Оторва. Книга 6

Глава 20

За руль сел Артём. Екатерина Тихоновна разместилась впереди на пассажирском сиденье, а мы с Натальей Валерьевной устроились сзади.

Люся попыталась ко мне пробиться, но её придержали, а я просто махнула рукой. Да и не хотела я с ней беседовать после происшествия. Не так должна вести себя подруга, совершенно не так.

Хотелось бы узнать у Истомина, чем закончилась его поездка. Оказалась ли я права, выдвинув такую версию? Но выяснилось, что и он укатил в неизвестном направлении. А учитывая, что Артём ко мне с расспросами не приставал, вероятно, замполит поведал ему всю историю.

Весь отряд остался стоять на дороге, провожая автомобиль взглядами. Оглянулась на них и перевела взгляд на Наталью Валерьевну. Вернусь или нет?

Я, разумеется, переоделась, и, возможно, поэтому и парни, и девушки смотрели на меня как бы двояко.

С одной стороны, Бурундуковая — абсолютно независимая, смелая девчонка, которая притягивала к себе, а с другой — вся из себя гламурная, что совершенно неприемлемо и чуждо строителям светлого будущего.

И на фоне этого — хозяйка слёта Екатерина Тихоновна в ярких и модных платьях, в которых уже дважды её видела. Но при этом они не соперничали с её внешностью и особенно с причёской.

Или взрослым дамам в эпоху застоя можно было всё, а вот молодёжь пусть вначале подрастёт?

Екатерина Тихоновна не высказалась против моей одежды ни разу и даже поощрила стремление выделяться, но всё равно оставалось такое впечатление, что моду в СССР делали не художники-модельеры, среди которых должен был находиться, кстати говоря, известный Слава Зайцев, а юные комсомольцы и бабушки у подъездов, с которых уже сыпался песок.

Я заикнулась насчёт Каренина, но мне сообщили, что едем по другой дороге и в Черноморское не попадём. А вот через несколько дней, когда вернёмся, я смогу его увидеть. Поверила, а что оставалось делать? Меня, как никак, не на расстрел везли, а повесить рядом с медалькой ещё что-нибудь.

Надеялась на другое, а то смешно будет выглядеть, если снова за общественный порядок. Тут скорее за беспорядок после взрыва цистерны, да и не обязательно за медалью в Москву лететь. Возможно, орден. Вот только я была совершенно без понятия, какие награды существовали в Советском Союзе. Боевые я помнила, но это ко мне не имело никакого отношения.

У обеих дам были одинаковые саквояжи, на которые я машинально обратила внимание, сразу узнав их по фильму «Иван Васильевич меняет профессию». И такие же красные.

То, что меня сопровождала Наталья Валерьевна, мне было понятно, а вот по какой причине Екатерина Тихоновна бросила слёт и рванула со мной в Москву, превратилось в загадку.

Я же вела себя как кукла. Надоело задавать вопросы, от которых все увиливали как только могли, и сама не отвечала, ссылаясь на усталость.

Едва мы выбрались на асфальтированную дорогу, Артём повесил на крышу синий фонарь и притопил, не обращая внимания на правила дорожного движения, а я, прикрыв глаза, провалилась в сон.

Собственно, куда мы так несёмся, мне было совершенно непонятно. День награждения — двадцать восьмого, а сегодня двадцать пятое, и почему обязательно нужно было вылететь в 23:00, а не, скажем, утром часиков в десять?

В Москве приземлимся в час и, считай, завтра будем сонными мухами. Или магазин «Берёзка» последнюю ночь работает, и нам нужно срочно успеть попасть перед закрытием, чтобы подобрать для меня парадный костюм?

Очнулась уже в аэропорту, и до отлёта было добрых три часа. Думала, и Артём с нами летит, мало ли что я придумаю в воздухе. Приставлю нож к горлу пилота и потребую лететь на запад.

Знала бы, какая страна не выдаёт в разгар холодной войны, может, и решилась, но точно не сейчас. Малявка капстранам не нужна, и депортируют на Родину без сожаления.

Было у меня желание в аэропорту повесить свой багаж на дам и, под предлогом посетить уборную, найти ларёк и натрескаться пивом, а может, и чем покрепче. Чтоб меня в самолёт загрузили, а в Москве выгрузили, но Наталья Валерьевна не отпускала ни на минуту. Смотрела косо и даже возмущалась, но тридцать три раза я её заставила посетить туалет, заявляя, что у меня мочевой пузырь пучит.

