Пантанал и Тектонический Разлом

5. УСБ

— Я вас предупреждала, майор, что мы вскоре встретимся! — подполковник Любовь Михайловна Родочинская источала неподдельную радость, которую испытывает маленькая девочка, когда видит червячка на асфальте, которого раздавит в следующую секунду.

Не могу похвастать, что чувство было взаимным. Я только что отписался по Яше Тарелкину и чувствовал себя Львом Толстым, закончившим первый том «Войны и мира».

— Ну что молчим, майор? — вопрос был провокационный.

У меня, например, могло болеть горло. Или я плохо говорил по-русски. Всегда уместен откушенный язык.

— Вы уж помогите следствию, заодно облегчите душу, — продолжала Родочинская, мне казалось, что на ее стуле извивается кобра, вот она медленно поднимает голову над столом, вот раздувает воротник.

— О чем задумались, майор? О своей никчемной жизни? — издевательски продолжала Родочинская.

— Почему никчемной? — пожал я плечами. — Недавно я перевел через улицу старушку.

— Шутим? — усмехнулась Родочинская.

Есть такой спецкурс, как вести допрос. Надо вывести допрашиваемого из себя, унизить, оскорбить, все средства хороши, а потом он начнет орать от возмущения, а когда проорется, выяснится, что он наорал много лишнего и наваял себе на статью. Беда Родочинской заключалась в том, что я тоже проходил этот курс.

— Не хотим сотрудничать, майор!

Сотрудничество с точки зрения УСБ заключается в том, что вы подписываете себе смертный приговор, а затем собственноручно приводите его в исполнение.

Откровенно говоря, после телефонного звонка из УСБ, я насторожился. Туда никогда не вызывали попугать. Если там доставали пистолет из сейфа, то не для того, чтобы продемонстрировать подарочную гравировку, а исключительно чтобы влепить вам пулю в лоб.

За что меня могли прижучить? За что угодно. Я 5 лет работал в Европе под прикрытием, за мной тянулся настолько мутный шлейф, что можно было придраться к чему угодно. Не то что я там дурь продавал или людей убивал за деньги, просто в оперативной работе не всегда успеваешь все правильно оформить и согласовать.

Сразу всплыло в голове предостережение этого дурака Зюзина, что всех, кто так или иначе сталкивается с Пантаналом ждут одни неприятности. Совпадение? Мне легче думать именно так.

— Где вы были в январе текущего года? — в лоб рубанула Родочинская.

В январе я лечился в «Созвездии»-реабилитационном центре для инвалидов. Я был еще не инвалид, но во мне навертели столько дырок, что для дыхания мне совершенно не обязательно было использовать нос.

Главврач смотрел с жалостью:

— Только не впадайте в уныние, молодой человек! Жизнь продолжается! Знакомьтесь с пациентками, ходите на танцы, купите презервативы! Я настаиваю на этом-купите много презервативов!

Я не стал говорить доброму доктору, что могу надеть презерватив разве что на указательный палец. Я дисциплинированно ходил на процедуры. Раздеваясь перед серной ванной и видя свое отражение в зеркале с множеством отметин, я сам себя называл Пятнистым.

Персонал относился с жалостью. По легенде все ранения я нанес себе сам, ибо был законченный шизофреник. Я уже устал ждать нормальную легенду, чтобы я был герой, и девушки меня любили.

Что касается девушек. Средний возраст пациенток центра для инвалидов был далеко за 50. Очень скоро к танцам я совершенно охладел.

— В январе проходил курс реабилитации в санатории. А почему вы спрашиваете?

Вместо ответа Родочинская толкнула ко мне несколько фоток, рассыпавшихся словно колода карт. Карты получились жутковатые.

Лежащий пузом кверху жирный боров, чьё бандитское лицо перечеркивал старый шрам. Лицо бандита перед смертью исказило сильное удивление, словно он узрел оживший призрак. В груди бандита зияла дыра, которая обычно получается от попадания нескольких кобальтовых пуль в одно место.

