Перелом

Глава 11

Бостон, штат Массачусетс

7 июня 2006 года, 12.30

Алексис, Крэг и Джек нашли небольшое кафе с окнами, выходящими на административный центр штата. Рэндольфа они тоже пригласили, но тот, извинившись, отказался, сославшись на необходимость подготовки к заседанию. День был прекрасный. И жители Бостона, как заметил Джек, старались проводить на воздухе гораздо больше времени, чем обитатели Нью-Йорка.

Крэг вначале пребывал в своем обычном мрачно-задумчивом состоянии, но затем немного расслабился.

— Ты ничего не говоришь об аутопсии, — неожиданно сказал он. — Что-нибудь получается?

— Сейчас все зависит от главы похоронной конторы, — ответил Джек. — Он обещал проделать всю бумажную работу для департамента здравоохранения и организовать эксгумацию и транспортировку гроба.

— Значит, все пока во взвешенном состоянии.

— Мы делаем все возможное. Я надеялся, что начну вскрытие уже сегодня ближе к вечеру. Но поскольку до сих пор нет никаких сообщений, то надо рассчитывать на завтра.

— Судья сказал, что передаст дело присяжным в пятницу, — произнес Крэг. — Так что завтра может быть уже поздно. Мне очень жаль, что ты потратил столько усилий впустую.

— Возможно, это действительно пустая затея, — уныло протянула Алексис. — Скорее всего из этого ничего не получится.

— Выше нос, ребята! — сказал Джек. — Это вовсе не пустая затея. И кроме того, меня по-прежнему интересует цианоз.

— Но почему? — спросила Алексис. — Объясни мне еще раз.

— Не начинайте все снова! — взмолился Крэг. — Я не желаю обсуждать фантастические прожекты. Давайте-ка лучше обсудим итоги утреннего заседания.

— А мне показалось, что ты не хочешь об этом говорить, — с некоторым удивлением сказала Алексис.

— Вообще-то я предпочел бы все забыть, но я не могу позволить себе подобной роскоши, если мы хотим изменить ход процесса.

После этих слов Крэг и Алексис вопросительно взглянули на Джека.

— Вы хотите узнать мое мнение? — спросил Джек.

— Среди нас ты наиболее объективен, — ответила Алексис. — Это же совершенно очевидно.

— Скажи, как ты оцениваешь работу Рэндольфа после того, что видел и слышал сегодня? — спросил Крэг. — Ход процесса меня тревожит. Я не хочу его проигрывать не только потому, что речь идет о врачебной халатности. Если я проиграю, моя репутация отправится в сточную канаву. Последний свидетель был моим наставником на факультете и куратором в больнице. С профессиональной точки зрения я преклонялся перед этим человеком и преклоняюсь до сих пор.

— Я понимаю, насколько это для тебя унизительно и болезненно, — сказал Джек. — Но мне кажется, что Рэндольф отлично поработал. Он смог нейтрализовать почти все, что Тони выжал из доктора Брауна, однако должен признать, что делал он это довольно занудно. Проблема в том, что Тони в отличие от Рэндольфа умело развлекает присяжных, но это не повод менять адвоката на переправе.

— К сожалению, он нейтрализовал не все. Доктор Браун прав, потому что именно так следует реагировать при малейшем подозрении на инфаркт у женщины в постклимактерическом возрасте. Симптомы у женщин довольно часто существенно отличаются от симптомов у мужчин. Возможно, я и вправду напортачил — ведь мысль об инфаркте приходила мне в голову.

— Переосмысление своих действий — привычное занятие среди медиков. Особенно в тех случаях, когда был печальный исход, — напомнил Джек. — Ты же гнул спину перед этой женщиной. А она, в сущности, тебя использовала. Я знаю, что говорить так некорректно, но это, увы, горькая правда. Неудивительно, что после всех ложных тревог, ненужных вызовов среди ночи тебе стало трудно определить подлинную болезнь. Поэтому ты подсознательно отмел мысль об инфаркте.

— Спасибо, — сказал Крэг, — ты не представляешь, насколько важно мне это услышать именно от тебя.

— Рэндольф должен заставить присяжных понять это. В этом состоит суть дела. Не надо забывать, что Рэндольф еще не представил свои доводы. Должны выступить эксперты с твоей стороны, которые скажут примерно то же, что сейчас сказал я.

Крэг набрал полную грудь воздуха и громко выдохнул.

— Ты прав. Я не должен сдаваться, но уже завтра мне придется давать показания.

— А мне кажется, что ты должен ждать этого момента с нетерпением, — сказал Джек. — Ты лучше всех остальных знаешь, что произошло и когда.

