Печальные звёзды, счастливые звёзды

Совладелец литературного сайта, автор-составитель сборника «Странники» (2018, «АСТ»). Рассказы опубликованы в сборнике «Синяя Книга» (2014, «Дятловы горы»), неоднократно становились победителями в сетевых конкурсах.

Пишу прозу, преимущественно, фантастику и фэнтези, статьи. Любимые темы — приключения, о дружбе и любви.

Почитать можно здесь: https://ficwriter.info/polzovateli/userprofile/Thinnad.html

И больше ни-ни

Цыплята василисков внутри медного чана скребли когтями и скрипели. Их писк терялся во мраке. Итен зажмурился и полоснул себя скальпелем по руке. Густая кровь хлюпнула, прочертила дорожки на коже, закапала в мерный стакан. Надо было всё же использовать иглу.

Итен подумал о том, как втыкает в вену толстую заострённую трубку, и его замутило. Нет уж, лучше так. Он пошевелил пальцами, чтобы поскорее всё закончилось.

Огонь под чаном с молодыми петушками потрескивал, лизал закопченную медь, цыплята верещали — сквозь щели выстреливали змеистые кончики хвостов — но выбраться из-под тяжёлой крышки не могли.

Совсем скоро.

Уровень крови в стакане достиг отметки в десять унций, Итен с облегчением обтёр рану влажной губкой и прижал пластырь. Тот сразу похолодел — заживляющая магия принялась за дело.

Через отверстия в крышке чана полыхнуло сиреневое пламя, визг оборвался на инфернально-высокой ноте. Итен метнулся и стянул посудину на край, стараясь игнорировать боль в руке, приподнял крышку и заглянул внутрь.

Отличные контрабандные василиски из Несветлоземелья превратились в мягкий серо-зелёный пепел. Итен взял ещё тёплый стакан собственной крови и вылил в горячую пыль с торчащими головками цыплячьих косточек. Зашипело, взметнулся пар. Смесь задрожала, теряя цвет, и Итен подвинул чан обратно на печку. Его кровь — кровь рыжего человека — оказалась подходящей.

В венах Итена, кроме человеческой, струилась и кровь старших народов — похоже, она делу не помешала. Пусть философский камень окажется менее долговечным, чем даже нелегальные, но Итену много не надо. Даже одной ночи хватит для осуществления желания. Ведь философский камень может улучшать тело, активизируя латентные способности, лечить и дарить бессмертие.

Итен пошаркал в угол комнаты. Дальше от печки нежилое помещение дышало бетонным холодом, ветер из тёмных окон посвистывал и кусал за пальцы. Снаружи что-то неслось во тьме небес — огромное и сверхъестественное, выпущенное из неведомых пространств в Новогоднюю ночь. Совсем низко над остовом его заброшки.

Пакет с медной стружкой был тяжёлым. Когда Итен подволок его к импровизированной печке, футболка под паркой взмокла: человек не сильно-то крепок для таких дел. А Итен вообще худоват, росту выше среднечеловеческого — сказались бабкины эльфийские гены. И рыжий, огненно-рыжий, как феаноринг — так с умилением говаривала бабуля Синдарель. Кроме рыжины, способностей старших народов Итену не досталось — даже завалящего умения очаровать девушку, а уж от итеновского пения водопроводные ундины начинали выть в резонанс и биться головами о трубы. Сейчас это даже хорошо — философский камень получится лишь из человеческой крови.

Итен крякнул и бухнул пакет на край печи. Рука отозвалась раздирающей болью. Ну ничего, как только артефакт получится, можно будет исправить всё! Повреждения мигом заживут.

Итен безжалостно вылил в смесь полбутылки брюта, предварительно хлебнув из горла и закашлявшись, и снова прихлопнул крышкой. Теперь отмерить двадцать шесть унций меди.

Плотный край лопнул под ножом, пакет накренился, и металлическая стружка посыпалась на печь. Порыв ветра из окна взметнул облако медной пыли. Итен в долю секунды успел удивиться, когда тонкая взвесь сдетонировала, и его отшвырнуло от печи. Размётанный первым взрывом пакет исходил клубами медной пыли, огненный смерч взревел и выплюнул Итена через проём в ночь.

Снег хрустнул под затылком, Итена на мгновение оглушило. Клубы огня с гудением вырывались из окон заброшки, рядом с головой в наст врезалась дымящаяся дверца от цыплячьей клетки. Раздался жуткий вой, и что-то, объятое пламенем, упало с небес, сотрясая землю. Пустой панельный дом зашатался, охнул и развалился, звёзды заволокло тучей цементной пыли.

Вставать было тяжко — ломило спину и болели кости, включая ту, что между ушами.

«Нифига себе бабахнуло, — бормотал Итен. — Наверное, из-за той штуки в кастрюле. Или брют оказался порошковым».

Он понимал, что задумка провалилась, и чтобы получить философский камень, придётся ждать следующего Нового года, но уйти и не поглядеть на итоги трудов — не мог.

А это что?

Огромная обгоревшая конструкция, похожая на сани, постреливала угольками. Итен попинал её ногой, и на покрытый сажей лёд выкатился обгорелый череп, похожий на человеческий, но почему-то серебряного цвета.

— Ох ты! — сделал шаг назад Итен, по спине разбежались ледяные мурашки. Неужели он кого-то нечаянно убил? Он слышал, как над крышами что-то безмолвно носилось… Страшно захотелось бросить всё и бежать. Сейчас сюда заявятся копы и обнаружат эту красоту.

Итен всхлипнул и начал пробираться к эпицентру взрыва между бетонных блоков и узловатых прутьев арматуры.

Конечно, крышку сорвало и унесло, и чан развернулся грязными медными лепестками, являя миру тускло-фиолетовый камень, покрытый узорной сетью трещин. Сердце Итена бухнуло, и он прижал руки к груди, чтобы угомонить его. Камень получился!

Он был тёплым, похожим на яйцо размером с два кулака, и прекрасно поместился под паркой. Итен поковырял ботинком остатки печки и плюнул: мало ли несчастных случаев устраивают бездомные на вот таких заброшках? Пора убираться.

Он спрыгнул с бетонного блока бывшей стены и снова содрогнулся. Серебряный череп с укоризной смотрел на него тёмными провалами глаз.

Его можно спрятать, и никто разбираться в произошедшем не станет.

Итен поднял погнутую металлическую арматурину и потыкал в упавшую с неба конструкцию, потом вздохнул и полез туда руками. Поиски принесли добычу — отчего-то не сгоревший алый мешок из плотного шёлка и набор похожих на человеческие серебряных костей. Остро воняло гарью, в голове мутилось, но Итен механически собрал всё, что нашёл. Измазанными в саже руками Итен сложил странно лёгкие кости в красный мешок, потом подошёл к черепу. Даже рёбра было не так страшно трогать — они походили на произведения искусства, а вот череп казался живым.

Вдали послышался ленивый вой полицейских сирен. Итен наклонился, схватил череп и быстро затолкал его в мешок, потом, оскальзываясь, подворачивая ноги и придерживая тёплый камень на животе, дал дёру.

Новогодняя ночь изумлённо таращилась на него звёздами-пуговицами.

«В связи с исчезновением Деда Мороза новогодняя ночь продлится ещё сорок восемь часов, — вещала хорошенькая ведущая с экрана палантрона. — Министерство соцмагии выделило тринадцать миллионов на проведение торжеств…»

Итен выключил палик и поплёлся в ванную. В тёмном коридоре шелковисто поблёскивал мешок со зловещим содержимым — теперь ясно, что останками Деда Мороза. По полу растеклась лужа, и он вступил в неё, поскользнулся, стукнулся о стену. В слабом свете бра проявилось тёмное нутро мешка и оплывающие косточки. Мелкие растаяли совсем, а крупные ещё сохраняли форму.

«Вот же дерьмо», — покачал головой Итен и сморщился. Поставил сочащийся мешок в раковину, на груду грязных тарелок, и скрылся в ванной.

«Мои последние минуты в образе неудачника», — думал Итен, намыливая шевелюру. Струйки грязной пены бежали по животу, склеивали волоски вокруг пупка и щекотали рёбра. Итен как следует потёр за ушами, прошёлся мочалкой по шее и с наслаждением смыл остатки копоти с подбородка.