Другие фотки различались разве что размерами убитых бандитов, все были шкафы как на подбор, и количеством прямых попаданий.

Нет, один убитый отличался от остальных. Красивый молодой парень с бородкой и усиками. Он единственный из убитых, кто получил всего одну пулю, но прямо в лоб.

— Название «Рекс» вам что-нибудь говорит, майор? — спросила Родочинская и бобины невидимых магнитофонов заскрипели от напряжения, начался настоящий допрос.

— Ночной клуб есть в Париже! — ответил я. — Может, и в Самаре есть. А кто эти несчастные?

— Тот со шрамом некто Багси, криминальный босс. Остальные из его банды.

Родочинская рассказала, как 12 января сего года некто, одетый во все черное, словно демон смерти, с чулком на голове, зашел в бар «Рекс» в неурочное время, когда посетителей не было, а Багси с подручными зависали в отдельном кабинете.

Неизвестный сначала передал привет от некоей Виолы, а потом видно из лучших побуждений вынул два пистолета 45-го калибра, считающиеся одним из самых мощных в мире, и расстрелял их к чертовой матери.

— Интересный факт! — заметила Родочинская. — Убийца оказался настолько законченным психом, что несмотря на объявленный розыск, явился в тот же бар вечером и застрелил еще парня по имени Гаэтано, вот этого с усиками. Свидетели слышали, как перед выстрелом он сказал жертве: «Она тебя любила».

— Совершенно жуткая история! — согласился я.

— Где вы были 12 января, майор?

— Скорее всего, в серной ванне. А почему вы спрашиваете?

Родочинская изобразила презрение:

— Найдите в себе силы признаться, майор! Снимите с души грех! Вы же не убийца!

— О чем это вы? — я самым искренним образом изобразил непонимание. — Думаете, я убил всех этих несчастных?

Произнести «людей» я не смог себя заставить.

— Дело в том, что у следствия имеются свидетели, утверждающие, что видели примерно в это время некоего Вальжана в Париже.

Я лишь пожал плечами, вопроса ведь не было. Мало ли Вальжанов в Париже. Как донов Педро в Бразилии.

— На этот раз вам не отвертеться, майор! Пойдете на каторгу или даже на эшафот! — агрессия у женщин в крови, настолько Родочинская разорделась от удовольствия.

Например, у меня известие, что кого-то повесят, не вызвали бы бурной радости.

— Дело в том, майор, что в момент убийства Гаэтано в баре находились сотрудники французской полиции. Завязалась перестрелка, и убийца получил пулю. Сидеть! — прикрикнула она, хоть я вставать не собирался. — За этой дверью вас ждет конвой. Поедете в клинику для судмедэкспертизы. Надеюсь, оттуда прямиком на виселицу!

— С вашей стороны это будет очень некультурно! — сказал я.

Моя машина простояла на Никитской до позднего вечера. Эвакуатор ходил кругами, а суровый эвакуаторщик подкручивал усы, прикидывая, как бы подцепить краном мою ласточку, когда я отпер дверцу и ввалился в кабину. Над задними сидениями поднялась голова цвета вороньего крыла, и Дастин положил мне морду на плечо.

— Знаешь, что обидно, Хофман? — спросил я, потирая негнущееся колено. — Во мне уже столько лишних дырок, что даже специалисты не могут разобрать, где старые, а где новые!

— Какой сюрприз ты приготовил мне на этот раз, друг мой Альтер? — спросил я.

— Я же извинился, Лева! — возмутился академик Лемберт. — Ты же генерал, Студенцов, знаешь не понаслышке, что есть военные секреты! Тоже ведь мне не все говоришь!

— Какие секреты? Все мои секреты давно в «подпол» слиты!

— Ты же не хочешь, чтобы то же самое произошло с Пантаналом?