— Я это прекрасно понимаю, — ответил Крэг. — Но я настолько презираю Тони Фазано, что мне трудно сохранять хладнокровие. Ты читал мои предварительные показания. Тогда он меня достал. Рэндольф советовал мне не демонстрировать высокомерие, а я продемонстрировал его в полной мере. Рэндольф советовал мне не злиться, а я впал в ярость. Рэндольф рекомендовал мне не вступать в спор, а я стал спорить. Рэндольф требовал, чтобы я лишь отвечал на поставленные вопросы, а я пустился в рассуждения. Одним словом, все было ужасно, и я опасаюсь, что это может повториться. Я не гожусь для подобных дел.

— Считай, что это была тренировка, — сказал Джек. — И учти, что на предварительные показания ушло два дня. Судья не потерпит затяжки. Он хочет, чтобы процесс закончился не позднее пятницы.

— Дело в том, что я не доверяю самому себе, и в этом — корень зла, — сказал Крэг. — Единственная положительная сторона этого треклятого процесса состоит в том, что он позволил мне увидеть себя в кривом зеркале. Тони Фазано удалось выставить меня высокомерным только потому, что я действительно страдаю высокомерием. Я понимаю, что говорить так нельзя, но я на самом деле самый лучший врач из всех известных мне медиков. И это неоднократно подтверждалось. Я всегда был одним из лучших студентов (если не самым лучшим) и привык к похвалам так, как наркоман привыкает к зелью. Я хочу слышать только хвалебные речи, и именно поэтому все, что я выслушиваю в ходе судебного заседания, представляется мне унизительным и приводит в ярость.

После этого эмоционального взрыва Крэг погрузился в молчание, а изумленные Алексис и Джек притихли. Подошел официант и убрал со стола грязную посуду. Брат и сестра, обменявшись короткими взглядами, снова уставились на Крэга.

— Да скажите вы хоть что-нибудь! — простонал Крэг.

Алексис беспомощно развела руками, покачала головой и произнесла:

— Я не знаю, что сказать и как реагировать — как жена или как профессионал.

— Попытайся как профессионал. Мне необходима реальная оценка. Я ведь сейчас в свободном падении. И знаете почему? Если нет, то я вам отвечу. Когда учился в колледже и натирал от усердия мозоли на заднице, то думал, что, поступив на медицинский факультет, обрету свободу. Но факультет также высасывал из меня все силы, и я с нетерпением ждал, когда стану интерном в больнице. Интернатура тоже не была медом, но совсем близко, буквально за углом, меня уже ожидала практика. И когда я начал работать, реальность наконец обрушилась на меня во всей своей красе. Мне пришлось иметь дело со страховыми компаниями, государственными программами медицинской помощи и прочей ерундой.

Джек посмотрел на Алексис и понял, что она лихорадочно обдумывает ответ на это неожиданное откровение. Он надеялся, что сестра найдет нужные слова — у него самого никаких идей не было. Монолог Крэга поверг его в шок. Психология никогда не была коньком Джека, и было время, когда он сам с трудом удерживался на плаву.

— Ты провел очень яркий самоанализ, — начала Алексис.

— Я не хочу принимать утешительные пилюли! — выпалил Крэг. — Оставь свой покровительственный тон!

— Ты неправильно меня понял. Я просто потрясена. Нет, правда! Ты хочешь сказать, что твоя романтическая натура страдала и испытывала разочарование каждый раз, когда ты видел, что реальность противоречит твоим идеализированным представлениям. Каждый раз, когда ты ставил себе цель, финал оказывался вовсе не таким, каким ты его себе представлял. Это очень трагично.

Крэг плотно сжал губы и нахмурил лоб. После довольно длительной паузы он сказал:

— В твоих словах действительно есть смысл. Но мне кажется, что это слишком заумный способ выражения простой мысли — все идет не так. Впрочем, я никогда не был силен в лексиконе психологов.

— Тебе пришлось преодолевать конфликты, и это давалось тебе нелегко.

— Неужели? — с издевкой произнес Крэг.

— Не становись в позу, — одернула его Алексис. — Ведь ты сам просил профессионального разговора.

— Ты права! Прости! Расскажи мне о конфликтах.

— Самым простым мне представляется конфликт между клинической и исследовательской медициной. В прошлом это вызывало у тебя некоторое напряжение, поскольку ты хотел целиком посвятить себя каждому из этих направлений, но тебе удавалось поддерживать равновесие. Более серьезным был конфликт между медицинской практикой и семейными обязанностями. Это порождало у тебя сильное внутреннее беспокойство.

Крэг внимательно посмотрел на Алексис, но ничего не сказал.

