Перелом

Глава 14

Бостон, штат Массачусетс

7 июня 2006 года, 15.50

На то, чтобы выйти из-за стола, разобрать записи и разместиться на трибуне, Рэндольфу потребовалось времени больше обычного. Он так долго смотрел на Леону Раттнер, что та, не выдержав его взгляда, отвернулась. Значительный вид адвоката мог запугать кого угодно.

— Мисс Раттнер, — начал Рэндольф своим прекрасно поставленным голосом, — как бы вы могли описать свое одеяние, в котором появлялись на службе?

— Нормальная одежда, — с неуверенным смешком ответила Леона. — А почему вы спрашиваете?

— Могли бы вы назвать свой обычный наряд строгим или скромным?

— Никогда об этом не думала.

— Говорила ли вам Марлен Ричард, которая фактически является главным делопроизводителем, что ваша одежда не соответствует принятым стандартам?

На какое-то мгновение Леона стала похожа на лису, неожиданно застигнутую в курятнике. Она метнула взгляд на Тони, затем на судью, а затем снова посмотрела на Рэндольфа.

— Да, она говорила что-то в этом роде.

— Сколько раз?

— Откуда я знаю? Несколько раз.

— Использовала ли она такие термины, как «сексуальный» или «вызывающий»?

— Кажется, использовала.

— Мисс Раттнер, в своих показаниях вы заявили, что доктор Бауман «положил на вас глаз» примерно год назад.

— Да, так.

— Не думаете ли вы, что это могло быть связано с тем нарядом, который вы носили на службе?

— Откуда мне знать?

— Вы также сказали, что вначале вас это смущало, поскольку доктор Бауман женат.

— Верно.

— Но около года назад доктор Бауман формально расстался со своей супругой. В их браке возникло напряжение, о котором здесь упоминалось. На службе об этом было известно, не так ли?

— Возможно, было.

— Может быть, это вы положили глаз на доктора Баумана, а не он на вас?

— Если только подсознательно. Он красивый парень.

— Не приходила ли вам в голову мысль, что доктор Бауман, в то время проживавший в одиночестве, мог поддаться влиянию вашего «сексуального» или «вызывающего» одеяния?

— Никогда об этом не думала.

— Мисс Раттнер, из ваших показаний следует, что восьмого сентября 2005 года вы находились в бостонской квартире доктора Баумана.

— Да, жила там.

— Как это случилось? Доктор Бауман предложил вам переехать к нему?

— Не совсем.

— Вы переехали после того, как обсудили с ним все преимущества или сложности, связанные с подобным действием?

— Нет.

— Значит, вы самостоятельно решили переехать к нему. Это так?

— Да, я там проводила все ночи. С какой стати платить за две квартиры?

— Я не получил ответа на вопрос. Вы стали жить в апартаментах доктора Баумана, не обсудив с ним этот вопрос. Это так?

— Крэг не жаловался! — вспылила Леона. — Он каждую ночь получал то, что хотел.

— Вопрос в том, переехали ли вы к нему по собственному решению или нет?

— Да, я переехала по собственному решению! — бросила Леона. — И ему это нравилось.

— Так ли это, мы узнаем из показаний доктора Баумана, — сказал Рэндольф и, сверившись с заметками, продолжил: — Мисс Раттнер, упоминал ли доктор Бауман о Мемориальной больнице Ньютона восьмого сентября 2005 года, после того как Джордан Стэнхоуп сообщил о состоянии здоровья его супруги Пейшенс?

— Нет, не упоминал.

— Он не говорил, что лучше поехать к Стэнхоупам, а не в больницу, потому что их дом ближе к филармонии?

— Нет. Он ничего не говорил о больнице.

— После того как вы с доктором Бауманом прибыли в дом Стэнхоупов, вы остались ждать в машине?

— Нет. Доктор Бауман попросил меня пойти с ним, чтобы помочь.

— Насколько я понимаю, вы несли портативный электрокардиограф.

— Да.

— Что произошло после того, как вы вошли в спальню Пейшенс Стэнхоуп?

— Доктор Бауман приступил к осмотру миссис Стэнхоуп.

— Он был очень обеспокоен?

— Еще как! Он тут же велел мистеру Стэнхоупу вызывать «скорую».

— Насколько я знаю, он попросил вас помочь делать искусственное дыхание больной?

— Да. И он показал мне, как это делается.

— Но больной становилось все хуже?

— Да. Больная вся посинела. Ее зрачки сильно расширились и не реагировали на свет.

— Карета «скорой помощи», насколько мы знаем, прибыла очень быстро. Как до больницы добирались вы и доктор Бауман?

— Я — на машине, а доктор Бауман поехал в карете «скорой помощи».

— Почему он поехал на «скорой»?

— Доктор сказал, что в случае серьезных осложнений он хочет быть рядом с больной.

