К вечеру следующего дня «Оливковая ветвь» бросила якорь близ острова Святой Мади. На самом деле островов было пять, расположенных в зоне прямой видимости друг от друга. Три из них оказались совсем уж мелкими, и кроме скал, да вечно гадящих чаек ничем похвастаться не могли. На четвертом находилась гора, заросшая густыми джунглями и, если верить всезнающему Рогги, небольшой поселок в три десятка дворов.
Тоже мне, небольшой… Сразу видать, что Рогги городской житель и в сельской местности отродясь не бывал. У нас три двора рядом поставь — целая деревня выйдет, с названием и старостой. Под Ровенском подобных селений развелось, что блох на бездомном псе, где все друг друга знали, и каждый другому если не брат, так уж сват — точно.
На острове пятом располагался город. Многочисленные строения облепили пологий склон, что гроздья разросшегося виноградника. Сплошные черепичные крыши и стены домов, от разноцветия которых рябило в глазах, как в далеком детстве, когда тайком любуешься стеклышками, собранными в банку из-под леденцов. Порою казалось, что здания наползали друг на дружку, норовили подвинуть, соседа, а то и вовсе забраться наверх. Оно и понятно — кругом океан, теснота.
На холме возвышалась громада форта, вмурованная в скалу. Слишком унылая и серая для города, раскинувшегося внизу. Черные прорехи бойниц, ощетинившиеся дулами многочисленных орудий. Огромные лафеты на зубчатых стенах, рядом с которыми даже самый высокий человек казался букашкой. Форт был готов к бою.
— Говорят, весу в одной бомбарде, как в пятидесяти лошадях, — не удержавшись, выдал очередную справку Рогги-всезнайка.
— Это же как они бьют? — невольно вырвалось у меня.
— Знамо как — больно, — пробубнил стоявший рядом Бабура.
— И прицельно, — добавил Зак.
Вся команда столпилась на верхней палубе. Собралась вдоль борта и смотрела на город, раскинувшийся перед глазами. Завлекательная вышла картинка на фоне закатного неба и первых огней, осветивших извилистые улочки города. Завлекательная и очень уютная, особенно когда стоишь на гуляющей под ногами палубе, а дубовая от соли рубашка липнет к телу.
— Там тебе и таверны с пивом ржаным, и бордели с девками грудастыми, — мечтательно проговорил один из матросов.
— Будет вам и пиво, и девки грудастые, а ну марш работать, шаромыжники портовые!
Голос у боцмана, что армейский горн, был слышен в грузовом трюме, а может даже на берегу. Старый морской волк как никто другой понимал тоску матроса по земле, поэтому дал вдоволь налюбоваться прелестями острова, а после взялся гонять. Мы весь вечер поднимали бочки и тюки с товаром на палубу, стаскивали к мачте и грузили с помощью лебедки на спущенные шлюпки. Медленно и аккуратно, чтобы упаси Всеотец, не окунуть поклажу в соленую воду. Ежели что, убыток капитан Гарделли грозился покрыть за счет платы, причитающейся команде. А что могло быть хуже, когда бордель вот он — рукой подать, а в карманах ни медяка. Поэтому старался каждый, от трюмной обезьянки до рулевого.
Мы работали весь вечер, а потом всю ночь напролет, управившись лишь к предрассветному серому небу. К тому времени трюмы «Оливкой ветви» наполовину опустели, а последняя лодка с товаром отчалила в сторону берега.
Не хотелось возвращаться в душный кубрик, поэтому я, как и большая часть команды, остался на палубе. Рухнул без сил возле борта, мечтая только об одном, как бы поскорее забыться. Мышцы стонали и ныли, каждая косточка отзывалась болью, напоминая о количестве перенесенного груза. Но хуже всего становилось от слов, сказанных Заком:
— Через семь дней будем грузиться.
— Как? — невольно вырвалось у меня.
— А ты что думал, до Нового Света порожняком пойдем? Моряк из нашего квартирмейстера может и никудышный, а вот торговец хоть куда. Не зря Джефферсон первым рейсом отправился на остров. Как пить дать, забьет трюмы по новой.
— Лучше всего вином, — подал голос лежащий неподалеку матрос, — а то с этих фруктов проку никакого: половина сгниет по пути, а оставшаяся будет стоить сущие медяки.
— Эко ты хватил, братец… вином. Для того чтобы, виноградный нектар Святой Мади перевозить, знаешь какие подвязки иметь нужно? Это только церковникам позволено, а мы торговцы простые: дашь мандарины — мандарины повезем, а не дашь так и вовсе пустыми отчалим.
— Зачем мандарины, когда есть хурма. Считай, килограмм в три раза дороже стоит.
— Шибко ты умный, братец, как я погляжу. Для хурмы лицензия нужна — специальная грамота, а без нее тебе ни один купец финиковых слив не отгрузит, даже самых залежалых.
Моряки лениво переругивались, а я лежал и думал о своем. И не было мне никакого дела до того, чем будут трюмы забиты: вином или хурмой. Пару золотых в кармане разницы не сделают, в отличии от той драгоценности, что хранилась неподалеку. Печать Джа настойчиво звала и манила. Только бы добраться…
Барон Дудиков одним из первых сошел на берег вместе с квартирмейстером и группой счастливчиков из числа моряков. Казалось бы, вот он, шанс проникнуть в неохраняемую каюту, но увы, на палубе постоянно отирался народ. После того, как «Оливковая ветвь» бросила якорь, работы у экипажа заметно поубавилось. Вахты неслись с заметной ленцой, а изнывающие от безделья моряки даже не спускались вниз, предпочитая пялиться на город и считать часы до увольнительной. Океан всем осточертел, и каждый ждал своей очереди.