— Я, по понятным причинам, не могу быть до конца объективной, — продолжала Алексис. — И поэтому мне хотелось бы, чтобы ты попытался разобраться со своими внутренними противоречиями с помощью другого профессионала.

— Терпеть не могу обращаться за помощью, — ответил Крэг.

— Знаю, — сказала Алексис, — но даже это говорит о том, что тебе было бы небесполезно в себе разобраться. Ты что-нибудь добавишь? — спросила Алексис, обращаясь к брату.

— Нет, — покачал головой Джек. — Это сфера, в которой я ничего не смыслю.

На самом деле он думал о том, что ему тоже приходится сражаться с собственными противоречиям. Он постоянно сомневался, стоит ли создавать новую семью с Лори. Этот конфликт должен был разрешиться в пятницу. Много лет он твердил «нет», считая, что не заслужил счастья и что вторая семья принизит значение первой. С течением времени эти сомнения сменились опасением за дальнейшую судьбу Лори. Джек боялся, что, выйдя за него замуж, она подвергнет себя смертельному риску.

Тем временем тон беседы стал более непринужденным, и Джек воспользовался ситуацией, чтобы позвонить. Он извинился, вышел из кафе и набрал номер Нью-Йоркского управления судмедэкспертизы. Он хотел оставить сообщение секретарше Келвина, думая, что ее шеф отправился на ленч. Но все вышло наоборот. Секретарша ушла перекусить, а Келвин остался в офисе.

— Где вы запропастились? — зарычал он в трубку. — И когда намерены вернуться?

— Здесь все довольно скверно, — ответил Джек и отвел трубку от уха, чтобы не выслушивать обвинений в безответственности. Лишь услышав слова «чем вы там занимаетесь?», он приложил трубку к уху и рассказал о возможной аутопсии, не забыв сообщить боссу, что познакомился с главой Бостонского управления судмедэкспертизы доктором Кевином Карсоном.

— Неужели! Как поживает этот старый южанин? — спросил Келвин.

— На мой взгляд — превосходно. Когда я с ним встретился, он работал в прозекторской, поэтому мы говорили очень недолго.

— Обо мне он спрашивал?

— О да! — соврал Джек. — Просил передать вам привет.

— Если увидите его снова, передайте привет и от меня. И поскорее возвращайтесь. Мне не нужно напоминать вам, что Лори осталась одна накануне великого дня. Бедняжка. Надеюсь, что вы появитесь здесь не в последнюю минуту?

— Конечно, — ответил Джек. Он знал, что Келвин был единственным человеком в офисе, на приглашении которого настояла Лори. Если бы решал он, то не позвал бы из офиса никого, кроме своего приятеля Чета. Коллеги и без того знали слишком много об их личной жизни.

Он увидел, что Крэг и Алексис тоже вышли из кафе. После небольшой прогулки они вернулись в здание суда. Было пятнадцать минут второго, и участники процесса, так же как и зрители, неторопливо потянулись в зал. Супруги и Джек последовали их примеру.

Джордан Стэнхоуп уже сидел за столом истца в компании с Тони Фазано и Рени Рельф. Джек понял, что Тони натаскивает Джордана перед тем, как тот займет свидетельское место. Он сопровождал свою речь энергичной жестикуляцией.

— У меня такое предчувствие, что нас ждет настоящее театральное представление, — сказал Джек, когда они продвигались к местам, которые занимали утром. Алексис специально предложила сесть неподалеку от присяжных, чтобы лучше видеть выражение их лиц и жесты.

— Боюсь, что ты прав, — сказала Алексис, ставя сумку на пол у ног.

Джек, усевшись рядом, оглядел зал. У стены за судейским местом стоял шкаф с разного рода юридической литературой, а у подножия, на покрытом пятнами ковре, кроме столов истца и ответчика, стояла доска, похожая на школьную. Когда он посмотрел чуть левее, где находилось место судебного пристава, его взгляд наткнулся на Франко. Его глаза были похожи на два блестящих шарика из черного мрамора. У Джека возникло искушение помахать Франко рукой, но он подавил его. Достаточно утреннего развлечения. Снова провоцировать этого типа не было смысла.

— Интересно, — сказала Алексис, — монолог Крэга во время ленча удивил тебя так же, как и меня?

Отведя взгляд от Франко, Джек повернулся к сестре.

— Думаю, что более уместно было бы употребить слово «потряс». Это ведь совершенно не в его характере. Могут ли самовлюбленные люди публично признавать себя таковыми?

— Как правило, нет, если они не прошли курс терапии или у них нет на то особой причины. Я, конечно, имею в виду людей с подлинной дисфункцией личности.

