Оторва. Книга 6

Глава 14

В этот раз разношёрстные группы собрались на стадионе. Скамейки вдоль поля растащили, сделав нечто похожее на трибуны, и уселись в некотором отдалении друг от друга. Когда мы подошли к нашей группе, все уже были на месте, и Светлана Игоревна с воодушевлением рассказывала, какой Пушкин был гений. Кто ж спорить будет! Вот только если бы бравым комсомольцам попался на глаза томик с его отборными стихами, боюсь, они не одно комсомольское собрание провели по этому поводу.

Светлана Игоревна не преминула сделать нам замечание, но я сразу отбрыкалась от этой предъявы. Мы человек пять опросили, пока узнали направление. Думали, в какой-то палатке решили проводить из-за скопления облаков, но в конце концов парень подсказал. Во всяком случае, на построении ничего о новом месте проведения не было сказано, а то, что около флагов появилась доска объявлений, так ни я, ни Люся об этом не подозревали.

Да ещё мне Артём смазал ранки и вместо бинта налепил лейкопластырь телесного цвета, чтобы не слишком задавали вопросы, особо любознательные.

В этот раз докладчиком была рыженькая, и я узнала, как её зовут. Моя тёзка из прошлой жизни. Она сообщила главные подробности из жизни поэта: родился, учился, писал. Его революционный настрой, дружбу с декабристами, ссылку одну, другую. Как император его ненавидел и, чтобы унизить Пушкина, в 1834 году пожаловал ему один из низших офицерских чинов — камер-юнкера, что вызвало ярость поэта. Ну и, конечно, поведала про дуэль со всеми смачными подробностями. По ходу прочитала несколько стихотворений с выражением в голосе и закончила на трогательной ноте: 29 января 1837 года, зацепив вскользь диван, на котором умер поэт, и мундир со следами крови.

Все слушали, затаив дыхание, а под конец несколько девчонок, кстати, из Прибалтики, даже пустили слезу. Захотелось узнать: когда замполит рассказывал о моей героической гибели, кто-нибудь ещё, кроме Люси, бился в истерике? Ведь именно этих прибалтийских комсомольцев спасала, которые через каких-то двадцать пять лет станут совершенно недружественными элементами. Это ведь сейчас они — комсомольская элита своих республик, а потом будут демонстративно сжигать партбилеты.

Почувствовала, как Люся пнула меня кулачком в плечо, и встрепенулась.

— Ева? — Светлана Игоревна смотрела на меня вопросительно.

— Что? — поинтересовалась я.

— А где ты всё время витаешь? — она улыбнулась. — У тебя какое стихотворение любимое?

Я пожала плечами.

— Я не очень люблю стихи, вот Люся обожает их.

— Мы только что слушали стихи, которые читала Люся. Уже все что-нибудь рассказали, может, и ты вспомнишь интересное об Александре Сергеевиче? Или тебе не нравится литература?

Надо же, все уже высказались, а я как-то только рыженькую запомнила. Хорошо задумалась.

— Ну так что? Будешь зарабатывать баллы своей команде?

— А за это ещё и баллы дают? — невольно вырвалось у меня.

— Ну конечно. А ты разве не знаешь? Кстати, за такой интересный разбор о Шерлоке Холмсе я добавила вашей команде 5 баллов.

— А сколько максимально? — спросила я.

Светлана Игоревна улыбнулась.

— Можно принести своей команде даже 100 баллов, но для этого нужно очень хорошо постараться. К примеру, рассказать историю, связанную с Пушкиным, о которой мало кто слышал, — и, вероятно, увидев в моих глазах блеск, добавила: — Только не придумывать ничего. Я пушкинист-литературовед и знаю об Александре Сергеевиче всё.

— Любопытно, — я вернула улыбку, — но то, что я знаю, вы, вероятнее всего, нигде не читали, и проверить здесь, в лагере, мои слова будет невозможно, хотя я приведу факты, мимо которых невозможно пройти.