Из Питера до Уфы мы летели самолетом, затем пересели на вертолет, который доставил непосредственно на военную базу. С трех сторон базу окружал забор и колючка, с тылу она упиралась в Ямантау-Плохая гора в переводе с Башкирского.

Лемберт рассказал, что в период Пугачевского восстания на вершине остановился отряд драгун императорских войск общим числом около двухсот душ. Вечером они заснули, а поутру никто не проснулся. Судя по известным фактам, на них напали даже не всадники Салавата Юлаева, а крестьянский люд, вооруженный колами, пилами и косами. Резали драгун безжалостно, а потом еще и поглумились над покойниками. С тех пор вершина Ямантау голая стоит круглый год.

— Призраки бродят в драгунской форме безголовые! — заявил Лемберт.

— Иди ты! Веришь в эти сказки, ты же академик! — подколол я.

— Да я рапорты караульных читал! — возмутился тот.

Вертолет приземлился на площадке базы, где мы сделали еще одну пересадку, на этот раз на уазик. Нас сопровождал краснолицый капитан с повязкой дежурного по части.

Уазик гремел всеми фибрами, можно было опасаться не того, что военную тайну услышит водила с капитаном, а того, услышит ли тебя твой собеседник.

— Пантанал-это целая программа сверхсекретных проектов! — сообщил Лемберт. — Научно-техническая основа самая разная-от темпоральных исследований до сингулярных генераторов.

— Объяснил называется! — съязвил я.

— А тебе оно надо? Главная наша задача дать тебе меч и броню для завоевания Европы.

— Уверен, у НАТО найдется чем ответить.

— Не найдется, — серьезно ответил он. — Я не могу рассказать всего даже тебе, но в своих изысканиях мы натолкнулись на нечто такое, что не только натовцам, человечеству не снилось. Нас торопят, мы еще сами до конца не разобрались, как это работает, но картина мира скоро кардинально изменится.

— Россия станет мировым лидером? Это мы уже слышали!

— Речь не идет о мировом лидерстве. Вернее, не только о нем. Россия станет Богом!

— Вот Бога вы бы лучше оставили в покое.

— Ты же атеист!

— Когда Бог накажет за вторжение в его епархию, то не будет разбирать, где атеисты, где нет.

Лемберт успокоил, что все под контролем.

Внезапно на базе завыла сирена. Мимо пронесся 6-ти колесный БТР.

— Это тоже под контролем? — подколол я.

— Ерунда. Кто-нибудь в самоволку ушел! — отмахнулся Лемберт.

Уазик проехал по территории базы и оказался перед бетонным ангаром, упирающимся торцом в гору. Перед ангаром их остановили на стационарном посту, проверили у всех документы, даже у дежурного.

— Тут у нас крепость в крепости! — самодовольно заметил Лемберт.

Ворота поползли в сторону, открывая длинный тоннель, уходящий глубоко в недра горы. На стенах змеились толстые жгуты кабеля и висели взрывозащищенные лампы. По дну тоннеля были проложены железнодорожные рельсы, не узкоколейка, а нормальной ширины, рассчитанные на грузовой состав.

По бокам тоннеля располагались транспортные пандусы и многочисленные двери и люки. Местами потолок был смонтирован из арматуры и металлической сетки. Было видно, как по верхнему ярусу перемещаются люди, одетые в ярко-синие комбинезоны.

Метров через 150 машина уперлась в шлагбаум, далее ход для обычных вояк был закрыт. Здесь нас встретил сотрудник в уже виденном синем комбезе и маске.

Я с подозрением бросил взгляд на академика, тот успокоил:

— Обычная предосторожность, может, ты грипп снаружи привез.

Мы поднялись на пандус, сотрудник открыл одну из дверей, за которой оказался коридор, освещенный настолько ярко, что казалось, мы все находимся на солнечной веранде.