Я тоже ждал своего часа. Терпеливо и настойчиво, одним взглядом приглядывая за каютой, а другим за Ярушом. Наш смотровой заметно нервничал. Ему явно не хотелось сходить на берег и оставлять столь великую ценность. Я буквально физически ощущал душевные терзания матроса, особенно когда тому пришлось сесть в шлюпку. Унылая физиономия Яруша столь явно выделялась на фоне остальных лиц, что я не сдержался и помахал рукой. Плыви-плыви, дельфин сраный…
Следующей же ночью мне представился шанс: в предрассветные часы, самые трудные для караульных и самые сладкие для сна. Миновав шканцы, я юркнул к двери каюты. Достал имеющийся инструмент и принялся ковыряться в замке. Три стопорных штифта приподнять сумел, а вот на четвертом споткнулся. Слишком толстой и неповоротливой оказалась проволока, которую добыл, сломав один из фонарей в трюме. С этим светильником целая история приключилась. Кто же знал, что у боцмана каждый гвоздь учтен. Пришлось списать потерю на Фартового, окончательно тронувшегося рассудком. Кот шипел и кидался на всех подряд, не признавая даже любимого кока. Хватался зубами за канаты, за чужие задницы и ляжки, завывая и требуя себе самку, так почему бы фонарю не пострадать. Боцман после долго матерился, грозясь отправить блохастую сволочь в море, а пропавшей проволоки из крепежного элемента так и не хватился.
Я долго ковырялся в замке и в конце концов был вынужден сдаться. Для работы требовались более тонкие инструменты, но где же их взять? Была бы барышня на корабле…Стоп, а почему обязательно на корабле, когда целый остров в моем распоряжении, с женщинами и лавками, торгующими всякой мелочевкой, в том числе и столь необходимыми заколками. Осталось только дождаться своей очереди и сойти на берег.
— Танцор, ты там того… Жанетт не изменяй.
— Она дама хоть и плоская, но своенравная. Может и отомстить.
Под веселый гогот матросов я покидал «Оливковую ветвь». Весла с глухим стуком ударились о борт, оттолкнув прочь шлюпку, и споро заработали, поднимая в воздух веер брызг.
Берег приближался с каждой минутой, а заветная мечта отдалялась. Мечта о сытом будущем, о собственной крыше над головой и мягкой постели. Часы перевернулись, и песчинки заскользили вниз, с каждой пройденной минутой уменьшая шансы на успех.
Теперь я был в шкуре Яруша, в полной мере переживая то, что он пережил днем ранее. Может зря осторожничал? Может зря не стащил багор и не выломал дверь, выкрав заветную Печать? И плевать, что переполошил бы полкоманды. Куда хуже осознавать, что тебя могут опередить. Если уже не опередили…
От мыслей таких только сильнее вцепился в борт шлюпки, раскачивающейся на волнах. Мои дерганья не остались незамеченными для окружающих. Сидящий на банке Бабура оскалился в улыбке:
— Боисся, Танцор? А ты не боись, доставим в лучшем виде.
Знал бы он, чего я боюсь на самом деле.
На берегу нас уже ждали. Партия отгулявших матросов готова была вернуться на корабль. Причем готова во всех смыслах слова — трезвых среди них не наблюдалось, а парочка так и вовсе прикорнула на пирсе. Яруш ничем не отличался от прочих: вонял спиртом, словно потекшая бочка рома, а глаза… Этот лихорадочный блеск в глазах. Только попробуй успеть раньше, гаденыш.
— Танцор, не тормози! — дружеский тычок Бабуры едва не отправил меня в воду. Я сделал несколько шагов по пирсу и понял — земля кружится. От такого открытия, аж присел на корточки, схватившись за деревянный помост. Но мир не отпускало, продолжая шатать.
Народ в шлюпке заржал, а благодушно настроенный Бабура посочувствовал:
— Это оно с непривычки, Танцор, но ничего, скоро отпустит. Пройдись малясь, прогуляйся по городу… Заодно в бордель загляни.
— Но-но, никаких шлюх, Танцор.
— Помни о даме сердца!
— Она ждет твоего возвращения.
Ох уж эти шуточки про Жанетт. С количество монет, покоящихся в моих карманах, про бордель можно было забыть. Тут бы на ужин в трактире хватило.
В отличии от меня, сошедшая на берег партия матросов была полна энтузиазма и надежд. Заправлял всем всезнающий Рогги. Он уже бывал раньше на острове, поэтому на правах опытного возглавил гомонящую ватагу. Живой вихрь подхватил меня, потащил вслед за собой. Настолько стремительно и быстро, что пришлось приложить усилия, дабы вырваться наружу.
— Танцор, ты чего? — удивился Рогги. — Айда с нами.
— На счет денег не переживай, мы угощаем, — добавил громогласный Бабура. — И девочку в борделе снимем самый сок, как увидишь — пар из ушей пойдет. Правильно я говорю, мужики?
Моряки зашумели, поддерживая товарища. Разумеется, не обошлось и без шуток про Жанетт. Дескать, хранить верность доске — глупо, к тому же жениться на ней не обещал.
Пришлось отбиваться от разудалых матросов клятвенно заверив, что к вечеру непременно присоединюсь к всеобщей пьянке в таверне… Песий сын знает, как она называется. Я даже адреса запомнить не удосужился, настроенный совсем на другие дела.
— Ты это, парень… ты не смотри, что городок тихий и мирный, — предупредил Рогги на прощанье. — Поверь, это только на первый взгляд. Кошельки здесь воруют и по ночам режут ровно так же, как и везде. И нашего брата, сошедшего на берег, да готового спустить деньгу, чуют за милю. Держись подальше от глухих улочек и от девок готовых отдаться за медную монетку. Особенно от последних, если не хочешь, чтобы стручок твой отсох навсегда.
Ничего нового Рогги не сообщил. Я с рождения постиг науку городских улиц и шкурой чувствовал, куда ходить можно, а куда нельзя. И шлюх с экземами на пол лица насмотрелся, беззубых и с запахом протухшей рыбы под платьем. Уж лучше в помойное ведро стручок свой засунуть, чем в таких.
Матросы направились к ближайшей таверне, я же свернул на широкую улицу, ведущую прямиком на рыночную площадь.
Город мне не понравился. Казавшийся красивым с корабля, вблизи он выглядел, как обыкновенный портовый клоповник. Разноцветные стены порядком облупились и потрескались, помои стекали по улочкам вниз — прямо в гавань, пропахшую тиной, тухлятиной и дерьмом. Поверхность некогда синего моря покрывала сплошная пленка из мусора и отходов. В нос сшибало так, что близ расположенных кварталах нечем было дышать. И даже свежий морской бриз не мог исправить ситуации.