«В зеркале трансмутаций я хочу выглядеть собой», — отметил он, зачёсывая влажные рыжие волосы наискосок. Он изменится, вытянет наружу гены бабушки-эльфийки или прадеда-ведьмака, получит магические способности, станет тем, кем мог бы быть, а не жалким человечком-неудачником.

Итен замешкался перед зеркалом, разглядывая собственные острые плечи и веснушки: в эльфа или ведьмака? Ну какой из него грозный колдун — с веснушками-то? Хотя если ведьмачий хвостик на заднице отрастёт, то, наверное, и рыжие пятнышки на морде пропадут?

А если в эльфа — то бабуля станет гордиться внезапно проявившимися способностями внука и устроит ему протекцию в Светлый Круг. И Итен, наконец, предложит милой Иликке выйти за него — даже она не сможет отказать красавцу-эльфу, каким он станет. А ведьмачий хвост Иликке, наверное, не понравится — хотя кто их, девчонок, разберёт? Всё-таки, ведьмак — это круто!

Скорчив злобную надменную рожу и разлохматив только что зачёсанные волосы, Итен влез в тёплые домашние штаны и походкой мачо потопал на кухню.

Он не включал свет, и потому проблесковые маячки выруливших во двор полицейских заметил сразу. Не раздумывая, метнулся в коридор, впрыгнул в ботинки и парку, сунул философский камень в красный мешок с костями и вылетел в подъезд.

Внизу хлопнула дверь, послышались голоса — хобгоблинши-консьержки и незнакомые, мужские. Итен бесшумно прикрыл дверь и помчался вверх. Ужас плеснул тёмной волной и рассеялся, перетравился в желание жить. Это за ним!

Ночной ветер резнул влажный затылок морозом, Итен натянул капюшон, вытолкал мешок наружу и вылез сам. Куда бежать с крыши, он себе не представлял, потому просто запер за собой на щеколду люк и огляделся.

На плоской крыше многоэтажки возвышались две подъездные будки, в одной из которых находился Итен, и ракушки вентиляций. Угловые горгульи спали, очевидно, хорошо накормленные в районным бестиологическом центре. Слетаются в окрестности как проклятые. Нет чтобы эпидемку с дудочками вызвать и вывести тварей из города — их ещё и прививают!

Итен постарался ступать тихо, подобрался к краю крыши, лёг на живот и глянул вниз. Вряд ли полицейские во дворе заметят на фоне ночного неба его силуэт.

Как они его нашли? Итен с сомнением поглядел на мешок. Могли ли серебряные кости фонить? Ох он и дурак! Ну конечно же, останки могущественного и великого существа, которым являлся убиенный Дед Мороз, должны излучать столько магии, что мешок для детекторов, небось, светил фонарём.

Возникло желание швырнуть мешок вниз. Страшно подумать, что с Итеном сделают за убийство специалиста с той стороны. Бессмертного и могущественного.

Нельзя швырять, в нём камень.

Итен подался назад и пополз прочь от края, оскальзываясь на ледяных корочках черепицы.

Надо было, конечно, выкинуть опасный трофей ещё раньше, не нести его в дом.

Порыв ветра скользнул царапучей лапой под парку, над шпилями города заплясали рваные тени.

Нога во что-то упёрлась, Итен обернулся и судорожно перевернулся на спину.

Над ним нависала туша горгульи: жёлтые любопытные глаза разглядывали добычу между когтистых лап, а огромный клюв-топор нацелился Итену в пупок.

— Курлык! — сказал монстр.

— Хорошая птичка, — голос охрип и сломался. — Ты же не голодная, птичка?

Рука нырнула в жёсткий от замёрзшей жидкости мешок и нащупала берцовую кость:

— Не ешь меня, — сказал Итен. — На вот, угощайся.

Он ткнул костью в наглую морду и взвизгнул:

— Хорошая птичка!

Кость рассеялась голубым искристым дымом, туша горгульи схлопнулась, и на живот Итена с душераздирающим квохтаньем упала пёстрая курица.

— Ничего себе! — выдохнул он, таращась на бывшую горгулью, стряхнул её. Та скатилась и погуляла прочь, поклёвывая трещины черепицы. Итен с ошеломлением разглядывал собственную ладонь. От серебряной кости не осталось и следа.

Итен знал, что Синдикат человеческой магии специализируется на трансмутациях, но не представлял, что кости дедов морозов могут превращать горгулий в кур, как волшебные палочки.

Он сел, распутал горловину мешка, достал ещё одну оплывшую кость и провозгласил:

— Пусть полицейские убираются прочь и забудут обо мне навсегда! — он помахал «волшебной косточкой», потыкал ею в звёздное небо и, на всякий случай, в сторону края крыши. Ничего не произошло.

— Пусть катастрофы не случалось, и нет причин меня искать, — сказал Итен, с сожалением прощаясь с философским камнем в мешке. Он понял, что готов отказаться от внезапно свалившихся исполнений желаний ради того, чтоб всё стало как раньше.

Снова ничего не вышло. Со стороны подъездной будки застучал отодвигаемый засов. Они здесь.

— Ладно, раз можно только превращать одно существо в другое… — Итен огорчённо вздохнул. Сейчас бы превратиться в ведьмака и зачаровать их всех. Но ведь всё равно повяжут за убийство. И контрафакцию. И контрабанду. И… Он с тоской поглядел на звёздное небо, отмечая пару стремительных силуэтов, дёргающихся с грацией рваных зонтов. — Мне срочно нужны крылья!

Голубые искры ссыпались с ладони, завернулись в спираль и растаяли. Под паркой распёрло и зашевелилось, плечи вывернуло, словно под руками профессионального массажиста, дыхание сорвалось — Итен успел только натужно крякнуть. Слёзы брызнули, пахнуло холодом — кожистые тонкие крылья оказались чертовски нежными. Итен прижал к себе мешок, и его сорвало с крыши обжигающим ветром.

Ветер гудел, переворачивал, крутил волчком, звёзды размазывались в бесконечные запятые.

Итен обезумел. Он метался пьяным вампиром, проваливался в ямы, выворачивал крылья, стремясь подняться. Он чуть не врезался в конус башенки городской ратуши — вцепился в кованый флюгер и сложил дрожащие крылья. Фонари просвечивали сквозь их кожу, делали пергаментно-жёлтыми, пронизанными тёмной сетью вен.

Осторожно цепляясь скрюченными пальцами за завитки, Итен переместился к служебному люку. Замок оказался слабым, и дверь, скрипнув под ударами ноги, вдавилась, жалобно клацнула и повисла на одной петле. Итен ввалился внутрь в полуобмороке.

«Надо вернуть всё обратно, — думал он. — Найти способ, доказать… Стоп!»

Чувствовать себя идиотом, похоже, становится привычкой. Он может воскресить Деда Мороза при помощи философского камня. Лечение, улучшение, бессмертие… и оживление!

Он может использовать артефакт, чтобы исправить хоть что-то, затереть свою самую большую ошибку.

Камень и ему нужен, чтобы осуществить мечту. Эти нелепые крылья… Что скажет Иликка? А бабушка Синдарель? Она же его проклянёт — шутка ли, у внука крылья, как у вампира. Кстати, ранка на руке-то зажила… Но Иликка, конечно, не захочет за него замуж — она необыкновенная, экзотичная, впечатлительная, а он — уродливый человек. Серебряные кости превратили его во что-то, чего не было в его генах… А ведь могли и в курицу, кудахтал бы теперь желания в полицейском участке.

Итен завозился в полутёмной каморке, задел подошвой жестяной отражатель фонаря, тот задребезжал.

Ну, ничего, до следующего Нового года можно походить и так, с крыльями. Придётся Иликке всё рассказать, а к бабуле пока не ездить. Итен хотел, чтобы его любили сильнее, потому что стал бы другим, но стал бы он лучше?

Череп загрохотал по полу, когда Итен вытряхнул мешок. Зазвенели оплывающие кусочки серебряных костей, отчего-то покрасневший философский камень и немного золотого песка. Итен вздохнул и принялся собирать установку для воскрешения Деда Мороза. Почти то же самое, что зеркало трансмутаций дома. Почти.