Аэродром — это отдельная песня. Прошли регистрацию, сдали вещи в багаж, и бортпроводницы пригласили выйти на лётное поле. Сто восемьдесят человек! Никакого автобуса не подали, пошлёпали пешком чуть ли не через всё поле. Четверо мужчин в лётной форме и шесть стюардесс. А за ними — толпа народа. Минут двадцать шагали, не меньше, а я ещё подумала: какого чёрта за полтора часа до вылета объявили посадку? Так мы больше часа поднимались по трапу.

Заинтересовал один пассажир: парень лет двадцати пяти или моложе. Вёл себя странно и дёргано. Каждого пассажира разглядывал так, словно собирался с ним пить на брудершафт. Стоял около трапа, пропуская всех, и в самолёт сел последним. Прошёл в самый конец, бросая хищные взгляды по сторонам. Он меня ещё в аэропорту заинтриговал: долго разглядывал нашу троицу, а особенно часто поглядывал на Наталью Валерьевну. Но не так, как смотрят на симпатичную женщину, оценивая её фигуру.

В общем, мало того что это был странный тип, у него не было с собой вещей. Небольшая сумочка, типа борсетки, и всё.

Глянула, на каком самолёте мы летим: ТУ-154Б. И вспомнила Задорнова: «Представьте, что вы летите в самолёте. В советском самолёте».

Всё, что у меня осталось в памяти: у этой модели были серьёзные недостатки, которые не раз приводили к сваливанию в штопор, и за пятьдесят лет разбилось самолётов немало, что совершенно не радовало. Шлёпнулся хоть один на маршруте Симферополь — Москва, я не помнила, хотя, по совести, в памяти всего-то отложилось парочка известных катастроф. В общем, не особо веселил меня перелёт, и ведь обратно поездом ехать вряд ли удастся убедить моих провожатых. Но был и один плюс: все неполадки у этого лайнера случались зимой, вроде из-за обледенения, а сейчас на улице, как никак, середина лета.

В самолёте усадили меня между собой, но и здесь я не стала спорить, решив, что откину кресло и спокойно продрыхну до Москвы, хотя спать во время снижения лайнера категорически не рекомендуется.

Что удивительно, даже со всеми задержками самолёт взлетел точно по расписанию, а я была уверена, что просидим лишний час на взлётке.

На ТУ-154 я летела впервые и сразу поняла, что имел в виду Задорнов, говоря о советских самолётах. Гул поднялся такой, что захотелось глянуть под кресло и убедиться, что я не сижу на двигателе. Было сравнимо только с поцелуями Генсека.

Но, вероятно, всё познаётся со временем. Мне приходилось летать в прошлой жизни не раз, но попадался А-380, а вот знакомый рассказывал, что довелось сесть на Боинг 747−400. Думал, что рассыплется в воздухе, до того сильно он грохотал.

Вероятно, дискомфорт испытывала только я.

Кто-то раскрыл газету, кто-то брошюру или книгу. Народ переговаривался между собой, смеялся, и только я одна сидела полу-оглушённая.

Екатерина Тихоновна что-то сказала, глядя мне в лицо, но я не расслышала даже отголоска. Продолжалась эта катавасия не меньше двадцати минут. Самолёт добрался до крейсерской точки, и мне удалось вернуть слух, несколько раз накапливая слюну и сглатывая.

— Ты никогда не летала? — тут же добрался до меня голос Екатерины Тихоновны.

Ну не рассказывать же ей, что в моё время подобные самолёты не летали. Хотя не факт.

— Нет, и сразу замечу: получать подобный опыт не горю желанием. Думала, мозг взорвётся от этого грохота.

— Это только на взлёте, — снисходительно сказала Наталья Валерьевна, — но перед поездом масса преимуществ.

— Это какие же? — с недоверием спросила я.

— Экономия своего личного времени. Только за один полёт выигрываешь целые сутки, а то и несколько. Если нужно полететь, скажем, в Хабаровск. Всего восемь часов или целая неделя тряски в вагоне.

— А ещё? — поинтересовалась я.

— Что ещё? — переспросила Наталья Валерьевна.