Понятно, что местные старались здесь не селиться. Возле порта располагались хозяйственные постройки: склады, ремонтные мастерские, разделочные цеха. А те редкие жилые дома, что все же имелись, принадлежали отбросам — воняющим, как и все вокруг.
Заморский город… Стоило плыть целый месяц, чтобы увидеть знакомую до боли картину? Словно и не покидал Лядово, где ошивался последние полгода в поисках подходящего корабля.
Новый Свет обязательно будет другим. Он должен быть другим, я в это верю! Люди сумевшие обойти запрет Всеотца, и справиться с проклятием Печати, разве будут они строить очередной гадюшник?
Я настолько погрузился в мысли, что не заметил хвоста. Похоже, вели меня с самого порта. Увидели, что сошедший на берег матрос отделился от товарищей, и решили поживиться. Глупцы, рассчитываете на карманы полные серебра? А горсти медяков в глотку не хотите?
— Матросик, такой молодой, такой славный, куда торопишься? Остановись, поговори со мной. Слышал про ночь любви, которую способны подарить смуглые южанки? О да, мы горячи, как горячи самые жаркие ночи Адалии.
А вот и обещанная Рогги шлюха, страшная, как рыба-демон, извлеченная из воды. Побитая, вонючая и возможно даже смуглая, только под слоем грязи этого не разглядеть. Над верхней губой скопились прозрачные пузырики — верный признак «плохой» болезни. Я не собирался с ней спать, а остановился лишь по одной причине — изучить улицу за спиной.
Сколько же вас, сколько… Вроде бы один — ошивается на углу дома. Причем делает это столь неумело, что даже шлюха обратила внимание на сутулую фигуру оборванца. На профессионального грабителя не похож, а это значит есть шанс, что он работает в одиночку. Да и не станут банды потрошить вновь прибывших матросов. Никому это не выгодно: ни купцам, ни лихим людям, ни городу. Всегда найдется легальный способ обобрать пьяного матроса, самого готового расстаться с деньгами — ты только помани. Значит типчик залетный, решил руки погреть на жару.
— Эй, матросик, подожди. А как же ночь любви? — послышался за спиной разочарованный голос шлюхи. — Ты куда?
Куда-куда, под ближайшую арку, поросшую сухим плющом. По всем понятиям внутри должен был быть тупик: дворик, окруженный стенами или глухой закоулок. Оказалось второе — что ж, так даже лучше: меньше свидетелей.
Внутри навалена куча мусора, бывшая когда-то стройматериалами, но за давностью лет превратившаяся в труху. Гнилые доски, солома, битый кирпич и остатки черепицы — все это когда-то давно имело цену, а теперь превратилось в хлам, который жалко выкинуть — авось пригодится. Замираю у стены здания напротив и за неимением лучшего изучаю ветвистую трещину. Прореху пытались заделать глиной, но та потрескалась, местами покрошилась, обнажив ломаные края кирпичной кладки. В Ровенске за подобное рукожопие давно бы на смех подняли, а здесь ничего — сойдет, потому как климат мягкий на многое позволял смотреть сквозь пальцы.
Позади раздались быстрые шаги — а вот и мой преследователь. Он явно торопился, спеша захлопнуть ловушку. Даже бежал, судя по сбивчивому дыханию. И вот теперь единственный выход в виде арки располагался за его спиной.
— Кидай монеты на землю!
Мои глаза делаются круглыми от испуга. Во всю таращусь на оружие, зажатое в чужом кулаке. Что это нож или заточка? Никак не пойму — рука клиента постоянно дергается, мешая рассмотреть.
— Кому сказано, вытряхивай… Порежу!
Трясущимися пальцами лезу в карман. Зачерпываю горсть монет и швыряю грабителю под ноги. Медные кругляши россыпью падают на землю, утопая в густой пыли.
Взгляд у мужика становится жадным, словно у голодного путника, дорвавшегося до еды. Он переводит взгляд с монеты на монету, беспрестанно бормоча:
— Еще, еще давай… Карманы проверю… порежу. Все вытряхивай, все.
В конце концов разум его не выдерживает и начинает плыть от вида богатства, валяющегося под ногами. Горе-грабитель присаживается на корточки и начинает шарить ладонью по земле. Про угрозу не забывает, выставив руку с ножом вперед. Только толку от него, когда взгляд вниз направлен.
Делаю пару быстрых шагов вперед и что есть мочи пинаю опущенную голову. Незадачливый грабитель валится на спину, издав странный звук, больше похожий на всхлип ребенка. Дергается, пытаясь шевелиться, но пропущенный удар слишком силен. Все — клиент выбыл из строя, по крайней мере на ближайшие десять минут. Этого должно хватить чтобы обшмонать тело и скрыться. Первым делом берусь за нож и матерюсь в расстроенных чувствах. Это даже не заточка — всего лишь шило, с потрескавшейся деревянной рукоятью. И на что я рассчитывал, на откидной нож с клеймом гарденских оружейников?
Вот незадача… С досады вгоняю погнутое шило в ладонь мужичка. Тот мигом приходит в себя, открывает рот, чтобы издать громогласный вопль. Пришлось заткнуть несостоявшегося грабителя, коротким ударом отправив в беспамятство.
Быстро собираю разбросанные по земле монеты. В карманах жертвы нахожу еще пару медяков. На многое и не рассчитывал, а вот нож… жаль. В Ровенске ни один уважающий себя шкет без лезвия на дело не выйдет. Это как клинок у рыцаря или золотая цепь на теле дородного купца — вещь статусная. Свои же засмеют, если будешь с шилом в кармане разгуливать. В лучшем случае, а в худшем — это же шило в задницу и засунут, и выгонят взашей, чтобы банду не позорил.
Я вынырнул из-под арки, отряхивая грязные ладони. Пыли вокруг собралось — немерено, что в заброшенном сарае. Не выдерживаю, и начинаю громко чихать, привлекая внимание шлюхи. Да и плевать, пускай смотрит. Никто не будет искать залетного матроса с вновь прибывшего корабля. Город большой, а лежащий в глухом закоулке человек — маленький. Отброс, которому глотку перережь, никто не заметит, а то и вовсе спасибо скажут.
Поэтому отворачиваюсь и быстрым шагом начинаю подниматься вверх по улице — рынок ждет.
