Когда Марьяна зашла за новым управляющим позвать его на ужин, то несколько растерялась. Такой мебели, картин и мягких ковров на полу комната не помнила очень давно, возможно никогда там не было ничего подобного.
– Это что? – женщина удивленно расширила глаза, застыв на пороге и сложив руки в молитвенном жесте перед грудью. – Иллюзия?
– Иллюзия? – постоялец даже растерялся, развернувшись к ней лицом. – Почему вы так решили?
Смешно было бы налагать на потрепанную мебель иллюзию даже самого высокого класса. Когда-то это было ему по силам. Только удобства от таких преобразований не было. На старом диване все равно ощущались бы сломанные пружины, а потертый ковер не давал ногам тепла и мягкости, как бы привлекательно не выглядел.
– Потому, что час назад здесь ничего подобного не имелось. Было все необходимое, но качество явно отличалось от того, что я вижу сейчас, – терпеливо объяснила она, недовольно поджав губы. Недовольство можно было объяснить очень просто: Марьяна позавидовала. Она тоже бы хотела спать на мягкой кровати с воздушным балдахином, о котором мечтала в далеком детстве, читая книжки про загадочных принцесс. Она видела себя ступающей по мягкому ковру с длинным ворсом, в котором ступни буквально утопают. И к этой обстановке явно не доставало белого с позолотой стола в столовой, на котором стоят блюда с жареной говядиной, уткой с яблоками и хрустящими зелеными овощами. А не пресловутый отварной кролик с пареной репой. Кроликов периодически ловил Брин в соседних полях. А репу они за копейки покупали у одного из арендаторов.
– Просто дал распоряжение своему управляющему, чтобы он поместил мебель в пространственный карман, а я её уже оттуда забрал. По договору я подрядился у вас работать. Про мучения на продавленном матрасе там не слова не было, – хохотнул в кулак Алан, наблюдая здоровым глазом за тем, как краска медленно заливает ее лицо. Он попытался определить эмоции Марьяны, но так и не смог. Если судить по губам, сжатым в тонкую полосу, вряд ли их можно назвать радужными.
Он мог бы без ущерба для собственной казны предложить ей обустроить такую же спальню. Только это слишком интимно и неприлично. Для порядочной женщины совсем не подходило.
Хозяйка же промолчала, ничего больше не сказав. Когда они спустились в столовую, Верес уже был там, с удовольствием продолжая играть в подаренный магобиль. Мама подхватила его на руки и посадила в специальный детский стульчик. С машинкой он так и не расстался, продолжая возить ее по краю стола.
Герцог вопросительно выгнул бровь, глядя на эту картину. Затем молча встал со стула и забрал игрушку у ребенка. Верес тут же попытался захныкать. Но герцог твердым голосом ему объяснил:
– Дружок, за столом в игрушки не играют. Это мешает полноценному усвоению пищи. Вырастешь слабым и толстым. Сейчас ты быстренько съешь то, что тебе положит мама, а затем продолжишь игру. Ты меня понял?
Графиня хотела сказать, что он слишком мал, чтобы понимать такие мудреные речи. Но к ее полному изумлению Верес замолчал и с удвоенным аппетитом умял то, что поставили перед ним: и кроличью грудку, и картошку, и выпил полную чашку компота из яблок, насушенных с лета.
– Вот молодец! – похвалил его Алан. – Сейчас можешь идти играть.
С этими словами он высадил ребенка на пол и отдал ему магобиль. Верес же сытый и довольный с увлечением продолжил свое занятие.
– Как у вас получается? – Марьяна задумчиво смотрела на управляющего. – Почему он вас послушался? Общение со мной обычно заканчивается истериками.
– Все очень просто. Ваш сын хоть и маленькая, но уже личность. И если вы с ним будете разговаривать на равных, все ему объясняя, он прекрасно поймет и будет лучше слушаться, – герцог не стал скрывать своих педагогических секретов. А ей лишь осталось удивиться в очередной раз, откуда завзятый холостяк это все знает. И почему ее ребенок так безоговорочно принял этого постороннего мужчину. А еще она подумала, что погорячилась, решив родить ребенка в одиночку. Нет-нет, да такая мысль проскакивала в ее мозгу. Но выходить замуж за Вишлеса не хотелось. Да и сможет ли он полюбить чужого сына?
