Печать Джа

Глава 7. Дама бубей

Народная молва утверждала, что у Всеотца имелась куча детей, рассыпанных по небосводу звездами. Что и говорить, плодовитым оказался верховный бог, а еще на редкость похотливым. Дня не проходило, чтобы от него не понесла земная женщина. И не важно, то дворовая девка была или купчиха дородная, баба в самом соку или молодуха, повязавшая синюю ленточку. Никем не брезговал Всеотец.

Заглянул он однажды и в наш захудалый городок, после чего в семействе Пантелеймона случился страшный скандал. Ребеночек у жены родился рыжий и конопаты, совсем не похожий на чернявого пекаря. Народ в неверии своем принялся распускать слухи, что виною всему не похотливый бог, а служка, работающий на мельнице и развозящий муку на подводах. Уж больно многое сходилось: и огненный цвет волос, и то радушие, с которым хозяйка пекарни привечала парня. Пантелеймон как новорожденного сына увидел, так и взялся за топор. Дело чуть до смертоубийства не дошло, пришлось вмешаться церкви. Отец Дисиний ребеночка осмотрел и молвил, что «чадо сие, ни что иное, как благословение небес, и потому ему, Пантелеймону, отпрыска следует признать, а не гневить Всеотца». Ибо всякому известно, сколь грозен бывает небесный правитель в ярости своей.

Делать нечего, почесал Пантелеймон затылок и сына признал, а рыжий служка с тех пор в городе не появлялся. И правильно делал, потому как боги богами, а земные страсти никто не отменял.

Много было детей у верховного бога и самым известным из них по праву считался Мареу, или считалась… короче, темная вышла история. Перепил однажды Всеотец браги хмельной из небесных запасов. Упал на землю полный плотских желаний и обрюхатил первую подвернувшуюся — старую шлюху, страшную, что лысый шантру в безлунную ночь. От той связи родилось на свет странное существо, названное именем не мужским и не женским. На лицо посмотришь — дева прекрасная с грудью высокой, а между ног сплошная срамота — корень мужской до колена болтается.

Всеотец нехотя сына признал… или дочь, и отправил с глаз долой. Лишенное родительской ласки семя взошло злобным отродьем, что повадилось лазить по чужим снам, да насылать кошмары.

Всякому было известно, ежели проснулся среди ночи от собственного крика, значит посетил тебя Мареу. Он никого не жалел, преисполненный лютой злобы. Находил потаенный страхи, спрятанные глубоко в сердцах, и насылал кошмары.

К примеру, за Тишкой осьминогие демоны гонялись, желавшие полакомиться нежнейшей человеческой плотью. Влашке снилось, что стала толстой и настолько уродливой, что хозяйка отправила на работы в поля. А мне? Мне не снилось ничего… Существовал лишь краткий миг забытья между двумя желаниями: пожрать и пожрать снова. Что может быть хуже пустого желудка?

От того и не понимал страхов перед ночными кошмарами. Они казались глупыми и детскими, ровно до той самой поры, пока с самим не случилось. Пять минут назад лежал в теплой постели и вот уже стою в круге, очерченном мелом. Под сводами храма звучат голоса чернецов, нараспев читающих слова молитвы. Я вглядываюсь в лица под капюшонами и узнаю брата Серафима, брата Изакиса, и Леньку-вторака. Какого осьмилапого моего дружищу сюда занесло?

Хочу спросить, но язык словно онемел: прирос к небу и не двигался, как не двигались и прочие члены тела. Моргнуть глазами — и на то оказался не способен. Только стоять и смотреть на покачивающиеся в такт фигуры.

Хор голосов звучит все громче и громче. Слова гулким эхом разносятся по закоулкам старого храма, и я понимаю, что никакая это не молитва, а заклинание — аркан, сковавший тело грешника, то бишь моё… Проклятие горячим дыханием обжигает кожу в поисках врат, через которые можно проникнуть в душу человеческую. И наконец находит участок промеж лопаток. Линии невидимой татуировки вспыхивают алым пламенем. Кожа лопается, пузырится волдырями, причиняя невыносимую боль. Мне бы заорать благим матом: надсаживая грудь и срывая связки, но чернецы лишили даже такой малости, как тихий стон.

Жаркое пламя охватывает тело, плавит черты лица, словно свечной воск. Через глотку проникает внутрь, затекает расплавленным свинцом. Все глубже и глубже, и…

… я просыпаюсь в липком поту.

Сердце бешено колотится, а руки трясутся, будто у запойного пьяницы. Сползаю с постели и на ватных ногах подхожу к зеркалу. Долго изучаю спину, пытаясь разглядеть линии магического рисунка. И снова ничего, ни малейшего намека на татуировку.

Приснится же такое… Шлепаю босыми пятками по полу и погружаюсь в ванну с холодной водой. Несколько минут лежу неподвижно, приводя мечущиеся мысли в порядок. Что за напасть? Сроду кошмары не мучали и вдруг взялись. Может чернецы дернули за невидимый поводок аркана, напоминая, кто у кого на цепи сидит? А может виной всему десяток жирных эклеров, которыми давился, с трудом запихивая в рот? Из-за них в кишках до сих пор бродило.

Я долго лежал в ванне, пока не начало потряхивать и знобить. Тогда выбрался наружу и забрался обратно в постель. Долго ворочался с бока на бок, но только под утро смог забыться, когда за окном окончательно рассвело и воздух наполнился шумом улиц.

Будь моя воля, никуда бы не ходил. Так бы и валялся целыми днями, ощущая щекой мягкую подушку, но треклятые чернецы… Вдруг сон — это не просто сон, а послание, в котором ясно дали понять, что будет грозить в случае неповиновения. Может прознали о местной колдунье, к которой столь «удачно» сходил, просадив СТО, МАТЬ ЕГО, КРЕДИТОВ!!!

Я кое как оделся и спустился вниз, к скучающему за стойкой портье. Видимо мой помятый вид вызывал вопросы, потому служка участливо поинтересовался:

— Господин барон, с вами все в порядке?

