Паутина жизни

ГЛАВА 10

— ИМЕННО ПОЭТОМУ ты должен носить маску, — сказал Ян, когда мы подошли к двери и нам навстречу вышел Дрейк.

Улыбка парня мгновенно потухла, стоило Яну пройти мимо, но я протянул руку, притянул Дрейка к себе и крепко обнял. Он расслабился в моих объятиях; в конце концов, он все еще был ребенком и нуждался в поддержке.

—Ты сделал большое дело. Все это знают. Я знаю это, Ян тоже. Но сейчас мы должны кое-что решить.

Он кивнул мне в плечо, и когда я попытался отстраниться, не отпустил меня. Через несколько мгновений возник Кабот — златовласый херувим, каким он всегда был, красивый и хрупкий, резко контрастирующий со своим более высоким, широким и мускулистым бойфрендом.

— Дрейк, хорош, — скомандовал Кабот. — Я тоже хочу видеть Миро.

Дрейк напоследок сжал меня в объятиях, а потом его сменил Кабот, с силой обнимая меня, дрожа, как будто что-то было не так и он нуждался в утешении. Я должен был выяснить, с чем это связано.

— С тобой все в порядке? — прошептал я тихо, на случай если проблема заключалась в Дрейке.

— У тебя волосы отросли, — произнес он мне куда-то в шею, игнорируя вопрос; его пальцы проникли в мои волосы, которые следовало подстричь: они уже закрывали уши, падали на глаза и скоро будут ниже затылка.

— Хватит уже, — пробормотал Ян, подходя и отрывая Кабота от меня, прежде чем встать перед нами, скрестив руки и свирепо глядя в мою сторону. — Ну?

Я осознал, что они оба смотрели на Яна с той же долей настороженности и уважения, как я, вероятно, смотрел на Кейджа. Мне нравился Кейдж, но при этом он пугал. Я подозревал, что то же самое происходило и в отношении Яна, особенно если учесть, что мужчина, которого я любил, был одет в парадную форму и выглядел просто сногсшибательно.

Дрейк чуть не позабыл, что нужно дышать.

— Выглядишь потрясающе.

— Слушай, — начал Ян. — Вы…

— Тебе что, вручали медаль или что-то в этом роде?

— Я был на похоронах, — резко ответил он.

— Ох, чувак, мне так жаль, — произнес Дрейк, подходя ближе и кладя руку на плечо Яна. Неудивительно, что в ответ на свою заботу он получил лишь рычание.

— Тебе необходимо помолчать, чтобы мы с Миро могли все выяснить.

— Если мы останемся здесь, то будем видеться с вами, ребята? — выпалил Кабот.

Господи.

Кабот и Дрейк стали особенными для нас с Яном. Мы привели их в программу защиты свидетелей, когда наши отношения только зарождались. Отец Кабота был богат и безумен. Теперь он будет прохлаждаться в федеральной тюрьме по меньшей мере лет восемь, и все говорили, что мальчики — теперь им обоим по двадцать — больше не нуждаются в защите. Изначально Дрейк был свидетелем убийства, о котором рассказал Каботу, и это стало началом спирали, ведущей к тому, что они оказались на нашем радаре. А отец Кабота воспользовался этой возможностью, чтобы попытаться убить Дрейка. Начался полный бардак, но мы с ним разобрались. Однако поскольку у отца Кабота имелись хорошие связи даже в тюрьме, он все еще представлял потенциальную угрозу для ребят.

Проблема заключалась в том, что Дрейк спас маленькую девочку — великое, достойное похвалы дело — и его лицо теперь мелькало во всех новостях. Парня прозвали «Секси-самаритянин», а снимок, на котором он выходил из воды, весь мокрый, с рубашкой, облепившей точеную грудь и живот, стал вирусным. «Доброе сердце» и «Отличное тело» превратились в самое популярное описание Дрейка. А значит, больше никакой защиты свидетелей.

— Да, — быстро ответил Ян, чем ошеломил меня настолько, что я повернулся и посмотрел на него. — Мы, вероятно, будем видеться достаточно часто, плюс если у вас возникнет ощущение, что что-то не так, нужно сразу же сообщать об этом нам.

— Вы можете прийти к нам на индейку, — добавил я, раз уж мой парень был так любезен.

— Серьезно? — спросил Кабот, и глаза его загорелись.

— Да, серьезно, — ворчливо подтвердил Ян. — А теперь вопрос: вы вернетесь к Форду и Дженнеру или оставите себе новые фамилии?