Светлана Игоревна улыбнулась ещё шире.

— Поверь, это невозможно. Я знаю всё.

— Хотелось бы, конечно, побиться об заклад, но не знаю, что за это потребовать, — я пожала плечами, — разве что освободить меня от остальных кружков, не снимая с нашей команды баллов.

Закинула удочку, а вдруг клюнет. В интернете столько баек, вполне правдивых, витало, да ещё подкреплённых такими подробностями, что, помнится, сама начала сомневаться. Учитывая, что проверить некоторые факты проще простого, я, помнится, запаслась терпением и полезла гулять по сайтам, с каждой новой минутой, проведённой в интернете, убеждаясь, что под этой, на первый взгляд абсурдной выдумкой, кто-то сумел заложить прочный фундамент.

А мне-то всего лишь требовалось кинуть зерно сомнения в неокрепшие умы школяров и пошатнуть мировоззрение преподавателя, чтобы избавиться от дальнейших подобных обсуждений.

В мою сторону развернулись все, и Викторас удивлённо произнёс:

— А что это за история? Ты на самом деле располагаешь информацией или Ваньку валяешь?

— Может, я Виктораса валяю? Почём ты знаешь? — парировала я.

— Потому что про Ваньку — это связано с детской игрушкой-неваляшкой, а Викторас — такой игрушки нет.

— Ладно, уел, — согласилась я, — но нет, не валяю. Моя история — это бомба! И её никто из вас не слышал.

— Ого! — посыпались выкрики с разных сторон. — А что за история? Расскажи!

Я глянула на Светлану Игоревну, которая продолжала ухмыляться, уверенная, что ничего нового мне не может быть известно.

— Но мы ведь не каждый день будем говорить о Пушкине, — сказала она, когда все притихли. — Каждый следующий кружок будет добавлять знаний. К примеру, в следующий раз у нас будет два занятия о Льве Николаевиче Толстом и его романе «Война и мир». И, учитывая, что вам в десятом классе предстоит написать несколько сочинений, наши кружки будут очень познавательны. Обсуждая роман, можно узнать много нового.

Я пожала плечами. Хотелось сказать, где я видела это произведение вместе с обсуждениями, но за такое комсомолку Бурундуковую прямо здесь предали бы анафеме, поэтому вздохнула и сказала:

— Я читала «Войну и мир» несколько раз и твёрдо убеждена, что ничего нового не услышу, а у меня есть, честно говоря, пара дел, которые необходимо закончить.

— Несколько раз читала «Войну и мир»? — парни и девушки стали возбуждённо переглядываться друг с другом, а рыженькая Оля спросила:

— А зачем ты читала несколько раз?

Ну и что им ответить? Первый раз я осилила роман, когда мне было четырнадцать лет, и решила, что сделала это слишком рано. Второй раз — когда начали изучать в школе, но и после этого осталась масса вопросов. Нет, я написала сочинение, всё как положено, вот только так и не поняла — зачем его преподают в школе? Мне в тот момент казалось, что через весь роман сквозит ненависть к русскому народу. Пятьсот с лишним персонажей, но единственный, кто назван положительным, — был Наполеон. Я прочитала ещё несколько раз, думая, что просто до меня не доходят слова между строчек, но каждый раз убеждалась в своей правоте. Кто бы знал, сколько литературы я перелопатила на разных языках, чтобы выяснить, как вообще этот роман увидел свет. И вот только тогда мне стало многое понятно. Но об этом я могла бы поспорить в XXI веке, но не в 1977 году, когда Толстого тут боготворят.

Я и фильм смотрела, половину которого сделали о военных баталиях. А по сути, если собрать все страницы, где речь идет о боевых действиях, их окажется меньше, чем красочных описаний обеда в семье Ростовых: какие блюда, сколько гостей, сколько слуг обслуживало горстку аристократов.