— В полном… Меня никто не спрашивал?

— Нет.

— Если вдруг…

— О, не извольте беспокоится, господин барон, Вишек предупредил. Если личностью вашей светлости будут интересоваться, я всенепременнейше сообщу.

— Будь любезен.

На том и распрощались: портье остался скучать за стойкой, а я вышел на улицу, полный нехороших предчувствий. Погода словно почуяла мое настроение: нахмурилась серым небом, а со стороны океана задул холодный ветер.

Подняв воротник сюртука, я зашагал по улице знакомым маршрутом. В кои-то веки живот не урчал, поэтому прошел мимо пустующей забегаловки и направился прямиком в центр, к оживленному проспекту.

— Сенсация-сенсация! Только в свежем номере «Трибуны»! Известная танцовщица Адель прибыла с визитом в город — звонкий мальчишеский голос пробивался сквозь шум улицы. — Читайте только у нас! Очередная провокация Конфедерации на границе, быть большой войне!

— Танцовщица Адель, серьезно? — я не выдержал и подошел к пацаненку. — Что же ты, прохвост, вчерашние новости за сегодняшние выдаешь. Поди еще и газетами старыми торгуешь.

Надо отдать должное пацаненку, не убежал. Лишь насупился, обхватив тонкими руками стопку бумаги.

— Хочу и торгую, вам какое дело? Шли бы своей дорогой, господин-хороший.

— Шесть кредитов, — напомнил я.

Пацаненок вытащил одну из газет и молча протянул мне.

— Нахрена мне вчерашний номер? — не понял я.

— Так другого нет.

И тут до меня дошло. Сам же читал на обложке, что Трибуна выходит два раза в неделю: по понедельникам и четвергам, потому и торгует пацан старыми новостями. И будет продолжать торговать, пока не выйдет свежий номер.

— И как, берут? — поинтересовался я.

— Берут и брали бы еще больше, если бы некоторые господа не отвлекали от работы.

— Ну-ну, торгуй… я в понедельник вернусь.

Пацаненок в ответ лишь шмыгнул курносым носом. Задрал худую руку с газетой и принялся звонко кричать:

— Сенсация-сенсация…

Судя по пухлой пачке нераспроданных номеров, дела у паренька шли неважно. Только мне до него какое дело, тут бы со своими проблемами разобраться.

До вечера ходил по многочисленным лавкам и магазинам. Эклеров больше не покупал, желание есть сладкое отбило напрочь, а вот лезвие для бритья, помазок и мыло заказал. Причем мыло не простое, а пенящееся, чтобы легче было щетину соскребать. По крайней мере так объяснил продавец, а еще этот подлец всучил крем. Долго расписывал, как он пахнет и что благодаря ему кожа меньше раздражаться будет.

На счет кожи не знаю, а вот то, что прощелыга за прилавком довел до раздражения меня самого — факт. И главное, столь ловко развел. Специально ради меня открыл тюбик, кожу на щеке помазал, дескать, ощущаете свежесть? А как ее не ощутить, когда на улице с самого утра непогодица. Тут чем не намажься, все холодить будет.

Короче, не смог я отказаться от покупки, да и кто бы смог, когда ради него товар распечатывают. Заказал доставку и вышел на улицу под мелко накрапывающий дождик.

Над головами прохожих один за другим стали появляться зонты. И если господа пользовались исключительно темными цветами, то дамы были кто во что горазд: желтые и зеленые, красные и фиолетовые. От обилия красок зарябило в глазах, словно угодил на праздничную ярмарку.

В наших краях не принято было носить зонты. Что дождь — вода, высохнет — не заметишь. Особенно если мелкий моросит, который с лица вытер и побежал дальше. Купцы брезговали сим аксессуаром, как и приказчики, и люд попроще. Лишь великосветские барышни Ровенска имели зонты, и то больше от солнца, потому как всякой красавице было известно: загар — удел девок дворовых, вынужденных целыми днями работать.

До чего же удивительный мир был вокруг. Каждый раз замечал что-то новое: мелкие детали, ранее ускользавшие от внимания. К примеру, лужи не скапливались на дороге, а стекали по специальным желобкам в решетки. Не требовалось листать ученые книги, чтобы понять, куда потом вода девалась — уходила самотеком в сторону океана. До чего же простое и одновременно толковое решение. Жаль, что в Ровенске из-за отсутствия естественного уклона подобную инженерию применить было нельзя.

Я много размышлял, пережидая непогоду в одной из забегаловок. Это Сига из Ровенска мог носится в дождик по улицам, а барон Дудиков человек благородный, потому и потягивал чай, удобно расположившись за столиком. Рядом сидели другие господа: кто лениво переговаривался, кто шуршал газетой.

Вот он другой мир, похожий на наш и одновременно другой. Больше трехсот лет назад корабли с первыми поселенцами отправились на другой материк: в пугающую неизвестность за бесконечным океаном. Кто же знал, что им удастся такое чудо отгрохать. Неужели все дело в Печати Джа? В заключенной внутри божественной энергии, позволившей возвести каменные города, придумать перо, заправленное чернилами и пухлую газету. В родном Ровенске бумага береглась и ценилась, а здесь ей чуть ли не задницу подтирали. Даже деньги и те умудрялись печатать на цветастых обертках. Чего греха таить, уж больно красивых. Особенно пришлась по нраву дама на банкноте в пятьдесят кредитов. С диадемой на голове и колье, украшенным многочисленными каменьями. Я иногда доставал бумажку и любовался портретом женщины: красивыми чертами лица, тонкой изящной шеей. Сразу видать, не дворовая девка и даже не рода купеческого — урожденная аристократка.

Как говаривал дядька Батур: хорошую породу за версту видно. Их таких веками сводили, словно щенков ценной породы, чтобы не приведи Всеотец, густую кровь водицей не разбавить. У баронов с этим дела обстояли проще, бывало, и от простолюдинок детей приживали, а вот у графьев и князьев строго. Моментально лишали титулов и фамилий, возникни хоть одна капля сомнения в чистоте крови.

