Оторва. Книга 6

Глава 13

— Синицына? — я сделала вид, что удивлена. — В детстве читала то ли повесть, то ли роман. Название: «Оля». Правда, автора не помню, но очень хотелось быть похожей на неё, — пояснила и тут же поинтересовалась: — Вы тоже читали?

— Возможно, — Михаил вынул из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул мне.

«Для Синицыной Ольги».

Я едва не подпрыгнула, мгновенно догадавшись, что находится внутри. Разорвала конверт, и на стол посыпались фотографии.

— Где вы их нашли? — я подарила улыбку Михаилу, вытягивая из вороха фоток тетрадный лист, сложенный вдвое.

«Милая Оля! К сожалению, ты куда-то запропастилась, а мы вынуждены уехать. Очень надеемся, что ты сообразишь заглянуть в Дом Быта и забрать свои фотографии. Если догадалась — внизу адрес и телефон, чиркни пару строчек или позвони, что бы знали, что фотографии достигли адресата и у тебя всё в порядке. Навеки твои друзья».

Ниже адрес, телефон Николая и две шикарные подписи.

Михаил промолчал, но я ответ уже получила. Вряд ли в таком маленьком городке слишком много фотоателье в семьдесят седьмом году были. И после моего рассказа, вероятно, отправил кого-то, чтобы расспросили — правду рассказываю или сочинительством занимаюсь. Понадеялась, что убедились. Ничего в том дне не было такого, чтобы я начала изворачиваться.

— Садись и рассказывай дальше.

Я кивнула и, собрав фотографии в стопочку, припомнила, на чём остановилась. Рассказала про карусели, про пляж. В этом месте Михаил приподнял левую бровь на полсантиметра, но не сказал ни слова. Так и дошла до пещеры.

Пришёл Артём, забрал бабину с плёнкой и установил новую.

Мне не жалко. Ничего криминального в моих похождениях не было, и я смело рассказала, как вернулась в лагерь, и вплоть до утреннего столкновения.

Меня оставили в покое, и я даже прикорнула на диванчике, ожидая дальнейших событий. Было начало пятого, когда пришёл Артём и сделал мне перевязку. Хорошая мазь имелась у него. Я такой и в двадцать первом веке не видела. С вероятным и заживляющим, и обезболивающим эффектом. Пальчики-то работать начали замечательно.

Чуть позже явился Михаил и положил передо мной листок, в котором я обязана была расписаться о неразглашении. О неразглашении чего — указано не было, одним словом, филькина грамота, но я с умным видом школьницы-комсомолки вывела свою новую подпись, потому как у Бурундуковой была полный отстой. А выяснив, что отправляюсь в лагерь под бдительным присмотром замполита и Артёма (не сообщили ни звания, ни должности), потребовала встречи с Карениным.

Михаил пообещал разобраться, но когда это будет, а уехать, не повидавшись, я наотрез отказалась.

Воздух в кабинете был густым от предвкушения и приглушенных разговоров. Я остановилась в дверях, пытаясь унять дрожь в коленях, когда мой взгляд случайно упал на него. Женя. Он был здесь, в нескольких метрах от меня, его силуэт, его манера держаться — всё это было до боли знакомо и желанно.

«Сейчас или никогда». Я, вероятно, издала какой-то нечленораздельный звук, что-то среднее между вздохом и визгом, и, не раздумывая, рванула вперед.

Я не помнила, как преодолела расстояние, помнила только, как врезалась в него, как мои руки и ноги инстинктивно обвились вокруг его тела. Я повисла на нем, как будто боялась, что он исчезнет, если я хоть на секунду ослаблю хватку. Мои ноги обхватили его талию, руки крепко сжали плечи, прижимаясь к нему всем телом. Я была змеей, обвившей свою добычу, или, скорее, раненой птицей, нашедшей единственную опору.

И тогда, в этом водовороте эмоций, я припала к его губам. Это был порыв, дикий, необузданный, вырвавшийся наружу после ожидания и тоски. Я не думала о последствиях, о том, где мы находимся. Была лишь его близость, его тепло, его запах.