А если взять любого персонажа по отдельности и выписать на отдельный листок всё, что о нем написано на протяжении всего романа, можно прийти только к одному выводу: каждый главный герой — мерзавец, подлец и трус. Нет в романе ни одного русского витязя.

В принципе, я одного все же вычленила, но вся беда была в том, что остальные мои одноклассники именно его называли трусом, подлецом и мерзавцем.

Последний раз я прочитала роман месяц назад и лишь подтвердила то, что увидела еще в четырнадцать лет. Вот и повис вопрос в воздухе: почему? И никогда не поверю, что этого не увидел больше никто.

— Почему ты читала несколько раз? — долетел до меня повторный вопрос.

— Думала, что первый раз я что-то упустила, но потом убедилась — нет.

— Очень похвально, если это так, — проговорила Светлана Игоревна, — и что-то мне подсказывает, что ты говоришь правду. Но мы ведь, повторюсь, будем говорить о многом на кружках. Разве тебе не нравится, к примеру, Сергей Есенин?

Я даже моргнула от возбуждения. Если я еще и про Есенина сообщу все, что знаю, а это уже не байки из склепа, то мной точно заинтересуется местное ГПУ. Так что, кроме как о Пушкине, и рассказывать ничего не нужно, да и эту историю заправить откровенной отсебятиной.

— Ну что ж, давай договоримся так. Рассказываешь о Пушкине историю-бомбу, — и она прищурила свои глаза, — и если я действительно об этом ничего не знаю, а ты всё же подкрепишь слова фактами, я подумаю над твоим предложением. А чтобы никто не крутился на скамейке, может быть, пройдешь и сядешь рядом со мной?

Я пожала плечами и, обойдя ряды, подошла к Светлане Игоревне, только сейчас обнаружив рядом с ней несколько книг, в которых, вероятно, и была вся подноготная о Пушкине. Я глянула на преподавателя и сказала:

— Надеюсь на ваше честное слово, — и подарила улыбку.

— Можешь не сомневаться. Ну, давай, о каком периоде идет речь?

— О каком периоде? — я задумалась. — Как жил Александр Сергеевич и писал свои великолепные произведения, думаю, об этом прекрасно знают все. Нет смысла повторяться. Я хочу затронуть другое время великого русского поэта. Его жизнь после смерти.

По рядам прошёл гул, а глаза Светланы Игоревны сделались стеклянными.

— Ева, ты хочешь поговорить о загробной жизни Пушкина?

— В каком-то смысле слова, можно и так сказать, — согласилась я.

— Бурундуковая, — раздался возмущённый голос Виктораса, — ты комсомолка и веришь в загробную жизнь?

Я пожала плечами.

— Это не совсем загробная жизнь. Примерно такая, как у графа Монте-Кристо. Пока он Дантес — это его реальная жизнь, а когда он бежит из тюрьмы и все считают его погибшим — она вроде как загробная. Нет?

— А причём здесь Дантес у Дюма к Дантесу, который убил Пушкина? — спросила Светлана Игоревна.

— Ну как же, — вкрадчивым голосом произнесла я, — разве вы не находите сходство? Они оба униженные и оскорблённые.

— Я не совсем понимаю, о чём ты.

— Про странности, — я оглядела парней и девушек, — вот Оля остановила свой рассказ на 29 января 1837 года, когда врач сообщил о смерти Пушкина. А дальше? Кто-нибудь читал, что было дальше? 30 января? На отпевании Пушкина? Когда люди пришли в церковь, им сообщили, что отпевание уже было и гроб с телом поэта отправлен в Псков.

— И что здесь такого? — снова встрял Викторас. — Просто ошиблись. Читал я записки. Ничего странного. Тот, кто объявил о времени, перепутал часы, и многие пришли с опозданием.