Я не удержался, и вновь извлек потертую купюру, полюбоваться профилем красивой дамы — вот бы живьем довелось увидеть. Интересно, сколько ей сейчас: сорок, пятьдесят? А может и вовсе к Всеотцу отправилась.

Увидав крупную деньгу в руках клиента, тут же подлетел половой:

— Чего изволите?

Я спрятал банкноту в карман сюртука, не без удовлетворения отметив погасшие огоньки в глазах служки.

— Скажите, милейший, а игорные дома поблизости имеются?

— Ниже по улице «Бубновая дама», — неохотно ответил тот.

— Ниже, это насколько?

Половой потерял всякий интерес, вот только поди отвяжись от клиента, особенно такого настойчивого, как я.

— В паре кварталов отсюда.

— Точнее?

— Точнее не скажу, это вам лучше по карте посмотреть, рядом с доходным домом Страхового общества.

— Что за доходный дом?

Я бы непременно довел служку до нервного тика, но тут в разговор вмешался господин, до сей поры молча куривший папиросу.

— Не слушайте вы его, юноша. «Бубновая дама» — самый настоящий притон, раковая опухоль на теле города. Недели не проходит, чтобы кого-нибудь не прирезали. Мой вам совет, держитесь подальше от заведений, принадлежащих братьям Моретти.

Я поблагодарил участливого старичка за совет, а про себя решил, что загляну непременно. Уж очень захотелось побывать в местных притонах.

Доходный дом отыскался быстро — серое четырехэтажное здание, вытянувшееся вдоль улицы. От него прямо-таки веяло мрачностью и безнадегой, а узкие окна-бойницы, облепившие фасад здания, что потревоженные муравьи, лишь усиливали эффект.

Осталось отыскать игорный дом… Я несколько раз прошелся по улице в поисках вывески. Открыл карту, но и она не смогла ничем помочь. Встречные прохожие на вопрос о местоположении «Бубновой дамы» лишь разводили руками. Другие прибавляли шаг, делая вид, что не слышат и не видят, словно перед ними не человек стоял, а фонарный столб. Обычная практика для больших городов. Я когда впервые попал в Лядово, долго привыкал к сей особенности, а потом ничего, даже по нраву пришлось. Для людей воровской профессии самое то. В Ровенске каждая собака знала щипача Сигу, а на новом месте я был никто: один из тысячи, представитель безликой толпы.

Вновь принялся накрапывать мелкий дождик. Холодные капли сползали за шиворот, неприятно щекоча кожу. Со стороны океана налетел промозглый ветер, пришлось поднять воротник и втянуть голову в плечи. Может ну её к шантру, эту «Бубновую даму»? Я уже собрался бросить бесполезное занятие, но тут подошел мужичок затрапезного вида: лицо помятое, сам весь какой-то всклокоченный, со стойким запахом перегара. В верхней части города подобные типы встречались редко, но чем ближе был порт, тем больше сомнительных личностей попадалось навстречу.

— Поспособствуйте ветерану, дайте на лечение, — пробормотал попрошайка, протянув ладонь.

— Знаешь заведение под названием «Бубновая дама»?

— Как не знать — знаю, но и вы не пожалейте пару кредитиков.

Я извлек из кармана медную монетку — остаток аванса, выданный некогда капитаном Гарделли. Покрутил у пьянчужки перед носом:

— Получишь крону за информацию.

— Ч-чего?

— Зарубежная деньга, стоит десять ваших кредитов.

Глаза попрошайки округлились от удивления:

— И что я с ней делать буду?

— Не мои заботы. Если не все мозги пропил, найдешь возможность обменять.

Мужичок сомневался недолго. Видимо решив, что непонятная монетка все же лучше, чем ничего, произнес:

— Ладно, будь по-твоему… Видишь тот проулок, — скрюченный палец указал в сторону узкого прохода, зажатого меж стенами домов. — Зайдешь внутрь, там и будет «Бубновая дама».

Я подкинул большим пальцем монетку, не стоившую и четверти кредита. Описав дугу, та проскользнула меж подставленных пальцев пьянчужки и со звоном покатилась по мокрой мостовой. Воздух наполнился отборной бранью, а я зашагал в указанном направлении.

Странное место братья Моретти выбрали для игорного дома. В том же Лядово увеселительные заведения стояли в лучших местах: на рыночных площадях или возле питейных заведений. И кому придет в голову соваться в узкий проулок?

Я ожидал увидеть загаженный пятачок, полный мусора и копошащихся в нем крыс, но оказался приятно удивлен. Внутри царила чистота, а над дверью горела вывеска в виде девицы, игриво спустившей ножку. На обнаженном плечике прелестницы красными огоньками светилась татуировка — дама бубей.

Никаких охранников на входе, никакой парадной лестницы — простая деревянная дверь. Хотя, насчет простой я погорячился. Подойдя ближе, оценил и железные петли, и полотно, вырезанное из прочного ясеня. Дернул за ручку, толкнул в одну сторону, в другую — заперто. Неужели рано пришел? Если задуматься, шесть часов вечера — детское время для игорных домов.

Особо не рассчитывая на успех, поднял кулак и отбил костяшками ритм песенки про развратницу Гвинет. Некоторое время ничего не происходило, а потом за дверью послышались шаги. Смотровое окошко распахнулось и на меня уставились настороженные глаза.

— Здесь в покер играют?

— Может и здесь, — глаза в окошке моргнули, — входная такса — сто кредитов.

По поводу таксы я не понял, а вот слова про «сто кредитов» прозвучали до боли знакомо. Настолько, что появилось желание развернуться и уйти. Но уж больно хотелось взглянуть на местный притон, что за чудо он из себя представлял. Да и братья-чернецы рекомендовали засветиться в одном из игорных домов.

Я вздохнул и полез во внутренний карман за банкнотами. Попытался просунуть в оконце, но против ожидания денег с меня не взяли. Щелкнул замок, и тяжелая дверь беззвучно открылась. Я оказался в заполненном тусклым светом коридоре. Справа имелось небольшое помещение, судя по наличию громил — комната охраны. Дальше шла прихожая, внешним видом напоминающая магазин с прилавком.