Жестяные отражатели маяковых фонарей, открученные от стойки, образовали рефлектор. Центр композиции заняли череп с кучкой костей и философский камень. Итен не изучал трактаты по оживлению, но вскользь запомнил, что это очень похоже на изменение живого организма плюс сильная эмоция.

Какую эмоцию он мог отдать? В памяти вспыхнули раскосые глаза Иликки, изящное ушко и лукавая улыбка. Нет, любовь — нет. Итен понял, что смертельно устал и замёрз — на душе не осталось ни страха, ни радости, и, кроме светлой нежности любви, в ней теплилось лишь заветное желание.

Крылья сморщились и сжались, стараясь сохранить тепло. В мире не осталось ни капли жара. Итен нажал на выключатель, и магичество побежало по волокнам рефлектора.

Итен вытолкнул из себя заветное желание, выдирая его из сознания с корешками, без остатка. Он его жертвовал, отрекался от него навсегда. Слёзы текли по щекам, и магический круг наполнялся красным и серебряным светом. По стеклянным окнам побежали малиновые сполохи.

Пространство раздвинулось, исказилось, витражные стёкла башенки, в которой сидел Итен, вытянулись, чтобы стены могли вместить огромное могущественное существо. Воскрешение завершилось.

— Ты помешал Синдикату исполнить условия новогоднего договора, — мягким низким голосом сказал Дед Мороз, его белая борода растеклась по щеголеватому алому пальто. — Ты уничтожил материальные ценности. Занимался незаконным изготовлением артефактов.

Итен кивнул. Он не мог сказать ни слова. Ветер задувал в прорехи парки на спине и животе, мир пошатывался, и в душе зияла непривычная пустота, словно Итен лишился чего-то важного.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать? — спросил Дед Мороз. — Решай скорее, по твоей милости нужно уладить кучу формальностей с полицией и начальством.

— У меня больше нет заветного желания. Я хочу домой, — сказал Итен и обхватил себя руками. — Просто домой.

Над головой зазвенели бубенчики, и Итен понял, что сани Деда Мороза прибыли.

Квадраты окон бросали золотой отсвет на расчищенную от снега площадку. Консьержка приникла к стеклу с той стороны, помирая от любопытства, но всё же побаиваясь попасться на глаза величественному представителю Синдиката челмагии.

— Счастливого Нового года, хо-хо-хо, — Дед Мороз хитро улыбнулся и подмигнул всё ещё ошеломлённому Итену. — И нового счастья!

Он взглянул на любопытную консьержку и приветливо махнул ей ладонью.

— Счастье без мечты? — вздохнул Итен, встряхнул согревшимися крыльями и приободрился: — Спасибо, за всё спасибо. И счастливого года! А мешок я вернул!

По крайней мере, теперь можно не бояться копов и он больше не убийца. С души свалился груз.

— Когда исчезает одна мечта, на её месте возникает новая, — хмыкнул Дед Мороз в бороду. — Это я тебе как бессмертный говорю. И ты привыкай.

Итен нахмурился и некоторое время глядел вслед инверсионному следу от саней в небе, затем повернулся и пошёл домой. Лёд похрустывал под ботинками, метнулась рябая курица, а консьержка никак не могла отлипнуть от стекла. Её нос примёрз к окошку. Как освободится, станет смотреть круглыми жёлтыми глазами, масляными от распирающего любопытства. Как бы просочиться мимо и ничего не объяснять?

Итен осторожно прислушался к себе и понял, что былой пустоты нет. Новое желание не заставило себя ждать. Итен страстно хотел поскорее избавиться от вампирских крыльев и стать прежним собой, как раньше. Ну их, эти Светлые Круги и Ковены — он сумеет доказать всем, что человек не хуже Старших. Он снова раздобудет парочку василисков и учебник по технике безопасности. Он не будет сильно нарушать закон — только превратится обратно — и больше ни-ни.

Стало легко и радостно, светлые окошки смазались в дуги, и Итен, не напрягаясь, описал сальто.

— Итен! — ахнул знакомый голосок. Он обернулся, рассредоточился и быстро собрался возле спешащей к нему Иликки. Заглянул в её прекрасные раскосые глазищи, поймал робкую улыбку, обнял за узкие плечики в голубенькой шубейке. А что? Новогодняя ночь — прекрасное время для предложения руки и сердца, остались сущие мелочи.

— Мне надо многое тебе рассказать, — сказал он и поцеловал её в милую бородавчатую гоблинскую лысинку.

Дом там, где звёзды

Все бежит из прошлого к будущему, но все должно жить в настоящем, ибо в будущем отцветут яблони.

К. Малевич

1

— Туман ещё не ушёл, — качнула ушастой головой Миу-А и пододвинула пиалу с молоком. — Будь осторожнее, Толвен. Особенно в Троеночие.

— А что с туманом? — я отпил густой сладкий напиток. На бархатном боку пиалы коричневые разводы переплелись с красными.

— Сейчас, когда наступает тёмная часть года, в тумане можно встретить людей холмов или даже Плачущую Деву, — терпеливо пояснила Миу-А мне — непонятливому пришельцу.

Ух ты, здорово! Обожаю старинные легенды! Я специально прибыл на эту пасторальную планету, чтобы собрать материал для диссертации о мифологии неантропоидных рас. Выбрал остров возле материка — заселённый аборигенами, самобытный и, как я предполагал, хранящий удивительные истории веков.

Мне повезло, я прибыл накануне осеннего праздника Смерти и Рождения, рубежа, от которого местные отсчитывали года. Троеночие только наступало, и моя миниконсоль полнилась волшебными и страшными легендами, подробными чертежами и эскизами. Работа увлекала, мне в ней нравилось всё. Именно здесь, на скалах, разрезающих океан горбатыми чешуйчатыми спинами, я нашёл не только рассказчиков — остров странным образом повлиял на меня, даровав успокоение.

Мохнатые аборигены, серьёзные, как их древний остров, не привыкли к двуногим прямоходящим без хвостов, кутающимся от холода в кожу и тряпки. Посещения планет с эндемичными цивилизациями запрещены — вот местные никогда и не видели жителей других звёзд, хотя и знали о нас. Я получил разрешение только для сбора научного материала.

Жители поселения были готовы к моему визиту, чопорные взрослые старались вести себя невозмутимо, и нет-нет — да и стреляли искоса жёлтыми и зелёными глазами на необычайного гостя, покупающего рыбные завитки в пекарне. Избавиться от откровенного любопытства пискучей детворы не получалось. Впрочем, мне особо не надоедали.

Дородная аляповато-двухцветная Миу-А приютила в низковатых для такого дылды, как я, хоромах. Сидеть на войлочном коврике у низкого деревянного стола оказалось удобно, а вот передвигаться приходилось пригнувшись.

Чистые темноватые комнаты, дерево и холст. Вязанки хвои под потолком, полог цветных нитей на окне. Постель пахла травой, а серебристый свет утра не давал расстаться с волшебными снами, продолжая связь с нереальностью. Я лежал, не чувствуя времени, и слушал, как вечный океан бьётся о скалы острова.

Домик, сложенный из природного камня, с аккуратно побеленными рамами и поросшей рыжим мхом крышей, органично вписывался в пейзаж городка на краю земли. Я выходил, погладив кончиками пальцев синюю резную ручку в виде рыбки. Соседние дома жались стена к стене, стараясь сохранять тепло, противостоять вечному сырому ветру, образовывали извилистый ряд, глазели умытыми стёклами через узкую улочку на ряд таких же маленьких домиков с распахнутыми глазами окошек. Я шёл и вдыхал запахи горячего угля, эля и распаренного зерна, свежей рыбы и водорослей. Водостоки крытых керамической плиткой крыш отделяли городок от безвременья серых облаков точно на уровне моих глаз.

Если идти за чайками, свернуть за каменные столбы у дороги, отмечающие конец города, то за зарослями желтоцвета открывается душа этого мира.

Чернь и золото режут глаза, серые зубы валунов, склонённые от ветра, протыкают травяной ковёр у обрыва. Кажется, разойдутся пряди туч — ослепнешь от яркости. Синее небо просвечивает, рвёт марево, намекая, что всё может быть.