— Не многие, — я отрицательно покачала пальчиком, — а все. Никто не попал на отпевание. А кто сопровождал гроб с усопшим? — я снова обвела взглядом парней и девушек и, увидев в их глазах ожидание, сказала: — Ни много ни мало, полк жандармов, которые не подпускали к повозке никого. И всё это по приказу императора Николая I.

На лице Светланы Игоревны отразилось изумление.

— Ева, но ведь на русский язык эти документы не переведены. И они не совсем в свободном доступе. Как ты об этом узнала? Ты читаешь на французском языке?

Ну да. Это я французский не знаю и читала на русском, когда уже существовал перевод. Но Бурундуковая язык знала. Лишь бы никто не стали проверять на профзнания. Хотя можно ляпнуть, что есть такие документы и на английском языке. Это возможно. Островитяне всегда лезли во все дыры. Ответить не успела. С заднего ряда раздался радостный возглас Люси:

— А Ева свободно говорит на французском языке! В прошлом году она заняла третье место на Олимпиаде по языковедению и математике!

— Ого, — удивлённо произнесла Светлана Игоревна, — это проводил сам Альфред Наумович Журинский?

Кхекнула и кивнула. А что ещё оставалось? Ещё бы знать, кто такой Журинский. Бурундуковая с ним, вероятно, ручкалась на французском. А если в этом году я появлюсь с английским — это будет как?

— Похвально, — кивнула Светлана Игоревна, — и неожиданно. Какие у тебя разносторонние таланты!

Чуть не ляпнула, что сама удивляюсь.

— А когда ты получила мастера спорта? — спросила рыженькая, с обожанием рассматривая меня.

Уже и поклонники появились. Ещё бы знать, когда я что получила и где была. Вновь выручила Люся.

— В июле позапрошлого года, на шестой летней спартакиаде народов СССР.

Вот же хрень собачья! А мне рассказать об этом было слабо? Я глянула на подружку так, что она сразу стёрла с лица дебильную улыбку и скукожилась, вероятно, получив моё ментальное послание: «Коза дранная, Люся! Вот только останемся с тобой вдвоём».

По рядам опять пронёсся восхищённый гул, а Светлана Игоревна, встав рядом со мной, подняла руку.

— Ну что ж. Мы все очень рады, что в нашей группе находится такая уникальная девушка, и потом, я думаю, мы как-нибудь это обязательно обсудим. Но сейчас возник вопрос, который меня и, думаю, всех вас заинтересовал. Что же всё-таки имеет в виду Ева, рассказывая о Пушкине? Давайте выслушаем её.

Все дружно закивали, выкрикивая одобрение.

— Ну, — Светлана Игоревна обратилась ко мне, — что же дальше? Какие ещё странности есть?

— Ещё странности, — повторила я, — например, нам в своём докладе Оля рассказала, что российский император недолюбливал Пушкина, но в то же время выплатил все долги поэта и полностью обеспечил жену и детей. Удивительно, не правда ли? С чего бы такое внимание? И самое интересное: в 1953 году было решено проверить могильный склеп. Однако, вскрыв его, останков Пушкина не обнаружили.

Парни и девушки ахнули и принялись задавать вопросы, перекрикивая друг друга. Несколько человек вскочили со своих мест, и мне пришлось замолчать.

В других группах, расположенных в непосредственной близости, начали коситься на нас с любопытством. Светлане Игоревне с трудом удалось навести порядок, и, когда гомон прекратился, она повернулась ко мне.

— Надеюсь, ты сможешь всё объяснить? Скажу прямо: я изучала исключительно жизнь Александра Сергеевича, и, признаюсь, твои сведения меня шокируют.

— Конечно. Если только они, — я стрельнула глазами на группу, — не будут так активно привлекать к нам внимание.

— Товарищи комсомольцы, — Светлана Игоревна строго обвела взглядом присутствующих, — давайте не будем перебивать Еву. А иначе можем не успеть до обеда, — и она мне слегка кивнула.