Угодливый служка расплылся в улыбке:

— Доброго дня, уважаемый. Вы впервые у нас? О, тогда позвольте объяснить правила: никакого оружия, никаких драк и никаких угроз нашим посетителям. Попытки ловчить и жульничать строго пресекаются. В случае нарушения любого из озвученных правил мы будем вынуждены просить покинуть наше заведение, а ваша фамилия попадет в черные списки. Вы больше не сможете попасть ни в один из игорных домов Баненхайма. Надеюсь, это понятно?

Я молча кивнул.

— Тогда позвольте ваши документы.

Не думал, что грамотка пригодится. Хорошо, что прислушался к совету брата Изакиса, и не оставил в номере.

Увидев предложенную бумагу, служка заметно удивился. Растерянно уставился на буквы, потом на меня, потом снова на буквы.

— Его светлость Алекс Дудиков?

— Да.

— Урожденный барон Астрийский?

— Что за дурацкие вопросы, в грамотке все указано.

Служка пропустил замечание мимо ушей.

— Вы прибыли в наш город недавно?

— Какое отношение это имеет к игре? — начал я закипать.

— Простите. Мне нужно отлучиться, всего лишь на пару минут.

Служка скрылся за занавесью, оставив меня на пару с охранником. Верзила замер у стены, прикинувшись мебелью. Я же принялся мерять комнату шагами, прокручивая в голове возможные причины задержки. По всему выходило, что местные жители недолюбливали представителей старого континента. Если верить газетам, мы для них сплошь пираты и контрабандисты. Только какое отношение это имеет к покеру? Здесь игорное заведение, а не школа благородных девиц. Были бы деньги…

Служка вскоре вернулся с довольной улыбкой на физиономии.

— Все в порядке, — сообщил он мне, — с вас сто кредитов.

Принял положенную сумму, а взамен выдал горсть кругляшей, выполненных из легкого металла.

— В нашем заведении принято играть на фишки. В конце вечера вы сможете обменять выигрыш на настоящие деньги в размере один к одному. Надеюсь, правила имперского покера вам знакомы? На старом континенте он еще называется Дарнийским.

Я кивнул.

— Отлично, тогда прошу сдать имеющееся оружие и следовать за мной.

Оружия у меня не было, но стоящий за спиной охранник сказанному не поверил. Прощупал карманы, пояс, даже не поленился похлопать по ногам, в поисках засапожного ножа.

— В «Бубновой даме» три зала, — принялся объяснять служка, пока мы шли по коридору. — Первый зал предназначен для новичков, вроде вас. В двух оставшихся играют завсегдатаи и уважаемые в городе люди. Там и ставки выше и предъявляемые требования строже.

Что за требования, служка не уточнил, а я не стал переспрашивать. Мне и одного зала за глаза хватит.

— Прошу.

Безликая дверь распахнулась, и я замер на пороге. Признаться ожидал увидеть нечто большее, чем комнату со столами. В Лядово игорные дома представляли собою солидные учреждения, где публика прекрасно проводила время: играла струнная музыка, на широких подносах разносилась еда и напитки. Для мужчин были оборудованы курительные комнаты, а для дам специальные гардеробные. Паркетные полы выстилались дорожками и коврами, всюду мебель из дорогих пород дерева, на стенах картины в позолоченных рамах. Желающие всегда могли выйти во внутренний дворик, прогуляться и подышать свежим воздухом.

А что в Новом Свете? Голые стены и светильники на низком потолке. Внизу восемь круглых столов с сидящими игроками. В углу бар — простенький и без изысков, как в любом питейном заведении среднего пошиба. И никаких украшательств… Окна и те отсутствовали, навевая не самые приятные ассоциации с тюрьмой.

Служка, неверно растолковав возникшую паузу, наклонился и прошептал в самое ухо:

— За пятым столиком есть свободное место.

Пятый, так пятый… Я спустился по ступенькам и пересек комнату. Произнес привычное «господа», но от дальнейшего представления решил отказаться. Слишком велика честь светить титулом перед первыми встречными. Да и господа оказались мутными. Будь я всамделишным бароном, ни за что бы не сел за один стол с этаким отребьем.

Прерванная мои появлением партия подошла к концу, после чего сидящий напротив игрок объявил:

— Банк — пять кредитов.

Я вслед за остальными участниками выложил фишки на стол. Пронаблюдал, как тип бандитской наружности раздает карты. Рукава закатаны по локоть, пальцы голые без перстней. На местного каталу не похож, уж больно руки грубые для тонкой работы. В движениях отсутствует легкость, привычная для людей данной профессии. На указательном пальце правой руки мозоль, как у плотника от рубанка.

По правую сторону сидит пацан с рассеянным взглядом. Ну да этот не игрок… И точно, стоило раздачи сделать круг, как парень слился, а его место занял усатый господин.

Тот сразу взял быка за рога, взвинтив ставку до двадцати. Но хорохорился недолго: пару раз оказавшись пойманным на блефе, тут же успокоился, и игра вернулась в прежнее русло.

По левую руку тяжело дышал красномордый мужчина. Бардовый оттенок лица намекал на серьезные проблемы со здоровьем, но вместо похода к ведунье сей господин предпочел стакан крепкого пойла и карты. Глупый выбор для человека, успевшего разменять пятый десяток. Он больше боролся с собственным давлением чем следил за игрой. Пасовал раз за разом и давно бы слился, но под конец ему подфартило: пришло три короля, а потом и вовсе червовый набор.

Что же касаемо меня, то я не спешил, приглядываясь к соседям: брал положенное и без нужды не рисковал. Обыкновенно подобная тактика приносила плоды, позволяя оставаться при своих, ну или как минимум, не проиграть много. Игра, отточенная долгими зимними вечерами, когда особо делать нечего — только сидеть и греть пальцы у костра. Эх и бесился Тишка… Как он меня только не называл: и червем ползучим, и слизняком трусливым.