Море — переменчиво-серое, с тусклой синевой — лежит под толщей тумана, словно туча ночью зацепилась за каменные гребни острова. Волны кипят под обрывом, лижут коричневую чешую камней. Жёлтый лишайник и белые звёзды диких цветов заглядывают вниз, в головокружительную воронку моря.

Я увидел её не сразу.

Чёрные волосы изгибались вверх, извивались как живые. Мне сначала показалось, что какой-то земляной змей заплутал в обрывках тумана, трепещет лентой на ветру. Я преодолел гряду зубов-камней и увидел…

Тонкая девушка в белой одежде сидела на краю обрыва, свесив ноги, и смотрела в исходящее паром море. Ветер слизывал слои тумана, обнимающие фигурку, делал её бесплотной.

Почувствовав моё присутствие, девушка обернулась и обожгла взглядом чёрных глаз. Я видел море сквозь худые плечи и понимал, что она нереальна. В душе вздулась и опала ледяная волна.

— Ты… человек? — она близоруко прищурилась и повернулась всем телом. — Ты настоящий?

У неё был забавный говор, один из архаичных, которые я учил, чтобы читать легенды. Она проглатывала окончания слов. Почти непонятно.

— Настоящий, — я попытался говорить как она, шагнул ближе. Туман лизал штанины, проступал каплями на ботинках, напитывал коричневую пыль между камней. Не ожидал увидеть здесь непушистого ушастого аборигена.

— Люди вернулись? — чёрный взгляд не верил и молил одновременно.

— Я вообще-то… не отсюда, — признался я и ткнул пальцем вверх.

— А-а-ах… — она вздохнула шипящей волной, эхом заложило уши.

— А ты? — я протянул руку, она вздрогнула, чёрные волосы взметнулись парусом.

— Не трогай!.. Меня нет, — девушка обхватила прозрачными руками голову, согнулась, как от невыносимой боли, и упала вперёд, в бездну.

Я вцепился в неровный гребень края. Ветер закружил соскользнувший шарф, и тот нелепой полосатой чайкой полетел вниз, в водоворот моря.

— Это было настоящее привидение! — сын Миу-А серенький Котик вцепился пальчиками в столешницу.

Праздничное угощение Троеночия оттопырило его пушистый живот, Котик облизывал измазанные патокой усы, а зелёные глаза горели от возбуждения.

— А ну-ка допивай и спать, — зашипела на полосатого непоседу Миу-А.

Она перекатывалась по кухне, и кончик хвоста из-под синей юбки дёргался в раздражении. Котик прижал ушки, однако перечить матери не стал — выскользнул за порог.

Все знали, что в Троеночие холмы открываются, и волшебные существа выходят к людям. Днём аборигены жгли высокие праздничные костры, ночью же остерегались забредать на пустоши, устраивая пирушки по домам. В тёмную половину года они не ходили в одиночестве в туман, не называли детей на улице по имени и не свистели, чтобы не привлечь внимание духов. За пиршественным столом, наевшись рагу, пирогов с потрохами и ореховой пастилы, взрослые рассказывали, что видели в тумане прекрасных дев и слышали звуки подземной музыки, но никто похвастать беседой с призраком не мог. Это же просто поверья плюс причудливая природа с туманами и ветром. Ну, может быть, ещё немного эля и воображения.

— Говорила я, нельзя ходить в туман! — ворчала Миу-А. Белые брови на чёрной мордочке хмурились.

— Ничего же не случилось, — запротестовал я. — А кто это был? Почему она похожа на меня, а не на вас? — утренняя встреча породила россыпь вопросов.

— Это колдовство, — наморщила короткий нос Миу-А. — Плачущая Дева заманивала тебя внутрь холма, казалась такой, как ты хотел. Слава всем святым, не смогла. Думаешь, раз ты чужак, эльд, колдовство над тобой не властно? Народ холмов очень могущественный. Если попадёшь на пустошь ночью или в туман, то пропадёшь, кем бы ни был. Жители холмов заберут тебя в своё царство, не успеешь оглянуться — триста лет пройдёт, как один час.

Она остановилась, уперев руки в толстые бока, и покачала головой. Зрачки-щёлочки в жёлтых глазах распахнулись темнотой.

Ночью я несколько раз просыпался, крутился на горько пахнущем жёстком матрасе, слушал позвякивание стеклянных бусин на концах оконных нитей. Где-то хлопнула дверь, и движением воздуха поколебало завесу, потерявшую в сумерках цвет. Это чужое место, я здесь один, вдали от дома. Далёкого, как сон.

Я встал, завязал полог шнуром и снова лёг. Одеяло укутало плечи, и видимые теперь звёзды пели неслышную песню с нагого бездонного неба. Где-то среди них — мой дом. Я его вижу, а значит, он есть.

— Толвен, привет! — Котик проскользнул в комнату и замер.

Малолетний непоседа прекрасно знал, что я уже не сплю. Зелёные глаза горели в полумраке утра. Полотняная безрукавка перехвачена на животике кожаным ремнём, через плечо перекинута сумка.

— Привет, Котик, — кивнул я. Теперь не удастся выбраться незаметно. — Не спишь? Секретные дела?

Я надеялся, что он что-то разузнает и ускользнёт. Любопытный парнишка наслаждался подарком судьбы в виде меня, разнообразившего размеренную жизнь городка и его, Котика, в особенности. Бесконечные «почему», «как» и «для чего» стали привычным фоном всегда, когда Котик не спал и не носился с другими мальчишками по улице.

— Я с тобой! — он важно кивнул головой. — Смотреть на Деву.

— Миу-А утопит меня под скалой, если я уведу её сына. Я не согласен бояться, что с тобой что-то случится.

— Я думал, мы друзья, — опустил хвост Котик.

— Друзья, — покладисто согласился я. — И даже если Миу-А отрежет мне уши, всё равно будем друзьями. Но ты же не хочешь, чтобы я жил всю жизнь без ушей?

Котик задумался. Он демонстративно повздыхал, наблюдая, как я собираю рюкзак: камеру, миниконсоль, обыкновенный блокнот и пару механических карандашей. Немного подумав, я закинул в чехол ламлас, при помощи которого полностью усвоил десять минут назад дополнение к языку — архаичное наречие призраков. Парнишка душераздирающе поглядел исподлобья, когда я почесал его за серым ушком, и остался на пороге опустевшей комнаты.

Острый запах холодного моря обрушился, заполнил мир до небес.

Я был чайкой, одинокой осенней чайкой, зависшей между мирами. Утренний свет серебрил валуны, осыпал пеплом истерзанный непогодой желтоцвет. Туман цеплялся за кусты щупальцами, клочьями сползал к морю.

Она была там. Обернулась, чёрные глаза на белом лице глянули удивлённо.

— Хорошая погодка, — сказал я и присел на камень. Он был жёстким и влажным. Призрачная незнакомка молчала.

— Толвен, — я хотел было подать руку, но тут же спрятал её. Девушка же бесплотная.

Приезжая сюда за легендами, я и подумать не мог, что увижу настоящего призрака. Вообще в мистику не верил, хотя сказки о привидениях любил, но всю жизнь считал их… ну… сказками. Теперь же самое настоящее сверхъестественное существо сидит и напряжённо сверлит меня глазами. Тонкий силуэт, белая одежда, овальное лицо с округлым подбородком. С другой стороны, появилась возможность узнать что-то невероятное из первых уст, так сказать. Нужно быть аккуратнее, не выплёскивать по-котиковски миллион вопросов сразу.

— Мне кажется, даже привидению иногда нужно побеседовать, — сказал я. — Тогда моё исчезновение придаст твоему одиночеству особую прелесть.

— Я Лита, — мне показалось, или уголок её рта дрогнул в усмешке? — Я отвыкла беседовать. Не помню…

— Если надоем, сразу говори, хорошо? — мне стало её жалко. — Чтобы я успел сбежать до наложения проклятия.

Вот теперь девушка точно улыбнулась.

— Я не… — она наморщила лоб, чёрные волосы затрепетали языками пламени. — Не проклинаю. Просто жду.

Вспомнилась тоска в чёрных глазах, когда увидел её в первый раз.

— Ждёшь кого-то с моря? — спросил я.