Из коридора попали в гардероб с железными шкафчиками. Открыли шкафчики со своими именами и нашли там полный комплект одежды-от трусов до ботинок.

— Бейджик не забудь! Патруль имеет право стрелять на поражение! — предупредил Лемберт.

Из гардероба сопровождающий вывел нас в большой машинный зал, одна сторона которого состояла из панелей электрошкафов, а в центре стояла тумба с проводами и монитором. В тумбе, стоя перед ней на коленях, копался электрик.

Лемберт вежливо поздоровался, электрик отвернулся и молча ушел.

Евреев не любит, решил я.

— Им запрещено разговаривать, — пояснил сопровождающий.

А потом пришел Починок.

— Для начала я продемонстрирую эффект, который явился побочным другого эксперимента, — пояснил Лемберт.

Он провел меня в комнату, чем-то похожую на операционную. Абсолютно белая, у стены носилки на колесах. Светильники забраны сеткой. Дальняя стена показалась щербатой, но я как вояка распознал многочисленные вмятины от пуль. И пахло порохом.

— Вы здесь сотрудников расстреливаете? — поинтересовался я.

— Очень смешно, — ответил Лемберт. — Но в чем-то ты прав.

— Даже так.

Починок оказался молодым парнем лет 23. Бобрик аккуратных волос, веселый взгляд.

— Один из лучших курсантов, — представил Лемберт. — Сейчас мы его расстреляем.

— Опять? — ухмыльнулся Починок.

Мы покинули полигон. Стена оказалась односторонне прозрачной. В ней проделаны 2 отверстия с рукавами, свешивающимися наружу.

— Тебе я предлагать не буду, потому что ты чистоплюй! — безапелляционно заявил Лемберт.

Он продел в рукава руки. Починок, оставшийся на полигоне, подошел к носилкам, откинул покрывало, под ним лежало оружие. Курсант взял автомат и всунул в руки Лемберта.

— Может не стоит? Так никаких курсантов не напасешься! — предупредил я.

Починок отошел к «расстрельной» стене. На нем была синий комбинезон безрукавка. Вел он себя спокойно.

Мне приходилось присутствовать на испытаниях бронежилетов. Все без исключения испытатели по-любому чувствовали мандраж. В воздухе витало беспокойство. Риск он и в Африке риск. Только не в этот раз. Починок не испытывал ни тени сомнения.

— Ты уверен, что комбинезон по-настоящему пуленепробиваем? — заволновался я, уж больно ткань выглядела несерьезно, в такой летом на даче гулять.

— При чем тут комбинезон? — пробурчал Лемберт и без тени сомнения нажал на курок.

Стрелял академик безобразно. Любой прапор с настоящего полигона ему бы руки вырвал. Ствол ходил ходуном, пули летели то вверх, то вниз, под ноги Починку. Выпустив магазин 30 патронов, Лемберт попал всего несколько раз: пару раз в туловище, и по разу в ноги и в голову.

Особый эффект вызвало прямое попадание в лоб: фиолетовая вспышка, ощущение, что пуля полностью разрушилась, но конечно это не так, это был рикошет стали, столкнувшейся с чем-то гораздо более прочным.

Починок за время экзекуции даже не шелохнулся.

— Один из секретных «ящиков» проводил темпоральные исследования, — начал объяснения Лемберт.

Из полигона мы переместились в буфет из-за острой необходимости генералитета принять 100 грамм, чтобы не спятить от увиденного.

— Исследовалось абсолютное значение секунды. Есть гипотеза, что значение есть величина изменяющаяся. Грубо говоря, секунда вчера имеет другое значение, чем секунда сегодня.

— Это имеет какое-то практическое значение? — не понял я. — Какая разница, сколько длится секунда?

— Разница-ты правильно уловил суть. Что есть разница? Потенциал. Что есть потенциал? Энергия. Лева, ты не представляешь, сколько необходимо энергии для полноценного развертывания Пантанала! Я его представляю в виде Минотавра. Двух быков каждый день, но отдай.