Вот если бы это был Алан… Но она сама посмеялась над своими мечтами. Спасибо и на том, что он пытается сделать для нее. От скуки. Последнее слово ее внутренний голос произнес с большим нажимом, разбивая в дребезги неуместные мечты.
А герцог тем временем достал из пространственного кармана бутылку отличного вургунского вина.
– Позвольте угостить вас! – широко улыбнулся мужчина. разливая содержимое по бокалам для воды. Фужеров на столе не было. – У нас все-таки сегодня праздник!
– Праздник? – хозяйка недоуменно склонила голову на бок, разглядывая мужчину, которого сама, не подумав, усадила во главу стола. А он словно там и должен был сидеть изначально.
– Праздник! – утвердительно кивнул, хитро прищурив свой здоровый глаз. – Мой первый рабочий день. А завтра в девять утра я объявил для арендаторов общее собрание. Хочу, чтобы они выслушали мои соображения и внесли свои предложения. И было бы здорово, если бы вы там присутствовали. Для большинства арендаторов я все-таки посторонний человек.
– А Верес? – растерялась она.
– Так уж и быть, – тяжело вздохнул управляющий, – пусть с Брином поиграет. Я думаю, ваше выступление долго не затянется, и вы сможете вернуться к ребенку.
К 9 утра, как и было запланировано, собрались все арендаторы. Марьяна неожиданно для себя поняла, что их количество значительно уменьшилось с той поры, когда она принимала наследство. Графиня особо в дела не вникала, полагаясь на честность управляющих. И только сейчас начала понимать причину своего, чего греха таить, бедственного положения.
– Пожалуйста, представь меня официально! – негромко попросил Алан, наклонившись к ее уху и как-то странно волнуя душу горячим дыханием. Только необычные чувственные посылы в данной ситуации совершенно неуместны.
Марьяна глянула на него из-под ресниц, понимая, что Гольденброук прав в главном: если управляющего представляет хозяйка, этим самым она высказывает одобрение и доверие новому работнику. И арендаторам приятнее, что про них не забывают. Тем более, что в поредевших рядах практически не осталось мужчин. Прошедшая война унесла много жизней, как, впрочем, и по всей стране. И на смену мужьям встали женщины. Только дети, домашние хлопоты и другие причины не давали им в полной мере заниматься еще и сельским хозяйством. Родив Вереса, женщина понимала это как никто другой.
– Дорогие мои земляки и землячки – она начала свою краткую вступительную речь. – Не мне вам рассказывать, какие тяжелые времена мы все переживаем. Чтобы хоть как-то ослабить наше бремя, я пригласила на работу в графство Розенталей Алана Гольденброука, нашего нового управляющего. Прошу любить и жаловать!
С этими словами графиня показала в его сторону рукой, давая слово. А народ выжидающе замер. К новичкам, как и в любой сельской местности, всегда относились настороженно.
– Добрый день, уважаемые коллеги! – поприветствовал арендаторов герцог. Толпа поддержала его слова одобрительным гулом. Так уважительно прошлые управляющие к ним не обращались. Они, конечно, не понимали, что его пиджак пошит у Абрами, а сапоги у Бутена. Но женщины моментально разглядели дорогую материю и хорошо выделанную кожу. Бренды их особо не волновали. А мужчины заценили дорогие часы на запястье и решительно выдвинутый подбородок. И в сердцах арендаторов затеплилась надежда, что этот не бедный человек сможет им помочь.
– Вчера я со многими из вас виделся, так скажем в неофициальном порядке. Посмотрел, что вы выращиваете на полях, какую скотину держите. И остался в некотором шоке. Скажите, кто придумал выращивать после подсолнечника кукурузу, а после кукурузы пшеницу? Это же губительное сочетание для почвы. Подсолнечник вытягивает из почвы все питательные вещества, оставляя на голодном пайке высокорослую красу наших полей. Кукурузу же очень любят сорняки. И буквально заполоняют все посадки. И пшеница после таких предшественников не может родить хорошее зерно, – Алан давно так много и официально не говорил. Но сегодня ему это нужно было обязательно сделать и выяснить все моменты, которые его волновали.