— Сига, чё за фигня?! — кричал он, проиграв очередную монетку. — Ты по жизни пацан рисковый, а играешь, как робкая барышня. Откуда чё берется?!

Самому бы понять… Мне нравился убаюкивающий ритм игры, медленно затягивающий в круговерть: шелест карт, звон монет и ловко сдающие пальцы — я словно впадал в магический транс. В какой-то момент в руках вместо колоды оказывалась гитара. Колок натягивал невидимые струны на грифе и те дрожали, ритмично подергиваясь с каждой вновь взятой картой. Ты начинал слышать музыку — странную, без мотива и слов. Едва уловимую, как легкий ветер в летний зной. Главное, в такие моменты не перечить ей, не включать голову. Пускай мелодия звучит, отдаваясь ритмом в кончиках пальцев.

Увы, в Ровенске покер не жаловали. Большинство предпочитало кости, где не было ни ума, ни волшебного транса — знай себе дуй в кулак и тряси кубики в надежде, что птица Хумай пролетит по небу, выронив перо удачи.

— Пас, — красномордый бросил карты на стол и схватился за стакан, на моей памяти третий по счету. Кубики льда внутри давно растаяли, превратив некогда густой янтарный напиток в водицу желтоватого оттенка, напоминающего мочу. Судя по тому, как скривилась, физиономия пьющего, не только по цвету, но и по вкусу.

Я звякнул фишками, забирая банк. Сложил подле себя стопочку, произведя в голове нехитрые расчеты. По всему выходило, что был Сига из Ровенска в плюсе. Пускай и небольшом, но стабильном. Признаться, на многое не рассчитывал.

«Это только новичкам везет, и везенье сие краткий миг перед падением в бездну», — любил говаривать дядька Батур. Уж кто-кто, а старый лудильщик в этом разбирался.

На втором часу игры в нашу компанию затесался прыщавый юнец с легким пушком над верхней губой. Взял подряд шесть партий, изрядно проредив горку моих фишек. На седьмой партии все слил, устроив бессмысленную зарубу с плотником. Спрашивается, нахрена, если настолько все очевидно. Его противник не любил бессмысленный риск, а если и шел на него, то больше двадцати кредитов не ставил. Когда сумма в банке достигла двухсот, стало понятно, что на руках у плотника минимум масть. Так оно в итоге и оказалось.

Верхняя губа юнца задергалась, на глазах выступили слезы. Он начал просить дать в долг, но соседи остались глухи к мольбам. Тогда он перекинулся за другие столики, обещая, что все непременно вернет с первого выигрыша. Сколько их таких было, внутри серых стен подвального помещения. Дюжий охранник схватил паренька за шкирку и выволок прочь, после чего игра продолжилась.

Происшествие с незадачливым юнцом нарушило магический транса. Кончики пальцев перестали чувствовать струны, и в последующие полчаса я слил большую часть имеющихся фишек. Оставалось жалких семь кредитов, а потом пришла пара тузов и скоморох, взял свое на трех девятках, и проигранная было игра вернулась в прежнее русло.

— А вы крайне живучий, молодой человек, — отметил усатый господин.

— Может везучий? — хмыкнул плотник.

— Нет, удача здесь ни причём. Перед нами образчик классической математической модели. Помяните мое слово, господа, через пару часов нас оставят без штанов.

На подобное заявление «господа» лишь хмыкнули. Красномордый заказал очередную порцию янтарного напитка, и игра продолжилась.

Как показало время, усатый ошибся в прогнозах. Без штанов никто не остался, а я к имеющимся ста кредитам добавил восемьдесят семь сверху. Неплохой прибыток к концу пятого часа.

Из-за долгого сидения за столом принялась затекать шея. Пару раз напомнил о себе голодный желудок, и я уже начал подумывать о том, чтобы закруглиться, но тут подошел служка. Наклонился ко мне и прошептал:

— Барон, вас хотят видеть.

Мышцы некогда расслабленных рук напряглись, а мысли заметались пойманной в силки птахой.

— Кто? — спросил я севшим голосом.

— Господин Моретти, хозяин сего заведения.

Владельцы игорных домов сурово обходились с умниками, вздумавшими обманывать посетителей. Их калечили, избивали до смерти, оставляя гнить распухшие трупы в придорожных канавах. Но я-то не ловчил, тогда откуда такой интерес?

Поднявшись на негнущихся ногах, я отправился следом за служкой. Желание дать деру пропало, стоило вспомнить о дюжих парнях, дежуривших у входа. Если поймают, точно не пожалеют.

Мы поднялись по ступенькам, и я снова оказался в глухой кишке без окон. За спиной забухали тяжелые ботинки охранника. Коридор вильнул направо, потом повел прямо и снова направо, под тусклый свет лампочек.

Я ожидал, что кабинет хозяина «Бубновой дамы» окажется на последнем этаже, с прекрасным видом на город, но все оказалось куда прозаичнее. Безликая дверь, ничем не отличающаяся от прочих: ни таблички, ни позолоченной ручки. Разве что у входа стояла парочка охранников. Эти обыскивать не стали, а молча расступились, пропуская внутрь. Ох и не понравились мне ребятки. В отличии от неповоротливого здоровяка, топающего за спиной, эти напоминали поджарых Ротвейров, готовых вцепиться в глотку по воли хозяина: быстрые, сильные, ловкие…

Дверь распахнулась, и я переступил порог. Внутри оказался искусно обставленный кабинет, ничего лишнего, все на своих местах: высокий шкаф до потолка, заставленный книгами, у стены кожаный диван, на вид мягкий и дорогой, напротив два кресла с маленьким столиком. Имелся и большой письменный стол, перетянутый зеленой кожей. За ним сидел молодой человек лет двадцати пяти. Сразу видать, что человек серьезный, за внешностью своею следит. На голове ни одного торчащего волоска: все подстрижено аккуратно и ровно. Пальцы холеные, усыпанные перстнями. Верхние пуговицы сорочки расстёгнуты, обнажая волосатую грудь и цепочку, естественно золотую. На серебро сей господин не разменивался. Квадратные пуговицы жилетки и те отливали позолотой.