Джек промолчал. Ему не хотелось вступать с Алексис в дискуссию по поводу того, к какой группе принадлежит ее супруг. Вместо этого он спросил:

— Скажи, чем может быть этот самоанализ — временной реакцией на стресс? Или он действительно все в себе понял?

— Время покажет, — ответила Алексис. — Но я не теряю надежды. Если реально смотреть на вещи, то Крэг — жертва системы, вынуждающей его вступать в конкуренцию и побеждать всех в конкурентной борьбе. А единственным известным ему индикатором победы была похвала учителей, таких как доктор Браун. Как сказал Крэг, он привык к похвалам, как наркоман привыкает к зелью. Закончилась учеба, хвалить перестали, и он уподобился наркоману, оставшемуся без наркотика. Одновременно с этим он утратил прежние иллюзии, связанные с медицинской практикой.

— Думаю, что нечто подобное происходит и с другими врачами. Похвала нужна всем.

— Но этого не произошло с тобой. Почему?

— Нет, в какой-то степени это случилось и со мной, когда я работал офтальмологом. Студентом я не заклинивался на успехах, как Крэг. Помимо медицины у меня были и другие интересы. И мои успехи в интернатуре получили оценку «А-минус».

В кармане Джека завибрировал телефон. Войдя в зал, он отключил звуковой сигнал, и теперь лихорадочно пытался вытащить аппарат из кармана. Почему-то телефонный сигнал всегда заставлял его нервничать.

— Тебя что-то тревожит? — спросила Алексис, наблюдая за его усилиями.

— Проклятый телефон, — прошипел он.

Наконец ему удалось достать аппарат. Он посмотрел на дисплей, где высветился номер телефона и индекс. Бостон и его пригороды. Затем он вспомнил номер. Звонили из похоронной конторы.

— Я скоро вернусь, — бросил он и стал пробираться к выходу. Снова почувствовав на себе взгляд Франко, он даже не обернулся. Только оказавшись за дверью, он ответил на вызов Гарольда.

Прием, к сожалению, оказался слишком слабым, и ему пришлось отключиться. Быстро спустившись на лифте на первый этаж, он вышел из здания суда. Нажав на кнопку, он вернул номер. Через пару секунд ему ответил Гарольд, и Джек извинился за плохую связь.

— Ничего страшного, — сказал Гарольд. — У меня для вас хорошие новости. Вся бумажная волокита завершена. Разрешение получено, и все согласовано.

— Потрясающе! — обрадовался Джек. — Когда? Этим вечером?

— Нет! Это было бы одним из чудес, которых, как известно, не бывает. Все произойдет завтра, до полудня. Это самое лучшее, что я мог сделать. Экскаватор и фургон для перевозки гроба сегодня заняты.

Слегка огорчившись, что чуда не случилось, Джек поблагодарил Гарольда и закрыл телефон. Он постоял пару минут, раздумывая, звонить ли Лори. Джек, конечно, понимал, что позвонить следует, но точно знал, как отреагирует на это известие Лори. И он решил позвонить ей не по обычной линии на работу, где она наверняка сейчас находилась, а оставить послание на сотовом, потому что в рабочее время Лори крайне редко обращалась к мобильнику. Когда последовало соединение, он продиктовал сообщение и облегченно вздохнул. Он понимал, что поступил как последний трус, но…

Джек вернулся в зал. Джордан стоял на свидетельском месте, а Тони просматривал лежащие на трибуне бумаги. Все хранили молчание.

— Что я пропустил? — спросил он шепотом у Алексис.

— Ничего. Джордана только что привели к присяге, и он вот-вот начнет давать показания.

— Вскрытие пройдет завтра. Когда точно, не знаю, тело эксгумируют утром.

— Хорошо, — сказала Алексис, но ее реакция была не такой, какую ожидал Джек.

— Не вижу особого энтузиазма, — сказал он.

— А откуда ему взяться? Как утром сказал Крэг — завтра может быть поздно.

Джек в ответ лишь пожал плечами. Он сделал все, что мог.

— Я знаю, насколько для вас это тяжело, — произнес Тони так, чтобы все присутствующие в зале могли его услышать. — Но я постараюсь не задержать вас и не причинить вам боли своими вопросами. Но присяжные должны выслушать ваши показания.

Джордан с благодарностью кивнул. Если за столом истца он сидел с гордо выпрямленной спиной, то сейчас его плечи были опущены, а безразличное выражение лица сменилось скорбным. Всем своим видом Джордан выражал уныние и безысходность. Он был в черном костюме, а на белой рубашке выделялся черный галстук. Из наружного кармана пиджака едва заметно выглядывал край черного платка.

— Я полагаю, что вы очень тоскуете по жене, — продолжал Тони. — Ведь она была прекрасной, культурной, обожающей вас и любящей жизнь женщиной. Не так ли?

