Я не особо слушала, что там говорил Леон. Раз в ход пошло оружие, слова не важны. Конечно, я испугалась, ведь под прицелом никогда раньше не бывала, но я – пилот, родители тренировали меня действовать так, чтобы паника не влияла на управление кораблём. Я оттолкнулась пяткой от пола, кресло вместе со мной повернулось, и теперь между мной и капитаном оказались стойка и экран. Ещё только начав движение, я одной рукой перебросила тумблер на ручной режим, а другой двинула бегунок главной дюзы до максимума, а едва остановившись, уже при шести с лишним же, кувыркнулась назад через спинку кресла.
Теперь на пути бластерных импульсов оказалось и кресло. Мышцы ныли под полуторной нагрузкой, но Леону было ещё хуже. Я осторожно выглянула из-за экрана. Капитан, скрючившись, лежал на полу кабины и тихонько стонал. Его правая рука с зажатым в ней бластером прижалась к полу, он делал усилия хоть чуть-чуть приподнять оружие и повернуть его в мою сторону, но у него не получалось.
Я увидела, что бластер до сих пор на предохранителе, и вряд ли при таком ускорении он сумеет привести его в боевое положение. Можно было подойти и отобрать оружие, но полуторная тяжесть давила и на меня, и вдобавок ко всему ноги от страха стали ватными, попробуй ещё на таких походи. Лучше спокойно подождать, пока перегрузка его добьёт. Шесть же – для него всё равно что для меня десять, а я не уверена, что переживу десятку.
– Джоконда, убери ускорение! – сдавленным голосом выкрикнул Леон.
– Не могу, – безразлично откликнулась искин. – Включен ручной режим. Я лишена доступа к дюзам. Между прочим, Юлия, мы чем дальше, тем больше отклоняемся от курса. Повышенная тяга главной дюзы не компенсируется корректирующими, настроенными на прежнюю тягу.
– Скажешь, если возникнет угроза столкновения.
– Скажу.
– Джоконда! – снова возопил он. – Останови эту девку! Ты же управляешь всем кораблём, не только дюзами.
– Не думаю, что если я отключу подачу воздуха, первой потеряет сознание она.
– Сделай что-нибудь! Я долго не выдержу такой тяжести!
– Я бы понизила тягу, но, боюсь, при четырёх же ты меня пристрелишь. Так что нет, – заявила я.
Он подтвердил мою догадку – шесть же его убьют. Это будет не первый мой труп. Пару десятков портов назад какие-то два планетника напали на меня на взлётной площадке и попытались изнасиловать. Одному я раздробила грудную клетку, второму сломала позвоночник. Тот, что со сломанным позвоночником, был ещё жив, когда мы улетали с планеты.
Не сказала бы, что была в восторге от неизбежной смерти Леона. В самом начале рейса остаться на борту в обществе одного только искина – что тут хорошего? А после посадки объяснять всё это Патрулю? А потом с такой записью в послужном списке много ли капитанов заходят взять меня в свой экипаж? Но если он меня пристрелит, это, как мне кажется, будет хуже.
– Юлия, он уже давно сдался, и с радостью бы отбросил бластер в сторону, но не может, ему сил не хватает при таком ускорении, – сказала Джоконда.
– А что я могу сделать? – отвергла я невысказанную просьбу. – Я так поняла, он считает, что я нанята кем-то из его врагов. Так что его смерть меня ни капли не огорчит.
– Он ошибся.
– Конечно, ошибся. Планетник, затеявший схватку с космиком, да ещё и в космосе, наверняка ошибся. Похоже, эта ошибка окажется для него последней. А ты, Джоконда, скажи мне, что у нас за контрабанда на борту, где-то в носовой части? По моим прикидкам, от пятисот килограмм до полутора тонн, смотря где именно она лежит.
– Вы тоже ошибаетесь, Юлия. В носовой отсек не помещали ничего, сопоставимого с весом в полтонны и выше, кроме деталей стандартной конструкции космического грузовика. Будь иначе, я бы обязательно заметила.
Спорить с искином глупо. Если грузовик везёт контрабанду, искин обязательно запрограммирован это отрицать. Но дико смещённый к носу центр тяжести – это то, что я вижу собственными глазами. Тому может быть только два объяснения – или недогруженный трюм, или дополнительный груз в носовом отсеке. Но какой смысл не брать полный груз? Есть товары, килограмм которых стоит как двадцать тонн обычного груза, мы их пару раз возили. Бриллианты и маленький противорадиационный контейнер с каким-то металлом, а может, и не металлом. В те рейсы кораблём управляли только родители, больше никого они к пилотскому креслу не подпускали.
Теперь стало понятно, почему не подпускали, но они зря беспокоились – я ведь легко перестроилась на управление кораблём с выдвинутым вперёд центром тяжести. Да только сейчас груз вовсе не был компактным, я же заглядывала в трюм, и он полностью загружен металлическими слитками. Да и в Космике написано, что на Фьорде единственный экспортный товар – металл под названием скандий. Если в трюме не штатные двадцать тонн, то уж наверняка не намного меньше. Не настолько, чтобы центр тяжести заметно улетел вверх.
Стоять при полуторной тяжести неудобно, так что я снова села в кресло. А раз уж села, решила вернуть корабль на прежний курс. Вряд ли стоит возвращаться на Фьорд с грузом скандия, где он стоит дёшево. Раз уж на него спрос на Мекке, лететь нужно туда. Я вновь совместила разноцветные крестики, для этого пришлось добавить немного тяги в две корректирующие дюзы. Тяжесть слегка усилилась, но оставалась для меня терпимой. А вот Леон застонал, ему приходилось гораздо тяжелее, космос – плохое место для планетников.
– Агети, силь ву пле! – забормотал он что-то непонятное. – Силь ву пле! Пагдон, мамзель Жюли! Агети!
– Переведи, – попросила я Джоконду.
– Его трудно понять, – пожаловалась она. – Квебекский – диалект французского, но произношение немного другое, да и не стоит при таком ускорении ждать от капитана разборчивой речи. Вряд ли он вообще что-то соображает, раз заговорил не на земном. Но не бредит. Просит тебя ограничиться. Или ограничить. Наверно, речь об ускорении.
– С чего бы вдруг? Чтобы этот контрабандист смог меня застрелить?
– Жене суи контгабандье. Же суи ажён де патруи.
– Говорит, что не контрабандист, – перевела Джоконда. – Он агент…
– Патруля, – закончила я за неё. – Это правда?
– Не знаю.
– Жин мон па, – сказал Леон.
– Говорит, что не врёт.
– Я догадалась. Все так говорят.
– Юлия, так вы снизите ускорение?
– Нет.