Торговая площадь Святой Мади удивила размерами. Я ожидал от заокеанского города чего-то более грандиозного, а в итоге получил уменьшенную копию базара в Лядово. Все те же палатки с крикливыми торговцами, зазывающими покупателей. Сладкие дыни, пузатые арбузы, пахнущий хвоей маранг. Были и совсем уж фрукты диковинные, которые до сей поры видеть не приходилось, не то что попробовать.
— Вкусный спелый хаштым, только-только с берегов юга. Нежный, как руки любящей матери, и сладкий, что медовая патока. Молодой человек, не проходите мимо, попробуйте. Вкусите первую ягоду, и вы уже никогда не сможете отказаться от столь изысканного лакомства.
Чему жизнь меня научила, так это не тянуть в рот всякое непонятное. Особенно то, к чему вырабатывается стойкая привычка. А ну как заморский фрукт окажется хуже опия? И буду потом валяться в грязи, пуская слюни. Нет уж, за другим сюда пришел, значит и другое искать буду.
Обойдя весь рынок, но так и не найдя нужного, свернул на узкую улочку, идущую вверх по склону. Здесь и дома побогаче, и вони поменьше и стража на глаза попадаться стала. Пару раз меня останавливали, интересуясь кто такой и с какой целью направляюсь в верхнюю часть города. Пришлось признаться, что ищу подарок девушке, какие-нибудь безделушки, вроде заколок. А еще хороший качественный нож, который купить средства не позволяли, если только стащить. Впрочем, о последнем я благоразумно умолчал.
Усатый стражник направил меня на соседнюю улицу — красивую, с ленточными фонарями, переброшенными через крыши. Первые этажи домов оказались заняты всевозможными магазинчиками. Череда выдраенных до блеска витрин, покрытых красивыми надписями и рисунками. В некоторых горели огни несмотря на светлое время суток. И не просто горели — мигали, отбивая беззвучный ритм.
Я тренькнул дверным колокольчиком и зашел внутрь, пораженный увиденным. Маленькие лампы подмигивали мне, гасли, а потом вновь загорались. Бежали друг за другом, проносились из одного угла помещения в другой, словно луговые светлячки.
— Удивлены? — хозяин магазина был явно доволен произведенным эффектом.
— Это… это магия? — только и смог, что выдавить.
— Можно и так сказать. Перед вами выставочный образец, привезенный с самого Нового Света — называется гильянда.
— Гиль-ян-да, — повторил я, пробуя незнакомое слово на вкус, — а на чем оно работает?
— Угадайте.
— На жиру?
— Нет.
— На светильном газу?
— О, я смотрю вы человек образованный, про газовые фонари уже знаете.
Не то чтобы знал… Купец Хнычкин в позапрошлом году решился выставить новинку на площади. Ну народ и ломанулся со всех сторон, посмотреть на невиданное чудо света. Бока друг другу намяли, кто-то кошельков лишился, а кое-кто и жизни, затоптанный любопытной толпой. Больше тот фонарь на площади не появлялся, а купец Хнычкин по слухам выставил целый сундук золота в качестве повинной. Только сомневаюсь я, что был сундук. Кто же за жизнь простого горожанина больше двух крон даст. А их там погибло от силы полсотни. Вот и выходит, что не сундук, а маленькую шкатулку, из которой половину городской казне причитается в качестве налогов.
— Не догадались, молодой человек? — продавец хитро прищурился.
Других вариантов в голове не имелось. Я уже готов был признать поражение, как вдруг озарение вспышкой пронеслось в голове:
— Печать Джа?!
— Не то чтобы Печать, — старик, явно расстроился. Его можно было понять: стоял, скучал за прилавком, и тут случай подвернулся, подразнить ротозея из числа тупой матросни. Кто же знал, что матрос окажется догадливым. — Всего лишь маленькая частица, невидимая для невооруженного взгляда.
Всего лишь крупинка и такой результат. А сколько крупинок можно наколупать из трехкилограммового слитка, что хранится в каюте барона? Это же охренеть можно!
Я по-новому взглянул на доселе неведомую гильянду. Если верить рассказам лудильщика, Печать — это не что иное, как сосуд для огромного количества божественной энергии. Чтобы ее выкачать, нужны были особые инструменты и специальная веревка. Вон она, черная и гладкая, словно аспид, водящийся в развалинах старого замка. Именно по ней бежала небесная сила, заставляя гореть и мигать маленькие фонари. Интересно, а что находится внутри светильников? Что за пламя создает столь ровный и мягкий свет?
Я спросил у старика, но тот лишь поморщился.
— Молодой человек, вы будете покупать товар?
Я бы купил, только нахрена на корабле фарфоровые чашки?
— Мне бы заколку дамскую.
— Дальше по улице, третий магазин слева, — пробормотал недовольный старик и вернулся за стойку, всем своим видом демонстрируя нежелательность дальнейших расспросов. Жаль, очень уж хотелось узнать про гиль-ян-ду, работающую на магической силе.
Я вышел наружу, явно озадаченный увиденным. Почесал затылок и посмотрел наверх — вся торговая улица была накрыта сеткой, сотканной из веревок аспидного цвета, с множественным вкраплением в виде фонарей. Светильники были погашены по причине дневного времени суток, но до чего же красиво должно быть ночью, когда сотня маленьких светляков, наполненных божественной силой, загорается над головой. И тут меня озарило…
Гильянда в только что оставленном магазине, уличные фонари, и даже витрины — всё это было связано в длинную цепь, черпающую силу из одного источника. Печать Джа освещала торговый квартал, а может даже целый район. Точнее не Печать, а её маленькая песчинка — кроха, которую и глазом-то не разглядеть по заверениям продавца.
На счет последнего я сильно сомневался, потому как верить торговцам, что шлюхам, расхваливающим мужскую силу — всё сделают, лишь бы клиент остался доволен. Невидимая песчинка — это же надо такое ляпнуть… Чем пилить её будешь, старче, коли в мире подобных лезвий не существует.
Наслушался я в своей жизни фантазеров, которые сами ничего не видели, зато с чужих слов такого понарасскажут — хоть стой, хоть падай. Невидимая… то же мне. Да кто ж его, старого к божественному чуду подпустит? Это только барон-лопух без охраны небесные артефакты перевозит, а люди умные наверняка замки понавешали, да круглосуточную охрану выставили.