— О, господин барон! — воскликнул он, словно встретил старого знакомца. Встал, широко раскинув руки, но против ожидания обниматься не полез. — Как принято говорить у вас: долгие лета королеве.

Королеве-матери… Но поправлять радушного хозяина я не стал. Ответил привычное «во имя народа…» и застыл на пороге.

— Барон, вы проходите-проходите, не стесняйтесь. Присаживайтесь, куда будет угодно. Да вот хотя бы в кресло.

Я не стал ломаться и уселся в то, что стояло ближе к выходу. Кожаная обивка приятно заскрипела под телом.

— Когда еще доведется пообщаться с выходцем из старого континента, да еще столь благородным, — господин Моретти вышел из-за стола. Кивнул служке, и тот мигом подлетел ко мне. Составил с подноса два бокала, бутылку неизвестного вина и чашу, полную зеленого винограда. Я столь крупный и ни ел никогда.

Хозяин кабинета не поленился самолично наполнить бокалы. Один вручил мне, а другим шутливо отсалютовал.

Шутливо… Да, точно! Я понял, что это все напоминает: балаган во дворе купца Хнычкина. Любил почтенный торговец представления разыгрывать из свадьбы дворовых. Девок обряжал в барышень, а мужиков в господские одежды. Лично подносил чарки с вином молодым, произносил здравницы, а потом нажирался до поросячьего визга и ладно, если сразу падал мордой в стол. Широкой души был человек, многое в ней вмещалось: и любовь большая, и лютая злоба. Пять минут назад обнимался с человеком, глядь — уже колотит. Бывало, до смертоубийства дело доходило.

Балаган и шутовство — так и здесь… Не читалось в глазах хозяина кабинета уважения. Скорее насмешка над гостем, даже издевка, но легкая, в границах приличий. Другой может быть и не обратил внимания, но только не Сига из Ровенска. Я и охранника краем глаза отслеживал, что зашел следом, прикрыв дверь.

— Чем обязан столь неожиданному вниманию, господин…

— Моретти… Матео Моретти к вашим услугам, — хозяин уселся напротив, картинно раскинув руки на спинке дивана. Вытянул ноги и уставился на меня, словно разглядывал диковинную зверушку.

— Может пропустим вступительную часть и перейдем к сути дела?

— Барон, я слышал, что на вашей родине принято вести долгие беседы. Интересоваться погодой, здоровьем маменьки с папенькой…. а, впрочем, вы правы. В Новом Свете время летит куда быстрее, потому и ценится несоизмеримо выше. Вы кушайте-кушайте виноград.

— Спасибо, я сыт.

Моретти приподнял ладонь, дескать воля ваша, было бы предложено. Сделал глоток вина из бокала.

— Приоткройте завесу тайны, барон… Когда вы прибыли на наш континент?

— Недавно.

— Насколько недавно?

И почему кажется, что меня допрашивают. Нет, формально у нас дружеская беседа: сидя в уютном кресле, с вином и фруктами. Вот только нутром чую, стоит дернутся в сторону и от дружелюбного тона не останется и следа.

— Третьего, может четвертого дня.

— Если не ошибаюсь, на судне под названием «Оливковая ветвь».

Я медленно кивнул, прокручивая в голове возможные варианты развития событий. Неужели он и есть тот самый таинственный получатель Печати?

— Видите ли в чем дело, барон… Я это судно ждал… давно ждал, больше года. На нем должна была прибыть одна важная посылочка. Представьте степень моего разочарования, когда вдруг выяснилось, что корабль арестован, а товар задержан таможней и конфискован.

— Простите, но чем я могу помочь?

— Имя Жедяй вам о чем-нибудь говорит?

Я сделал вид, что задумался, хотя черного от загара матроса помнил прекрасно. Того самого, что сопроводил настоящего Дудикова в последний путь и остался лежать рядом, в виде мертвого тела.

— Жедяй отвечал за сохранность моего груза на корабле, — продолжил тем временем Моретти. — И вдруг я узнаю, что он исчез — испарился. Среди сошедших на берег его имя не значилось, среди оставшихся на борту тоже. Но как же так? Я человек деловой, не привык пускать дела на самотек, а уж тем более терпеть убытки, поэтому отправил надежных ребят в порт, разузнать что к чему. Проблем с этим не возникло: оставшийся без работы экипаж корабля охотно поделился нужной информацией. Выяснилось, что Жедяей и еще парочка матросов не вернулась с острова Святой Мади. Но что самое интересное, — тут Моретти наклонился вперед и по-заговорщицки зашептал, — что самое интересное, вместе с ними пропал некий пассажир, барон по фамилии Дудиков. «Ладно», — сказал я себе, — «ребята упились вусмерть и стали жертвами местных бандитов, с кем не бывает». Внутренне смирился с потерей товара, как вдруг приходит сообщение, что в моем казино играет Дудиков. Да-да, тот самый Алекс Дудиков, что по утверждениям очевидцев бесследно испарился на острове. Человек, имя которого не значилось в списке прибывших в порт Баненхайма. Так кто же вы: святой дух, путешествующий по воде, аки посуху, а может быть призрак? Откройте истину, не томите.

Вот ведь, треска говяжья… Я взялся онемевшими пальцами за кисть винограда, отщипнул несколько ягод и запихнул в рот. Вкуса не почувствовал, только податливую мякоть, заполнившую рот.

Удовлетворенный произведенным эффектом, Моретти откинулся на спинку дивана. Снова пригубил вина из бокала и принялся ждать. Я знал, что надолго его терпения не хватит, максимум — на пару глотков, потому решил не испытывать кирпичи судьбы на прочность.

— Сига из Ровенска к вашим услугам.

— Сига? — Моретти на миг задумался, нахмурив лоб. — Не тот ли ты безбилетник, что тайком проник на борт?

— Ваша информированность внушает уважение.