— Вы встретились с ним уже позже, после того как миссис Стэнхоуп умерла. Это так?

— Да. Это было в отделении неотложной помощи. Доктор Бауман был весь в крови.

— Был ли доктор Бауман расстроен тем, что пациентка скончалась?

— Да. Он был очень подавлен.

— Итак, доктор Бауман приложил все силы, чтобы спасти больную.

— Да.

— И он был в отчаянии от того, что все усилия оказались напрасными.

— Да, он был очень подавлен, но об этом не распространялся. Вообще-то все кончилось тем, что мы вернулись домой и славно провели ночь.

— Мисс Раттнер, позвольте мне задать вам вопрос личного свойства. Вы производите впечатление решительной и независимой молодой женщины. Не доводилось ли вам, когда вы были чем-то расстроены или сердиты, говорить то, что вы на самом деле не думали? Недовольство, как мы все знаем, часто усиливает наши чувства.

— Думаю, что доводилось, — ответила Леона. — Как и всем.

— В тот вечер, когда доктору Бауману вручили уведомление, он очень рассердился?

— Очень. Я никогда не видела его таким.

— Можно сказать, что он был в ярости?

— Да еще в какой!

— Не считаете ли вы, что когда доктор Бауман «вопил», как вы изящно выразились, и нелицеприятно отзывался о Пейшенс Стэнхоуп, он был в отчаянии? Ведь в роковой вечер он сделал все, чтобы вернуть ее к жизни. Доктор не мог не рассердиться, получив уведомление об иске, после того как в течение нескольких месяцев практически еженедельно посещал ее на дому. Вы с этим согласны?

Рэндольф замолчал, ожидая ответа.

— Отвечайте, свидетель, — сказал судья Дейвидсон, почувствовав, что пауза затягивается.

— А в чем состоял вопрос? — Леона была явно растеряна.

— Советник, повторите вопрос, — сказал судья.

— Я хочу сказать, что замечания, сделанные в тот вечер доктором Бауманом в адрес миссис Стэнхоуп, были результатом его перевозбужденного состояния и совершенно не отражали его подлинных чувств к пациентке. Истинное отношение доктора Баумана к Пейшенс Стэнхоуп проявляется в его еженедельных визитах в течение года и отчаянных попытках вернуть ее к жизни в тот вечер, когда она умирала. Я спрашиваю вас, мисс Раттнер, допускаете ли вы это?

— Возможно. Не знаю. Лучше спросить у него.

— Полагаю, что это будет сделано, — сказал Рэндольф. — Но вначале я хочу спросить вас: вы по-прежнему живете в городской квартире доктора Баумана?

Джек склонился к Алексис и прошептал на ухо:

— Рэндольфу сходят с рук вопросы и заявления, которые находятся за гранью фола и должны были бы вызвать протест со стороны Тони. Фазано до сих пор постоянно держал палец на курке. Интересно, что происходит?

— Возможно, это имеет какое-то отношение к разговору адвокатов с судьей во время прямого допроса Леоны, — ответила Алексис. — Стороны часто идут на взаимные уступки, соблюдая справедливость. Я тебе — ты мне.

— Вполне возможно, — согласился Джек. — Как бы то ни было, но Рэндольф этим прекрасно пользуется.

Адвокат тем временем спрашивал у Леоны, что она чувствовала, после того как Крэг вернулся в семью и началась подготовка к процессу. Джек прекрасно понимал, что Рэндольф исподволь готовит аудиторию к теме «брошенная любовница», за показаниями которой стоит примитивное озлобление.

Джек снова склонился к Алексис и сказал:

— Я хочу тебя спросить — только отвечай честно, — ты не очень рассердишься, если я сейчас смоюсь? Я хочу поиграть в баскетбол, чтобы слегка размяться. Но если ты хочешь, чтобы я остался, я останусь. У меня такое чувство, что худшее позади. Начиная с этого момента, мисс Раттнер будет выглядеть в глазах присяжных все хуже и хуже.

— Отправляйся! — ответила Алексис. — Погоняй мяч. Я рада, что ты здесь, но сейчас со мной все в порядке. Судья скоро закроет заседание. Он всегда закругляется около четырех.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Совершенно уверена, — ответила Алексис. — Я поужинаю пораньше вместе с девочками, но и для тебя кое-что останется. Наслаждайся жизнью, но будь осторожен. У Крэга всегда травмы, когда он играет в баскетбол. Ключи от дома с тобой?

— Со мной, — ответил Джек, обнял сестру за плечи и встал.

