотя бы на уровне одновременного возбуждения двух клеток. Экснер назвал этот процесс Bahnung (прорытие каналов), посредством которого одновременное возбуждение двух корковых клеток могло бы открыть нервный проводящий путь между ними и переносить возбуждение из одной клетки в другую, тогда любой из них впоследствии овладевает возбуждение. Он описывал эмоциональные центры, особенно болевые центры, центры неудовольствия. Под именами инстинктов он описывал ассоциации между идеями и эмоциональными центрами. Он широко развивал свою неврологическую психологию, давая объяснения восприятию, суждению, памяти, мышлению и другим психическим процессам.

Генри Ф. Элленбергер

«Проект» Фрейда 1895 года можно рассматривать как логическое развитие теорий его предшественников, особенно его учителей Брюк-ке, Мейнерта и Экснера. Это - результат и наследие столетнего существования мифологии мозга. Видимо, именно поэтому Фрейд забросил свой «Проект», как только закончил его. Но многим идеям, сформулированным в «Проекте», суждено было появиться в виде различных новых форм в последующих психоаналитических теориях Фрейда.

Работа Фрейда: III - Теория неврозов

Обстоятельства, приведшие Фрейда к построению новой теории неврозов, принадлежат как к духу времени, так и к специфическим личным переживаниям. Перейдя от невроанатомии к анатомо-клинической неврологии, а от нее к динамической концепции неврозов, Фрейд следовал современному паттерну, также иллюстрированному Шарко, Фо-релем и позже Адольфом Мейером. Невропатология (в те времена весьма отличавшаяся от психиатрии) начинала обретать вид модной медицинской специализации. Два личных переживания ориентировали Фрейда в направлении этого пути: его визит к Шарко и история пациентки Брейера Анны О.

Фрейд усмотрел отправную точку психоанализа в опыте Брейера с Анной О. До сего дня наиболее простые отчеты о психоанализе начинаются с истории этой молодой женщины, «многочисленные истерические симптомы которой исчезали один за другим по мере того, как Брей-ер обретал способность заставить ее вспомнить те специфические обстоятельства, которые приводили к появлению этих симптомов». Вуаль легенды, окутывавшая эту историю, была лишь частично приподнята при объективном исследовании.

Эрнст Джонс открыл реальное имя пациентки: Берта Паппенгейм (1860 — 1936). Ее жизнь стала известна благодаря краткой биографической справке, опубликованной после ее смерти²⁶⁶, и небольшой биографии, написанной Дорой Эдингер²⁶⁷. Берта Паппенгейм принадлежала к известной старинной еврейской семье. Ее дед, Вульф Паппенгейм, был выдающейся личностью Прессбургского гетто, а отец, Зигмунд Паппенгейм, - преуспевающим купцом в Вене. Мало что известно о ее детстве и юности. Она получила прекрасное воспитание, в совершенстве

-90-

7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

владела разговорным английским и читала по-французски и по-итальянски. Согласно ее собственным словам, она вела обычную жизнь молодой женщины из высшего венского общества, много занималась рукоделием, занятиями на воздухе, включая верховую езду. В биографических заметках от 1936 года ничего не говорилось о нервной болезни, перенесенной ею в юности. Сообщалось, что после смерти отца Берта с матерью покинула Вену и переехала во Франкфурт-на-Майне, где она постепенно втянулась в общественную работу. В конце 1880-х годов она начала проявлять замечательную филантропическую активность. В течение почти двенадцати лет она была директором еврейского сиротского приюта во Франкфурте. Берта Паппенгейм путешествовала по балканским странам, Ближнему Востоку и России, исследуя положение с проституцией и белым рабством. В 1904 году Берта основала Judisher Frauenbund (Лигу еврейских женщин), а в 1907 году - учительский институт, ставший филиалом этой организации. Среди ее многочисленных сочинений есть короткие рассказы, театральные пьесы на социальные темы, описания путешествий, исследования условий существования еврейских женщин и преступности среди евреев. В последние годы жизни она заново редактировала древние религиозные работы, придавая им современную форму, и историю своих предков с подробными генеалогическими таблицами. В конце жизни ее описывали как глубоко религиозную, не терпящую возражений, властную личность, абсолютно бескорыстную и преданную своей цели. Она сохранила от своего венского воспитания живое чувство юмора, вкус к хорошей пище и любовь к прекрасному и владела внушительной коллекцией кружев, фарфора и посуды. Берта Паппенгейм скончалась в марте 1936 года, достаточно рано, чтобы избегнуть судьбы мученицы, но достаточно поздно, чтобы предвидеть грядущее истребление своего народа и разрушение работы всей ее жизни. После владычества нацистов ее вспоминали как почти легендарную личность, до такой степени, что правительство Западной Германии почтило ее память в 1954 году, выпустив почтовую марку с ее портретом.