Бедный Женя. Я почувствовала, как его тело напряглось под моими объятиями. Его глаза, кажется, расширились от полного изумления. Я ощутила его дыхание, прерывистое, сбитое. И когда мой язык, словно забыв всякие приличия, начал исследовать его рот, я почувствовала, как он едва не замер. Его губы были мягкими, но в то же время неподвижными, словно он был парализован моим напором. Я чувствовала, как его сердце колотится где-то под моей грудью, в унисон с моим собственным. В этот момент мир сузился до нас двоих, до этого внезапного, страстного столкновения.

Но мне было наплевать на Михаила, который остался на пороге, и на то, как отреагирует Женя. Я соскучилась, и было ощущение, что как минимум несколько месяцев не виделись.

А потом меня буквально оторвали от Каренина, и майор Истомин, ухватив за руку, потащил по коридору. Не стала вырываться. В конце концов, Михаил пообещал, что разберётся, а я ему верила. К тому же, дала слово не сношать мозг Артёму, чтобы у него от тесного общения со мной тик не начался. А ещё полковник спросил, когда я успела так сильно насолить генералу.

Просканировала все последние события, выбрасывая несущественные детали, и не нашла даже мало-мальски подходящей. Всплыла одна мыслишка, но она была столь безумна, что я её отмела, как и все остальные. Но, как оказалось впоследствии, попала в самую точку.

В автомобиле я опять уснула. Сказалась бессонная ночь, и очнулась уже на месте.

В лагере стояла мёртвая тишина. Ни школяров, ни взрослых, а до ужина десять минут. Сначала подумала, что до сих пор с похода не вернулись, но, нырнув в палатку, застала всех девчонок на месте. Добрая половина из которых жалобно стонала, в том числе и Люся. Что называется — посетили могилу неизвестного солдата. Три часа туда, три часа обратно, и там на солнцепёке два часа жарились. Это мне дружно и наперебой вывалили, едва я появилась. Никто из них не привык к такой обуви, вот и заработали себе на ногах жуткие волдыри. Догадалась, что в остальных отрядах дела обстояли ничуть не лучше, и так же расползлись по норам зализывать раны.

Палатка с красным крестом имелась на территории лагеря, вроде амбулаторного пункта, в котором молоденькая медсестра прошлась зелёнкой всем нуждающимся и отправила восвояси. Как говорится: дёшево и сердито. Но не постельный же им режим прописывать, в самом деле.

Увидев у меня повязки на руке и ноге, моментально проявили изрядную долю любопытства.

— Не обращайте внимания, — я пожала плечиками, — тоже мозоли натёрла. — А увидев их удивлённые взгляды, пояснила: — На пляж на четвереньках ходила. И туда, и обратно. Вот и натёрла.

И, оставив их и дальше изумляться, заставила Люсю надеть тапочки и доковылять до палатки замполита, где застала четырёх офицеров за круглым столом, среди которых был и мой личный охранник.

Охранник, бляха-муха! Мало того что между нашими палатками более двухсот метров, так ещё и внутри окопался. Или он вовсе не для этого прибыл?

Не стала зацикливаться, и когда все четверо уставились на меня, поманила Артёма пальцем.

Вслед за ним выбрался майор Истомин и грозно глянул на солдатика, который осуществлял охрану командирской палатки, но я поспешила на выручку.

— Товарищ майор, это я виновата. Он честно попытался не пустить. Поэтому вбейте наряду в голову или объявление вывесьте на видном месте, в котором будет сказано, что Бурундуковая Ева может входить и заходить в палатку, когда ей заблагорассудится. Это сразу уберёт ненужные вопросы. — И, приблизившись к замполиту, прошептала на ухо: — Александр Николаевич, вы же сами понимаете, что я всё равно прорвусь, если мне срочно понадобится, а кто попытается перекрыть дорогу — сломаю палец.

Отодвинулась на полметра и обаятельно улыбнулась.

Истомин ошарашенно глянул на меня, потоптался на пороге и, ни слова не говоря, нырнул в тамбур. Понадеялась, что составлять текст объявления, а я сразу схватила Артёма за руку.

— Где твоя мазь? Моя подруга растёрла себе ноги в кровь, — и кивнула в сторону Люси.

Артём глянул на меня, перевёл взгляд на Люсю и снова на меня.

— Ева, у меня всего один тюбик с собой, и на всех девушек, кто будет натирать ноги неудобной обувью, его не хватит.

— Вот поэтому я и привела подругу сюда, а не тебя к нам в палатку. Тогда бы точно не хватило, — зашипела я на него, — Как будто сама не соображаю.