Весь оставшийся путь до магазина прокручивал недавний диалог с продавцом. И сам не пойму, чем он меня так зацепил, но вот злился, и все тут. Особенно когда вспоминал подслеповатые глаза старика. Надо было стащить с прилавка фарфоровую чашку, чтобы впредь неповадно было людей за лохов держать. Я может и не силен в знаниях, но это же не повод в открытую потешаться.
Колокольчик над головой звякнул, и я оказался внутри очередной лавки. Здесь обошлось без гильянд, и слава Всеотцу, а то наслушался.
— Чего изволите? — из-за прилавка показался угодливый юноша.
— Мне бы заколку для барышни.
— Дамские заколочки, понятненько-понятненько. А какие изволите, в виде змейки или бублика? Зажим, клюв или банан? Диковинные восточные в виде палочек или классический гребень? Настоятельно рекомендую полумесяц, он сейчас, знаете ли, в моде. Прекрасно держится в густых волосах, придавая прическе дополнительный объем.
— Покажите эту, — ткнул я пальцем в витрину.
— Шпильку?
— Да, покажите мне шпильку.
— С россыпью алых бусинок или ту, что в виде прекрасной гортензии?
— Нет, эту! — я снова ткнул пальцем.
Продавец разочарованно вздохнул, и полез под прилавок за дощечкой с выставленными образцами. Нехотя достал товар — самый обыкновенный двузубец без лишних украшательств.
Я взял шпильку, покрутил в пальцах, оценивая прочность металла. Еще не хватало, чтобы внутри замка обломилась.
— Смею предположить, сей товар вы покупаете в подарок, — продавец принялся прощупывать почву. Наклонился и доверчиво зашептал: — поверьте, дамы нашего города весьма избалованны мужским вниманием. И что бы их удивить, потребуется нечто большее, чем простая безделушка. В салоне мадам…
— Сколько? — перебил я парня.
— Восемь пенсов.
— А если в кронах?
— В аларнийских или…
— В восточных.
Продавец на миг задумался, наморщив лоб. Забормотал неразборчивое про одну восьмую доли, а после выдал:
— С вас двенадцать медных монет.
На рыночном развозе в Лядово подобная мелочь дороже пяти медяков не стоила, а этот накрутил больше, чем в два раза. Ну да и хрен с ним, пускай подавится. Нет времени цену сбивать или искать, где подешевле.
— Уважаемый, наши дамы любят щедрых, — донеслось в спину.
Хотел на прощанье дверью хлопнуть, но сдержался. Никогда не любил торгашей — они хуже уличных катал, вечно надурить готовы. А еще самых умных из себя строят, словно умудренные знаниями книгочеи. Прощелыга в магазине украшений с чего-то решил, что я подарок для шлюхи подбираю. Словно у сошедшего на берег матроса не может быть других целей. Может я замок хочу вскрыть и добраться до такого куша, о котором ему даже в самых сладких снах не снилось. А шлюхи… А шлюхи подождут, никуда не денутся.
Обернув приобретенный товар в тряпицу, я спустился с крыльца. Задрав голову, посмотрел на циферблат, прикрепленный к фонарному столбу. Стрелки показывали шесть часов вечера. До возвращения на борт оставалась уйма времени — вся ночь впереди. И чем теперь заняться?
Я засунул руки в карманы, пересчитать мелочь. Н-да, на оставшиеся монеты особо не разгуляешься, но набить пузо хватит, особенно в припортовой части города, где и еда попроще и ценник пониже. Туда и пошел, про себя решив, что непременно вернусь в торговые районы, когда стемнеет. Хотелось глянуть одним глазком, как будут гореть огни божественного пламени. Целая улица, залитая светом Печати Джа.
Наши церковники пошли бы красными пятнами, узнай о подобной ереси. В Ровенске за меньшее на костер отправляли, вешали на столбах, да глаза выжигали. Здесь же на острове у чернецов имелось лишь небольшое представительство. Местный губернатор даже часовню запретил построить и, надо сказать, правильно сделал. Потому как церковная братия подобна тараканам — стоит парочке завестись и глядь, через месяц уже сотня будет.
Засунув руки в карманы, я зашагал вниз по булыжной мостовой. Пропетлял мимо небольшой площади с фонтанчиком, где остановился послушать уличных музыкантов. Грустная серенада о вечной любви разделенных сердец. Рядом всплакнула почтенная матрона, а франтоватого вида мужчина бросил пару монеток в оставленный на тротуаре футляр. Он явно красовался перед спутницей и правильно делал, потому как девки щедрых любят.
Народу на улице заметно прибавилось. Город ожил, заговорил на сотни голосов, запестрил разношерстными нарядами. Кого здесь только не было: почтенных граждан и оборванцев, людей служивых и ротозеев, шляющихся без толку, чтобы просто время убить. Пару раз ловил на себе цепкие взгляды щипачей, но те быстро теряли интерес к трезвому матросу, предпочитая более легкую и жирную добычу.
Через пару кварталов повеяло большой водой. В нос ударил тошнотворный запах протухшей рыбы, а под ногами захлюпали ручейки помоев — приближался порт. Почтенная публика становилась все менее почтенной. Стали попадаться прохожие и откровенно разбойного типа с соответствующими знаками отличий в виде татуировок, перстней и колец.
А нож так и не удосужился стащить. Хожу без острого лезвия, словно голый по улицам.
— Танцор! — долетел до ушей знакомый голос. Из проулка прямо на меня вывалился Рогги. Дохнув парами алкоголя, перемешанными с запахом чеснока, возмущенно заявил: — ты чего трезвый?
Пришлось пожать плечами.
— Послушай мою науку, парень, — протянул Рогги. Облапил за плечи рукою, наклонился ближе и забубнил: — мы еще месяц плыть будем. Целый месяц, понимаешь? Не-а, нихрена не понимаешь. Иначе не разгуливал бы по улицам на трезвую голову. Что, думаешь, капитан от щедрот великих, велел каждому монет отсыпать и на берег отправить? А вот нихрена… Это чтобы матросы с ума не сходили, и бросаться друг на друга не стали, да зубами грызть, как треклятый Фартовый. Всеотец, забери душу злобной твари, — Рогги с досады сплюнул на землю.