— Людей, — прошептала призрак, голос окутывал со всех сторон. — Все ушли, остались только кошки.

Как интересно! Кажется, я услышал начало легенды! Нужно всё хорошенечко запоминать, детали могут быть важными. Я расчехлил миниконсоль и приготовился спрашивать и записывать:

— Куда ушли? — очевидно, кошками Лита называла ушастый народец этой планеты.

— К звёздам, — девушка закрыла глаза и обхватила себя руками. — Большие корабли улетели навсегда. И Лео тоже.

Похоже, это призрак представительницы расы, покинувшей планету… или вымершей? Маленькая трагичная нота в симфонии сгинувшего народа.

— Корабли взлетали и взлетали, — подтвердила догадки Лита. — Я ждала Лео, а он не вернулся. Забыл меня. Пустые улицы, машины, почти никого. А потом кошки стали умными. Я жила в лаборатории и ждала Лео, ждала…

— Ты была создана в лаборатории? — мировоззрение отчаянно хотело вернуться к логичным образам. Её нынешний облик мог быть продуктом технологий.

— Я… живу там, — девушка посмотрела на меня.

Солнце прорвало пелену туч, косые лучи упали в море, и вода расплавилась оловянными лужицами. Лита стала ещё более прозрачной, пальцы истончились в контуры.

— Приходи… пожалуйста, — голос истаял до неразличимости, и призрак исчез.

Я, наверное, дурак.

Аборигены и так считают меня и прочих эльдов слишком любопытными и неосторожными, но сейчас даже я понимал, что делаю страшно опасную вещь.

Из-под ботинок посыпались, поскакали вниз мелкие камешки. Главное, не думать, что там, за краем. Ведь у меня нет снаряжения. Поскользнётся нога на сыром склоне — и упаду вниз, вслед за шарфиком, в мясорубку водоворота. К горлу подкатил ужас, и я его затолкал обратно. Жёсткая трава резала пальцы, камни подставляли слюдяные бока под подошвы. Вот он, выступ — неширокий балкон над кипящим морем.

Я прижался к неровной чешуйчатой стене, натянул капюшон. Белые звёздочки и гибкий желтоцвет топорщились под ногами, дрожали на ветру и кивали на расщелину в скале. Я отряхнул вымазанные в глине ладони и заглянул внутрь. Разве можно вернуться сейчас и всё оставить? Конечно, нет!

И я двинулся в темноту.

Дорогу преградила дверь. Не деревянная, созданная трудолюбивыми мягкими лапками, а металлическая, с полосами облупившейся серой краски. Не знаю, что за металл противостоял эрозии тысячу лет, но запорный механизм посыпался бурой струйкой ржавчины, когда я потянул створку.

Она была там. Я сразу понял, что это Лита. Проектор замерцал знакомым лицом в чёрном ореоле волос, осветил пыльную крышку похожего на автоклав сосуда. Под полупрозрачным пластиком пульсировал артериями живой древний мозг.

— Это я, — сказала Лита. — Хочу, чтобы ты убил меня.

— Нет! — обмотанный зелёной безрукавкой меховой клубок — Котик — выкатился из-за спины. Парнишка яростно топорщил усы. — Тебе всё равно, — кричал он, — а Толвену жить дальше! Я согласен дружить с Толвеном, даже если мама отрежет ему уши, но если он убьёт…

— Котик? — удивился я. — Ты шёл за мной?

— Я сам по себе! — он выпятил живот и сложил лапки на груди, продолжая свирепо зыркать на Литу.

— Я же не настоящая, — сказала она. — Всего лишь память, дух. Я умерла тысячу тридцать семь лет назад, когда не вернулся из командировки мой любимый человек. Мы даже не поженились. Я ждала и ждала, словно выполняла программу, но теперь проснулась и не хочу больше ждать. Лео давно умер, он не вернётся. И я к нему попасть не смогу…

Я поёжился.

Тысячу лет в тёмной забытой норе, среди металлических стен, пыли и стекла. Здесь всё сохранилось в целости и сохранности, словно время потеряло власть над материей. У столов притаились кресла, на полках поблёскивали экранами и металлом приборы. И в то же время помещение казалось нежилым, зыбким. Обивка потускнела, впитала в себя холод, в углах мерцала пыль, топорщились жгуты кабелей. Пахло запустением и электричеством.

— Я могу забрать тебя в другой мир, — сказал я Лите. — Это трудноосуществимо, но возможно. Не обещаю, но, думаю, можно надеяться на новое тело. Я могу увезти тебя.

— Спасибо, Толвен, — она улыбнулась и стала почти осязаемо-живой, — за то, что хочешь спасти. А ещё за то, что пришёл, словно из сказки, когда я уже тысячу лет не верила в волшебство, эльфов и Деда Мороза. Ты доказал мне, что легенды существуют на самом деле, а ещё сделал кое-что очень важное. Но я устала и хочу исчезнуть.

Я разрывался между желанием спасать насильно, жалостью понимания и ужасом перспективы стать убийцей.

Парадоксально — поверив в собственные детские сказки, Лита одновременно отказалась от надежды и веры в чудо.

— Что это за место? — Котик деловито покрутился на продавленном сиденье. — Царство под холмами должно быть не таким! Толвен, а когда мы вернёмся, дома уже пройдёт триста лет?

— Хотела попросить… Спасти не меня, а машину времени, — продолжила Лита. — Я потратила на неё жизнь. Машина несовершенна — это экспериментальный образец. Я не успела сделать её настраивающейся, потому точка привязки — в минус тысяча тридцать седьмом году — задана в конструкции. Принципы работы машины изменят мир. Это моё детище, хочется, чтобы она пригодилась. Это важно. — Лита кивнула, неясный свет вспыхнул над установкой за стеклянной перегородкой.

Машина времени? Она бывает?

Дыхание перехватило. Машина времени была изобретена вот этой девчонкой тысячу лет назад? Что-то на дне души перевернулось. Принцип перемещений во времени — ещё более ужасная вещь, чем убийство. Я гуманитарий, но даже я понимаю, что, хотя машина ограничена в функциях, открытие принципа встряхнёт Вселенную.

Котик, однако, не заморачивался.

— Это всё-таки царство под холмами! — он принял всё своим невзрослым умишком, как само собой разумеющееся, и метнулся к тусклой увитой кабелями конструкции.

Я почти на автомате стал набрасывать в блокноте детали истории, так похожей на легенду. Лита продолжала щебетать об ограниченности, которую не смогла побороть, находясь в бесплотности, о сверхтонких взаимодействиях и принципе проекции во времени, о задаче множественного присутствия, когда на меня обрушилось чувство безысходности. Я услышал тихий треск, как от статического электричества. Не отдавая себе отчёта, кинулся к светящейся машине времени, к удивлённо растопырившему ушки Котику — успел ухватить его за зелёное сукно жилетки. Жидкое ледяное сияние лизнуло душу, тело на мгновение вывернуло наизнанку, и я упал, прижимая Котика к себе.

Созданная тысячу лет назад машина времени потащила нас к точке привязки.

2

— Эй, тебе плохо?

Я открыл глаза. Снег, наметённый ветром в угол каменного парапета, испачкал край капюшона, в нос тыкались пробившиеся между плитами бурые стебли. Жёстко и чертовски холодно.

Я сел. Какой-то парень нависал, протягивая ладонь в перчатке с обрезанными пальцами, светлые глаза смотрели участливо-тревожно. А ведь мне действительно плохо.

— Да уже прошло, — улыбнулся я через силу, изо рта вырвался клубок пара. — Спасибо.

Приподнялся и присел на гладкий гранит ограждения. Этот прохожий… Если не ошибаюсь, живёт за тысячу лет до меня. Выглядит странно, но вполне реально. Небольшие глаза, коротенькая рыжая шерсть на плавно округлом подбородке. Тут я понял, что слишком пристально всматриваюсь в чужое лицо.

— Давай, может, позвоню куда? — предложил светлоглазый незнакомец.

— Просто поскользнулся, — махнул я ладонью. — Нужно быть осторожнее.

— Это да, — прикусил губу парень, пожал плечами и пошёл прочь.