— Великий Боже! — простонал Джек. — После того как я побывал у него дома, от этого шоу меня тошнит. Не понимаю, куда смотрит Рэндольф. Почему он не протестует? Я, конечно, не юрист, но это явно наводящий вопрос.

— Рэндольф сказал мне, что больше всего проблем для защиты создают показания вдовы или вдовца, и лучшая стратегия при допросе этих людей состоит в том, чтобы убрать их со свидетельского места как можно быстрее.

Джордан со слезами в голосе стал рассказывать, какой замечательной женщиной была Пейшенс, насколько гармоничной была их совместная жизнь и как он ее любил. Когда Джордан сбивался, Тони спешил ему на помощь с очередным наводящим вопросом.

Пока Джордан страдал перед зрителями, Джек повернул голову и опять оглядел зал. Он заметил Франко, но тот смотрел на свидетеля. В дальнем ряду Джек увидел Карлен. В черном траурном костюме женщина выглядела весьма привлекательно. Джек покачал головой. Бывали моменты, когда он искренне не мог поверить, что люди способны на такой цинизм. Даже из чувства простого приличия ей не следовало здесь появляться. Джек посмотрел на затылок Крэга. Тот сидел совершенно неподвижно. Джек попытался представить, как бы он сам повел себя, попав в такую кошмарную ситуацию. Покосившись на Алексис, он увидел, что та внимательно следит за происходящим. Он уже собрался уходить, когда Тони сменил тему.

— А теперь давайте припомним восьмое сентября 2005 года, — сказал он. — Насколько я знаю, ваша жена чувствовала себя в тот день не очень хорошо. Не могли бы вы рассказать, что тогда произошло?

Джордан откашлялся и распрямил плечи.

— Утром того дня я убедился, что она чувствует себя скверно. Жена позвала меня к себе в спальню, и я увидел, что она очень страдает.

— На что она жаловалась?

— На боли в животе и скопление газов. Пейшенс сказала, что кашляет сильнее, чем обычно. Добавила, что не спала всю ночь. Она попросила меня пригласить доктора Баумана. Жена хотела, чтобы он приехал немедленно, поскольку у нее не было сил отправиться к нему на прием.

— И мелись ли какие-нибудь иные симптомы?

— Она сказала, что у нее болит голова и что она ощущает жар.

— Итак, симптомы сводились к следующему: боль в животе, газы, кашель, головная боль и жар.

— Вообще-то у нее всегда было много жалоб, но эти были главными.

— Бедная женщина, — вставил Тони. — Вам, наверное, было очень тяжело.

— Я делал все, что мог, — сухо ответил Джордан.

— Итак, вы вызвали доктора, и доктор явился.

— Да, он приехал.

— И что произошло потом?

— Доктор Бауман ее осмотрел и порекомендовал принимать лекарство, которое прописал ей раньше для улучшения работы пищеварительной системы. Кроме того, он посоветовал ей почаще вставать с постели и бросить курить. Еще доктор Бауман сказал, что она, как ему кажется, встревожена больше, чем обычно, и предложил для пробы принять на ночь небольшую дозу антидепрессанта.

— Удовлетворилась ли Пейшенс этими рекомендациями?

— Нет, она хотела антибиотики, но доктор Бауман ей отказал. Сказал, что Пейшенс в них не нуждается.

— Последовала ли она рекомендациям доктора?

— Я не знаю, какое лекарство она пила, но с постели она поднялась. Мне показалось, что ей стало значительно лучше. Затем, где-то около пяти часов вечера, Пейшенс сказала, что снова отправляется в постель.

— Она в этот момент на что-нибудь жаловалась?

— Нет. Я хочу сказать, что небольшие жалобы были у нее постоянно. Именно поэтому она и легла в постель.

— Что произошло потом?

— Около семи вечера она неожиданно позвала меня к себе и попросила снова вызвать доктора, поскольку чувствовала себя ужасно.

— У нее были те же жалобы, что и утром?

— Абсолютно другие.

— Какие именно?

— Боль в груди, начавшаяся примерно за час до того, как она меня позвала.

— Что еще?

— Она жаловалась на сильную слабость и сказала, что у нее была небольшая рвота. Пейшенс с трудом могла сидеть, а ее тело, как она сказала, онемело и словно плавало в воздухе. Пейшенс жаловалась и на затрудненное дыхание. Одним словом, она была очень плоха.

— Судя по вашим словам, положение было действительно серьезным. Вы, вероятно, сильно испугались?

— Да, я был очень расстроен и встревожен.