Ответить всезнающему матросу я не успел. Чужая рука подтолкнула в спину по направлению к таверне. Будь я менее ловким, непременно бы споткнулся и распластался на пороге, а так пришлось подстраиваться: быстро перебирать ногами и поворачивать корпус, уходя от столкновения со встречным пьянчужкой, чтобы в самом конце вписаться в дверной проем.
— Как есть, Танцор! — раздался за спиной восхищенный голос Бабуры. Это он меня толкнул, едва не впечатав в стену. Мог и зашибить ненароком — силы в руках здоровяка было немерено.
Появление Танцора в таверне не осталось незамеченным. Приветственный хор голосов тут же наполнил помещение, пропахшее табаком и дымом, а еще пивом, что текло рекою. Мне всучили кружку пенного и усадили за стол, точнее за три стола, объединенных в один большой. Сошедшему на берег экипажу «Оливкой ветви» требовалось пространство, дабы отметить событие с размахом. Здесь были все, даже Дудиков, которого каким-то чертом занесло к пьяной матросне.
— Пей-гуляй, Танцор, барон угощает, — прогремело над самым ухом.
Интересно, что здесь забыл благородный господин? Неужели не смог найти более достойного занятия, чем сидеть в захудалой таверне, да напиваться дешевым пойлом? В портовом городе сыщется множество развлечений, начиная от игорных домов и заканчивая шлюхами на любой вкус и цвет, были бы деньги. У барона они точно водились… Холеная ладонь высыпала на столешницу очередную порцию золотых монет и с десяток луженых глоток разразился благодарственными криками.
— Танцор, чего застыл, словно девка красная перед грот-мачтой. Сказано же, барон угощает.
Пришлось сделать пару глотков. Напиваться не входило в мои планы, а вот поесть… В желудке мигом заурчало, стоило увидеть блюдо с жаренным мясом по центру стола.
Я схватил пару куриных ножек — ароматных, пахнущих чесноком и специями. Принялся рвать мясо зубами — податливое и такое нежное. Как же я по нему соскучился, Всеотец… От треклятой солонины кишки в узел свернулись. Сейчас бы еще похлебки наваристой с зеленым лучком — густой, со сметанкой, чтобы ложка колом стояла.
С глухим звуком стукнулись деревянные кружки — пьяные матросы разразились очередной порцией криков, а я вновь схватился за мясо, набивая голодный желудок.
— Смотри, как Танцор метёт, только зубы о кости стучат.
— Танцор, может пива?
— Отстаньте от парня, пускай отъедается, а то смотреть страшно — сплошные ребра.
— Это порода такая.
— Какая к шантру порода, когда ребра к позвоночнику приросли. Жрать надо больше, вот и весь сказ.
— Глянь, как челюстями работает… упустишь Жанетт, Танцор. Она сама дама стройная, только худых и любит.
Мне все эти разговоры были побоку — смеются и хрен с ним. Когда еще выпадет шанс поесть от пуза, так чтобы вдоволь: с сытой отрыжкой и жиром, стекающим по подбородку. А пиво… а пиво было откровенно паршивым — разбавленное, со странным привкусом древесины и кислым запахом половой тряпки.
Дудиков к стоящей перед ним кружке даже не притронулся. То и дело морщился, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Все эти здравницы в его честь, жрущие и пьющие матросы — вызывали стойкое отвращение у его светлости. Что же ты здесь забыл, господин барон?
Мысль это не покидала меня, она застряла в мозгах, словно камешек в ботинках. Я тайком наблюдал за ним, когда тянулся за очередной порцией мяса или когда обгладывал кости. Барон был не из числа людей, умеющих скрывать эмоции. Неприязнь, раздражение, брезгливость — то и дело проявлялись на лице благородного господина, но самым главным из них был страх. Я слишком хорошо знал это чувство, чтобы не распознать его по напряженной позе, по бегающим глазам. Нет, он боялся не матросов, скорее наоборот, искал среди них защиты. В большой шумной толпе, надеясь укрыться от неведомой угрозы.
В чем причина твоего страха, барон? Успел проиграться в пух и прах в игорном доме? Это вряд ли, иначе не сорил бы кронами направо и налево, проставляясь за выпивку. Может успел наставить рога местному аристократу? Или причиной всему трехкилограммовый артефакт, запертый в каюте? Ох как не хотелось об этом думать: до сцепленных пальцев, до жжения в груди. Именно так ощущал себя, когда видел золото, до которого способен дотянуться. Награду, которую могу получить, украсть или отнять силой. Крайне опасное проявление азарта, когда легко потерять контроль над собой и натворить глупостей.
Я уже ощущал внутренние позывы все бросить и пуститься до корабля вплавь. Вскрыть замок, отыскать заветную Печать и скрыться на одном из пяти островов. Затеряться в джунглях и ищите меня потом всем экипажем…
Всеотец, до чего же глупо! Неужели пару глотков дешевого пойла способны затуманить голову? Или все дело в проклятии, нависшем над небесным артефактом? Пришла пора выйти на улицу освежиться, а лучше всего отлить, о чем последние минут десять твердил переполненный мочевой пузырь.
Поднявшись с лавки, я зашагал по направлению к нужнику, располагавшемуся прямо под лестницей на второй этаж. И конечно же он вонял. Смрадный дух окутал угловую часть зала со столиками. Что за дикость? В Ровенске отхожие места питейных заведений обустраивались во дворе. Никому и в голову не могло прийти поставить туалет в помещении. Толпа пьяных посетителей, они же как свиньи — все засрут и все загадят.
Так оно по итогу и вышло. Даже у меня, привыкшего ко всякому, невольно заслезились глаза. Пол был покрыт склизким слоем экскрементов, и чем ближе он был к дыре, тем толще становился. Теперь понятно, что Рогги делал на улице, когда я на него наткнулся. Моряк банально отливал у стены, не в силах вдохнуть пары сего зловонного места.
Выдав струю на расстоянии, я завязал портки и с облегчением выбрался наружу. Мокрые подошвы заскользили по деревянному полу. Может выйти, почистить ботинки…
Стоп, а где его светлость? Я замер, вглядываясь в толпу гуляющих матросов. Кое-кто успел набраться и сползти под лавку, парочка лежала на столе, другие орали, зазывая шлюх и требуя больше выпивки. Ничего не изменилось, кроме одного — пропал барон. Раньше он сидел у стены, а теперь его не было. Внутри заныло от тревоги: нет, не за Дудикова, хрен бы с ним, за Печать!