— Который раз я слышу про Пантанал! Что это в конце концов? Так ли он хорош?

— Хорош, смею заверить. Когда нас обеспечат энергией, и проект заработает в полную силу-я преподнесу тебе мир на блюдечке с голубой каемочкой, друг! В Париже будут еще говорить по-русски, вот увидишь. К сожалению, не могу сообщить подробности, подписку давал. Приоритет секретности самый высший. Полный доступ только у исполнителей и Президента лично.

— Я с таким уровнем секретности еще не сталкивался! Уж не продали ли вы душу дьяволу, Альтер Измаилович?

Он хитро глянул:

— Возможно.

И он продолжил.

— Для сравнения темпоральных отрезков необходимы образцы. Грубо говоря, нужна «секунда вчерашнего дня». Опускаю подробности, но нам удалось ее получить. О продемонстрированном эффекте мы узнали случайно. Выяснилось, что известные законы физики для вычлененной секунды не действуют. Ведь что есть движение? Пространство плюс время. Полученный эффект получил название «нулевого времени». Любой предмет, например, пуля калибра 7,62, попадая в зону «нулевого времени», перестает двигаться без выделения энергии. Достаточно окружить человека коконом из «вчерашних» частиц, в него хоть из пушки стреляй. Снаряд не сможет преодолеть пространство, где нет времени, будь оно толщиной меньше иголочного ушка!

— И ты хочешь сказать, что это еще не весь секрет? — воскликнул я. — Пару батальонов в таких «жилетах» и я возьму Берлин за неделю!

Лемберт самодовольно отмахнулся.

— «Темпоральный жилет» это даже не часть секрета, так, побочный эффект, к тому же, не самый сильный. В идеале Европа ляжет под нас без единого выстрела. Только надо много энергии, чертовски много энергии. Нужна энергия всего человечества, всего нашего шарика.

— Где же вы возьмете столько энергии?

— Ядерная война! — торжествующе выпалил академик.

— Ты меня пугаешь? Мы ведь тоже не спасемся!

— Все дело в том, дорогой Лев Иваныч, что Россия в будущей атомной войне…участия принимать не будет! Америка ударит по Индии и Северной Корее. Те вдарят в ответ. Ядерные взрывы, радиация-мы накормим Пантанал по самую маковку! И вот тогда проект развернется во всю свою мощь! Мы даже сами не знаем границ его возможностей, может, их вообще нет! Тотальное подавление и мощь!

— А тотального попадания в общую могилу не получится? — спросил я, и в ответ получил фразу, смысл которой понял чересчур поздно, когда уже ничего нельзя было изменить.

Академик Альтер Измаилович Лемберт сказал:

— Мы уцелеем в любом случае, нам ОБЕЩАЛИ!

Лемберт до захвата заложников Розенталем в Башкирии не был. Исключительно транзитом в Ямантау и обратно. Рассмотреть маленький городок за окном не представлялось возможности. До ЧП он представления не имел, что в расположении части имеются легковушки.

Отправив министра обороны в офицерское общежитие, он задержался и заночевал в лаборатории. Лег поздно, видел кошмары, что не может сдать ТОЭ на 3-м курсе института, и был разбужен топотом ботинок и ударами в дверь. Полусонного его ввели в курс дела насколько успели, погрузили в легковушку, и та понеслась сначала по пустынной дороге, затем по пустынному ночному городку.

Когда он выбрался из машины, было 3 часа ночи. Свежо, а у него под пиджаком всего лишь наспех застегнутая пижама. Площадь перегораживали «Уралы» военной полиции, виднелись «тигры», разве что танков не было.

— Где он? — спросил Лемберт.

Встречавший его летеха кивнул на торчащую посреди площади довольно странную башню, напоминающую одинокий зуб в беззубом рту. На гладкой бетонной трубе сидел убогий деревянный «скворечник». Академик непроизвольно вспомнил другую башню и вздрогнул.