— Какие есть преимущества?

— Экономия денег. Вот мы через два часа будем уже в Москве, а в поезде ещё сутки нужно было бы чем-то питаться.

Попыталась сообразить, что она имеет в виду, но, так и не догадавшись, на всякий случай спросила:

— А мы что, ближайшие сутки не будем ничего есть? Мне блюсти фигуру не нужно.

— Ну, я не то имела в виду. Будем, конечно. Но самое главное преимущество — безопасность. Подсчитано, что если человек каждый день будет летать, то чтобы попасть в авиакатастрофу, ему понадобится 20 000 лет.

— Ага, — хмыкнула я, — расскажите это тем, кто уже умудрился разбиться на самолёте.

— Имеется в виду по сравнению с остальными видами транспорта.

— На остальных у человека всегда есть надежда, а вот на самолёте шансов выжить практически нет.

— Это спорное суждение. Шесть лет назад над Южной Америкой потерпел аварию самолёт. Упав с огромной высоты, выжила одна девушка, примерно твоего возраста, и десять дней пробиралась сквозь джунгли к людям. Представляешь?

— Звучит не очень оптимистично, вы не находите? — я усмехнулась, — если из двухсот человек выжил только один.

— Я имею в виду, что всё-таки есть шанс.

— А я имею в виду, — возразила я, — что многие в том самолёте летели, возможно, впервые, так и не прожив 20 000 лет. А девушке повезло, что отец был биологом и научил выживать в лесу.

— Тоже смотрела фильм, — кивнула Наталья Валерьевна, а вот скажи: как ты думаешь, ты бы смогла прожить в тропическом лесу десять дней одна?

— Для этого нужно оказаться в нём. И я не вижу разницы между джунглями и тайгой. И там, и там заблудиться опасно.

— В джунглях много опасных хищников.

— А в тайге их мало? — меня едва на смех не пробило. — По-моему, самая большая опасность — это помереть с голоду, а если не найти ручья, можно получить обезвоживание.

Женщины многозначительно переглянулись между собой, а я выдохнула и закатила глаза. Если они в каждом ответе будут искать с моей стороны подвох, то до Москвы могу долететь немецким шпионом. Или английским.

— Ну хорошо, — проговорила Екатерина Тихоновна, — я вижу, ты подкована со всех сторон. Но вот объясни, что тебя вывело из себя во время игры в шахматы? Если не любишь проигрывать, зачем согласилась?

— Любопытно ваше любопытство, — ответила я, оборачиваясь. — А в чём оно проявилось, не подскажете?

— Перевернула шахматную доску и…

— Кажется, я уже говорила, — перебила я, — я поставила ему мат. Он попросил меня никому об этом не рассказывать. Я рассмеялась, а он перевернул доску. Поэтому, если вы настаиваете на другой версии, то, пожалуйста, отложим этот разговор до лучших времён. А лучше забудем навсегда.

— Любопытное любопытство, — передразнила меня Екатерина Тихоновна, — хорошо. Отложим этот разговор до Москвы.

— Почему до Москвы? — тут же поинтересовалась я.

— У меня дома есть шахматы. Покажешь, как ты выиграла, — и она улыбнулась. Ехидно и обаятельно одновременно. — Мне сказали, там всего пять или шесть ходов было сделано. Запомнила, надеюсь?

Подумала: будет время, нужно будет обязательно потренировать такую улыбочку перед зеркалом. Сейчас бы обязательно вернула.

В ответ ничего не ответила, только пожала плечами и откинула кресло назад, чтобы не мешать им переговариваться.

Екатерина Тихоновна поинтересовалась, встретят ли нас в Москве, а Наталья Валерьевна подтвердила и добавила, что машину подадут прямо к трапу. Договорилась она.

Я ей мысленно поаплодировала. Аэропорт в Москве гораздо больше, чем в Симферополе, и если идти пешком от самолёта к терминалу, можно было бы час топать через всё поле, да ещё обходя взлётки и рулёжки.

Я уже начала проваливаться в сон под бубнёж дамочек, когда громкий голос заставил меня открыть глаза.