Они оставили себе новые — те самые, на которых основана их новая жизнь и которые будут использовать весной на их свадьбе.

Я завидовал им насчет свадьбы.

— Миро, иди посмотреть на натюрморт, который я нарисовал, — стал упрашивать Кабот, хватая меня за руку и таща за собой в спальню.

Это была симпатичная маленькая квартирка, в которую они переехали после того, как решили, что изначально выбранная нами не подходит им по духу. Квартира располагалась неподалеку от Гайд-парка, рядом с университетом, который посещал Дрейк, и дышала очарованием первого совместного жилища: некрашеный красный кирпич, пожарная лестница, на которой можно было сидеть, деревянные полы, радиаторы в каждой комнате, непримечательная кухня с плиткой на стенах, и — куда ж без него — бродячий кот в черно-белую полоску, превратившийся в домашнего кота и ставший огромным от беспрерывной еды и сна. Кота звали Бузер⁸, и мне не хотелось знать почему.

Это была потрясающая картина: нарезанные фрукты, хлеб и цветы, выполненные в каком-то готическом стиле, который граничил с жутью, но не слишком.

— Ох, это прекрасно, — заверил я, поворачиваясь с улыбкой к Каботу.

— Плохо ли то, что я хочу переспать с кем-то еще до того, как вступлю в брак?

Я слегка завис, потому что только что находился в режиме «восхищение искусством», а он перебросил меня в режим «вожатый лагеря», и на переключение требовалось время.

— Миро?

Я знал, почему Кабот задал вопрос мне, а не Яну. Если бы он спросил Яна, тот просто позвал бы меня. Задача моего напарника заключалась в том, чтобы стрелять в людей и спасать их. А переговоры вел я.

— Это риторический вопрос или у тебя есть кто-то на примете?

Он кашлянул.

— Кое-кто на примете.

— Ладно, — кивнул я. — Ну, если ты сначала сделаешь это и не скажешь Дрейку, тогда да, это плохо. Если ты скажешь ему, и он не станет возражать, тогда все будет хорошо.

— Но что, если Дрейк подумает, будто я не люблю его только потому, что пытаюсь попробовать другое?

— Тогда ты будешь объяснять ему это снова и снова, пока он не поймет, а если не поймет, тогда вы расстанетесь.

— Что, если я не хочу расставаться?

— Не имеет значения, чего ты хочешь, если при этом у тебя есть желание спать с другими людьми. Или даже с одним, как ты говоришь.

— Да, только с одним.

— Но даже если это будет всего один раз, то лучше вам расстаться, чем обманывать друг друга.

Кабот не выглядел убежденным.

Я пожал плечами.

— Дрейк тоже может захотеть переспать с кем-нибудь еще. — Глаза Кабота распахнулись. — Доверие работает только в обе стороны, верно? — продолжал я. — Ему тоже может стать интересно.

— Но я не хочу, чтобы он спал с кем-то еще.

— Вы очень молоды, Каб. И оба никогда не были с кем-то другим. Это нормально — любопытствовать, но нельзя же быть наивным и думать, что ты один такой.

Парень с трудом сглотнул — я услышал бульк в его горле — и выглядел так, словно его сейчас стошнит.

— Каб?

— Полагаю, я недостаточно хорошо поразмыслил обо всем этом, — прохрипел он, тяжело дыша.

— Конечно, — мягко согласился я, положив руку ему на плечо. — Потому что прямо сейчас ты думаешь о руках какого-то парня, ласкающих тело Дрейка, но ты также должен понимать, что лишь одна эта мысль не может удерживать тебя рядом с ним. Лучше всего поговорить обо всем и узнать его отношение к этому. У Дрейка в голове могут быть такие же мысли.

— Что он хочет спать с другими людьми?

Я пожал плечами.

— Знаю, что говорить о таком трудно. — Я знал об этом не понаслышке. Временами это был просто ад кромешный. — Но тебе необходимо это сделать.

Он прочистил горло:

— Так в котором часу мы должны прийти в четверг?

Видимо, мы сворачивали наш разговор о сексе с незнакомцами.

— Когда захочешь, только не в семь утра.

Он широко улыбнулся.

Я услышал громкий стук и, войдя в гостиную, обнаружил, что Дрейк лежит на полу и смотрит на Яна, который со скучающим видом стоит над ним, скрестив руки на груди.

— Что тут случилось? — спросил я, усмехаясь.

— Я брал уроки тхэквондо, — с трудом выдавил из себя Дрейк. — Хотел проверить, смогу ли, ну, знаешь, повалить его.