Познакомившись чуть ближе с графиней Розенталь, он был готов отдать голову на отсечение, что Марьяна здесь ни при чем. Она в сельском хозяйстве ничего не смыслила. Но и со своими рекомендациями, слава богу не лезла.
Неожиданно от толпы арендаторов отделился невзрачный мужичок в потрепанной куртке. Он внимательно, прищурив один глаз посмотрел на герцога, затем перевел взгляд на графиню, смял свою шапчонку в обветренных ладонях и сказал:
– Матушка-графиня, ты прости нас не ученых. Ты баба не вредная, понимающая, только в сельском хозяйстве совсем не сведущая.
Стоящие невдалеке женщины зашикали на храбреца, давая понять, что с аристократами так разговаривать нельзя. Но он отмахнулся от них:
– Цыц, я красиво говорить не умею. Но дело знаю. И если господа хотят выслушать, то пусть слушают!
– Да, Михай, говорите, конечно! – поддержала мужичка Марьяна. Герцог тоже благосклонно кивнул. Он понимал, что вот такие немного чудаковатые самородки на самом деле являются самым большим богатством орбургской земли.
– Раньше, лет тридцать назад мы между этими культурами сеяли горох. Он давал земле силу, а нашей скотине еду. Да и ребятишки не брезговали лакомиться сладкими стручками, а бабы варили замечательную кашу, – начал Михай рассказ. – Только ваша матушка съездила на отдых на Броквайские воды и привезла оттуда идею, что посадки гороха будут лишними.
– На ваша бедная земля не идет в сравнение с черноземами Броквая! – Алан удивленно охнул и покачал головой.
– Не знаю, я в Броквае не был, землю их не ел, – усмехнулся Михай в свою жиденькую бороду. – Но первые три года все было замечательно. На деньги, сэкономленные на покупке гороховых семян, матушка наша накупила много сельско-магической техники. Этим самым значительно облегчив труд арендаторов. Да только, спустя три года дела начали идти все хуже и хуже. Техника ломалась. И денег на ее ремонт и на новый горох уже не было, – он обреченно вздохнул, пожал плечами и отошел обратно к толпе.
– Вы предлагаете купить вам гороховых семян? – герцог окинул цепким взглядом толпу.
Арендаторы зашумели, обсуждая услышанное. Создалось впечатление, что никто из них не задумывался о том, что происходило с землями графства.
– Коли деньги есть, можешь и подсобить! – выкрикнула бойкая баба, одетая в брюки вместо юбки. Остальные тут же снова зашикали теперь уже на нее. Но Алан поднял вверх правую руку, призывая всех замолчать и сказал:
– Деньги на семена, предположим, у меня есть. Но сможете ли вы это горох посеять, когда у вас не осталось ни одного устройства? Что будете делать с подсолнечником, вырастающим мелким и непригодным для маслодавильных машин? Как продать чахлые колосья пшеницы, когда у соседей они налиты клейковиной?
– А что? Отдохнем три года и снова бедствовать начнем! – фыркнула бойкая арендаторша. – А ты, мил человек, знаешь, что делать надобно, чтобы облегчить нашу жизнь и жизнь графини с сыночком? Или увезешь ее к себе и про нас забудешь?
От последнего вопроса щеки графини Розенталь залились краской. Ее почему-то смутил этот странный намек. Она-то знала, что Алан – герцог. И любой графине с точки зрения общества было бы выгодно выйти за него замуж.
Бабы снова зашикали на выскочку. И только Гольденброук с абсолютным спокойствием произнес:
– Нет, я честно не знаю, что с вашими крайне истощенными землями можно сделать, – народ начал переглядываться в недоумении. – Но некоторые мысли у меня есть. И если вы мне поможете, мы что-нибудь обязательно придумаем.
Немного позже, когда все разошлись, Марьяна поблагодарила герцога:
– Алан, спасибо вам!
– За что? – он удивленно посмотрел на нее. – Я же ничего не сделал.
