Оторва. Книга 6

Глава 6

Я приподняла юбку и сделала кружок вокруг своей оси, демонстрируя свои белоснежные трусики: маленький треугольник спереди и совсем маленький сзади.

В палатке, в которую мы вошли, свет ярко горел, и не разглядеть на мне мини-бикини было невозможно.

Кроме мымры и ещё одной такой же чопорной старушенции, на моём дефиле присутствовали две молодые барышни из президиума. Одна из них была та самая, похожая как две капли воды на жену Старого, и потому мнения по поводу подобного нижнего белья разделились. Не научились ещё голосовать чётным количеством.

Мымра, разумеется, попыталась взять голосом. Едва я задрала юбку, она, как всегда в своём репертуаре, заорала:

— Немедленно снять это безобразие!

И ведь как в воду глядела! Когда вчера утром увидела мымру в палатке, подумала: заметит на мне бикини — вой поднимет.

А на её предложение только усмехнулась. Небось, решила я сюда пошла бычком на заклание. Вот щас! Понадеялась, что сравнит со своими, и её инсульт схватит. Ну или хоть орать начнёт, как свинья перед случкой, и разбудит всё начальство лагеря. Женщин здесь хватало, так что было кому ноздри раздувать. Да и замполит с Карениным не могли не услышать вопли и должны были явиться по первому зову.

Поэтому и злить продолжила, вкладывая в слова сарказм:

— И остаться голой, как вы, в силу своего слабого зрения, и предположили?

— Переодеть! Немедленно переодеть!

— Щас, — буркнула я в ответ, оправляя юбку, — а носить их когда прикажете? Когда мне будет столько лет, сколько вам? Тогда уже поздно.

— Что⁈ — крик мымры достиг самой высокой ноты. — Завтра же эти трусы будут предметом комсомольского собрания, и ты ответишь, где приобрела подобное уродство.

Представила предмет обсуждения на комсомольском собрании. Прямо потянуло поинтересоваться: её школа превратила в такую, или у неё это с детства?

А глядя на обеих барышень, можно было легко догадаться, что по поводу уродства они бы с ней поспорили и горели явным желанием узнать, где такое можно приобрести. Только по этой причине решила ответить:

— Между прочим, это бельё продаётся в Социалистической Республике Болгария, куда каждый год ездят тысячи женщин. И будьте уверены, они его покупают и носят.

— Так это же женщины! — взвизгнула мымра. — Какое отношение ты имеешь к ним?

У меня даже язык где-то залип от возмущения. В принципе, не столько от её слов, сколько от того, что ни Каренин, ни Валера до сих пор не пришли на выручку. А то в лагере два жениха имелось, а по факту — сирота казанская. А бывший так вообще отморозился, по сути никак не отреагировав на живучесть Бурундуковой. Вот и приходилось самой отбиваться.

— Что значит «какое»? А я кто? Кончита Вурст?

Мымра раскрыла рот, чтобы ляпнуть какую-нибудь глупость, но в этот момент в палатку проскользнула ещё одна женщина. Вполне миловидная, лет сорока, и в платье, могла голову отдать на отсечение, приобретённом у форцовщиков. А её длинные волосы были собраны вверх в идеальную причёску. В моё время стилисты за такое неплохо бы содрали.

Её я видела впервые, но и она, вероятно, была не из последнего состава, потому как глянула на мымру совершенно недружелюбно.

— Ольга Павловна, что за крики вы устроили? Вас слышно даже за дальними палатками. И почему прерван активный отдых в честь открытия слёта? У нас договор с музыкантами на два вечера: открытие и закрытие слёта. А они говорят, что вы запретили им выступать. Вы можете объяснить причину?

— А вы сами гляньте, Екатерина Тихоновна, — мымра хоть и уменьшила свой голос на пару октав, но визгливость никуда не исчезла, — комсомолка и носит вместо трусов непонятно что. Всё равно что голая. Сейчас отплясывала нечто абсолютно чуждое советскому обществу, так ещё её юбка взлётала вверх. Мало того что совершенно неприлично всё это выглядело, так вы бы глянули, как на это отреагировали комсомольцы. Смотрели на голые ягодицы с явным осуждением. И несмотря на её поступок во время пожара, о котором нам сегодня рассказывали, многие комсомольцы высказались за то, чтобы провести комсомольское собрание и осудить действия Бурундуковой как чуждые нашему обществу.