Чёртова машина времени. Она всё-таки работает. Этот тип, который предлагал помощь, был без хвоста и ушек. Странный, но обыкновенный. Гад Котик умудрился активировать машину для переноса на тысячу и ещё тридцать семь лет назад. Где, кстати, он?

Я взволновался. Мало того, что влип, так ещё и ребёнка втянул!

Отчётливо помню, как прижимал Котика, когда мы проваливались в Литино прошлое.

Поднялся, огляделся, натянул посильнее капюшон. Замёрз ужасно, челюсти свело судорогой. Тело не гнулось и заледенело до костей. Мощёная плиткой площадка с одной стороны терялась между колоннами белого застеклённого здания, явно нежилого, производственного толка. С другой стороны тянулся гранитный парапет над морским обрывом. Голова закружилась.

Туман стелился над кипящими тяжёлыми волнами, лизал мёрзлую скалу. Море за тысячу лет ничуть не изменилось. Сухие пучки травы отмечали припорошённые снегом уступы, и, глядя на них, я понимал, на какой страшной, смертельной высоте нахожусь.

— Что это за место? — Котик явился внезапно, вскочил на ограждение и вытянул шею. Его мелко, но ощутимо потряхивало. Живой.

— Лезь ко мне, — я раскрыл куртку и принял продрогшее меховое тельце. Нужно найти, где согреться. Застегнулся, оставив небольшое отверстие, чтоб он дышал, и пошёл вдоль берега.

— Куда мы попали? — завозился Котик, утаптывая себе местечко.

— Это прошлое, — вздохнул я. — Очень-очень далёкое прошлое.

Магазин я узнал сразу. Они похожи во всех мирах, где изобрели деньги. Большие и маленькие, лавочки и торговые центры. Народ с возками и тележками суетился, окутанный жёлтым тёплым светом, играла музыка, бормотал чужой механический голос. Пушистый зелёный декор, украшенный блестящими цветными шариками, звёздами и огоньками, топорщился из каждого угла и гирляндами свисал с потолка. Нужно быть очень осторожным, не попасть впросак в незнакомой культуре. Несмотря на то, что местные жители похожи на нас, эльдов, они — чужие. Заболели, почуяв тепло, пальцы и щёки.

— Не оставляй меня, — прошептал Котик, посвёркивая из-за пазухи шальными зелёными глазами.

— Не оставлю, — кивнул я. Заметив девчонку с похожим на миниконсоль устройством, расслабился, опёрся о никелированный столик и достал из рюкзака свою. Если хочу вернуться и вернуть Котика домой, нужно составить план.

На экране высветилась карта острова. Она, конечно, изображала местность, каковой та станет через тысячу лет, но острова меняются гораздо медленнее эльдов… Этого хватит.

Поскольку я в прошлом, существует возможность изменить ход истории. Нечаянно. Не хотелось бы стать первым хронопреступником. Нужно поскорее отсюда выбираться, ничего не трогать и ни во что не вмешиваться.

Для того чтобы вернуться, нужно найти Литу, ведь она создала машину, чтобы повлиять на свою жизнь. Значит, она и её ошибка где-то здесь. Судя по карте, древняя лаборатория находилась в районе подвала белого застеклённого здания на берегу. Я перепроверил всё и убедился, что прикидки верны. Пойду и выясню на месте.

Бирюзовые огоньки двери мигнули, когда я подёргал ручку. Сразу вспомнилась синяя рыбка-ручка дома Миу-А.

Холодный монолит чужой двери — равнодушно-стальной, просто так не зайти.

Я обернулся. Ступеньки из шероховатого тёмного камня спускались во внутренний двор с колоннами и видом на море. Бесшумно сверкнуло — из приоткрывшейся двери вышел мужчина и, заметив меня, буркнул:

— Вам сюда нельзя.

— Я просто жду, — не хватало ещё привлечь внимание охраны. — Замёрз немного, думал, вдруг можно зайти погреться.

— Нельзя, — мужчина вставил в рот палочку и поджёг её. — Кого ждёшь?

Подозрительный какой.

— Литу, — сморозил я и заметил ухмылку в уголке губ.

— Лаборатории уже закончили, скоро выйдет твоя Лита, — сказал он и выпустил изо рта клуб едкого дыма.

— И вовсе она не моя, — пробормотал я в удаляющуюся спину и спрятал руки глубже в рукава. Ну повезло же попасть в такой холод! Похоже, в прошлом климат был суровее.

Постоял ещё некоторое время, а когда начали выходить люди, спустился к промёрзшим кованым лавочкам. Народу было немного, закутанные в шапки и пальто люди исчезали в густеющих сумерках.

Лёгкая фигурка спорхнула со ступенек. Подбитая мехом тёмная куртка, чёрные локоны из-под вязаной белой шапочки. Я её почти не узнал.

— Лита! — закричал я, голос сорвался. Замёрз, кажется, даже затылок.

Она остановилась, нахмурила брови и озадаченно поджала губки. Чёрные тревожные глаза, вздёрнутый носик — сомнений не оставалось.

Похоже, я растерял остатки такта, потому что подбежал к ней и выпалил:

— Лита, здравствуй, ты меня не знаешь, но мне нужна твоя машина времени!

— Ч-ч-что? — она округлила глаза и отступила на шаг.

— Что тебе нужно? — высокий плотный парень с широкими бровями подошёл, приобнял Литу и зыркнул на меня, как убийца.

— Вернуть меня домой, — простодушно ответил я. — Я из будущего.

Было бы странно, если б они поверили.

— Я его не знаю, — девушка прижалась к своему защитнику.

— А ты, наверное, Лео? — мозги ощутимо покрылись корочкой льда. Я переминался с ноги на ногу, зубы предательски цокали. — Я о тебе знаю, потому что, правда, из будущего.

— Бред какой-то, — фыркнул парень, дёрнул подбородком и угрожающе навис надо мной. — Иди отсюда и больше к ней не подходи. Если что-то случится, найду.

— Только пальцем его тронь! — высунулся из моей куртки дремавший там до сих пор Котик. — Такая дылда, как ты, кашлять кровью будет долго!

Он кричал на своём языке, ни слова не поняв из разговора, — но мигом отреагировал на угрозу со всей искренностью храброго сердца. Я начал заталкивать Котика обратно, но боевитый пушистик протянул лапы и обнажил кровожадные когтишки.

— Ой, мамочки! — Лита закрыла рот пальцами в перчатках. Чёрные глаза стали просто огромными. — Говорящий кот!

— Вот спасибо! — я обнял ладонями горячую чашку с чаем. — А то у меня совсем нет ваших денег.

Радовало, что парочка дала высказаться не на свирепом ночном ветру, а в премилом кафе. Блестящие столики, яркие салфетки, на стенах изображения старинных карт и кораблей и тут же — уже знакомый мотив зелёных щетинистых веток с шариками. Всё-таки здесь это что-то значит. Я передёрнул плечами, ощутимо знобило. Понимая, что нужно впустить тепло, расстегнул и хотел снять куртку, но Лита ахнула и быстро натянула на меня капюшон обратно.

— Лео, он, кажется, правда из будущего.

— Дурацкий розыгрыш! — потёр ворсистый подбородок Лео. Его коротко стриженая курчавая шевелюра отливала каштаном. — Честное слово, убью сволочь, которая устроила новогодний цирк с эльфами и говорящими котами.

Котик благоразумно не стал вылезать из рюкзака.

— Это не розыгрыш, — покачал я головой. — Невероятно, конечно — для меня так же, как и для вас. Мы с Котиком случайно попали сюда. Не планировали и не были готовы к этому. Чтобы ничего не испортить здесь, в прошлом, нужно как можно скорее вернуться домой. Известная мне машина времени есть только у Литы. Отправьте нас обратно и, обещаю, никогда больше не увидите.

— Нет, — пожала плечами девушка. — У меня нет машины времени, её вообще создать невозможно. Даже не знаю, как вам помочь.

— Мы не можем оставить их на улице, — послышался напряжённый шёпот в коридоре. — Вдруг всё правда, и они из будущего? Даже если инопланетяне какие-нибудь? Я должна что-то сделать! В конце концов, получается, я виновата в том, что они здесь.

— Ты уверена, что это безопасно? Подумай.