— Итак, — Тони выдержал театральную паузу, — вы позвонили доктору. Что же вы ему сказали?

— Я сказал ему, что Пейшенс очень плохо себя чувствует и что ее надо отправить в больницу.

— И как отреагировал доктор Браун на ваши слова о том, что ее следует немедленно госпитализировать?

— Он хотел, чтобы я описал ему симптомы.

— Вы это сделали? Вы рассказали ему именно то, что мы от вас услышали сегодня?

— Почти слово в слово.

— И как отреагировал на ваши слова доктор Бауман? Он сказал, чтобы вы немедленно вызвали «скорую» и что он встретит вас в больнице?

— Нет. Он продолжал задавать мне вопросы, и я был вынужден возвратиться к Пейшенс, чтобы спросить у нее.

— Давайте повторим, чтобы я мог все до конца понять. Итак, вы сказали, что ваша супруга находится в ужасном состоянии, а он отправил вас к ней, чтобы выяснить подробности. Вы это хотите нам сказать?

— Да. Именно это.

— Вы говорили, что, по вашему мнению, ее немедленно следует отправить в больницу?

— Да, говорил. Я был в ужасе.

— Так и должно было быть, поскольку ваша жена умирала у вас на глазах.

— Протестую, — заявил Рэндольф. — Утверждение сугубо спорное, предположительное и призванное воздействовать на чувства.

— Протест удовлетворен, — сказал судья Дейвидсон и, обращаясь к присяжным, добавил: — Вы должны игнорировать последнее заявление мистера Фазано, и при рассмотрении данного дела оно не должно играть какой-либо роли. — Затем, переключив внимание на Тони, он произнес: — Должен предупредить вас, советник, что впредь я не потерплю заявлений, подобных этому.

— Прошу суд меня извинить, — сказал Тони, — мои чувства взяли верх над рассудком. Этого больше не случится.

Алексис склонилась к Джеку и прошептала:

— Тони Фазано внушает мне ужас. Скользкий тип, и точно знает, что делает.

Джек согласно кивнул. Процесс чем-то напоминал ему уличную драку без правил.

Тони вернулся к столу истца, чтобы выпить воды. Джек заметил, как он, воспользовавшись тем, что судья не мог этого видеть, подмигнул своей помощнице Рени Рельф.

Вернувшись к трибуне, Тони возобновил допрос:

— Во время вашего разговора с доктором Брауном, когда Пейшенс пребывала в столь тяжком состоянии, употреблял ли доктор Бауман словосочетание «инфаркт миокарда» или «сердечный приступ»?

— Да, употреблял.

— Доктор сказал, что у нее инфаркт?

— Да, он сказал, что так думает.

Джек заметил, как Крэг что-то прошептал на ухо Рэндольфу, а тот в ответ кивнул.

— Скажите, когда доктор Бауман прибыл в ваш дом, он держался не так, как во время разговора по телефону?

— Протестую, — заявил Рэндольф. — Наводящий вопрос.

— Протест принимается, — сказал судья.

— Мистер Стэнхоуп, расскажите нам, что произошло после того, как доктор Бауман прибыл в ваш дом вечером восьмого сентября прошлого года.

— Вид Пейшенс поверг его в шок, и он сказал, чтобы я немедленно вызывал «скорую помощь».

— Произошло ли резкое изменение в состоянии Пейшенс за время между телефонным разговором и прибытием доктора Баумана?

— Нет, не произошло.

— Не произносил ли доктор Бауман в этот момент слова, которые вы сочли неприемлемыми?

— Да, произносил. Он обвинил меня в том, что я плохо обрисовал ему состояние Пейшенс.

— Это вас удивило?

— Естественно, это меня удивило. Я сказал ему по телефону, что ей плохо и что, по моему мнению, ее надо сразу отправить в больницу.

— Благодарю вас, мистер Стэнхоуп. У меня остался лишь один вопрос: вы помните, как был одет доктор Бауман, когда приехал в ваш дом?

— Протестую! — сказал Рэндольф. — Несущественно.

Судья Дейвидсон повертел в руках карандаш и, строго глядя на Тони, спросил:

— Имеет ли это отношение к делу, советник?

— Да, имеет. И очень существенное, — ответил адвокат. — Это станет совершенно ясным из показаний следующего свидетеля со стороны истца.

— Протест отклоняется, — сказал судья. — Свидетель может отвечать.

— Доктор Бауман прибыл в смокинге, и его сопровождала молодая женщина в платье с глубоким декольте.

Некоторые присяжные обменялись многозначительными взглядами.

— Вы узнали эту молодую особу?

— Да. Я видел ее в приемной доктора Баумана, это его секретарь.

— Не показались ли вам их наряды странными для врачебного визита?