— Ноги хоть помыла? — с обречённым видом поинтересовался Артём и, когда Люся интенсивно закивала, указал на табуретку, а сам исчез в чреве палатки.

Ужинать из нашего отряда мы пошли вдвоём с Люсей. Остальные выкупили в поселковом магазине, где находилась могила Неизвестного Солдата, всё, что имело отношение к сладкому: печенье, сырки, мороженое и прочее. Весь обратный путь они активно жевали, подслащивая себе унылую дорогу. Кстати говоря, могила, со слов Люси, оказалась очень даже известной. Лётчик во время войны упал с неба на самолёте, вот его местные жители и похоронили на своём кладбище, а десять лет назад поставили обелиск. Кладбище небольшое и комсомольцы, прибывшие почтить память, оккупировали его полностью. Люся рассказала, что вся деревня сбежалась посмотреть на это нашествие. Бабки молились, молодёжь с удивлением рассматривала юношей и девушек, облачённых в военную форму, да ещё и с флагом. Со стороны могло показаться — целый полк прибыл. Учитывая, что всем места на самом кладбище не хватило, стояли и за оградой, которая представляла собой небольшой плетень.

— Представляешь, — шептала мне Люся, чтобы никто не мог подслушать, хотя из слушателей всего-то было несколько узбечек в другом конце палатки, — подходит ко мне одна бабушка, крестится и спрашивает: «А кем вы все приходитесь красному командиру? Вы все его родственники?» За кого нас приняли! Потому и глазели вон такими глазами, — и она постаралась изобразить.

Слабенько вышло. Гораздо больше они стали буквально через десять секунд, когда Гольдман явилась. Не ужинать, а лишь с целью спросить: «Бурундуковая перестанет быть злостной неплательщицей членских взносов или нет?» Закашлялась так, что едва не забрызгала упёртую комсомолку. Честно говоря, обалдела от такого вопроса и даже в какой-то момент подумала, что Ева состояла в тайной секте типа «вольных каменщиков», или о каких членских взносах могла идти речь? Возрастом не вышла официально оплачивать подобные хотелки.

— Какая гильдия каменщиков! — глаза у Гольдман сделались не меньше, чем у Люси. — Бурундуковая, если ты немедленно не заплатишь комсомольские взносы, я пойду к секретарю комсомольской организации слёта, и пусть он с тобой разговаривает.

Сделала несколько глотков из кружки горячего напитка и обожгла нёбо, и теперь уж точно выплеснула на Гольдман, которая не успела вовремя отскочить.

А нечего наклоняться к человеку, у которого полный рот, и задавать нездоровые вопросы! Вот и получила струю горячего чая, если его так можно было назвать, в лицо. Испуганно выпрямилась, взвизгнула и выскочила из палатки, по всей видимости, решив, что я это специально сделала.

Проводив взглядом активистку, я развернулась к Люсе. Ее лицо, обычно такое открытое и веселое, сейчас было слегка напряжено, словно она боялась сказать что-то не то.

— Мы что, за то, что находимся в комсомоле, ещё и деньги платим? — спросила я, чувствуя, как в голове начинает складываться какая-то странная картина.

Люся кивнула, и в ее глазах мелькнуло нечто похожее на смущение.

— Обалдеть! — я расплылась в улыбке, не совсем понимая, почему эта новость меня так позабавила. — А если не платишь, то что?

— За это могут исключить из комсомола, — прошептала подружка, словно выдавая какую-то государственную тайну.

— Ого! — я прищурилась, и улыбка моя стала более задумчивой. — Слушай, Люся, а где неработающие комсомольцы должны брать деньги, чтобы заплатить эти взносы? Или для комсомольцев существуют какие-нибудь левые подработки?

В голове моей завертелся настоящий калейдоскоп вопросов. Но в самом деле, какие к чёрту взносы от несовершеннолетних детей? От родителей? Тогда родители платят за комсомол отпрысков? А в неблагополучной семье? Или таких не было в СССР? Да быть такого не может! А дети-сироты? Или в детских домах не было комсомольцев? Неужели им тоже приходилось как-то добывать эти деньги?

— Родители дают, — пролепетала Люся, и я поняла, что она не видела в этом ничего странного, пока я не начала задавать вопросы. Это было так естественно, так само собой разумеющееся, что никто и не задумывался. Но для меня, с моим новым, ещё не до конца сформировавшимся пониманием мира, это было… удивительно. И немного грустно.