На счёт «смотрели с осуждением» — это она, конечно, ляпнула с больной головы, а тем более за многих комсомольцев. Кроме Гольдман, никто не будет возбухать, но ей в бикини ходить противопоказано. Для этого нужна красивая попка, а не тощие ягодицы.

Видела я на видео, как порхает юбка: едва заметно, а уж в полумраке, хоть кто-то и направил на меня фонарь во время танца, так это одно мгновение. Лёгкая эротика, и смотрится гораздо симпатичнее, чем в классе, когда какая-нибудь девчонка наклоняется за упавшим мелом. Много кривотолков потом? Да никаких. А если и порхнула юбочка чуть выше, так кроме дискомфорта в штанах и восхищения ничего вызвать не могла. И если бы мымра не заорала в микрофон, как полоумная, так каждый затаил бы воспоминания в себе. Это ведь танец был, а не стриптиз.

Екатерина Тихоновна не перебивала. Молча выслушала монолог англичанки и только тогда задала свой вопрос:

— Вы меня, Ольга Павловна, не услышали? Я спросила, почему вы запретили ансамблю играть?

— Именно из-за этого, — голос мымры снова полез вверх.

Екатерина Тихоновна вытянула губы, причмокнула и, глянув на барышень, сказала:

— Юля, Света, я вас не задерживаю. Мы сами разберёмся, — и, когда девушки поспешили на выход, обратилась к старушке: — а вы, Вера Фёдоровна, тоже так считаете?

Бабулька улыбнулась, не разжимая губ, и слегка ворчливым тоном проговорила:

— Глупо закрывать конюшню, если лошадь уже сбежала. Всё течёт, всё меняется. Женщинам хочется выглядеть красиво не только на людях, и это понятно. А раз подобное бельё продают в Болгарии, значит, его носит половина населения СССР. Но всё же мне кажется, что для шестнадцатилетней молодой особы ещё рано примерять такое и привлекать к себе нежелательные взоры.

— Вот! — тут же поддакнула мымра.

— Ольга Павловна, я вас уже выслушала. Пожалуйста, подождите меня около моей палатки. Нам нужно с вами кое-что обсудить. И не забудьте сказать музыкантам, чтобы продолжили играть, — Екатерина Тихоновна дождалась, когда за англичанкой опустился полог палатки, и, обернувшись к старушке, проговорила: — спасибо, Вера Фёдоровна, а сейчас позвольте мне остаться наедине с этой молодой особой, — и она улыбнулась.

— Конечно, — кивнула старушка, — я и пришла сюда, чтобы эта мымра не сожрала девочку.

И она засеменила к выходу. У меня даже шея вытянулась. И ведь не ослышалась, она её мымрой назвала. Бинго!

— Значит, ты есть та самая Бурундуковая? Уже наслышана. Ну тогда будем знакомиться. Меня зовут Екатерина Тихоновна. Я назначена директором лагеря и ответственной за проведение мероприятий. Всё вокруг подчиняется мне.

Я кивнула. Ну вот, и с главным боссом удосужилась поручкаться. И только непонятно, каким боком вояки? Тоже у неё в подчинении? Решила, что этот вопрос можно и у Каренина уточнить. Только сначала выяснить, что у него со слухом, назвать букой и подуться для острастки.

— И что на тебе? — поинтересовалась Екатерина Тихоновна.

Подумала, тоже захочет посмотреть. Вспомнилось, как мама Люси на подобное отреагировала.

Но она лишь улыбнулась и спросила:

— Бикини?

Кивнула.

— Удобно?

Снова кивнула.

— А что за танец антисоветский? — она рассмеялась.

— Да какой антисоветский, — я тоже улыбнулась, — обычный танец.

— Но всё равно. Представляешь, сколько у мальчишек будет повода обсудить твою попку. Краснеть не будешь? Хотя вижу по твоей хитрой мордашке, что не будешь. Ну, это твоё дело. А с Ольгой Павловной я решу вопрос. Больше она тебя беспокоить не будет. О. Музыка заиграла. Ну, иди танцуй, тебе после всех приключений нужно расслабиться.

И она ласково потрепала меня по щеке, как маленькую собачку. Представила, сколько времени мне ещё быть пацанкой и к моему мнению никто прислушиваться не будет, и надула щёки, с шумом выпуская воздух, вызвав тем самым у Екатерины Тихоновны очередную улыбку.