Мы как-то внезапно оказались в незнакомом доме. Помню, как поскрипывал под подошвами снег, как режущий свет фонарей покачивал дорогу, как хотелось свернуться клубочком, уплыть во тьму и никуда не идти.

Сейчас я сидел на кухне, на деревянном стуле на четырёх ножках. Тепло накатывало волной, горели щёки и уши. Свет лампы давил на голову, а красные горошины на оконной ширме дрожали и ползали ядовитыми жуками. Котик, совсем освоившись, хлебал суп маленькой металлической ложкой, скрёб по разрисованному донышку тарелки, делал вид, что поглощён вылавливанием кусочков овощей из бульона, но его уши чутко повернулись в сторону шёпота.

«Это правда, — думал я. Глаза слипались, в горле першило. — Я сказал правду. Можно показать мою консоль. Нет, у них консоли есть. Тогда карандаши…»

Шумело море, ударяясь о скалы, свинцовые бездонные водовороты втягивали в себя нити неба. Я чайка, белая чайка, — раскинув переломанные крылья, падал в неотвратимую серую воронку вечности.

Через неделю наступили праздники начала года — те, кто жил до Котикового народа, праздновали их зимой. Это было по-своему разумно, потому что с местными зимами устраивать всеобщее веселье казалось прекрасным способом пережить тьму и холод. У этого народа, в отличие от Котикового, Новый год был полон ожиданий чудес не мрачных, а добрых. Я к тому времени уже вставал, хотя и был ужасно слаб. Лита, получившая выходные дни, заботилась о нас. Она перепугалась, когда не смогла разбудить меня, уснувшего на кухонном столе. Тревога не отпускала её, потому что девушка не знала, какой должна быть температура у эльда, чем лечить и что нужно делать вообще.

Слава небесам, не стала пичкать меня никакими лекарствами. Умная девушка! Повезло Лео. Парочка беззаветно обожала друг друга и собиралась весной пожениться. Я знал, что этому не суждено было сбыться, тревога и чувство вины снедали сердце. Ребята не бросили меня погибать на улице. А я боюсь изменить будущее. В котором Котика ждёт мама.

Котик, кстати, вовсе не пострадал. Он быстро освоился на новом месте и уже выучил немного человеческих слов — достаточно, чтобы общаться простыми фразами. От новых друзей он не отлипал, плавился в их общей любви, вызывая бурю умиления и радости детскими выходками. Да и сам я глядел, как Котик охотится за ногами Лео, когда тот идёт из ванной, и потешался.

— Что нам дальше делать? — спрашивала серьёзная Лита. — У Толвена нет документов. И быть не может. Он же чистый эльф!

Ну да, по их меркам у меня необычное лицо и длинные уши, но разве?..

— Нет-нет! — махала руками Лита. — У нас нет других рас на Земле. Ты же — живой миф. Никто не верит в мистику и сказочных эльфов, даже под Новый год. Тебя разрежут на кусочки и распихают по пробиркам! Сказок не бывает.

Она рассказала, что, хотя космос осваивается и даже пошла мода на специалистов-переселенцев, иных разумных человечество пока не встретило.

— Лео тоже после праздников полетит на Араи, — похвасталась Лита. Её глаза сияли. — Мы решили перевестись на внешние планеты, присоединиться к весенней волне переселенцев и строить чудесный новый мир!

«Не будете», — угрюмо прижал уши я и поглядел на украшенную фонариками ель. Этот чудак Лео притащил в дом целое спиленное дерево, и мы весь вечер занимались самым странным на свете делом — вешали на него нарядные сувениры и украшения. Котик радостно помогал, шебуршал в ветках и даже чуть было не завалил всю инсталляцию. У нас появилось собственное новогоднее дерево.

Потом всё было увито фонариками, и я старательно записал наблюдения, как все хлопали в ладоши, скандировали «ёлочка, зажгись», а потом прямо под деревом устроили пикник. Несмотря на благодушную атмосферу и подаренный новый шарф, мне ужасно хотелось домой. С каждым событием дом оказывался всё дальше, терялся в пространстве и времени.

Праздник Нового года приносил людям веру в чудо. Чем ближе к ночи волшебства, тем больше мои новые друзья становились похожими на Котика. Тот был уверен, что все приключения закончатся хорошо, и он вернётся домой, где ждёт его мама с кружкой сладкого молока. Лита и Лео были зачарованы грядущим приключением, ничуть не сомневаясь в том, что всё сбудется чудесно и навсегда. Я торчал посреди всеобщей радостной наивной круговерти, как тёмный камешек в ручье. Я знал, что нужно выбрать, кем пожертвовать — и не мог этого сделать. Понимание, что опускать руки нельзя, даже когда надежды нет — казалось ненастоящей сказочной ерундой.

Что делать, я не знал. Привёл в порядок записи, упорядочил услышанные от Миу-А и её подруг легенды, внёс в память консоли, а потом перевёл их для Литы. У людей были собственные компьютеры, никак не сопрягающиеся с моим, и потому начитывать пришлось вслух. При помощи ламласа удалось изучить основы письменности, и я кропотливо оформил перевод в традиционном эльдском стиле. Увидев мои рисунки, Лита пришла в восторг, а в один прекрасный день, как раз перед отлётом Лео, принесла договор на издание иллюстрированной книги «Легенды и мифы Дальнего Космоса».

Лео и Лита прощались. Им предстояло пережить двухнедельную разлуку, и они, ничуть не стесняясь, обнимались, переплетались пальцами, касались губами, ласкали друг друга взглядами — словно расставались навсегда. Я знал, что не имею права изменять будущее, и слёзы текли словно из сердца — невыносимо больно так выбирать…

Именно сейчас Лео исчезнет, и жизнь Литы потеряет смысл.

Котик должен вернуться к маме. Лита должна изобрести машину. Она должна захотеть изобрести то, чего не может быть, больше всего на свете. Если она не потеряет Лео, то не изобретёт машину времени, и мы останемся здесь до конца жизни. И уже Миу-А будет, как призрак Литы, скитаться по пустоши старого будущего и слепнуть от слёз.

А если всё случится, как должно, круг замкнётся.

Ночью я проснулся, мучимый мыслями, покрутился на упругом гладком матрасе. Пахло хвоей и фиалками, серебрились снежинки потолочной гирлянды, за прозрачным пологом занавески покалывали небо звёзды. Вдруг стало страшно, что всё это и есть реальность, а мой дом — лишь плод воображения. Я встал, перевязал ткань липкой лентой скотча, чтобы видеть звёзды, и снова попытался заснуть. Одеяло уютно обнимало плечи, а ведь когда я вернусь домой, оно останется только в воспоминаниях, утратит реальность.

Выбор сделан — тяжёлый и мучительный. Всё должно быть, как должно. Я корил себя и чувствовал убийцей. От тяжёлых дум отвлекла пропажа Котика.

Лео улетел, а мы с Литой с ног сбились в поисках серого непоседы. Малолетний сорванец мог сойти за крупного кота, и потому на улице его подстерегала смертельная опасность. Он слишком любопытен и идеалистично смел, чтобы не влипнуть. Например, попасть на зуб одичавшим собакам, да и домашние бывают те ещё звери. Он мог стать жертвой хулиганов или оказаться похищенным любвеобильной старушкой. В конце концов, заблудиться и замёрзнуть в подворотне или упасть в море. Мы бегали по улицам, звали его и искали один день, второй. До боли в сердце. На третий день пришло известие… с космического челнока.

Наш Котик зайцем пробрался в багаж Лео, потому что ещё с первых дней знакомства со мной мечтал отправиться в космическое путешествие.

Я взвыл. Это не мальчишка, а катализатор случайностей! Одним махом спутал планы. Смысла в том, что я не предупредил друзей об опасности и обрёк Лео на смерть — не было. Теперь возник риск гибели и Котика тоже.

— Лита, тебе нужно убедить их вернуться. Нужно, — уговаривал я девушку. — Должно случиться нечто непоправимое.

Она бледнела, заглядывала в глаза и пыталась выведать то, о чём я не знал — что же именно случится.

— Что я скажу, Толвен? — Лита кусала губы, в лице не было ни кровинки. — Предчувствие? Один эльф из будущего знает, что должно что-то произойти? Так, что ли? Бред со сказочным привкусом.