Существует широкая пропасть между описанием еврейского филантропа и инициатора социальной работы Берты Паппенгейм и истеричной пациентки Брейера Анны О. Ни одно обстоятельство в биографии Берты Паппенгейм не дает нам повода догадаться, что она и была Анной О., и ничто в истории Анны О. также не дает нам оснований для мысли, что она станет известной как Берта Паппенгейм. Если бы Джонс не раскрыл нам тождества этих двух личностей, вероятно, никто не смог

-91-

бы сделать того же²⁶⁸. Что же касается истории Анны О., существуют две версии, одна из которых была дана Брейером в 1895 году²⁶⁹, а другая - Джонсом в 1953²⁷⁰.

Согласно Брейеру, фрейлейн Анна О. была привлекательной молодой женщиной, наделенной сильным характером и богатым воображением. Она была добра и отзывчива, но страдала из-за некоторой эмоциональной нестабильности. Она воспитывалась в строгой пуританской семье, и существовал некий контраст между полученным ею утонченным воспитанием и монотонной домашней атмосферой, окружавшей ее в родительском доме. Это обстоятельство вынуждало ее погружаться в мир грез, который она называла своим личным театром. Ее болезнь, по свидетельству Брейера, претерпела четыре периода:

С июля по декабрь 1880 года она заботилась о своем тяжело болевшем отце и проявляла признаки физической слабости. Эту стадию Брейер назвал скрытым инкубационным периодом.

С декабря 1880 года по апрель 1881 наступил период проявившегося психоза. За небольшой промежуток времени появилось огромное количество симптомов: параличи, конвульсии, нарушения зрения, лингвистическое расстройство; она разговаривала на каком-то лишенном грамматических правил жаргоне; ее личность претерпела расщепление на одну из нормальных, сознательных, печальных личностей и на другую, патологическую, несдержанную, возбужденную, которая иногда подвергалась галлюцинациям в виде черных змей. В течение этого периода Брейер часто навещал ее; под гипнозом она рассказала ему о своих недавних грезах, после чего почувствовала облегчение. Именно это она назвала своим говорящим лечением.

С апреля по декабрь 1881 года ее симптомы заметно ухудшились. Смерть отца 5 апреля явилась для нее тяжелым шоком. Она не узнавала никого, за исключением Брейера, которому иногда приходилось ее кормить, и разговаривала только по-английски. Ее перевезли в частный санаторий вблизи Вены, где Брейер навещал ее каждые три-четыре дня. Ее симптомы теперь подчинялись некоему регулярному циклу и облегчались посредством гипнотических сеансов Брейера. Вместо того чтобы рассказывать ему о своих грезах, она говорила ему о своих недавних галлюцинациях.

С декабря 1881 года по июнь 1882 года выздоровление происходило медленно. Две ее личности теперь четко разделялись, и Брейер мог заставить ее перейти в другую личность, показав ей апельсин. Основной особенностью раздвоения оказалось то, что ее больная личность жила во времени, запаздывающем от реального на 365 дней. Благодаря дневнику, который вела ее мать, Брейер был в состоянии проверять, что события, приходившие к ней в галлюцинациях, случались точно, день в день, на год ранее. Однажды, находясь под гипнозом, она рассказала, как испытываемые ею трудности при глотании воды начались после того, как она увидела собаку, пьющую из ее стакана. Как толь-

-92-

ко она рассказала об этом, симптом исчез. С этого времени началась другая стадия лечения. Она рассказывала Брейеру в обратном хронологическом порядке о каждом проявлении определенного симптома с точными датами, до тех пор, пока не достигала первоначального проявления и исходного события, после чего симптом исчезал. Брейер искоренял каждый симптом таким утомительным способом. Наконец, последний симптом привел ее к инциденту, произошедшему в то время, когда она ухаживала за больным отцом; случилась галлюцинация с черной змеей, Анна была подавлена и шептала молитвы на английском языке, единственном, который в тот момент пришел ей на ум. Как только ей открылось это воспоминание, исчез паралич ее левой руки, и она смогла снова говорить по-немецки. Анна решила и объявила об этом заранее, что будет исцелена в конце июня 1882 года, ко времени ее летних каникул. Затем, согласно Брейеру, она выехала из Вены и отправилась путешествовать, но потребовалось еще некоторое время для восстановления ее полного равновесия.

Современные отчеты о болезни Анны О. не подчеркивали необычные черты этой истории: во-первых, сосуществование одной личности, живущей в настоящем времени, с другой, живущей на 365 дней ранее. Во-вторых, тот факт, что каждый из симптомов предположительно появлялся сразу же после травмирующего события, без какого бы то ни было периода инкубации. В-третьих, что эти симптомы можно было заставить исчезнуть. Однако заявление о том, что «достаточно было вспомнить обстоятельства, в которых симптомы появлялись впервые» (как рассказывали об этом современные отчеты), абсолютно не соответствовало реальности. Анна должна была вспоминать о каждом случае появления симптома, сколько бы раз он ни возникал, и в строго обратном хронологическом порядке. Эти особенности превращают историю Анны О. в уникальный случай, не имеющий известных аналогов