Схватив Рогги за плечи, я попытался добиться от того ответа, но пьяный матрос лишь бормотал бессвязно.
— Барон-то? Барон ушел, — пришел на выручку Бабура.
— Куда ушел?
— Да пес его забери. С ним парочка наших была, Жедяй и этот, как его там, — косматая голова склонилась, то ли предавшись воспоминаниями, то ли погрузившись в сладкий сон.
— Танцор, айда к нам.
— Баб-то щупал за вымя? Знаешь они какими сладкими бывают.
— Давай, выпей якорную.
Многоголосица неслась со всех сторон, но я уже не слушал: толку от них, все равно ничего не знают.
Распахнув дверь, вывалился в теплую южную ночь. Голова закружилась от свежего воздуха. Некогда вонючие улочки благоухали по сравнению с душным залом таверны.
Куда же ты направился, барон? Глаза забегали, пытаясь вычленить из толпы знакомую фигуру. Девка, обряженная в застиранную одежду служанки, господин в сером сюртуке: то ли мелкий чиновник, то ли распорядитель по хозяйству, блюющей на углу выпивоха. Ага, а вон вдалеке мелькнула знакомая матросская форма. Если барон ушел с кем-то из наших…
Ноги сами собой понесли вниз по улице. Бежать в толпе та еще наука, здесь опыт нужен и чуйка, что у сторожевого пса. Ошибешься, в какую сторону перепуганный купчик дернется, и впишешься прямиком в мягкое пузо. А ежели за тобой погоня, а в руках чужой кошель горит? Могут и забить до смерти.
Я с малолетства постиг сию науку: через пот, синяки в половину тела и разбитое в кровь лицо, потому скользил сквозь людской поток, что раскаленный нож сквозь масло.
А вот и перекресток. Идущая вперед дорога вела к гавани и раскинувшему до горизонта темному океану. Справа находилась та самая улочка с приставучей старой шлюхой и глухим закоулком, где остался лежать незадачливый грабитель, а напротив… Напротив был лес или как его именовали местные жители — джунгли. Город здесь обрывался, дальше шли заброшенные хозяйственные постройки и дикая земля. За каким лешим барон туда поперся? Он и еще три провожатых из числа команды «Оливковой ветви».
Слишком плохое место они выбрали для ночных прогулок. Уличного освещения нет, лишь пару фонарей на облупившихся стенах домов: подрагивают неровным светом, пытаясь справиться с наступившей темнотой. Прохожие отсутствовали, как и городская стража, обязанная бдеть за общественным порядком. Кругом глухие стены перекошенных складов, да полуразрушенных амбаров.
Просто отличное место для всяческого отребья, скрывающегося от закона. Я бы и днем сюда не сунулся, не говоря уж про ночное время суток. Но барон-то, барон…
Мысли закрутились стремительным вихрем, сотканным из противоречий. С одной стороны понимал, что у благородного господина не может быть с собой артефакта, потому как лично его провожал, наблюдая с борта корабля, как тот садился в шлюпку. Тугой кошель болтался на поясе, как и шпага, поднимающая полы камзола. Драгоценные перстни на пальцах, толстая цепь на шее, инкрустированная каменьями и пачка документов во внутреннем кармане. Я даже успел заметить угол белого конверта, когда гуляющий ветер распахнул края господской одежды. Чего точно не было, так это трехкилограммового слитка. Предмета самого по себе объемного и тяжелого, а с учетом специального кожуха, защищающего от божественного проклятья, так и вовсе.
Печать Джа хранилась в каюте корабля — в том не было никаких сомнений. Тогда зачем лезу в глухую дыру, зачем рискую собственной шкурой? Разумного ответа не нашлось, лишь лихая чуйка продолжала нашептывать: «вперед-вперед, не упусти». Словно жизнь барона и артефакт были связаны таинственным образом. Исчезни его светлость и Печать тут же испариться, вместе с надеждой на светлое будущее. Этого я допустить не мог… никак не мог, слишком близко подобрался к верному шансу, способному изменить жизнь.
Вдохнул и выдохнул… Скользнул в густую тень, отброшенную серой стеной дома. В ноздри ударил запах прелой соломы, хотя, казалось бы, откуда ей взяться — крыши вокруг черепичные. Так обыкновенно пахло на конюшне у плохого хозяина или в животном дворе, по уши заросшем в грязи.
Миновав заколоченную дверь, добрался до разрушенной стены. Быстро заглянул в проем — кровать из тюков, следы костра, собранная из веток тренога. Ага, понятно, значит здесь организовал лежбище лихой люд или бродяги, что порою без разницы. Стоянка заброшенная, как и все остальное вокруг. Костра давно не разводили, а возле вспоротого тюка копошились крысы. Даже знать не хочу, чего они там отыскали.
Быстрым шагом миновав пролом, замираю. Мелькающие впереди силуэты были хорошо заметны, спасибо полной луне и высыпавшим на небо звездам. Особенно выделялась фигура барона в камзоле. Дудиков был явно выше матросов, телосложением худощав и шел походкой прямой и ровной, а не в раскорячку. Вот он остановился и до ушей долетели голоса, заглушаемые звуками города. Слишком далеко, слов не разобрать, лишь общие интонации. Барон и его провожатые о чем-то яростно спорили. Дудиков не стеснялся жестикулировать, а вот матросы замерли неподвижными скалами, взяв благородного в кольцо.
«Как пить дать, убьют», — мелькнула в голове заполошная мысль. И ладно если из-за золотых крон, что лежат в кошеле, а если знают про Печать Джа? Сколько народа в курсе о той вещице, что хранится в каюте? Может статься, что полгорода, учитывая болтливость глупого барона.
Темные силуэты впереди качнулись, но ожидаемой атаки не случилось. Фигуры лишь свернули в проулок, все глубже погружаясь в трясину района, настолько заброшенного, что до сих пор не встретилось ни единой живой души. Не считая тех крыс, что копошились в подгнившем сене.