На выходе из палатки машинально остановилась, потому как проход перекрыла толпа мальчишек и девчонок, в основной массе совершенно незнакомых. В голове мелькнула дурацкая мысль: те самые, кто решил обсудить мою задницу. Но по характерному говору догадалась, что это делегация от прибалтийских республик. Екатерина Тихоновна вышла следом и, заметив, что я встала как вкопанная, улыбнувшись, подтолкнула вперёд.

— Ну чего ты испугалась? Встречай свои спасённые души.

Пока соображала, что ответить, сквозь строй комсомольцев протиснулся Каренин, при виде которого заныло внизу живота. Захотелось кинуться на шею, впиться губами и плевать, что обо мне подумают. Но вместо этого надула губки и демонстративно отвернулась. Зря старалась. От моего созерцания его отвлекла директор лагеря.

— Женя, ты уже вернулся? Вот и чудненько. Присмотри за нашей красавицей, чтобы не обижали. А то уже имеется один прецедент.

Перестала надувать щёки, вычленив главное: он куда-то ездил и потому на помощь прийти физически не мог. Подхватила капитана под локоть и ответила вместо него:

— Спасибо, Екатерина Тихоновна, — и напела слова из песни: — А я люблю военных, красивых, здоровенных.

Вспомнила, что такая группа, как «Комбинация», в это время отсутствовала как вид, и улыбнулась ещё шире.

Не знаю, о чём подумала директор мероприятия, но пальцем мне погрозила, как нашкодившему котёнку, и, свернув за палатку, растворилась в темноте.

Мы хоть и находились в противоположной стороне от помоста, на котором выступали музыканты, но голос Градского звучал очень громко, и я, набрав в лёгкие побольше воздуха, громко закричала:

— Идёмте танцевать, а всё остальное оставим на завтра, когда начнутся будни. И, увидев, что те, до кого я докричалась, радостно закивали, громким шёпотом спросила Каренина, буквально дыша ему в ухо:

— Ты где был? Меня тут едва не сожрали.

— Истомина отвозил в Окунёвку. Он рано утром в Симферополь едет, — и тоже погрозил мне пальцем, — всё из-за тебя. Учудила в Черноморском.

— Я учудила? Да мне в голову прийти не могло, что у вас тут менты отмороженные. На пляж сходила, называется.

— На нудистский.

— А я откуда знала, какой это пляж? — я замолчала, уставившись Каренина в глаза. — Я забыла. Мне в Черноморское нужно попасть.

У капитана едва глаза не вылезли из орбит.

— Ты в своём уме?

— Ага, — подтвердила я. — Фотографии забрать.

— Какие ещё фотографии? Что ты придумала?

— Понимаешь, я здесь, на Атлеше, познакомилась с двумя актёрами, — и я вкратце пересказала события вчерашнего утра.

Каренин пожал плечами.

— Не знаю таких.

— Да ты что? — возмутилась я, желая напомнить про фильм «31 июня», но вовремя вспомнила, что фильм долго лежал в казематах из-за того, что один из артистов сбежал в США, и сказала: — «Красное и чёрное». Ты не мог не видеть.

— Читал, — кивнул Каренин, но фильм не смотрел.

— Да какая разница, — я отбросила волосы, упавшие на лицо, и слегка притопнула ножкой. — Мне очень нужны эти фотографии. Они уедут, и что? Где я их потом искать буду? — и с обидой в голосе добавила: — А через пару лет, когда выйдет фильм с их участием, они обо мне уже не вспомнят.

Каренин несколько секунд смотрел мне в глаза, потом, хмыкнув, сказал:

— Приедет майор. Приедут эксперты. Всё зафиксируют. Ты им подробно расскажешь. И тогда, глядя на обстановку и только с разрешения майора Истомина, поедем в Черноморское. Тебе это понятно?

Я обречённо кивнула. В принципе, и сама понимала, что сейчас, когда менты возбуждены до предела, к тому же была уверена, что Каренин мне не всё рассказывает, а с обрывков фраз можно было заключить, что рассосать дерьмо будет сложно, для меня самое безопасное место здесь.

— Ну тогда иди развлекайся, а то твои друзья скоро тебя хватятся и пойдут искать.

— Да не хочу я развлекаться. Я думала, ты скрасишь мой досуг, — прошептала я ему в ухо.

— Какой такой досуг?