– О, вы сделали очень многое: нашли корень наших бед, – покачала головой графиня, слегка покраснев. Румянец выдавал ее смущение:
– Я жила с ними рядом столько лет, но ни разу не догадалась вот так собрать всех и просто поговорить. Многих проблем можно было бы избежать! И уж точно не думала, что моя матушка занималась сельским хозяйством.
– Что за шум, а драки нет? – неожиданно раздался голос позади разговаривавших. Герцог с графиней развернулись и тут же встретились взглядом с бароном Вишлесом.
– Добрый день, уважаемый! – учтиво поздоровался Гольденброук, ничем не выдав того факта, что совсем не рад был видеть соседа, претендовавшего на сердце и руку графини Розенталь. – Что привело вас на НАШУ территорию?
– Хм, – кашлянул в ответ барон, словно собирался с мыслями. – Да вот смотрю, арендаторы собрались. А в наше время это чрезвычайно опасно. Еще вздумают бунтовать. А графиня, мое почтение, – после этих слов он бросил масляный взгляд в сторону Марьяны, вызвав в душе герцога прилив удушливой волны непонятного происхождения, – женщина одинокая. С толпой разъяренных мужиков ей не справиться. А когда дела идут неважно, они становятся еще злее.
Гольденброук бессознательно выпрямил спину и расправил плечи, становясь еще выше ростом. Глянул презрительно на Вишлеса и холодным тоном произнес:
– Сейчас вы видите, что графиня не одна. И ей есть кому помочь! И среди арендаторов большинство женщин.
– Да, конечно, вижу! – криво усмехнулся барон. – Вы пока здесь и пытаетесь защитить НАШУ Марьяну.
Теперь уже он выделил слова «наша», как бы в отместку герцогу. Герцог скривился, но промолчал. А барон продолжил распинаться:
– Но на сколько вы здесь задержитесь? Максимум на месяц. Арендаторы пока будут копить свою обиду и злобу на хозяйку, а затем выльют на нее, когда вы соизволите уехать, – дожидаться ответа он не стал. А небрежно приподняв в знак почтения шляпу-котелок, развернулся и пошел прочь с видом победителя, насвистывая незатейливую мелодию и поигрывая дорого инкрустированной тростью.
И как бы графиня не любила соседа, зерно сомнений в ее душу ему посеять удалось.
– Алан, а действительно, насколько вы здесь планируете остаться? Мы же с вами нигде сроки не прописывали, – она стояла перед ним закусив губу и смущенно комкая подол юбки. Но при этом взгляд не отводила, демонстрируя противоречивость своей натуры.
Герцог подхватил ее ладонь, по-светски изобразил поцелуй, затем распрямился и также глядя ей в глаза ответил:
– А это будет зависеть лишь от вас и тех перспектив, которые я увижу.
Он хочет, чтобы она стала его любовницей? Иначе как понимать этот намек. Перспективы, значит. Обидеться и выгнать? Но он не сказал ничего предосудительного. Слово «перспективы» никогда и никому пошлыми не казались. И пока Алан действительно делает все, чтобы помочь восстановлению поместья. И тут графиня вспомнила, что среди арендаторов не видела Вафлю.
– А почему не было старухи Вафли? Вдруг ей нездоровится, – всполошилась она. Это был хороший предлог уйти от скользкой темы, которая неожиданно нарисовалась с помощью намеков барона, и к которой она пока не была готова.
– Я распорядился, чтобы ее перевели в приличный дом для престарелых. Надеюсь, вы не возражаете?
Возражает? Кто она такая, чтобы возражать. Место в таком доме стоило недешево. Обычно туда отправляли своих престарелых родственников представители среднего класса. Бедняки до такого возраста доживали редко. А у богатых аристократов в их огромных особняках было полно места, чтобы не замечать стариков. Только, что это, взятка? Но для чего? Чтобы она снисходительно смотрела на его физические недостатки?
И Марьяна непроизвольно подняла взгляд на Гольденброука, словно прицениваясь, стоит оно того или нет. И неожиданно сделал удивительно открытие:
– Алан, вы утром волосы завивали?