— Скажи, что без Котика жить не можешь, — попробовал я придумать причину. Она права, даже в Новогодние праздники в такое не поверит никто.

Она скептически подняла бровь, но в глазах метался страх.

— Многие переселенцы с домашними любимцами, из-за Котика корабль не повернут.

— Попроси тогда, чтобы любое, даже самое маленькое происшествие воспринимали серьёзно, хорошо? Мелочей быть не может. Даже настороженность может спасти жизнь. — Я дотронулся до плеча Литы, и она, расплакавшись, уткнулась в меня мокрым носом. Она поняла, что я знал точно: случится беда.

Я гладил шёлковый затылок и думал, что нужно спасти её хотя бы в будущем…

— Лита, — сказал я. — А ты никогда не хотела создать машину времени?

Подробности из блокнота давным-давно перекочевали в миниконсоль, и когда я ознакомил девушку, о чём говорил с нею — призраком, Лита некоторое время молчала, уставившись невидящим взором в окно. Лоб перечеркнула тонкая морщинка.

— Проекция… — пробормотала она… — индукция поля времени… конвертор… — она вскочила, потом взглянула на меня, в глазах появилось недоверчиво-растерянное выражение: — Я бы не стала рассматривать это всерьёз, но ведь знаю, что в будущем сделала это! Машина времени возможна.

— Пожалуйста, она очень нужна, — мягко сказал я. — Котик — потерявшийся ребёнок, и когда они с Лео вернутся, его нужно отправить к маме на тысячу тридцать семь лет вперёд. Подумай, он же на самом деле не животное.

Легче делать открытие, когда уверен, что оно точно осуществимо. И когда есть воодушевляющая цель.

Они вернулись точно в срок — и Лео, и «капитан» Котик.

За это время мы издёргались от волнения, и только оббивая порог Центра Координации Поселенцев, чтобы запросить связь раз в два дня — чаще нельзя было технически, — Лита становилась спокойнее.

— Получите, распишитесь, — протянул за шкирку сорванца вернувшийся из командировки Лео. Другой рукой он прижимал к себе полуобморочную от счастья Литу. — В целости и сохранности! Ещё лучше, чем был!

— Я всех спас! — гордо заявил полосатый путешественник и выпятил животик. На зелёной безрукавке светился красивый значок с серебряной звездой. — Настоящий космический орден!

— Капитан пожаловал свой значок, — пояснил Лео чуть позже. — Этот юркий бесстрашный котопарень…

— Я сразу услыхал, где они прячутся! — воскликнул Котик.

— …услыхал, где находятся крысы, которые сбежали из клетки кока. Тварючки попортили проводку, но, слава богу, до кабелей пульта или управления генераторами не добрались.

— Я хорошо охочусь, — встопорщил усишки Котик.

— Как настоящий взрослый кот, — улыбнулся Лео, — бесстрашно полезший между переборками.

— Да! — согласился пушистый.

— А мы бегали по дворам и кустам, искали тебя, — вспомнила, что нужно его и поругать, Лита. — Думали, что тебя народ холмов уже унёс навсегда…

— Только на триста лет, — погрустнел полосатый. — А там — мама. Она увидит звезду и будет гордиться мной!

Для него и народ холмов, и космический корабль, и ёлка с блестящими шариками — были одним сказочным полотном реальности.

Вот так Котик, который не умел выбирать меньшее из зол, спас и Лео, и Литу, и ещё кучу народа. Я хватался за голову и понимал, что, даже если бы хотел, не мог бы вмешаться в прошлое сильнее, чем это сделал Котик.

— Вообще-то нужно её испытать, — нахмурилась Лита. — Это пока что экспериментальный образец, без настройки, потому что вас нужно поскорее отправить домой, в плюс тысяча тридцать семь. Предлагаю сначала послать камеру и сделать запись, но тогда нужно доделать автоматическое возвращение.

Эта установка не была плодом работы дизайнера. Собственно, рама, увитая кольцами катушек, пронизывающих одна другую, прозрачные изогнутые трубки, аккуратно увязанные пучки кабелей. Словно скелет электронного монстра требухой наружу. Конструкция поблёскивала стойками и немножко светилась. Меловые отметки украшали пол под машиной.

— Такая же самая! — воскликнул Котик. — Это она! Я её сразу узнал!

— Тс-с-с, тише! — я оттянул Котика от машины времени. — А то снова запустишь нечайненько.

В этот раз я был осторожен и крепко удерживал хвостатый «генератор происшествий».

— Толвен, скажи, — Лита замялась, потёрла ладонями усталые глаза. — Почему же ты, зная, что лететь опасно, ничего нам не сказал?

— На самом деле я не был уверен, — пожал плечами я. — Неизвестна дата, когда Лео не вернулся. Пришлось поверить твоим собственным установкам.

— Да… Я теперь боюсь его отпускать, — Лита обхватила плечи ладонями, словно замёрзла. — Но всё же? Пока не узнал, что с Лео Котик, ты молчал. Знал, что Лео, скорее всего, погибнет, и не сказал? Как же так?

— В любом полёте есть риск, — вздохнул я, стараясь оправдаться перед нею. Потому что не мог оправдаться перед собой. Это было моё решение. Только моё. — И ты, и Лео знали, что риск не вернуться есть всегда.

Она зажмурилась, по щекам покатились слёзы:

— Ты мог бы дать ему умереть?

Вопрос повис в воздухе, потому что я сграбастал Котика и шагнул внутрь машины времени, радостно лизнувшей нас языком небытия.

3

Чернь и золото режут глаза, серые зубы валунов, словно склонённых под ветром, рассыпаны по жухлому травяному ковру. Небо светит заплаканной просинью, беспокоит отблесками ушедших снов.

Где-то здесь вслушиваются в живые голоса духи, оживают каменные глыбы, а в тумане бродит белое животное с рогом, растущим изо лба. Раньше здесь жили люди. Они покинули дом, рассеялись по Вселенной, оставив этот мир кошкам.

Я — чайка, белая чайка. Переменчиво-серые, синие и чёрные волны кипят под обрывом, лижут коричневую чешую камней. Жёлтый лишайник и белые звёзды диких цветов бесстрашно заглядывают вниз, в головокружительную воронку моря.

Я снова здесь и сейчас. Мы с Котиком вернулись благополучно, и Миу-А, которая к вечеру изошла беспокойством, качала головой, вздыхала и неодобрительно гремела горшками, пока мы ужинали остатками «вчерашнего» праздничного пира. Расчувствовалась, а я, видя её слёзы, обещал, что больше не причиню хлопот, и сдержал обещание. Праздники закончились, и всё случившееся казалось сказкой — от которой не осталось даже призрака над обрывом.

Последняя неделя пребывания на острове пролетела незаметно, я всё время ожидал, что, наконец, проявится жуткое вмешательство в прошлое. Несоответствие всё не проявлялось, но легче почему-то не становилось.

Завтра полечу домой. Миу-А приготовила гостинцы; она, конечно, будет махать лапкой и снова вытирать слезинки с аляповатой чёрной мордочки с белыми бровями. Гордый «капитан» Котик станет махать флагом с построенного на крыше космического корабля из покрывал и веток. Я улечу, оставив милый сердцу суровый край серого моря и синего неба, потеряв кусочек сердца на гребнях чешуйчатых островов. И унося с собой уверенность, тёплый огонёк знания, что сказки бывают, особенно если речь идёт о Новом годе.

Несколько туманных рассветов я приходил на берег и никого не встретил. Печального призрака больше не существовало. Значит ли это, что ребятам удалось не разлучиться? Я почему-то думал, что Лита и Лео были счастливы и, конечно, вместе улетели к звёздам строить прекрасный новый мир.

Прохода в скале я тоже не нашёл, и потому думаю, что если и осталась где-то там, в подземной каморке, машина времени, то её найдут не раньше, чем через ещё тысячу лет.

Внимательно вглядываюсь в мир и ищу — что же изменилось? Что изменилось безвозвратно, что было утеряно? Замечу ли я? Машина времени больше не грозит катаклизмом, но ведь я изменил прошлое. Мой ли это мир? Я боюсь лететь домой. Вдруг моего мира, каким я его знаю, больше нет?