— Как вам сказать… — замялся Джордан. — Их одежда указывала на то, что они направлялись на какое-то светское мероприятие, хотя доктор Бауман, как известно, женат. Я тогда еще подумал, что мы нарушили планы доктора Баумана и он, видимо, поэтому хотел приехать к нам домой, а не встречать нас в больнице.

— Благодарю вас, мистер Стэнхоуп, — сказал Тони. — У меня больше нет вопросов.

— Мистер Бингем… — произнес судья Дейвидсон, кивнув в сторону Рэндольфа.

Когда Рэндольф шел к трибуне, создавалось впечатление, что он идет туда не сознательно, а лишь повинуясь рефлексу. В помещении суда повисла мертвая тишина, все замерли в нетерпеливом ожидании.

— Мистер Стэнхоуп, — начал Рэндольф, — я задам вам всего несколько вопросов. Все мы, сидящие за столом ответчика, включая доктора Баумана, глубоко опечалены вашей потерей и отдаем себе отчет, насколько трудно вам вспомнить о том роковом вечере. Поэтому я постараюсь быть максимально кратким. Давайте вернемся к вашему телефонному разговору с доктором Бауманом. Вы припоминаете, что сказали Бауману, что Пейшенс никогда ранее не жаловалась на боли в груди?

— Я ни в чем не уверен, поскольку тогда был очень расстроен.

— Ваши ответы на вопросы мистера Фазано указывают на то, что вы прекрасно запомнили все другие детали этой беседы. Ваши ответы произвели на всех сильное впечатление.

— Я вполне мог сказать, что она никогда не жаловалась на боль в груди. Но я просто в этом не уверен.

— Должен напомнить вам, что в своих предварительных письменных показаниях вы определенно указываете, что говорили это. Следует ли мне их зачитать?

— Нет. Если так написано, то это соответствует действительности. И теперь, когда вы мне напомнили… Да, я говорил, что Пейшенс никогда не жаловалась на боль в груди. Это было восемь месяцев назад, и у меня был стресс. Письменные показания полнее отражают истину.

— Я высоко ценю вашу память, мистер Стэнхоуп. А теперь не могли бы вы припомнить, что на это ответил доктор Бауман?

— Боюсь, это полностью выпало из моей памяти.

— Он вас поправил и напомнил, что ваша покойная супруга несколько раз жаловалась на боль в груди и он в этой связи приезжал в ваш дом.

— Возможно, он это и говорил.

— Создается впечатление, что ваши воспоминания о том телефонном разговоре оказываются не столь четкими, как мы могли подумать несколько минут назад.

— С момента телефонного разговора прошло восемь месяцев, и в тот вечер я был в отчаянии. Думаю, что мое состояние все оправдывает.

— Вне сомнения. Но тем не менее вы выразили уверенность в том, что доктор Бауман определил у Пейшенс Стэнхоуп инфаркт.

— Он сказал, что инфаркт следует исключить.

— Из вашей формулировки следует, что первым об инфаркте упомянул не доктор Бауман.

— Первым об этом сказал я. Я спросил его, не предполагает ли он инфаркт. Я подумал о подобной возможности исходя из вопросов, которые я задал Пейшенс по его просьбе.

— Слова «инфаркт следует исключить» уже существенно отличаются от заявления о том, что у Пейшенс Стэнхоуп случился инфаркт. Может быть, вы удивитесь, если я скажу вам, что в ходе вашей беседы доктор Бауман ни разу не использовал слово «инфаркт».

— Но мы об этом говорили. Уж это-то я помню.

— Вы подняли этот вопрос. Доктор Бауман же на ваши слова ответил: «Его следует исключить». Он ни разу не использовал этот термин.

— Может быть, и так. Но я не вижу разницы.

— А я полагаю, что различие существует — и весьма существенное. Как вы считаете, говорит ли врач, если кто-то ощущает боль в груди — вы например, — что это не обязательно инфаркт?

— Наверное, говорит.

— Во время предыдущих визитов в ваш дом в связи с жалобами Пейшенс Стэнхоуп на боль в груди каким каждый раз был окончательный диагноз?

— Метеоризм. Газы в кишечнике.

— Верно. Газы в селезеночном изгибе кишки, если быть точным. Это не инфаркт и не сердечный приступ, поскольку электрокардиограмма оказывалась в норме и оставалась таковой при последующих исследованиях.

— Да, это так.

— Доктор Бауман крайне внимательно относился к Пейшенс и очень часто бывал у вас. Если быть точным, то, судя по отчетам, он за последние восемь месяцев посещал ее раз в неделю. Это не противоречит тому, что сохранилось в вашей памяти?