Изогнутая бровь Яна была дьявольской.

— Нет, он еще не совсем готов. Чтоб надеть зеленый берет, — поддразнил я его.

— Похоже, что нет. Принеси роллы на ужин, — приказал Ян лежащему ничком парню.

— Да, сэр! — согласился Дрейк, тяжко вздохнув, когда Кабот негромко засмеялся.

Ян протянул руку, и Дрейк без колебаний потянулся к нему.

Выйдя на тротуар и повторив ребятам, чтобы они не заявлялись на рассвете в День Благодарения, я улыбнулся Яну.

— Чего?

— Ты был хорош с ними.

— У меня есть свои моменты, — сказал он, обнимая меня за шею и притягивая ближе к себе. — А теперь я просто хочу домой.

— Я должен позвонить Аруне и попросить ее оставить Цыпу у себя, пока мы не вернемся из Вегаса. Нет причин таскать его туда-сюда.

— Согласен, и при таком раскладе мы сможем просто пойти домой.

Дом сейчас именно то, что нужно. Больше всего мне хотелось остаться там с Яном наедине.

ДОМУ НЕ СУЖДЕНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ. В итоге пришлось возвращаться в офис за ноутбуком Яна, который мы оба забыли забрать, когда наведались туда в первый раз. Было принято оставлять ноутбук в офисе, когда Ян отправлялся куда-либо, и он также должен был находиться в его распоряжении по возвращении.

Как только мы приехали, я увидел Кейджа в его кабинете, что было странно, так как наступил поздний вечер воскресенья, и босс обычно посвящал выходные своей семье — за исключением тех случаев, когда его маршалы оказывались в ситуации класса «катастрофа».

Как сегодня.

Пока Ян проверял свою электронную почту, Кейдж позвал меня на разговор.

— Сэр?

— Джонс, завтра утром я вылетаю в Роли, чтобы пообщаться с семьей Кэррингтона Адамса.

Вот это новость. Даже предположить не мог, что он туда собирается. Меня удивило, что главный заместитель будет участвовать в этом деле.

Про Кэррингтона Адамса, полицейского детектива под прикрытием, я знал лишь косвенно. В прошлом году меня похитил доктор Крейг Хартли, который, несмотря на то что команда бюро следила за ним, сбежал из тюрьмы (а попал туда он благодаря мне), и именно тогда мне стало известно, как погиб детектив Адамс. Оказалось, что специальный агент Киллиан Войно работал на Хартли — о чем никто даже не догадывался — на протяжении нескольких лет, и Хартли шантажировал его. Годами раньше Войно стал свидетелем смерти Адамса, и этим секретом Хартли прижал его к ногтю. Когда Войно признался мне в этом, я и понятия не имел, что он как-либо связан с Кейджем.

Но оказалось, что босс знал Адамса. Когда меня допросили после похищения и выяснили, что я в курсе судьбы Адамса, Кейдж быстро предупредил полицию Чикаго.

Кейдж продолжал говорить:

— Я просто хотел еще раз поблагодарить тебя за то, что согласился пообщаться с ними, возможно, у них будут вопросы личного характера.

— Даже не знаю, что еще смогу им сообщить. — Было неловко от мысли, что благодаря мне выяснилось случившееся с Адамсом, и теперь на мне лежала ответственность за разговор с его семьей. Я ничего не знал об этом человеке, кроме того, как он умер, и не представлял, как их это может утешить. Хотел бы я избежать данного разговора, но сделаю все, что попросит Кейдж. Это не обсуждалось.

— Я знаю, но тот факт, что ты предложил поговорить, утешит их.

— Вообще-то, именно вы им предложили это, — напомнил я. — Я делаю это по вашей просьбе.

Он кивнул.

— Просьба в силе.

И этого было достаточно: я знал, что имеется в виду. Я все равно был согласен, и очевидно, что Кейдж ценил это.

— Могу я задать вам один вопрос?

— Конечно.

— А почему едете вы, сэр?

— Чтобы сообщить о случившемся семье Адамса и вручить им полицейскую звезду за его действия.

— Причина этой поездки понятна. Я просто не могу понять, почему именно вы.

— С нами также едет представитель департамента по связям.

— Я не об этом спрашиваю.

— Тогда я не понимаю сути вопроса.

— Я имею в виду, зачем вы туда вообще едете?

— О, потому что я был последним, кто говорил с Адамсом перед его смертью.

А это что-то новенькое.

— В самом деле?

— Анализ цепочки событий приводит меня именно к этому заключению.

— Если не секрет, о чем вы говорили в последний раз?

— Это так важно?

— Думаю, что для вас это важно, — ответил я, потому что чувствовал: так оно и есть. С того самого момента, как я впервые произнес имя Кэррингтона Адамса, мне показалось, что на плечи Кейджа лег тяжкий груз. Что-то чрезмерное, некое напряжение, которое сквозило в прищуре глаз, в те́ни на лице, в прерывистом дыхании. — Можно начистоту?

— Конечно.

— Это чувство вины? — спросил я. Оно было единственным, что могло заставить такого человека тревожиться в спокойные моменты.

Кейдж вздохнул.

— Он позвонил мне и сказал, что человек, чье дело он вел, Рего Джеймс, отправится в тюрьму. Помню, в тот момент я подумал, что Адамс, должно быть, направляется с ордером и подкреплением в клуб, откуда Джеймс заправлял делами, и собирается арестовать его.

— Но ведь все было совсем не так.

— Нет. Ты в курсе, что произошло. Войно предупредил Джеймса, что Адамс полицейский, и тот убил Адамса и Билли Донована в ту ночь на глазах у Хартли, который в дальнейшем шантажировал этим Войно.

Печаль отразилась на его лице, и я выпалил, не обдумывая:

— Вы же не вините себя, сэр?

Прошло немало, прежде чем он поднял на меня глаза.

— Я никогда не следил за ним.

— За Адамсом?

— Да.

— Это было вашим делом?

— Нет.

— Вы были дружны?

— Нет, но он знал моего мужа.

— А, так они были друзьями?

— Нет, не совсем друзьями. Мой муж тоже был знаком с Рего Джеймсом.

— Значит, вы связаны с Адамсом и Джеймсом через вашего мужа?

— В каком-то смысле.

Я прищурился.

— А почему Адамс позвонил вам в тот вечер?

— Чтобы сказать, что мой муж вел себя очень храбро перед лицом опасности, — вздохнул босс.

— Тогда новости о Джеймсе были скорее данью вежливости, просто чтобы дать вам знать, как все сложилось, или как он думал, будет.

— Да.

— Простите, сэр, но с какой стати вы должны были следить за Кэррингтоном Адамсом? Это дело не имеет к вам никакого отношения, да и сам он не был вашим другом.

— Думаешь, мне нужно отпущение грехов, Джонс?

— Нет, сэр, но уверен, что вы вините себя с тех пор, как узнали, что с ним случилось, и зачем это вообще нужно?

Я снова почувствовал то же самое в отношении себя и Адамса. Например, с какого перепуга я должен чувствовать себя плохо или отвечать на вопросы? Это не имело никакого отношения ко мне, кроме того, что я стал причиной предательства Войно. Я почти рассердился на Кэррингтона Адамса, ведь из-за него на нас с Кейджем давила вина, хотя ни один из нас не знал его лично.

— Ты винишь себя за тех людей, которых убил Хартли, когда сбежал из тюрьмы, ведь ты просто посадил его, а не отправил в могилу, хотя у тебя была такая возможность, — решительно сказал Кейдж. — Разве не так?

— Так, — согласился я.

— Думаю, все мы несем ответственность за вещи, которые не объяснить логически.

Да.

— Возможно, — согласился я.

— Ступай домой, Джонс. Вам нужно попасть на самолет рано утром.

— Да-с-сэр, — сказал я, поворачиваясь и выходя из кабинета.

Ян ждал в холле, и когда я приблизился, схватил за руку, а затем потащил за собой к лифтам. Войдя внутрь, толкнул меня к стене и в поцелуе всосал мой язык. Ян никогда бы не стал делать этого в лифте посреди дня — слишком много людей для демонстрации отношений, — но был поздний вечер воскресенья, и мы были одни.

Дойл целовал меня, задыхаясь, сжимая задницу, притягивая ближе, а я держал его лицо в ладонях, не давая отстраниться. Он, наконец, прервал поцелуй, чтобы вдохнуть, и затем прижал меня к стене.

— Наслаждайся моментом, — сказал я ему, — потому что когда мы вернемся домой, ты будешь делать то, что я хочу, и так, как я хочу.

Ян резко выдохнул, взгляд из-под ресниц не отрывался от моего лица.

— А теперь давай возьмем такси. Не хочу ждать поезд в метро.

Он кивнул.

— Может, просто пойдем на штрафстоянку и выберем машину, — предложил он.

Выходя из лифта, я вздрогнул, и это заставило его остановиться.

— Что это было?

— Там есть кабриолет, — задорно сообщил я, после чего пулей вылетел на улицу, чтобы поймать такси.

Он припустил трусцой, чтобы догнать меня.

— Что вся это хрень значит?

И судя по выражению его лица, мне не стоило объяснять.

ЧЕСТНО ГОВОРЯ, я даже не удивился, когда, вернувшись домой, мы обнаружили у двери Делани с группой мужчин в таких же, как у Яна, военных мундирах.

Когда мы подъехали ближе, с пассажирского и водительского места одного из припаркованных внедорожников вылезли еще двое мужчин в мундирах.

Я заплатил таксисту, выскочил из салона и, не дожидаясь, пока Ян первым шагнет на тротуар, быстро обогнул машину сзади, чтобы встать рядом с ним.

— Что происходит? — спросил Ян, не трогаясь с места.

— Маршалы Дойл и Джонс?

— Да, — с прохладцей ответил Ян одному из мужчин, вышедших из внедорожника.

— Нам нужно, чтобы вы проследовали с нами, Дойл.

— А нам нужно, чтобы вы продемонстрировали ваши документы, — в тон ему ответил Ян, потому что… ну, он же Ян. Первосортный умник.

Один из мужчин вышел вперед, и по его походке и тому, как он раскрыл свой значок, я понял: он у них за главного.

— Специальный Агент Корбин Буковски, отдел уголовного розыска.

— Что за… — начал Ян.

Только я собрался сказать что-либо, как к обочине подъехала еще одна машина, и на этот раз парень, вышедший с пассажирской стороны, сразу же направился к задней двери и открыл ее, придерживая, — из салона появился джентльмен. Он был одет точно так же, как и Ян, только берет у него был черный. Когда джентльмен подошел достаточно близко, Ян встал по стойке смирно и отдал честь.

— Вольно, капитан, — сказал мужчина, а затем повернулся ко мне, приблизился и протянул руку. Я быстро пожал ее и, поскольку был без перчаток, отметил, что его рукопожатие было теплым и сухим. — Вы, должно быть, маршал Джонс.

— Да, сэр.

Его улыбка казалась доброй, я заметил морщины на лице, блеск бледно-голубых глаз, волевую линию подбородка и длинный прямой нос. Такое лицо отлично бы смотрелось на агитационных плакатах.

— Я полковник Чэндлер Харни, отдел уголовного розыска, и моя задача — сопровождать капитана Дойла и остальных патрульных, которые служили вместе с Керри Лохлином в Вашингтон, округ Колумбия. Мы расследуем дело данного лица.

— Могу я поинтересоваться почему, сэр?

— Смерть второго лейтенанта Тейлора Ригана и первого лейтенанта Эдварда Лэрда, который, как вы знаете, был похоронен сегодня утром, официально признана убийством, — заключил он.

Лед, пробежавший по венам, заставил меня застыть.

— Отдел уголовного розыска отвечает за расследование до тех пор, пока мы не сможем определить, является ли данное лицо террористической либо гражданской угрозой.

— Нельзя ли задать еще один вопрос?

— Конечно.

— Вы везете всю команду, включая маршала Дойла, в Вашингтон, округ Колумбия, прямо сейчас?

— Так точно.

— И вы ищете Керри Лохлина, сэр?

— Верно. Ищем.

— Значит, вы уверены, что он убивает участников патруля, в котором они были в ту ночь, когда у него случился нервный срыв?

— Мы ни в чем не уверены, маршал. Сейчас мы просто собираем факты, — сухо объяснил Харни. — Касаемо того, что произошло в том патруле — это секретная информация. — Он искоса взглянул на Яна, потому что, очевидно, не имел ни малейшего представления, что именно мне известно. — Это два отдельных вопроса.

Взглянув на Яна, я увидел, как его губы сжались в жесткую линию. Очевидно, ему совсем не нравилось, что я допрашиваю полковника.

— Не могли бы вы уточнить, что это будет за процесс, сэр?

— Отдел уголовного розыска, Военно-юридическое управление, и, наконец, — вздохнул он, — если это не будет признано военным делом, то ФБР, как я и говорил ранее.

— А почему в этом замешано бюро?

— Потому что если Лохлин виновен, то эти убийства за пределами штата представляют собой федеральное преступление, — сообщил он мне.

— Сколько по времени будет длиться допрос, сэр? Мы с маршалом Дойлом должны вылететь в Лас-Вегас утром, чтобы передать свидетеля.

— Мы связались с вашим руководством, Джонс, и маршалы из офиса в Лас-Вегасе встретят вас в аэропорту, когда вы приземлитесь, чтобы помочь получить вашего свидетеля. Тогда вы сможете вернуть его или ее в Чикаго.

Я прочистил горло.

— После допроса маршал Дойл вернется сюда, сэр?

— Если он не замешан и не будет нужен в этом деле, — холодно ответил Харни, — тогда, конечно.

Что в принципе означало, что Яна сейчас заберут, и Бог знает как долго я его еще не увижу… снова.

— Его подразделение только что вернулось домой, сэр, — сказал я, задерживая дыхание, стараясь не позволить острой, ранящей, болезненной грусти проявиться в голосе.

— Вы полагаете, что подразделения спецназа берут перерывы, маршал? — спросил Харни резким, неприятным тоном. Очевидно, мои расспросы его напрягали. — Что наши враги когда-нибудь отдыхают?

Возможно, он сказал это с целью пристыдить меня, поскольку я являлся гражданским лицом, но мне было все равно. Единственное, что оставалось важным — репутация Яна, и поэтому я ответил с уважением:

— Нет, сэр.

— Вы готовы выполнить свой долг, капитан? — спросил Харни, обращаясь к Яну.

— Да-с-сэр, — почти прокричал Ян.

Я обязан был считаться со службой, и принял это. Я все понимал. То, что делал Ян, было важно, и я связал свою жизнь с солдатом. Я знал это с самого начала и очень им гордился. Но… и его работа в качестве заместителя маршала США также была не менее важна. Даже если б мы оставались всего лишь партнерами по работе, разве его нынешняя работа не имела такого же значения, как и то, что он являлся солдатом? Ответом было ясное и четкое «нет».

— Захвати свои вещи, — отдал приказ Харни.

У Яна всегда стояли две подготовленные сумки на случай, если он вернется домой и его в тот же вечер снова вызовут на службу, в таком случае он готов был сразу уехать. В его отсутствие моя работа состояла в том, чтобы разобрать вещи, все постирать и упаковать заново, дабы все было готово.

Я знал, что большинство подразделений возвращались домой с действительной службы и отдыхали месяцами. Отличие команды Яна, состоящей из двенадцати человек, заключалось в том, что это было спецподразделение, направляемое на поиск или захват цели любыми необходимыми средствами. Это была партизанская война на чужой стороне, и это был его долг, так что его могли… легко могли… немедленно отправить на активную миссию сразу после допроса о Лохлине.

Снова.

Мне стало тяжело дышать.

Снова.

Только что вернулся домой и, возможно, снова уедет.

Ян быстро направился к дому, открыл входную дверь, и через несколько секунд Цыпа выбежал ко мне. Он остановился рядом со мной, глядя на всех мужчин, но не двигаясь, продолжая наблюдать за мной, взяв под защиту.

— Такова жизнь, — сказал мне Харни.

Я вгляделся в него, пытаясь понять, нет ли в его взгляде отвращения или осуждения. Ян говорил мне, что независимо от того, как все изменилось снаружи — отмена «не спрашивай, не говори»; нетерпимость к оскорблениям или предубеждениям, — армия все еще не принимала подобного. Просто никогда не знаешь, когда столкнешься с этим. Но, вглядевшись в лицо полковника, понял, что он всего лишь констатирует факт, и он сказал бы это любому партнеру или супругу солдата.

— Да, сэр, — согласился я.

Ян вернулся очень быстро. Он не сказал мне ни слова, даже не взглянул на меня, и я понял, что он смущен. Мои вопросы и очевидное огорчение опозорили его перед начальством.

— Маршал, — попрощался со мной полковник, прежде чем уйти.

Глаза Яна встретились взглядом с моими лишь на мгновение, но после того, как он сел в машину вместе с остальными и уехал, меня, стоящего в безмолвии на тротуаре, поразило то, насколько я оказался неправ. В тот момент, когда Ян оставил меня, не было ни гнева, ни унижения. Он не осуждал то, что я говорил или делал. Я видел только тоску.

Ян хотел остаться. Это было ясно как божий день. Тоска читалась во всем: в его лице, в прерывистом дыхании, в раскрытых губах, в сжатой в кулак правой руке и в том, как он чуть не споткнулся, когда повернулся, чтобы последовать за человеком, уводившим его. Я был для него домом, я знал это, и покидать меня для него значило лишиться всего.

Осознание этого дарило хоть какое-то утешение.