Их пропустили через охранение, и летеха проводил его к штабному кунгу, стоящему под прикрытием БМП. Летеха поднялся по лесенке, постучал, открыл дверь, доложился, затем предложил Лемберту подниматься.

В кунге было не протолкнуться. По тревоге подняли всех. Был даже батя-командир полка полковник Черкашин. Он же осуществлял общее руководство. Вторым лицом оказался начальник особого отдела полковник Черноусов. Остальных Лемберт знал плохо. Присутствовали комбат одного из батальонов, наверное, его люди стояли в оцеплении, командир роты связи и командир роты разведки, и еще пара-тройка офицеров.

— Эта паскуда забралась на самый верх и выкурить его оттуда не представляется никакой возможности! — докладывал комроты разведки. — Если бы не заложники, можно было снести всю эту халупу одним залпом.

— Заложники не помеха! — мрачно заявил Черноусов. — В первый раз что ли? До утра все зачистим, комар носа не подточит. Только решать надо быстро.

Лемберт рос слабым очкариком, если бы проводились соревнования среди «ботаников» стал бы чемпионом мира, и всю жизнь боялся сильных пацанов сначала, потом сильных мужиков. В школе он был лучшей боксерской грушей, страх родился раньше его самого. Сейчас ему стоило большого труда выдавить из себя:

— Если там мой сотрудник-я категорически против силового решения! И о своем решении готов в любой момент сообщить в Москву!

И едва не добавил любимое и сакраментальное-в установленный законом срок!

Черноусов оторвался от своих подчиненных и посмотрел с такой любовью, что, если бы не было свидетелей, Лемберт получил бы обойму кобальтовых пуль прямо на месте.

— Сотрудник сидит в лаборатории или за кульманом, изобретая кучу полезных вещей-от пушечных снарядов до ракет с ядерным реактором! — тщательно выговаривая слова, произнес особист. — А еще он сидит в библиотеке и читает там всякие умные книжки! Вот это я называю научный сотрудник! Ваш Карл Розенталь ушел с В/ч в самоволку, прихватив автомат у ротозея, который уже высиживает свой срок. Затем ваш так называемый ученый угнал машину, обманным путем минул КПП, о чем будет отдельный разбор, и все особо отличившиеся получат государственные награды от меня лично, уверяю вас! Решив заняться туризмом, Розенталь приехал сюда, в славный туристический центр Белорецк. Видно от того, что музеи, которых здесь отродясь не было, оказались закрыты, он вместо них направил свой жаждущий знаний и впечатлений ум в ближайшую рюмочную, где, угрожая автоматом, нагрубил местным ученым, хорошо никого не убил, а всего лишь захватил заложников. Теперь трое из них коротают время вместе с ним на верхушке бывшей водонапорной башни, архитектурной ценности поросшего мхом какого-то там века. И если мы ничего не сделаем, то спустя всего пару часов площадь запрудится зеваками и трудовым народом, а у вашего так называемого ученого два полных магазина. Что касается заложников, то должен вас заверить, нобелевских лауреатов среди них нет, и они идеально укладываются в процент допустимых потерь.

За время пламенной речи никто не произнес ни слова. Вполне возможно, сослуживцы даже не догадывались насколько виртуозно особист способен связывать слова.

— Мы должны узнать причину, по которой Розенталь на это решился! — выпалил Лемберт, решимость которого таяла с каждой секундой, он снова стал мальчиком среди хулиганов с болючими здоровенными кулаками.

— Зачем? — беззаботно пожал плечами особист. — Хотите диссертацию написать?

К нему наклонился командир разведроты и зашептал. Свершилось чудо-мнение полковника переменилось на диаметрально противоположное.

— Только при обязательном ношении бронежилета! — поставил условие Черноусов.