— Так куда же делось погребённое тело? — продолжила я, нагнетая обстановку. — А может быть, в далёком 1837 году Пушкин не погиб? Может быть, его гибель была инсценировкой?

Слушатели молчали, разинув рты, но в этот раз меня остановила Светлана Игоревна.

— Как инсценировка? Ты хочешь сказать, что Пушкин не стрелялся с Дантесом?

— Не совсем. Просто, скорее всего, ему, как и Печорину, в пистолет не вкатили пулю.

— Ева, это громкое заявление. Ты откуда это взяла?

— Ну, если вы чуть-чуть подождёте, то я всё расскажу.

— Хорошо, — согласилась Светлана Игоревна, хотя по её глазам было понятно, что у неё в голове полный сумбур.

— В музее Пушкина существует диван, на котором умирал поэт, и мундир со следами крови. Но вот недавняя экспертиза подтвердила: эта кровь не принадлежит человеку. То есть во время дуэли у поэта за пазухой находился пакет с бычьей кровью. И для чего? Оля нам поведала, что в 1834 году Пушкину был пожалован один из низших офицерских чинов — камер-юнкера, что вызвало ярость поэта. Но была ли она подлинной? Давайте взглянем на недавно рассекреченные документы по факту гибели поэта. На 140-летие гибели Пушкина приоткрыли небольшую завесу. Оказывается, Александр Сергеевич на самом деле был записан камергером Двора Его Величества. А это, по-современному, генерал-майор! Может быть, ошибка? Нет! Дело подписано несколькими государственными чиновниками, один из которых — барон Мейендорф.

Терпение Светланы Игоревны не выдержало:

— Ты имеешь в виду барона Егора Фёдоровича Мейендорфа? Генерал-адъютанта?

Я кивнула.

— Тот самый, единственный за всю историю обладатель придворного звания обер-шталмейстер. Так может быть, Пушкин был не только великим поэтом, но и гениальным, секретным, личным разведчиком Николая I? Сами подумайте: едва исчезает великий поэт в России, как во Франции появляется новая звезда — писатель Александр Дюма с книгой «Учитель фехтования». Книга о России, о декабристах, которых так хорошо знал Александр Сергеевич и не мог знать какой-то француз. И что ещё удивительнее: Дюма переводит произведения Пушкина на французский язык. Так может быть, это была действительно инсценировка смерти Пушкина, чтобы стать великим французским писателем, иметь легенду для внедрения в высшие круги французского двора? Ведь до исчезновения Пушкина о Дюма никто и не слышал, и вдруг после 1837 года внезапно посыпался роман за романом. Как из рога изобилия. А Франция восстанавливается после революции. Новому правительству нужен талантливый литератор, чтобы увековечить историю страны, которого допустят в секретные архивы. Быть может, это просто совпадение, но в 1847 году Николай Павлович заявил о своём намерении «положить конец восточному вопросу». А когда его спросили о Франции, он, усмехнувшись, добавил: «А мы ей перепишем историю». И до сих пор неясно, что он имел в виду? Может быть, надеялся на своего дерзкого разведчика?

И я начала рассказывать в том же духе, как говорится: «И тут Остапа понесло», добив в конце фразой о том, что друг Пушкина — Дантес, который заглядывал поэту в рот, никогда не стал бы стреляться с ним. И добавила вишенку, сообщив, что лучшим другом Дюма был всё тот же Дантес. Случайное совпадение⁉

Я бы ещё что-нибудь приплела, но громкий голос в громкоговорителе сообщил об обеде. Кажется, это услышала только я, потому как комсомольцы вместе со Светланой Игоревной таращились на меня как на привидение. Да и не только они. Остальные группы, закончив обсуждать свои темы, заинтересовались, о чём так увлечённо рассказывает Бурундуковая, которую уже все знали в лицо. И вокруг нас организовалось немаленькое количество вольных слушателей.