— А чего ты хочешь — у меня товаров просрано на полмиллиона, поневоле начнешь вникать, — маска гостеприимного хозяина на миг спала с лица, обнажив реальный облик: решительный и злой. — Значит Сига… Странное имя для человека, скорее на кличку похоже.

— Так она и есть. Я сирота, имени своего не имею.

— Ну тогда рассказывай, Сига из Ровенска, что за херня приключилась на корабле.

Ложь — это настоящее искусство, которому нужно учиться. Я долго набивал шишки пока не выяснил идеальную рецептуру: большие куски правды, очищенны от мелких деталей и приперченные толикой лжи. Данное блюдо можно было подавать бродягам на улице и маститым купцам и холеным бандитам, вроде хозяина «Бубновой Дамы».

Я рассказал все честь по чести, опустив некоторые нюансы: уж извините, не придал им значение или попросту забыл. Так Моретти не узнал про подслушанный разговор Яруша и барона в каюте, про мертвые тела, обнаруженные в заброшенном районе. Сига из Ровенска всю ночь гулял в таверне — спросите кого хотите, а ежели отлучался, то только по великой нужде.

— А документы на имя барона откуда взялись? — задался вполне резонным вопросом Моретти.

Я с самого начала знал слабые места повествования, поэтому искал варианты ответа. Все то время, что говорил, отхлебывая вино или делая вид, что наслаждаюсь ягодами. Виноград и вправду был вкусный, вот только пропихивать мякоть в глотку приходилось с трудом.

— Откуда грамотка-то? Грамотку я стащил.

— Неужели барон ничего не заметил? — в словах собеседника прозвучало плохо скрываемое сомнение.

— Трезвым может быть и заметил, но после того, как капитан ввел запрет на азартные игры, барон принялся чудить. Мог целыми днями в каюте сидеть, не высовывая носа наружу, а ежели выйдет — обязательно скандал устроит: то марсового на дуэль вызовет, то возжелает искупаться. Сколько раз его светлость полуголого на шканцах ловили, норовящего сигануть за борт. Барон одёжку прямо по палубе раскидывал, а я за ним бегал и собирал. Вот тогда-то документы из кармана камзола и стащил… Ну и монет по мелочи.

Моретти согласно кивнул:

— Наслышан о его чудачествах.

— Я и говорю, где же это видано, чтобы его светлость с пьяной матросней дружбу водил, да еще и пивом угощал забесплатно. Ладно на корабле, когда особого выбора не имеется, но на острове-то зачем? В городе, где полно других развлечений?

Хозяин кабинета откинулся на спинку дивана и принялся созерцать потолок, явно что-то обдумывая. Я же покрепче обхватил бокал, пытаясь унять дрожь в пальцах. За все время половины не выпил, цедя вино буквально по каплям.

— Сам-то что думаешь, почему барон с ума сошел?

— Может океанские просторы в печенку въелись, а может…, - я повернул голову и с большим сомнением посмотрел в сторону охранника.

— Можешь говорить, здесь все свои, — мигом отреагировал Моретти.

— Сдается мне, нечисто дело с барончиком нашим. Иначе зачем чернецы за «Оливковой ветвью» погнались? Всех в трюм посадили и принялись по одному на допрос вызывать, про Дудикова выспрашивать.

— И каюту баронскую неизвестные вскрыли, — задумчиво добавил Моретти

— И налет на гостиничный номер устроили, перевернув все вверх дном, — добавил я. Наклонился вперед и, опершись локтями о колени, зашептал. — Тут и дураку понятно, что они искали. Ротейры, как на палубу попали, словно белены объелись: глаза на выкате, слюна из пасти капает.

— Ротейры?

— Псы церковные, натасканные на поиски божественных артефактов. Их еще называют Печатями Джа, — я сотворил рукой отвод от злых чар. — Да убережет Всеотец Всемилостивейший от вечного проклятия.

— Монополь, — произнес Моретти задумчиво. Допив остатки вина, отставил бокал в сторону. Встал с дивана и медленным шагом прошелся по комнате. — А что, может быть… может быть…

— Только имеется в деле одна заковырка, — спешно добавил я. — Как барон смог протащить на борт корабля божественный артефакт? Чернецы на таможне зверствуют: каждую утлую лодчонку проверяют, не говоря уж про большие корабли. И помогают в том церковные псы, способные крупинку Печати за милю учуять.

— Крупинку? — Моретти хмыкнул. — Я слышал, на старом континенте находили куда более весомые слитки.

— Всякое говорят, только лично никто не видел, а ежели и видел… Сами понимаете, чем подобное признание может грозить.

— Да уж, чернецов трудно обвинить в нерешительности, — хозяин кабинета хмыкнул. Открыл верхний ящик и извлек наружу небольшой предмет. Я и глазом моргнуть не успел, как он кинул его в мою сторону. Едва поймать успел.

— Ловок, — с одобрением заметил Моретти. — Здесь ровно две тысячи кредитов.

Это деньги? Я поднес к глазам свернутые в трубочку банкноты, пытаясь убедить себя в обратном. Но нет, они даже запах имели специфический — тяжелый.

— Настоящие, не сомневайся. Семья Моретти хорошо платит тем, кто умеет быть полезен.

— Но две тысячи?

Матео благосклонно улыбнулся.

— О, поверь, это такие мелочи. Две тысячи, десять — их может быть гораздо больше. Разумеется, при условии, что сможешь проявить себя. Мы щедры к членам нашей семьи.

Слово семья неприятно резануло слух. Они что, хотят усыновить меня? Бред какой-то… С чего бы уважаемым людям брать под опеку отбросов общества, вроде Сиги? Нет, тут скорее речь идет о местных понятиях. Называют же чернецы друг друга братьями, таковыми не являясь.

— Помоги нам, Сига из Ровенска. Раздобудь информацию, которая поможет выйти на монополь или, как принято говорить у вас, Печать Джа.

— А если она осталась на островах?

— Хоть на островах, хоть утопленная в порту — мы заплатим за любую имеющуюся информацию. А если она окажется очень полезной, — Матео сделал ударение на предпоследнем слове, — мы примем тебя в семью. Даю слово Моретти.