Карлу Розенталю исполнилось 32, а выглядел он вчерашним школьником. Дежурившие у входа в водонапорную башню разведчики в камуфляже зло доложили:

— Там он, сволочь литовская!

Лемберт не стал доказывать, что парень не виноват, и даже спустя 6 лет после того, как его родину снесли в море, продолжал трудиться во благо оборонной промышленности. Ученый был от бога. Но у разведчиков были автоматы, совершенно не предполагавшие дискуссию.

Лемберт вошел внутрь. Как он и предполагал, внутри располагалась самая ненавидимая им вещь в мире-спиральная лестница вдоль стен. Проклиная свои старые ноги, он победил и ее, оказавшись в трухлявой деревянной надстройке.

Ученый от бога, босой, сидел у стены, охлаждая лоб стволом автомата. Трое абитуриентов типа «бомж» на вид лет по 100 каждому расположились у противоположной стены, разукрашенные праздничными фингалами.

Короткой стрижкой Розенталь напоминал беглого солдата. Чисто внешние данные указывали на явную нерусскость. Уголки глаз и бровей имели сильный наклон книзу, и глаза напоминали запятые. Губы хоть и пухлые также были оттянуты книзу. С таким лицом отлично страдать и отчаиваться, а вот радоваться никак не получится.

— Зачем? — задал академик Лемберт сакраментальный вопрос.

— Я вас ждал, Альтер Измаилович! О многом вам должен рассказать! — торопливо заговорил Розенталь.

Неделю назад в Алтайском филиале Пантанала срочно понадобился специалист его профиля, и Розенталь вылетел в город Алейск, в расположение воинской части, на территории которой располагался полигон.

Полигон располагался в мощном бетонном бункере, в котором денно и нощно испытывали сверхсекретные модули проекта П. Темпоральные интервалы загружались максимально возможные на данный момент-30 дней. В случае удачного эксперимента ему присваивался код «минус 1».

Везло редко. Обычно получалось не больше «минус ноль-пять», то есть модули имели доступ к событиям не далее 2 недель вперед.

Представитель министерства обороны генерал Бандурин ругался как сапожник, обвиняя ученых в саботаже. С пеной у рта он утверждал, что стратегическое планирование невозможно без стабильного «минус один».

— У вояк всегда истерика! — философски заметил Лемберт. — Я уже внимания не обращаю!

— Тогда они обратят внимание на вас, дорогой Альтер! — ухмыльнулся Розенталь.

Именно Бандурин в категорической форме настоял, чтобы модули снаряжались экипажами. Сначала неполными, только пилоты. Процент «минус один» резко пошел в гору. Однако генералу этого показалось мало. Он приказал резко увеличить мощность. В первый же день случилось ЧП.

— Мне повезло, что я находился на защищенном НП! — признался Розенталь. — С другой стороны-не сидел бы сейчас здесь.

— Зачем было бежать? Пришел бы ко мне! — в запале сказал Лемберт, он уже понял, какую правду хочет донести этот загнанный в угол литовский мальчишка.

— И подставить вас, уважаемый Альтер? — снова ухмыльнулся Розенталь.

Его ухмылки нравились академику все меньше. Со всей ясностью он осознал, что угроза ему грозит не от литовского программиста, а совсем, с другой стороны. Теперь все зависит от того, что он ему еще расскажет. А по большому счету, даже от этого не зависит. Он сам теперь в полной зависимости от того, что решат коллеги внизу. Становилось совсем неважно, что сбежал литовец, а не еврей. Захотят зачистить-так и сделают, и скажут, что так и було!

Поначалу списали на погрешность аппаратуры, показывающей не максимальный «минус один», а «минус миллион». Только затем обратили внимание на модуль. Боевой агрегат расслаивался как слоеный пирог. Энергоблок можно было вынуть и разобрать без единого инструмента. Модуль полностью утратил дифференциацию по цветам. Обшивка, кабели, аппаратура-все приобрело единый серый цвет. И все распадалось прямо на глазах.