— Граждане пассажиры! — голос в динамике чем-то напомнил голос Высоцкого. Такой же с хрипотцой, — говорит бывший второй пилот лайнера. Внимательно прослушайте важную информацию. В связи с тем, что командир нашего самолёта в данный момент находится в сонном состоянии и не сможет управлять как минимум ещё несколько часов, сразу оговорюсь: топлива нам не хватит дождаться его адекватных действий. Поэтому мне пришлось взять управление в свои руки. Соблюдайте спокойствие. Наш самолёт ещё некоторое время будет лететь по заданному маршруту, но очень скоро мы изменим курс и направимся в Стокгольм. Для тех, кто вздумает воспрепятствовать, сразу сообщу: пилотировать и посадить лайнер на аэродром смогу только я, в связи с тем, что я единственный, кто может управлять самолётом. Пожалуйста, запомните это. При попытке помешать пилотированию я свалю самолёт в штопор, и на земле ни один специалист не сможет собрать ваши разрозненные части в одно целое. А потому предлагаю просто наслаждаться полётом. Можете не сомневаться, ваша страна обязательно договорится, и вы вернётесь домой живыми и невредимыми. Надеюсь на ваше благоразумие. Вы ведь должны понимать, что для хорошего полёта лётчик должен находиться в прекрасном расположении духа.

Динамики умолкли, зато раздались громкие голоса пассажиров. Дородная тётка ухватила за руку бортпроводницу, которая, похоже, также была удивлена сообщением, и громким, визгливым голосом спросила: «Что это значит?»

Женщины испуганно оглядывались, мужчины приподнимались со своих мест.

— Это что, шутка такая? — крикнул кто-то, сидящий позади нас.

— Товарищи пассажиры, — попыталась успокоить одна из стюардесс, в то время как две другие устремились к кабине пилотов.

— Екатерина Тихоновна, вы слышали? — Наталья Валерьевна наклонилась вперёд и уставилась на мою соседку справа.

И стоило сажать меня в середину, чтобы поболтать между собой. И что за глупый вопрос? Все слышали. Динамик прямо у нас над головой.

Я выпрямила кресло и оглянулась на чувака, который мне изначально показался подозрительным. Он стоял на ногах и словно раздумывал, что в этой ситуации предпринять. А одна рука его находилась в открытой борсетке.

И, пожалуй, именно этот человек в данный момент был опаснее любого террориста. Сотрудник безопасности авиалиний. Слишком молодой, амбициозный. Как и тот, который ранил угонщика в руку вместо того, чтобы выстрелить в голову. Пытался задержать, но закончилось всё взрывом на борту. Самолёт рассыпался в воздухе, и, вопреки прогнозам Натальи Викторовны, выживших не было.

Сейчас выстрел в голову, можно было приравнять к самоубийству.

Наконец сотрудник безопасности принял какое-то решение. Он громко и внятно сообщил, чтобы все, кто находится в самолёте, сели на свои места, наклонились вперёд и сложили руки над головой крест-накрест.

Идиот! Самолёт на десятикилометровой высоте, и если мы свалимся в штопор, как пообещал пилот-угонщик, до земли никто не долетит живым. Ни один лайнер не приспособлен к таким перегрузкам. Развалится ещё в воздухе, и вниз доберутся фрагменты тел. А для того, чтобы эксперты потом не возились с опознаванием, всё-таки ДНК пока отсутствует, лучше бы посоветовал всем пассажирам страницу из паспорта с фотографией вырвать и засунуть себе в задницу. По статистике, она самая безопасная часть тела и всегда оставалась в более-менее исправном состоянии.

А чувак, по возрасту вероятнее всего старший лейтенант, двинулся по проходу, продолжая уговаривать пассажиров занять свои места, потому как основная масса стояла на ногах и возмущённо переговаривалась. Даже начали между собой переругиваться.

— Надо было поездом ехать, — сказала я, — у них перед самолётами огромное преимущество. Их не захватывают террористы, не пытаются угнать в чужую страну, и там можно ехать лёжа. — А когда обе женщины уставились на меня, как на оглашенную (ну конечно, для комсомолки это ни-ни), я стрельнула глазами сначала в одну, потом в другую и добавила: — В случае аварии велика надежда, что вас будут хоронить в открытом гробу, и родственники нормально смогут попрощаться.

Глаза у дамочек приняли форму иллюминаторов. И это от моих слов? До них не дошло, что мы находимся в глубокой заднице?

К О Н Е Ц

СКОРО: