Паутина жизни

ГЛАВА 17

КОГДА ЭТО Я СТАЛ ТАК ПЛОХО РАЗБИРАТЬСЯ В ЛЮДЯХ?

— Не вини себя, Миро, — мягко произнес Барретт. — Ты никак не мог узнать о нас. Никто не знал.

— Чего ты хочешь? — спросил я у Лохлина.

Он как-то странно посмотрел на меня.

— Думаю, сейчас, после всех остальных, это само собой разумеющееся. Понятное дело, я хочу убить Яна Дойла за то, что он сделал с моим братом.

— И что же он сделал?

— Он и остальные выгнали его из армии, а мои родители довели его до самоубийства, повторяя, что он неудачник и не настоящий мужчина, потому что не может быть солдатом.

— Насколько я понимаю, твои родители умерли.

— Ну, теперь да, они мертвы.

Когда ты сирота, то мечтаешь о том, чтобы у тебя были родители. Я всегда мечтал. Представить себе, что кто-то причиняет боль родителям, оказалось выше моего понимания, и сердце разрывалось от этой мысли.

— Ты убил своих собственных родителей?

Лохлин прокашлялся.

— Нет. Барретт оказал честь.

Я взглянул на человека, которого считал своим другом. Мы вместе ходили на хоккейные матчи, ужинали и играли в боулинг. И все это время я не знал, кем он был на самом деле.

— Ты убивал людей?

Барретт кивнул.

Лохлин щелкнул пальцами, привлекая мое внимание.

— Итак, как уже сказал, я хочу убить Яна Дойла, но он обучен лучше, чем другие — в конце концов, он из спецназа, поэтому напасть на него практически невозможно.

Я бы согласился, но слушал и молчал.

— Поэтому, когда он вернется, я направлю на тебя пистолет, заставлю его выйти с нами на улицу, а потом пристрелю.

Желудок подал позывной к рвоте, и я быстро сделал несколько глубоких вдохов.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сообщил он мне. — Ты думаешь, что те люди, которые следят за домом, защитят тебя. Но, к сожалению, они оба совсем недавно умерли.

— Они были агентами ФБР, и за это ты получишь смертельную инъекцию.

— Не думаю, что тебе стоит беспокоиться обо мне, — заметил Лохлин с улыбкой. — Потому что примерно через секунду после того, как всажу пулю в голову Яна Дойла, я застрелю тебя и всех остальных, кто войдет в дверь вместе с ним.

Я бы поставил деньги на то, что Ян не получит пулю, кроме того, он был обучен не вести переговоры о заложниках, потому что в девяти случаях из десяти заложник тоже погибал.

С Яном все будет в порядке.

Я беспокоился о девочках.

О Лиаме и Саджани.

Они запаникуют, и Лохлин начнет с Лиама, а потом убьет его красивую маленькую дочку.

Я ни за что этого не допущу.

Бросившись вперед, я врезался в Лохлина, заставив того потерять равновесие, а затем развернул и швырнул его на отремонтированный мной деревянный пол кухни. Он был очень твердым, я знал это наверняка, и после того, как Лохлин рухнул и ударился головой, он уже не смог подняться.

Пистолет заскользил по полу, и я вскочил с распростертого тела Лохлина, пытаясь ухватиться за рукоятку, но Барретт рванул за ним не мешкая.

Он первым дотянулся до пистолета и прицелился в меня.

— Черт возьми, что это было? — закричал он, одновременно разъяренный и испуганный.

— Люди никогда не ожидают, что ты бросишься на них с определенной позиции, поэтому теряют бдительность, — сообщил я ему. — Этому нас учат.

— Нет, это риск.

— Да, но он того стоил.

— Как так?

— Сейчас здесь только один из вас, и я смогу предупредить Яна, прежде чем сюда войдет кто-нибудь еще. Я могу умереть, но Ян будет в безопасности.

— Эймон! — завопил Барретт.

— Он в отключке, — сообщил я. — И еще не скоро очнется.

— Черт, — выругался Барретт, направляя на меня ствол пистолета. — О чем, мать его, он только думал? Ему было плевать, что ты маршал.

— А тебе нет?

— Конечно нет, — признался Барретт. — Господи, Миро, ты всегда мне нравился.

— И все же, — я головой указал на Лохлина, — ты влюблен в сумасшедшего.

— Что? Нет, ты все неправильно понял. Я любил Керри. Керри был единственным, кого я хотел, но он вернулся из Афганистана в полном раздрае, а потом сказал, что больше не может быть со мной, потому что он уже не солдат.

— В этом нет смысла.

— Знаю, но он считал, пока ты солдат, то быть геем не так зазорно, однако без армии… этого стало недостаточно. Он словно перестал быть настоящим мужчиной.

Как бы ужасно это ни звучало, но я дико боялся, что Ян думает то же самое. Если он больше не будет «зеленым беретом», если армия перестанет быть частью его жизни, остается ли он все еще мужчиной? Быть может, Ян тоже прикидывал, кем он станет?

— От Керри все отвернулись, и я пытался быть для него всем. Я очень этого хотел, но его родители причинили ему слишком много боли, поэтому я позаботился, чтобы они заплатили, а Эймон пообещал, что все остальные причастные тоже не останутся безнаказанными.

— Распределение приоритетов.

— Да, — согласился он. — А теперь ты… О черт!

Обернувшись, я увидел, что имел в виду Барретт.

Я совсем позабыл о нашем оборотне, слишком поглощенный борьбой не на жизнь, а на смерть. Но Цыпа вошел через свою собачью дверь и теперь с него на пол капала вода, потому что я так и не позвал его домой, позволив бегать на улице, как придурку.

— Держи его, Миро, — предупредил Барретт.

Цыпа явно чувствовал себя неуверенно. Его голова была опущена, уши прижаты, и все из-за меня. Я вел себя странно: не двигался, не кричал и не тянулся к нему с полотенцем, чтобы вытереть. Все это было необычно, поэтому Цыпа переводил взгляд с меня на Барретта и обратно, решая, проверяя, ожидая от меня знака, которого не было.

— Я не шучу. Пусть остается там, где стоит.

— Цыпа, стоять, — скомандовал я, испугавшись, что он меня не послушает. Даже в самые лучшие дни существовал один шанс на миллион. Аруна справлялась с ним гораздо лучше, чем я.

Трудно сказать, что именно заставило пса остановиться. Возможно, мой тембр, хриплое дыхание или дрогнувший от страха голос. Возможно, дело было в том, что я не позвал его к себе, но, как бы то ни было, он сделал шаг вперед.

— Я убью его.

— Нет, пожалуйста, — взмолился я, тут же уловив в своем голосе то, что выдало меня, мольбу.

— Тогда отошли его отсюда.

— Цыпа, вон, — скомандовал я, повысив голос от страха не за себя, а за собаку, затем сглотнул, потому что во рту вдруг пересохло.

Пес сделал еще один шаг в мою сторону.

— Вон! — закричал я, и на этом все.

Цыпа повернулся и, рыча, бросился на Барретта в смертоносном ударе, готовый защитить меня.

Я услышал выстрел и увидел, как Цыпу отбросило влево, он врезался в книжную полку между задней дверью и крошечным коридором. Крови было немного, но она была, под правым ухом, и я понял, что еще до того, как рухнуть на пол безжизненной грудой, пес уже был мертв.

Звук, вырвавшийся из меня, был полон боли и сожаления, и прозвучал слишком громко даже в моей голове.

За все время с того самого момента, как Ян взял Цыпу к себе, я никогда не думал, что мне придется испытать то, что я чувствовал сейчас. Я не мог дышать, в сознании проносились мысли о том, как я собирался взять пса с собой, чтобы делать то-то и то-то, а потом бум… И сердце остановилось. Как вообще люди переживают потерю любимого человека, если из-за этой глупой собаки все так адски болит?

Я сделал один шаркающий шаг вперед.

— Не смей двигаться, твою мать.

Подняв взгляд на Барретта, я понял, что почти не вижу его, слезы застилали глаза.

— Я убью тебя, Миро, и положу прямо здесь, на полу, рядом с собакой.

Я вздрогнул, но не из-за себя. А из-за птенчика Цыпы, по которому буду скучать даже в эти последние несколько секунд своей жизни.

— Жаль, что так вышло с собакой. Он мне по-настоящему нравился.

Вряд ли я мог поверить его словам, учитывая, что он только что убил Цыпу.

— Теперь Ян будет страдать так же, как и Керри.

Что я должен был сказать на это? Барретт уже знал, что Ян любит меня и Цыпу тоже. Вот в чем был весь смысл их с Лохлином совместных действий.

— Я и правда хотел тебя трахнуть.

Будто кто-то здесь собирался изменять любви всей своей жизни.

— Я постараюсь утешить Яна после того, как обвиню во всем Эймона и скажу, что опоздал и не успел спасти тебя и Цыпу.

— Катись ко всем чертям, — выплюнул я.

— Ты первый, — произнес Барретт, поднимая пистолет.

— Ну вот, теперь я чувствую себя неловко.

Мы оба замерли, и я во второй раз за этот вечер глянул на заднюю дверь, — там, с пистолетом в руке, стоял человек, которого я меньше всего ожидал увидеть.

— Кто ты такой, черт возьми? — рявкнул Барретт незваному гостю.

— О, я доктор Крейг Хартли, — представился он бархатным тоном, тем самым, который люди упоминали всякий раз, когда говорили о нем. В Интернете и в газетах постоянно так писали о его голосе: утонченный, богатый и шелковистый. — И у тебя есть кое-что мое.

Честно говоря, раньше у меня никогда не было причин использовать поговорку «из огня да в полымя»… до этого момента. Происходящее походило на то, как если бы очнувшись от одного кошмара, я тут же оказался в другом, и только лишь проснувшись во второй раз, понял бы, насколько хреновыми могут быть сны.

Один человек собирался хладнокровно убить меня, но ему помешало появление другого, который тоже горел желанием меня прикончить, правда, предварительно покалечив и подвергнув пыткам. Наверное, в матрице произошел сбой.

Барретт взглянул на меня, а затем снова на безукоризненно одетого доктора — в твидовом костюме-тройке в елочку и в коричневом шерстяном пальто с квадратным карманом, — который в данный момент находился в розыске.

— И что же это?

— Ну, Маршал Джонс, конечно же, — весело ответил Хартли. — Он, несомненно, принадлежит мне, и прежде чем ты успеешь направить на меня свой пистолет, я застрелю тебя из своего.

Барретт уставился на него широко раскрытыми глазами.

— Ты мне не веришь, и у нас нет времени, чтобы погуглить меня, — задумчиво произнес Хартли, нахмурив брови, но затем приподнял их и его лицо просветлело. — О, я знаю.

Не колеблясь ни секунды, он всадил четыре пули в Эймона Лохлина, положив конец его войне с людьми из старого подразделения Яна.

Барретт закричал, и Хартли поднял руку, чтобы успокоить его.

— А теперь, — выдохнул он, — позволь мне немного рассказать о моем пистолете.

Я видел, как на лице Барретта проступают страх и ужас, пока он смотрел на Хартли, который только что убил человека, но выглядел при этом сверхъестественно спокойным. Это и впрямь нервировало.

— У меня в руках 50-калиберный титановый золотой самозарядный «Дезерт Игл», шестидюймовый ствол которого вмещает семь патронов. Это, как мне сказали, один из самых мощных пистолетов в мире, и, как ты можешь видеть, он создает настоящий беспорядок.

С пулей 50-го калибра иначе и быть не может.

— Это подарок.

— От Аранды? — вступил я в диалог, потому что знал Хартли, а Барретта — нет. Из них двоих — и это было безумием, но все же — я предпочел бы доктора. Хартли было наплевать на Яна, на девочек и вообще на всех, кроме меня. Барретт был единственным в комнате, кто мог причинить боль людям, которых я любил.

— О, так ты слышал об этом?

Я кивнул, быстро сглотнув и подавив приступ тошноты, боясь, что меня вырвет, и тогда Хартли поймет, как сильно я напуган. Дело было не в том, что он убьет меня — не этого я боялся, — я боялся, что он заставит меня уйти с ним, и тогда мы останемся вдвоем. Я не хотел оставаться с ним наедине.

— Да, слышал, — выдавил я из себя.

— Хорошо иметь друзей.

— Так и есть, — согласился я.

Мы просто разговаривали, как и всегда, и это, наверное, выглядело бы странно для других людей, но я привык к такой бессмысленной болтовне с ним. Однако Барретта это не смутило, и он был очень напуган. Это ясно читалось у него на лице.

— Мне все равно, кто ты, черт возьми…

— Со мной шутки плохи, — ледяным тоном предупредил Хартли. — Я пристрелю тебя на месте, если ты не бросишь пистолет в раковину на счет три и не сделаешь пять шагов назад.

— Нет, я…

— Один.

— Я не могу просто так позволить…

— Два.

Барретт бросил пистолет в раковину из нержавеющей стали и сделал необходимые шаги назад.

— О, ты просто прелесть, браво, — похвалил его Хартли, затем подошел ко мне и положил руку на мою щеку. Дуло пистолета при этом он направил прямо мне в сердце. — Почему ты плачешь?

Меня почти стошнило. Желудок скрутило судорогой, но я резко вдохнул через нос, когда заметил, что Хартли в кожаных перчатках. Я сконцентрировался на этом — том факте, что его кожа не касалась моей — и успокоился.

— Миро?

Я осмелился бросить взгляд на Цыпу.

— О боже, — прошептал Хартли, быстро подойдя к Цыпе, опустился на колени и дотронулся до шеи собаки. Его брови поползли вверх, а затем он коснулся головы пса. Через мгновение он сунул перчатку в рот, осторожно прикусил кончик указательного пальца — не хотел помять кожу, — снял перчатку и снова обследовал пальцами череп моей собаки. Казалось безумием то, что я вообще находился в состоянии подмечать, но я подмечал, находясь рядом с ним. Всегда. Я как будто изучал Хартли, чтобы понимать, что он будет делать в любой ситуации, и поэтому никогда не сводил с него глаз. Никогда. — Все в порядке, бедный ягненочек без сознания, но не мертв.

Я едва не задохнулся, и он одарил меня улыбкой.

— Принеси несколько кухонных полотенец и наложи жгут, надо остановить кровотечение. Она уже сворачивается, но под давлением вытекает.

— Ты уверен, что он не умер?

— Прости, а когда ты успел стать врачом? — мягко осведомился он.

— Он подстрелил его, — заявил я, бросаясь к ящику с полотенцами.

— Ну, я и не думал, что в него стрелял ты, дорогой.

— Думаешь, с ним все будет в порядке? — И конечно, это было высшей формой безумия — спрашивать Хартли и одновременно молиться, чтобы он оказался прав.

— Разве я хоть раз лгал тебе?

Нет, ни разу.

Выражение его лица, покровительственное и даже скучающее, пока он ожидал моего ответа, делало истину еще более очевидной.

Я тряхнул головой.

— Ну вот, видишь? Пуля застряла в черепе, и ее нужно будет извлечь, а сломанную кость, возможно, придется заменить металлической пластиной.

— Но он точно будет жить?

— Это будет очень дорого. Готов ли ты сделать все это для собаки?

— О да.

— Ну что ж, — вздохнул Хартли, улыбаясь мне. — Поторопись и перевяжи голову.

Быстро двигаясь, я достал три полотенца, одно сложил поверх раны Цыпы, два других повязал вокруг его головы, как в тех старых мультфильмах, когда у кого-то болел зуб.

— Да какое тебе дело до собаки, — задыхаясь от ярости, выдавил Барретт. — Ты готов убить меня, но не долбаное домашнее животное?

Хартли сердито посмотрел на Барретта.

— Я не убиваю детей и домашних животных. Боже мой, за кого ты меня принимаешь? — в ужасе спросил он.

— Ну, ты явно ненормальный.

Хартли резко выдохнул.

— Послушай, когда я смотрел телевизор, мне нравилось все, что связано с преступностью, но я никогда не мог заставить себя смотреть такие вещи, как «Закон и порядок: Специальный корпус»¹⁹, когда речь шла о детях. От подобных вещей мне становится плохо. Я понимаю, что каждый человек — это чей-то маленький мальчик или маленькая девочка, но когда тебе уже за двадцать пять, выбор остается за тобой. Если ты окажешься в неподходящем месте в неподходящее время, это только твоя вина. Но дети и животные — это другое. Причинять им боль — непристойно.

Барретт посмотрел на меня.

— А как же он?

— Миро принадлежит мне, — объяснил Хартли Барретту. — Он спас мне жизнь и… О боже, — проговорил он, поворачиваясь ко мне. — Думаю, теперь мы квиты?

Я кивнул, испытывая одновременно страх и облегчение.

— Да.

— И теперь я могу убить тебя, — продолжил он радостно полным облегчения и ликования голосом, и снова посмотрел на Барретта. — Как удачно, что ты оказался здесь.

— Так ты собираешься его пристрелить?

Хартли чуть не задохнулся, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Пристрелить его? Прости, ты только что спросил меня, собираюсь ли я пристрелить Миро?

— Да.

— Ни за что.

— Ты собираешься отпустить его?

— О боже, нет. Я приехал, чтобы забрать его и увезти в Париж, где на досуге планирую мучить его, пока он не умрет от нанесенных мной ран.

И хотя на мгновение я испытал шок и леденящий душу ужас, по крайней мере, я знал его намерения. Хартли не собирался, как я всегда предполагал, подойти ко мне со спины на улице и совершить контрольный выстрел в голову. Он хотел иначе. Хартли всем сердцем желал наблюдать, как я медленно истекаю кровью, как капля за каплей жизнь покидает мое тело. Мучительно? Черт возьми, да. Но это произойдет не быстро, так что в данный момент я был гораздо в большей безопасности, чем Барретт.

— Как ты собираешься посадить его в самолет?

— У меня есть помощники.

У него всегда были помощники.

— Я не понимаю.

— Я хочу кусать и жевать его плоть, пока он не истечет кровью.

Выражение ужаса на лице Барретта казалось довольно комичным, учитывая, что он сам планировал убить меня.

— Ты каннибал.

— Нет-нет-нет. Я не какой-то вымышленный персонаж, который ест печень с бобами. Я не собираюсь готовить из него лазанью или что-то в этом роде. Я просто хочу съесть немного его плоти, вонзить ему в спину ножи и, возможно, шампуры, и думаю… пососать его член.

У Барретта отвисла челюсть.

Я снова вдохнул через нос.

— С каких это пор?

Хартли холодно посмотрел на меня, склонив голову набок.

— Ты про ту часть, где я сосу твой член?

— Ага.

— Это случилось во время моего пребывания в тюремном супермаксе. Мне нечем было заняться, кроме как думать, и, как ты знаешь, ты — единственный, кто может полностью занимать мои мысли от рассвета до заката.

Я сосредоточился на дыхании.

— Кстати, выглядишь ужасно, — заметил он, — но это и не удивительно.

— И почему же?

— Ну, ты мне снился, как обычно, а всем известно, что если ты не можешь заснуть ночью, то это потому, что ты бодрствуешь в чужом сне.

Все, что он говорил, всегда звучало настолько обыденно, что иногда я задавался вопросом, вдруг это он в здравом уме, а я, напротив, сумасшедший.

— Или кошмаре, — поправился Хартли.

Я кивнул.

— Я постараюсь остановиться, чтобы ты мог немного отдохнуть.

— Спасибо, — слабо произнес я.

Мы оба замолчали.

— Это безумие, — вмешался Барретт, нарушая тишину.

Когда Хартли повернулся к нему, в его идеально уложенных, густых коротких светлых волосах отразился свет. Он выглядел как герой любовного романа.

— В смысле?

— Твое эго. Думать, что ты каким-то образом воздействуешь на сон Миро — это просто безумие.

Хартли поджал губы, и я видел снисходительный взгляд, который он бросил на Барретта.

— Думаю, мы все знаем, кто здесь зло?

— Я?

— Ну да, ты и твой мертвый сообщник.

— Ты у него на кухне с понтовым стволом.

Хартли снова цыкнул.

— Во-первых, это титановый золотой «Дезерт Игл», как я уже упоминал, а во-вторых, именно ты застрелил собаку.

Барретт широко раскрыл глаза и быстро покачал головой, что подразумевало «да уж».

— По-моему, это Ганди как-то сказал, что о величии нации и ее моральном прогрессе можно судить по тому, как обращаются с ее животными.

— И какое это имеет отношение к…

— Ты только что пытался убить собаку, — напомнил ему Хартли, осуждающе нахмурившись. — Ты настоящий варвар.

— Она собирался напасть на меня!

— Ты же в доме Миро, — твердо заявил доктор. — Конечно, пес собирался напасть на тебя. Это логично. Это все равно что злиться на акулу, которая пытается съесть тебя, потому что ты плаваешь в ее океане. Безумие — принимать это так близко к сердцу.

Барретт взглянул на меня.

— Миро согласится со мной. Ты не получишь никакой поддержки с его стороны.

— Нет, не получишь, — подтвердил я Барретту. Хартли передвинул пистолет, и дуло уперлось мне в живот, а рукой скользнул по моей шее сзади.

— Ты в ужасе от того, что хоть в чем-то со мной согласен? — спросил он меня.

— Да, — вздохнул я, задаваясь вопросом, действительно ли я проснулся или это и впрямь страшный, глубокий, по-настоящему яркий сон.

— Скажи мне, что ты думаешь о том, что я хочу попробовать твой член на вкус?

Я негромко кашлянул.

— А тебе не кажется, что все это скорее имеет смертоносный подтекст, чем сексуальный?

— Как так?

— Думаю, именно мысль о том, чтобы причинить мне боль, доставляет тебе удовольствие.

— Да, и я так думал, но теперь ночью, в постели, когда представляю тебя истекающим кровью, с рассеченной спиной, пока я вынимаю твое ребро… у меня начинается эрекция.

Мой желудок сжался, но голос оставался ровным.

— Полагаю, ты смешиваешь свою жажду крови с сексом.

— Что вполне возможно, — согласился Хартли. — Но я также представляю тебя голым на той койке, на которой ты лежал в прошлый раз, и представляю, как я ставлю тебя на колени и вгоняю свой член тебе в задницу.

Я знал, пока Хартли говорил, пока мы общались, и он находился в процессе размышления, он не станет действовать. Весь фокус был в том, чтобы заставить его думать не только об убийстве, но и о других вещах.

— Со смазкой? — спросил я, испытывая отвращение, но понимая, что должен дать ему больше поводов для размышлений. — Или без?

Хартли приподнял одну бровь.

— А вот это уже интересно, правда? Проникновение без какой-либо смазки вызовет кровотечение?

— Да.

— О, тогда ты, наверное, прав. В этих желаниях на самом деле нет ничего сексуального, они и впрямь сводятся к боли, которая в конечном итоге приведет к смерти.

— Вот и ответ, — тихо сказал я, пытаясь говорить спокойно, выравнивая дыхание, вдох и выдох, стараясь не ошибиться.

Хартли наклонил голову, нежно улыбаясь мне.

— Ты всегда все видишь так ясно.

— Стараюсь.

— Какого хрена? — взревел Барретт. — Так ты собираешься его убить или нет?

Это было ошибкой.

Когда он закричал, Хартли вздрогнул, а доктор ненавидел, когда кто-то заставлял его вздрагивать или подпрыгивать, поэтому он выстрелил в правую коленную чашечку Барретта.

Крик Барретта был оглушительным, как и все последующие.

— Прекрати, или я сделаю то же самое с твоей головой, — сказал Хартли, явно раздраженный. — У меня в кармане есть еще несколько патронов для пистолета.

Не то чтобы у него уже кончились патроны. Я знал это, потому что считал.

Барретт с трудом заткнулся, ему пришлось засунуть кулак в рот и укусить себя.

— Миро, у тебя есть еще полотенца?

— Наверху, в бельевом шкафу, — ответил я, ожидая его разрешения.

Хартли прикусил нижнюю губу.

— А теперь скажи правду: там наверху есть оружие?

— Три: два моих и один маршала Дойла. Но они все в оружейном сейфе.

— Мне действительно не нравится идея с лестницей. Ты можешь повернуться и толкнуть меня, ты сильнее и лучше обучен… Нет, мне очень жаль, но я не могу так рисковать. Используй его ремень, наложи как шину на ногу выше раны на бедре и затягивай до тех пор, пока не увидишь отлив крови.

Нырнув к Барретту, я стянул с себя футболку, скомкал ее и прижал к тому, что осталось от колена, одновременно расстегивая ремень и стягивая его на ноге достаточно сильно, заставляя Барретта закричать.

— О, ну вот, отличная работа, — похвалил Хартли, когда Барретт уже отключился. — Когда будем уходить, вызовем полицию, чтобы спасти его и твою собаку.

— Уверен?

— Прости?

— Я беспокоюсь, — начал я, сглотнув, чтобы успокоить нервы, — кто бы ни пришел, он позаботится о Барретте, но не о Цыпе, и тогда моя собака умрет после того, как ты спас ее.

Хартли на мгновение задумался.

— Вполне возможно. Могут посмотреть и сделать неправильный выбор, кто из них более важен.

— Да.

— Согласен, затруднительное положение. — Хартли медленно опустил пистолет, обдумывая мои слова, и тут мы оба услышали вдалеке вой сирен. Кто-то был уже в пути, вероятно, с того самого момента, когда Барретт выстрелил в Цыпу.

— Ты это слышишь? — спросил я.

— Да.

— Это все меняет, не так ли?

— Немного.

Я поднялся с колен рядом с Барреттом.

— Скажи мне кое-что.

— Что угодно.

— Что ты сделал с моим ребром?

— А ты как думаешь, что я с ним сделал? — игриво спросил он.

— Ты его съел?

Хартли скорчил гримасу.

— Вырезать ребро, а потом с ним расстаться? Ты с ума сошел?

И тут меня осенило, как будто я всегда знал ответ.

— Ты заменил свое плавающее ребро моим.

Взгляд Хартли стал добрым, почти любящим, или что-то в этом роде, поскольку речь все-таки о психопате.

— Не так ли? — Я сформулировал это как вопрос, но это было утверждение, и мы оба это знали.

— Да, — сказал он, дико скалясь. — Прекрасный жест, ты так не думаешь? Мне тоже было больно.

Что, по его мнению, делало нас равными.

Сирены приближались, но времени оставалось еще много.

— Так что? — не отставал я.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной, но твоя собака… — Хартли вздохнул.

В прошлом году он похитил меня без всякой задней мысли, но у него была помощь. В данный момент его помощь была в другом месте.

— Ты никогда не выберешься из города, — пообещал я.

— Прекрати, — сказал он пренебрежительно. — Мы оба знаем, что это неправда.

— Я…

— О, я забыл спросить о детективе Кокране. Ты случайно не знаешь, где он сейчас?

— В смысле? Ты ходил к нему?

— Да, но дома были только его жена и дети, так что я не остался.

Мне не нужно было спрашивать. Я знал, что он оставил их там, где нашел. Он похитил только одну маленькую девочку, и то только для того, чтобы заставить ее мать перехватить меня. Он не причинил ей вреда; она была напугана, но оправилась, как рассказала мне ее мать, когда пришла в офис, чтобы поблагодарить меня за спасение их с дочерью жизней. Она по-прежнему время от времени заглядывала ко мне, и готов поспорить, что в ближайшие пару дней получу от нее известие о том, что Хартли снова на свободе. Она будет волноваться за меня, и позвонит.

— Так что?.. — подначил Хартли.

— Извини, мы с ним поссорились, и в этом была его вина, поэтому Кокрана направили в оперативную группу где-то на юго-западе. Если его не было дома, значит, он уже уехал.

— Ясно. Ну, я все равно оставил ему записку.

— Там, где он ее заметит?

— О да, он не сможет не заметить. Я использовал масляную краску его дочери.

Я был уверен, что его жена захочет переехать в Японию.

— Миро, — прошептал Хартли, делая шаг ближе и прижимая дуло пистолета к внутренней стороне моего бедра. — Иди сюда, поцелуй меня и давай посмотрим, понравится ли мне.

У меня сразу же возникли две мысли: во-первых, он может убить меня, если я откажусь. А во-вторых, он спас меня и мою собаку от парня, которого я на самом деле ненавидел гораздо больше, чем его — я считал Баррета другом, доверял ему. С Хартли у меня никогда не было подобной связи. Он не мог причинить мне такую боль, как Барретт.

Я взял лицо Хартли в ладони, наклонился и накрыл его рот, сильно и быстро, и до того, как он ответил, глубоко вдохнул, не желая дышать его дыханием. Оторвавшись от него, я резко выдохнул, собираясь сделать шаг назад, но дуло пистолета уперлось мне в бедро, и Хартли, обхватив рукой сзади за шею, притянул меня ближе.

— Ты должен уйти, — сказал я, отказываясь смотреть ему в глаза, хотя мы были так близко. Подобная близость была зарезервирована исключительно для Яна. — Они пристрелят тебя на месте.

— Какая забота о моем благополучии, — задумчиво произнес Хартли, прежде чем наклонился и поцеловал меня сам.

Его язык скользнул между моими губами, нежно поглаживая, а рука сжала меня за волосы, удерживая крепко и неподвижно, пока его рот владел моим, соединяя нас вместе, как давно потерянные кусочки головоломки.

Когда я был полицейским детективом, при расследовании убийства мне пришлось допрашивать высококлассную девушку по вызову, и поскольку было уже поздно, я принес ей хороший кофе, и мы поговорили о других вещах, а не про ее мертвого бойфренда-наркоторговца-сутенера. Она сказала мне, что, как и в фильме «Красотка», поцелуи на самом деле гораздо интимнее, чем секс.

— Ты можешь симулировать половой акт, — сказала она мне. — Можешь симулировать оргазм и все остальное в постели, но поцелуй… не сможешь. Когда целуетесь, вы прямо друг перед другом, глаза в глаза, щека к щеке, и если чувствуешь что-нибудь к человеку, руки потянутся автоматически, чтобы схватить и удержать его. Если же все наоборот, то захочется оттолкнуть… и уйти.

Я слушал, а она улыбалась.

— Нельзя сымитировать поцелуй. Если ты этого не хочешь, то все бесполезно, ты чувствуешь только безразличие и ужасный жуткий страх в глубине себя, что другой человек поймет и почувствует твое пренебрежение. — Она обхватила меня за запястье своей костлявой рукой. — Поцелуй мужчины, которого ты не хочешь, — это отвратительное давление плоти и слюны, и его вкус на твоем языке пробирает тебя до костей. Никогда не делай этого, дорогой. Целуй только тех, кого любишь или хотя бы хочешь видеть в своей постели.

— Хорошо, — согласился я. — Клянусь.

Я держал свое обещание той женщине, которую больше никогда не видел. Держал до этих пор.

Все было именно так, как она и говорила. Это было все равно что целовать труп, и мое сердце разрывалось от отвратительности этого действа.

Но в голове все смешалось.

Я ужасно боялся Хартли, однако он только что спас меня. Мысли о том, что он рядом и удерживает меня, часто будили по ночам, и я вскакивал каждый раз в холодном поту. Единственное, что сдерживало воспоминания о Хартли, — то, что я спал с Яном, но в последнее время он отсутствовал чаще, чем присутствовал, и в этом не было его вины, я должен был научиться жить с этим и не винить его, но…

Хартли был здесь. Он стал самым страшным существом. Монстром из моих кошмаров, повинным в моей бессоннице и состоянии наполовину функционирующего зомби, но… он был здесь.

Пистолет лишил меня выбора. Пистолет говорил, что у меня нет выбора, кроме как подчиниться его воле. Позже я глубоко запрячу то чувство, которое собирался сейчас показать психопату только потому, что Хартли действительно хорошо умел хранить секреты.

Я снова обхватил его лицо ладонями, теплым дыханием обдав его кожу, а затем поцеловал, крепко прижимаясь губами к губам, посасывая язык, отдавая ему в этот момент себя больше чем когда-либо, показывая те темные места, которые обычно так тщательно скрывал.

Меня бросали всю мою жизнь, и доверие давалось мне невообразимо тяжело. Потом я обманывал себя, считая, что беззаботный парень, которым я выглядел снаружи — и есть я. По счастливой случайности еще в колледже я втянул девочек в свою жизнь. Дженет была первой, и я действовал не задумываясь. И вот она уже прочно вошла в мою жизнь, и прежде чем я понял, наша дружба пустила корни. Я изменился, стал не таким корыстным в том, что касалось внимания и привязанности, пока наконец не понял, что это любовь. Я любил каждую из них, но не романтически, не испытывая к ним той всепоглощающей любви как между родственными душами, которая якобы ждала всех на планете и в сочетании с сексом была подобна раю на земле.

Пока не появился Ян.

Когда Ян шел рядом со мной, то я иногда даже чувствовал, как бьется мое сердце. Я чувствовал, как отдаются его шаги внутри меня, потому что он был моим, моей любовью.

Я думал, что если полюблю, то все остальное будет легко и поправимо.

На самом деле я нуждался в Яне рядом, чтобы постоянно его видеть. Одной идее о Яне было недостаточно, я не смог спрятаться от этой мысли, и мне пришлось встретиться с ней лицом к лицу. Если мы расстанемся, будет больно, но это будет лучше, чем брать то, в чем я нуждался от психопата, который убьет меня, если сможет.

Оторвавшись от Хартли, я вытер рот тыльной стороной ладони, испуганный и пристыженный.

Он сделал шаг вперед, и я без раздумий приготовился к схватке.

— У тебя внутри просто зверский голод.

Так оно и было, и Хартли это видел, чувствовал. И это было правдой.

Он облизнул губы.

— Я передумал.

Я все еще не мог говорить, слишком потрясенный, испытывающий вину.

— Я не хочу тебя убивать.

Я кивнул.

— Причинить боль — да; убить — нет.

Сирены завывали уже близко.

— Уходи, — прошептал я.

Он поднял руку и поманил движением пальцев.

— Пойдем со мной.

— Мы не… ты же знаешь, мы не можем.

— А на вкус показалось иначе.

— Мы совершили ошибку, — поморщился я.

— Или нет, — заключил он, грустно улыбнулся мне, а потом повернулся и выскочил через заднюю дверь в темную ночь. Дождь поглотил Хартли, как будто его никогда здесь и не было.