Пилот был жив, но потерял рассудок. Внешне он сам никак не изменился, но форма пришла в полную негодность, превратившись в рвань того же серого цвета. Выглядела она так, словно ее носили, не снимая несколько сот лет.

Пилот жил всего несколько минут. Он успел лишь сказать, что летал так далеко, что оказался за пределами исследованного мира, и время, в котором он очутился, никак не изучено. После этого стал заговариваться и терять сознание.

— Там все другое…Все неправда! Его звали Джош! — были его последние слова.

Умерли все, кто обслуживал вернувшуюся машину, весь персонал. 18 человек. Экспертиза потом установила диагноз-полная блокада сердца. Но все это была ложь от начала до конца. Люди столкнулись с чем-то непознаваемым, что не вписывалось в рамки проекта П, да и просто в земную историю.

Генерал Бандурин заперся в комнате руководителя и целый час орал по телефону. Он требовал, матерился и грозил поднять войска. Он жаждал разобраться с обнаруженными чужаками. Он собирался грузить личный состав на транспортные модули и погубил бы кучу народу, если бы уже через пару часов в Алейск не прибыла представительная делегация военных и гражданских.

Некий представитель инженерной службы по фамилии Ручкин, в строгом костюме, белоснежной сорочке и с такой силой затянутым галстуком, что становилось непонятным, как он вообще еще дышит, предъявил пакет документов, который должен был задавить сомнения в зародыше.

— Инженер не собирался показывать местным спецам ничего лишнего, но так получилось, что, когда он забрал новую вводную из «дипломата», в нем остались еще документы. Скорее всего личного пользования и заоблачной степени секретности, не предназначенные никому кроме носителя! — самодовольно досказывал Розенталь, Лемберт был уверен, что он сейчас сообщит нечто настолько компрометирующее, что из переговорщиков автоматически переместит его в преступники. — Внизу я увидел лист с непонятными иероглифами, нечто совершенно неописуемое. Ромбы, спирали, кресты, дуги. Было видно, что это скан со старого, даже древнего документа. В складках бумага или что там рассыпалась, как и по краям. На этой древней бумаге лежал лист с переводом. Это оказались не слова, а математические формулы! Формулы на неизвестном науке языке! Сам перевод тоже был сканирован. Листок тоже древний, частично утраченный. То есть кто-то очень давно нашел некие формулы, написанные ни на одном из известных земных языков, причем написанные много лет и веков назад. Перевел их опять-таки много лет назад. А потом пришли спецы П и просто-напросто воспользовались ими! Даже не задумываясь о последствиях! Просто тупо скопировали проект!

Розенталь помолчал и сказал:

— Мне страшно, Альтер! Они выпустили джина из бутылки, мне не хочется в этом участвовать!

— Что ты собираешься делать, Карл? — спросил академик.

— Я хочу домой! В Шилуте! Из окна моего дома видно Куршский залив. Я хочу услышать волны как в детстве!

Ага, ты там услышишь разве что треск счетчика Гейгера, подумал Лемберт. Понятно, что от пережитого, а скорее всего, от излучения модуля при ЧП, парнишка стронулся. Академик не поверил ни единому его слову.

Неизвестно, что он хотел предпринять, но он поднялся в полный рост, Розенталь по привычке тоже поднялся-и его мозги повисли на лице и костюме академика.

— Шлимазл! — выругался он, теперь костюм придется выбросить, а это хороший дорой костюм.

Не успел труп с простреленной головой рухнуть, как трое аборигенов вопя и толкаясь кинулись вниз. Вопили они недолго, их оборвали автоматные очереди внизу.

Лемберт упал на пол и забился в судорогах от ужаса.

— Альтер Измаилович, спускайтесь! Все закончилось! Вам не причинят вреда! — раздался голос снизу, усиленный мегафоном.

Академик ему не поверил, но спуститься пришлось.