Остальные вопросы задавать не стала, чтобы подружка не подавилась ужином. Даже не спросила: сколько эти самые взносы по деньгам были, решив, что этот вопрос потом уточню, когда во рту у Люси ничего не будет. Но не успели мы доесть, как снова прискакала Гольдман и приволокла за собой уже знакомого лейтенанта, который, увидев меня, обрадованно произнёс:

— Вот ты где, Бурундуковая! А я с ног сбился тебя разыскивать. Где стенгазета? Мы же договорились. И что за вопросы у комсорга по поводу членских взносов? Ты что, их не платишь, в самом деле? Покажи комсомольский билет. У тебя совесть есть?

А где я могла быть во время ужина? Сбился он.

— Нет у меня совести, — сказала я, забрасывая очередную ложку каши в рот, — и нормально себя чувствую. У некоторых мозгов нет, — я кивнула на Гольдман, — но умудряются жить.

Но это заинтересовало. Достала книжицу, раскрыла, пролистала. Точно, была такая графа: ежемесячно 00.02. До мая месяца стояли прямоугольные штампики — оплачено. То есть за два месяца Бурундуковая задолжала четыре копейки? Что за бред?

Протянула комсомольский билет и усмехнулась:

— Товарищ лейтенант. Самый ответственный работник в отряде — комсорг. Вот, пожалуйста, к ней по поводу стенгазеты. А оплата взносов — всегда пожалуйста, только мне бы в ведомости расписаться и штампик поставить. И никаких проблем.

Мне не жалко было четырёх копеек, но здраво рассудила, что ни ведомости, ни, разумеется, печати у Гольдман отродясь не было. И как комсомольский организатор, заниматься газетой должна именно она.

Лейтенант уставился на Гольдман, и когда она стала лепетать, что с собой ничего нет, отмахнулся.

— Вот вернётесь в Кишинёв и будете разбираться. А сейчас пойдём со мной. Давай из отряда десять комсомольцев выдели. Там грузовик со скамейками привезли. Нужно разгрузить за дальними палатками. Сегодня в 21:00 фильм покажут. Не на земле же сидеть будете.

— Здорово, — сказала Люся, когда они ушли, — сегодня кино будет. Интересно, какое?

— Ты же спать хотела, — ответила я, допив чай, — передумала?

— Так фильм же? — не поняла подруга.

— И что? — я сделала удивлённые глаза, — это обязательная программа? Отмазаться нельзя?

— Зачем? Это же фильм!

Логично. И, как выяснилось, так считали все комсомольцы. Натёрли ноги, не натёрли, а дружно потянулись к импровизированному кинотеатру, который своим ноу-хау изумил только меня.

Оказалось, солдатики организовали, кроме всего прочего, футбольное поле. Врыли в землю деревянные столбы и положили сверху перекладины, сделав ворота. Повесили белое полотно и расставили длинные лавки. А фильм, вероятно, должен был крутить «Человек с бульвара Капуцинов». Во всяком случае, аппарат очень был похож.

Даже в кинотеатре в мягком кресле сидеть два часа не совсем уютно, а на жёстких лавках без спинок — то ещё удовольствие. И без чипсов, и без пива. А когда объявили название фильма, я вообще впала в транс.

Из обрывков фраз поняла: что-то про знатного сталевара Корчагина по роману «Как закалялась сталь».

Осталась только по одной причине: я любила старые фильмы. С удовольствием смотрела «Высоту» и «Весну на Заречной улице», а там ведь тоже про сталеваров, вроде как. К тому же главную роль исполнил Лановой, а он мне тоже нравился. Видела фильм с его участием «Офицеры». Шикарный мужик!

Да ещё Люся сказала, что в десятом классе мы будем проходить это произведение. Успеем прочитать или нет — неизвестно, а фильм глянем, и уже можно будет состряпать сочинение. Так что я отложила немедленное желание завалиться спать, и мы, прижавшись друг к дружке, упёрлись в экран.

На самом деле фильм был не про сталевара, и я, даже не зная содержания книги, поняла, что фильм скомкан, потому как невозможно впихнуть в полтора часа огромное произведение. Но впервые после переноса задумалась над тем, что нельзя судить по комсомольцам из окна автобуса.