Джордан утвердительно кивнул и тут же получил выговор от судьи Джексона.

— Свидетель должен говорить, чтобы можно было стенографировать слушание.

— Да, я это помню, — сказал Джордан.

— Пейшенс предпочитала, чтобы врач лечил ее на дому?

— Да, она не любила ездить на прием.

— Почему?

— Больницы приводили ее в ужас.

— Следовательно, посещения на дому полностью отвечали интересам и желаниям Пейшенс?

— Да, вы правы.

— Поскольку вы частично отошли от дел и большую часть времени проводите дома, то, как я полагаю, у вас была возможность контактировать с доктором Бауманом во время его многочисленных визитов?

— Конечно, — согласился Джордан. — Мы каждый раз с ним беседовали. И эти встречи были дружескими.

— Полагаю, что вы всегда были в доме, когда доктор Бауман консультировал Пейшенс?

— Да. Я или наша горничная.

— Возникало ли когда-нибудь во время ваших разговоров с доктором Бауманом, которые, как я понимаю, вращались в основном вокруг здоровья Пейшенс, слово «ипохондрия»?

Джордан метнул взгляд на Тони, а затем, снова глядя на Рэндольфа, ответил:

— Да, возникало.

— Как я полагаю, вам известно, что обозначает это слово.

— Думаю, что известно, — пожал плечами Джордан.

— Оно применяется в отношении лица, которое концентрирует свое внимание на нормальных отправлениях и функциях организма, считая, что они указывают на серьезные нарушения здоровья, требующие немедленного врачебного вмешательства. Вы именно так понимаете этот термин?

— Я не смог бы дать столь четкого определения, но в целом понимаю именно так.

— Употреблял ли доктор Бауман этот термин по отношению к Пейшенс?

— Употреблял.

— Использовал ли он этот термин в уничижительных тонах?

— Нет, он этого не делал. Он всегда говорил, что не надо забывать, что ипохондрики могут страдать не только от вымышленных, но и от настоящих болезней. Более того, доктор Бауман подчеркивал, что даже воображаемые болезни вызывают у них подлинное страдание.

— Несколько минут назад, когда вопросы вам задавал мистер Фазано, вы сказали, что состояние Пейшенс в промежуток между телефонным разговором с доктором Бауманом и его прибытием в ваш дом не изменилось. Это так?

— Да, так.

— Во время разговора по телефону вы сказали доктору Бауману, что у Пейшенс затрудненное дыхание. Вы это помните?

— Да, помню.

— Кроме того, вы сказали, что она, как вам кажется, посинела. Вы эти слова тоже помните?

— Я не помню дословно, но суть передана правильно.

— Меня вполне удовлетворило бы, если бы вы сейчас заявили, что это «максимально близко» к сказанному в то время. В своих предварительных письменных показаниях вы употребили словосочетание «максимально близко». Вы хотите, чтобы я зачитал ваши показания?

— В этом нет необходимости.

— Прибыв в ваш дом, доктор Бауман обнаружил, что синюшность была на всем теле больной и она едва дышала. Можете ли высказать, что со времени вашего телефонного разговора в ее состоянии произошли серьезные изменения?

— Я в этой страшной ситуации делал все, что мог. Я совершенно ясно сказал доктору, что Пейшенс очень больна и что ее надо отправить в больницу.

— И еще один вопрос, мистер Стэнхоуп, — сказал Рэндольф. — Принимая во внимание длительную ипохондрию Пейшенс, ее неоднократно повторяющуюся боль в груди из-за скопления газов, считаете ли вы, что доктор Бауман мог предположить, что у Пейшенс Стэнхоуп — инфаркт миокарда?

— Протестую! — закричал Тони, вскакивая. — Предположения и допущения!

— Протест принимается, — сказал судья Дейвидсон. — Вопрос может быть задан ответчику, когда он будет давать показания.

— Вопросов больше нет, — сказал Рэндольф и направился к столу ответчика.

— Вы желаете провести повторный опрос вашего свидетеля? — спросил судья у Тони.

— Нет, ваша честь.

Когда Джордан покидал свидетельское место, Джек посмотрел на Алексис и показал большой палец. Рэндольф, по его мнению, превосходно провел перекрестный допрос. Затем он посмотрел на присяжных и, к своему удивлению, обнаружил, что допрос не привлек их внимания. Они спокойно сидели, скрестив на груди руки. Исключением был водопроводчик. Он наклонился вперед, но только для того, чтобы привести в порядок ногти на руках.

— Истец, пригласите следующего свидетеля! — распорядился судья Дейвидсон.

Тони поднялся на ноги и проревел:

— Мисс Леона Раттнер, прошу вас занять свидетельское место!