Добегаю до перекреста, где полминуты назад стоял барон с провожатыми. Осторожно заглядываю за угол дома — улица пуста. Учитывая неторопливый шаг, они не могли далеко уйти, а значит свернули. Вот только вопрос — куда?
Додумать я не успел: странные звуки наполнили ночной воздухе — серия громких щелчков, словно кто-то ловкий бил кнутом, стегая непослушную лошадь. Короткий жалобный вскрик, а потом все смолкло.
Источник шума был совсем рядом, за тем большим складом, что темной громадой высился через улицу. Стоит лишь нырнуть под арку и… столкнуться нос к носу с неизвестностью, может статься, даже с убийцей. Грохнул Жедяй с сотоварищами барона, а тут я весь такой красивый. И что они сделают со свидетелем преступления?
Недолго думая, я выбрал самый безопасный и сложный маршрут из имеющихся. Скинул тяжелые ботинки и пересек улицу, ощущая под ступнями холодный камень мостовой. Подбежал к стене и принялся карабкаться на плоскую крышу. Выступов хватало благодаря выщербленную кирпичу, образовавшему для ног удобные ложбинки. Не лестница, конечно, но тоже сойдет.
Повиснув на карнизе, я принялся осторожно подтягиваться. Оперся на руку и, закинув ногу, одним движением перевалился через край. Оказавшись наверху — замер, прислушиваясь к посторонним звукам: ничего… ни голосов, ни вскриков, ни щелчков кнута. Обыкновенно так работали профессиональные душегубы, затыкая жертвам рты и перерезая горло. Но уж точно не пьяные матросы, привыкшие драть луженые глотки, потому как по-другому в океане не докричишься, особенно когда висишь на рее, а за бортом бушует вода.
Странно это все… Уличная жизнь приучила держаться стороной от всего непонятного, и я бы непременно это сделал, но Печать Джа… Артефакт раскаленным жаром отзывался в груди, маня к себе. Может я уже попал под божественное проклятье, если думаю о нем не переставая?
Крадучись, словно Фартовый по камбузу, перебрался на другую сторону. Доски под ногами скрипят, шатаются, напоминая о возрасте строения. Дерево местами растрепалось, ощетинилось занозами, что лесной еж иглами. Одну из них и подцепил, наполовину загнав в пятку. Пришлось прикусить губу, чтобы не взвыть от боли.
Тихо — главное, не шуметь. Ложусь на живот и, приподняв голову из-за края карниза, начинаю осматриваться. Вижу небольшой дворик со старой повозкой в углу. Колеса давно сняли, как и борта, а вот длинные оглобли остались. Две палки уперлись в стену, словно рога невиданного животного, брошенного и обреченного навечно бодаться.
В углу черные силуэты бочек, чуть дальше груда ящиков и строительный мусор — все это знакомо и неоднократно видено, только по другую сторону океана. Измени окрас стен, добавь черепичную крышу со скатом и хмурое небо над головой — получится один в один район Кирпичников, столь же заброшенный и дикий. Приподнимаюсь на локтях и два светлых пятна сразу бросаются в глаза — тела матросов с «Оливковой ветви». Чуть дальше распростерся еще один, но где же барон?
Его светлость лежал у стены: прямиком подо мною, уткнувшись лицом в песок. Но если все мертвы, тогда кто же…
Звериное чувство опасности охватило тело. Я уткнулся носом в руки и затих, вслушиваясь в собственное дыхание. Оно казалось невыносимо громким, куда громче стрекота цикад и звуков ночного города. Кто-то очень опасный находился рядом. Настолько, что смог одолеть трех крепких матросов и одного барона, который даже шпагу извлечь не успел. Меньше, чем за минуту, без криков и лишнего шума, только череда странных звук, похожих на щелчки кнута.
Я ждал, но неизвестный так и не объявился. Он словно растаял в ночи, ничем не выдав собственного присутствия. А может и не было никого? Может драка закончилась Фаверсийским финалом, когда все участники дуэли мертвы? Бывает же такое…
Присев на корты, снова огляделся. Картина не изменилась: все та же повозка без колес, груда ящиков в углу и четыре мертвых тела. Очень захотелось сбежать, обратно в город с его ночной жизнью, но еще больше захотелось понять — что же, подери шантру, здесь случилось? Какая нечистая сила прокралась в глухой закоулок и убила людей? И как это может быть связано с Печатью Джа? Последнее важнее всего, потому как если бы не божественный артефакт, хрен бы я сюда сунулся. Не стал бы свешиваться с карниза, прыгать вниз и обыскивать тела.
Как и ожидалось, матросы оказались пустыми: на троих не набралось и серебряной монеты, а вот барон порадовал: семь полновесных крон золотом и дюжина серебром. Два перстня и одно кольцо, сидевшее столь плотно, что пришлось рубить вместе с пальцем, благо у одного из матросов нашелся острый нож. В кармане барона оказался конверт и документы, удостоверяющий личность Его Светлости Алекса Дудикова, урожденного барона Астрийского. Письма разобрать не смог, уж слишком темно было, да и вязь букв диковинная. Одно дело читать печатные буквы, а когда идет пропись с вензелями и закорючками… тяжело, одним словом.
Документы я решил прихватить, как и богатый улов в виде монет и украшений, а вот моряцким ножом… не то, чтобы побрезговал. Уж слишком приметным он был, а ну как на корабле опознают, начнут задавать неудобные вопросы. Да и тяжелым он был, в ладони плохо лежал. Для разделки рыбы может и сойдет, а вот для дел более тонких, где требуется острота реакции и ловкость рук — увы, нет.
Пока опустошал чужие карманы, успел приглядеться к ранам. Красные точки на спине, на груди, а у барона так и вовсе по центру лба. Это же какой силищей нужно обладать, чтобы лезвие загнать в черепушку. Точно не шпага, и не арбалетный болт, уж слишком ровными оказались края раны. Может быть копье? Снова нет, у них обыкновенно наконечники плоские с расширением по центру, а тут отверстие круглое, толщиной с указательный палец.
Я в последний раз глянул на распростертые тела и дал ходу. Пускай стража разбирается с мертвецами, это их прямая обязанность. Мне же пора была валить и чем скорее, тем лучше.
Прощайте, Его Светлость, господин барон…