Я всегда мечтал о семье. Сколько раз мелким пацаненком представлял, как придет за мною мама — красивая королева из сказки, и папа — благородный рыцарь. Как обнимут они меня и заберут домой. В место, где будет мягкая постель и крыша над головой. И где не буду пытаться заснуть, мучаясь от боли в пустом желудке.

Матео Моретти ни разу не походил на представления о семейном счастье. Да чего там, он даже на знакомца не тянул. Скорее на хитрого расчетливого лиса из сказки, которому палец в рот не клади. Поэтому, когда он указал на дверь, я с облегчением поднялся.

— Напомните, господин барон, где вы остановились? — прозвучал голос, стоило подойти к порогу.

— В «Матушке Гусыне».

— Дорогая гостиница, — после некоторой паузы ответил хозяин кабинета, — очень дорогая.

Жилистая рука охранника опустилась на дверную ручку, перегородив проход. Стало не по себе, настолько, что от внезапного приступа страха скрутило кишки.

— Так это… говорю же, когда документы у барона стащил, заодно и монеты прикарманил.

— В гостинице чем расплачивался, монетами?

Бежать… срочно бежать, но куда? В глухом подвале даже окон не имелось, зато были поджарые охранники, с хищным взглядом пятнистого лепарда.

Проглотив подкативший к горлу ком, я затараторил:

— Почему монетами, я их на бумажные обменял. Когда в порт прибыл, тогда и обменял. У одного местного перекупщика.

— Что за человек?

— Не знаю, стоял там какой-то. Все интересовался — чего привезли и не хотим ли продать.

— Обменял по какому курсу?

— За золотую крону тысячу кредитов, за серебрушку двести.

— Обманули вас, господин барон, — с издевкой произнес голос за спиной, — раз в десять.

— Так это, монеты не полновесные были, ежели бы…

— До встречи, господин барон.

Дверь распахнулась и меня выпустили: пока не на свободу, всего лишь в длинный коридор. Тут же подлетел угодливый служка, ожидавший за дверью.

— Если желаете продолжить игру, только скажите. Господин Моретти предоставил доступ ко второму залу…

К осьмипалым демонам гребаный покер — наигрался на годы вперед.

Если бы утром сказали, что я останусь недовольным выигрышем в восемьдесят семь кредитов, рассмеялся бы в лицо. И подарок в две тысячи душу не грел.

Шантру разбери, что творится вокруг потерянной Печати. Сначала церковники аркан на шею накинули или скорее на спину, теперь вот местные бандюганы заинтересовались. Именно, что бандюганы… Не ввели в заблуждение ни красивая одежда, ни утонченные манеры господина Моретти. Навидался я таких: благородных из себя корчат, а у самих руки по локоть в крови. Виноградом угощают, вино подливают, сладкими речами потчуют про то, как сладко будет, коли на службу к ним решишься пойти. Только ложь все это — от начала до конца. Не будет сладкой жизни ни от церковников, ни от уголовников. Добьются своего, а потом избавятся от Сиги, как от старой клячи, отпахавшей положенный срок.

Я зашел в первую попавшуюся забегаловку. Заказал кусок баранины в яблочном соку. Обглодал мясо до косточки, но даже вкуса не почувствовал. Вся прелесть жизни куда-то испарилась. Не радовали больше красивые здание и широкие улицы, диковинные повозки и платья местных барышень, кокетливо обнажающих плечи. Цвета мира поблекли под тяжестью проблем. Петля затягивалась все туже и туже, и я уже не видел возможности вырваться на свободу. Прикончат… точно прикончат, не одни так другие.

Не помню, как взбежал по ступенькам крыльца. Распахнул створки дверей и оказался в прихожей «Матушки Гусыни». Быстрым шагом миновал стойку, но подняться на второй этаж не успел.

— Господин барон, господин барон, к вам посетитель, — раздался голос портье.

Я остановился, опершись рукой о перила. Чернецы, местные уголовники — кого еще не хватает для полноты счастья?

Вишек подбежал ко мне и тихо заговорил:

— Пришел и снял гостевую комнату на три часа… Тот самый с рассечённой бровью, что вчера вашей личностью изволил интересоваться. С ним молодая дама: одетая элегантно, украшения — чистое золото, приправленное драгоценными каменьями. Явно фамильное, работы старых мастеров. Уж поверьте, я в этом разбираюсь.

— Только двое?

— Да, мужчина и женщина. Дама из числа благородных, а этот с рассеченной бровью при ней вроде охранника.

— С чего взял, что благородная?

— Так я же говорю, украшение фамильное. Такое на улице не купишь. И манеры… сами знаете, породу не спрячешь.

Я извлек из кармана банкноту и, не глядя, сунул в подставленную ладонь. Судя по округлившимся глазам портье, цифра на бумажке оказалась немаленькой. Да что уж теперь мелочиться.

— Проводи.

Служка зашагал впереди — я за ним, засунув пальцы за пояс. В тысячный раз пожалел, что не озаботился покупкой ножа.

Мы прошли через дверь под лестницей, миновав длинную залу, напоминающую общественную приемную при кабинете важного чиновника: ряд стульев вдоль стены, несколько столов по центру. Не хватало лишь портретов важных господ и загаженного пола от плевков многочисленных посетителей.

Подошли к двери, покрытой незамысловатой вязью рисунка. Портье положил пальцы на изогнутую ручку и замер в ожидании дальнейших распоряжений. Вон как старается за деньгу. Интересно, если сверху сотню накинуть, подошву сапог вылежит?

— Погоди, — я засунул руку в карман и извлек на свет очередную банкноту. — Здесь на горячую ванну, а что останется, местным девкам раздашь за уборку номера.

Портье схватился за цветастую бумажку, дернул, но так и не смог вытащить из моих пальцев.

— Местным девкам, ты понял? — повторил я. И только дождавшись ответного кивка, отпустил край банкноты. — А теперь открывай.

Двум смертям не бывать, так чего бояться?