— Обыкновенный, — я стрельнула глазами по сторонам. — Пока все заняты, музыка играет. Давай уединимся, нас никто и не заметит, а тебе к тому же дали особое задание: от меня не отходить ни на шаг.

— Ева, — Каренин оглянулся и, взяв меня за руку, втащил в палатку почти волоком.

У меня даже чертики в глазах начали на скрипке играть. Дождалась наконец-то, лишь бы блузку не порвал от нетерпения.

Влетела вслед за ним и, остановившись, скривилась. Коек в этой палатке не было. Десяток столов, на которых были выложены подшивки газет, и два десятка стульев. А на входе в палатку, вспомнила, стоял большой транспарант, на котором красным цветом было выведено: «Ленинская комната».

И, честно говоря, появилось сомнение, что член КПСС, которым являлся капитан Каренин, решится что-либо со мной проделать на газетах органов ЦК, да ещё и в таком злачном месте. Но мало ли. Вдруг у него от моей неземной красоты совсем башку снесло, и на всякий случай спросила:

— Здесь?

— Что здесь? — у капитана даже взгляд изменился.

Я ещё раз пробежалась глазами по внутреннему убранству палатки, глянула на вход. Дверей и запоров нет. И что, погасим свет и на столе, как Дрю Бэрримор со своим женихом? А потом кто-то войдёт, нажмёт выключатель и обнаружим толпу благодарных зрителей? Едва не заржала. К тому же на лице Каренина появилась такая озабоченность, что Трампу даже не снилась. Сделала сексуальный взгляд — даром что ли дома целый час перед зеркалом его репетировала, пригодился в кои веки — и спросила:

— А ты не знаешь, что нужно делать, уединившись с девушкой? Или вас в училище только за автомат учили хвататься?

То ли шутка вышла плоской, то ли капитану было не до смеха. Во всяком случае, когда до него дошёл смысл сказанного, Каренин схватил меня за плечи и начал трясти как грушу или как яблоню. Разницы не увидела. Отпустил и сделал шаг влево, два шага вправо и опять один влево, снова оказавшись передо мной.

— Ева, ты мне очень нравишься, и я рад, что это взаимно, но… — он замолчал, глядя мне в глаза, и, возможно, ожидая от меня реплику. А не дождавшись, продолжил: — Тебе 16 лет, а я боевой офицер. Ты хоть представляешь, что будет, если даже просто слухи пойдут, до твоего совершеннолетия?

Что будет, если слухи пойдут, я в реалиях СССР не представляла. В 2022 году всем было бы глубоко параллельно. Они бы легко скрывали свои отношения, да и не распускал бы никто слухов. Кому это надо и главное зачем? В XXI веке все живут по Сократу:

«Ты уверен, что это правда?» — «Нет». — «Что-то хорошее?» — «Наоборот». — «Что-то полезное?» — «Вряд ли».

«То есть ты хочешь мне сообщить неправду, плохую и которая мне не принесёт пользы. А зачем мне это нужно знать?»

А тут вообще, если просто слухи пойдут. И что? Мотнула отрицательно головой. Пусть просветит.

— Ева, ты действительно не понимаешь? — на лбу у Каренина даже капельки пота выступили. — Сначала будет товарищеский суд. Потом офицерский. Потом меня выгонят из партии и отправят с волчьим билетом на вольные хлеба. А я себя без армии не представляю.

Зависла.

— Только из-за слухов?

— Даже если кто-то напишет анонимку, проведут поверхностное расследование, и всё может закончиться плачевно. Ты этого хочешь? — Капитан плюхнулся на стул, словно проговаривая всё это, лишился последних сил.

Под таким предлогом мне ещё никто не отказывал. Я несколько секунд стояла, вглядываясь в лицо Каренина, а потом оно начало странным образом искажаться, терять свои очертания. Как в ванной перед зеркалом, когда из крана течёт горячая вода.

— Женя? — Голос Екатерины Тихоновны вырвал меня из задумчивости, и я оглянулась.

— Каренин, что здесь происходит? Я сказала тебе быть её защитником и опорой, а ты что за разборки устроил? — Женщина подняла мою голову двумя руками, и в её голосе зазвенели металлические нотки. — Ну знаешь, Женя, от тебя я такого не ожидала, довёл бедную девочку до слёз.

Слёзы? Я плакала? Так вот почему всё вокруг стало мутным и размытым. И это была не Бурундуковая. Плакала Синицына. Я что, действительно влюбилась?