— Люся, — поинтересовалась я у подруги, когда мы шагали в сторону палатки, — а у тебя с собой случайно нет этой книги?

— Какой?

— Ну как какой? «Как закалялась сталь».

— Дома есть, — уверенно сказала Люся, — хочешь прочитать? Приедем, я тебе дам.

Я не ответила. Когда это ещё будет, а мне нужна была информация немедленно, пока ещё не окончательно разуверилась в идеалах революции.

На следующий день я проснулась как обычно рано, в очередной раз порадовавшись, что Ева, как и Синицына, была жаворонком. Во всяком случае, ранний подъём меня не смущал.

И всё пошло по новому кругу: лёгкая зарядка, пробежка вокруг лагеря, душ, Митрофанов и, разумеется, кофе.

И боженька услышал меня снова. Около палатки на скамейке сидела повариха, а рядом лежала книга, которую Софья Александровна, вероятно, успела дочитать. Название на обложке мгновенно притянуло мой взгляд: «Как закалялась сталь». Вот удача так удача!

— Замечательная книга, — подтвердила Софья Александровна, — третий раз её читаю и каждый раз переживаю.

— А сейчас дочитали? — я сразу ухватилась за последние слова.

— Хочешь взять? — догадавшись, улыбнулась Софья Александровна.

— Ага, — кивнула я, — вчера фильм показывали, но мне кажется, его очень сократили.

— О, — согласилась повариха, — ещё как. С Конкиным, мне кажется, лучше, но книга всегда интересней. Ты бери, конечно, до конца слёта, может, успеешь прочитать.

До конца слёта. Я, подняв книгу, прикинула, что до вечера запросто смогу её осилить и, поблагодарив, отправилась к своей палатке, тем более что уже протрубили подъём.

Но, как говорится, человек только предполагает.

После завтрака едва улеглась на койке и открыла роман, как передо мной нарисовалась Люся.

— Ева! А что ты лежишь?

— Потому что лежу, — не отрываясь от чтения, буркнула я, но Люся уселась на соседнюю кровать.

Я убрала книгу в сторону и спросила:

— Что?

— Так у нас сейчас кружок начинается, — проговорила Люся жалобным тоном.

— Замечательно, — кивнула я, — лети и отбивайся за нас обоих. Мне Шерлока Холмса было достаточно.

— Сегодня Пушкин, — сказала она, словно проблеяла.

— И что? — я нахмурила брови и сделала лицо злобным, — мне это неинтересно.

— Но если ты не пойдёшь, с нас баллы снимут.

— Да флаг им в руки…

Договорить мне не дали. Сразу несколько девчонок вступили в разговор.

— Как не пойдёшь, Ева? С команды снимут баллы, и начинать соревнования будем с минусами.

— Ну пусть кто-нибудь подменит меня сегодня, — отмахнулась я, — у нас же есть пара лишних человек. Устала я. Могу один день отдохнуть?

— У нас нет лишних. Все распределены, — Яна уселась рядом с Люсей, — мы с Галей сейчас идём готовиться. Через два дня конкурс: «А ну-ка, девушки». Мы участвуем.

— А что это за конкурс? — заинтересовалась я.

— Из определённых продуктов приготовить что-нибудь такое, чтобы всех удивить.

— Типа шоу «Адская кухня»? — вспомнила я, что была телепередача про готовку.

— Какая ещё «Адская кухня»? — переспросила Галя, встав в проходе, — ты что, не смотришь эту передачу? Она каждый день после программы «Время» идёт.

Я пожала плечами.

— А кто ведущий?

— Сейчас Масляков, но мне Кира Прошутинская больше нравилась.

— Масляков? — Я сразу вспомнила, что у Александра плохих передач быть не могло априори. А ведущим КВНа он стал вообще ещё студентом, если, конечно, мне не изменяла память.

Вот только передача «А ну-ка, девушки!» была, вероятно, древней и недолгой. Во всяком случае, я её не помнила совершенно.

— Ну да, — подтвердила Галя, — смотрела?

Я пожала плечами.

— Я вообще телевизор не люблю. Лучше книжку почитать.

— А у нас пять минут осталось, — напомнила Люся.

— Да идём, идём, — вздохнула я, пряча книгу под подушку, — послушаем ваши стишки.