Извинившись перед сидящими в его ряду людьми, он пробрался к проходу и стал взглядом искать Франко. К его удивлению, Франко в зале отсутствовал. Его обычное место пустовало. Подойдя к двери, Джек еще раз обернулся. Франко в зале определенно не было. Он надавил на дверь спиной и вышел, продолжая вглядываться в зал. Отсутствие Франко его насторожило. Ему вовсе не улыбалась встреча с бандитом в каком-нибудь безлюдном закрытом пространстве вроде подземного гаража. Несколько лет назад он бы наплевал на опасность, но сейчас, за два дня до свадьбы, он был более осторожен. Теперь ему приходилось думать не только о себе, но и о близких людях, и он должен быть бдительным. А это означало — он должен быть готовым ко всему. Идея приобрести баллончике перечным газом появилась у него еще вчера, но он так ее и не реализовал, и теперь решил сделать это немедленно.

Площадка третьего этажа перед лифтами была заполнена людьми. Двери одного из четырех судебных залов распахнулись, выпуская участников процесса и зрителей. Видимо, был объявлен перерыв.

Джек присоединился к ожидавшим лифт и стал лениво рассматривать толпу в надежде увидеть Франко. Он прекрасно понимал, что в здании суда ему ничего не грозит. Опасаться следовало открытого пространства.

На посту охраны при выходе Джек спросил у одного из стражей, нет ли поблизости лавки с хозяйственными товарами. Охранник ответил, что таковая имеется на Чарлз-стрит. Джек знал эту улицу; он была недалеко от парковки, где он оставлял свою машину. Джек обошел здание. Улицы были узкими и извилистыми — полная противоположность той строгой пропорциональности, к которой он так привык в Нью-Йорке. Повинуясь своему чутью, Джек оказался на Дерн-стрит, переходящей в Мертл-стрит. Дома на всех улицах были довольно скромными — в основном четырехэтажные здания из красного кирпича. За одним из углов его взгляду неожиданно открылась очаровательная детская площадка с мамами с детишками. Он прошел мимо стоящего вплотную к жилым домам здания водопроводной компании «Бикон-Хилл». Сидящий у дверей добродушный лабрадор шоколадного цвета делал вид, что охраняет вход. Джек поинтересовался у одного из прохожих, доберется ли он этим путем до Чарлз-стрит. Прохожий ответил утвердительно и посоветовал на ближайшем углу свернуть налево, а затем — направо, на Пинки-стрит.

Спуск постепенно становился все круче, и Джек понял, что Бикон-Хилл — не просто название городского района, а настоящий холм. Дома стали более элегантными. Слева от него зеленела залитая солнцем лужайка, окруженная массивной оградой из кованого железа. На площадке высились столетние вязы. Прошагав еще несколько кварталов, Джек оказался на Чарлз-стрит.

В отличие от узких боковых улочек, по которым прошел Джек, Чарлз-стрит была широким бульваром с трехполосным движением. По обеим сторонам улицы располагались небольшие магазины самой разной специализации. Джек быстро нашел хозяйственный магазин и вдруг подумал — нужен ли ему газовый баллончик? Здесь, вдали от здания суда, угроза Франко казалась маловероятной. Но, немного поразмыслив и приняв во внимание, что проделал столь долгий путь, он все же купил баллончик у дружелюбного хозяина магазина, которого тоже звали Джеком.

Отказавшись от предложенного пакета, Джек сунул баллончик в правый карман пиджака — он хотел, чтобы баллончик был под рукой. Теперь ему оставалось только забрать машину.

Гараж был холодным, темным и безлюдным. Теперь Джек был рад, что обзавелся газовым баллончиком. Именно в подобной обстановке ему не хотелось встречаться с Франко. Однако, оказавшись в машине и направляясь к посту оплаты стоянки, он усмехнулся, подумав о мнительности. Джек понимал, что ему не следовало бить Франко перед домом Стэнхоупа. Но с другой стороны, если бы он этого не сделал, то ситуация могла выйти из-под контроля.

Джек выехал из мрачных глубин гаража на солнце и дал себе обещание больше не вспоминать о Франко. Приняв это мудрое решение, он остановился у тротуара и сверился с картой города. Едва он взглянул на карту, его пульс участился от предвкушения бега и игры.

Мемориал-драйв Джек нашел на карте довольно быстро. Однако добраться туда — на противоположный берег, в Кембридж, — было сложно. Его опасения полностью оправдались, когда он оказался в лабиринте улиц с односторонним движением, запрещенным левым поворотом и крайне редкими указателями движения. А агрессивность бостонских водителей еще больше осложняла положение.

Преодолев все препятствия, Джек добрался до Мемориал-драйв и подъехал к открытым баскетбольным площадкам, о которых говорил приятель Уоррена Дэвид Томпсон. Припарковавшись в одной из боковых улочек, Джек вышел из машины и открыл багажник. Отодвинув в сторону полученные от Латаши инструменты для вскрытия, он достал спортивную одежду и огляделся в поисках места, где можно было бы переодеться. Ничего подходящего он не обнаружил, и ему снова пришлось забраться в автомобиль, чтобы, уподобившись цирковому человеку-змее, освободиться от одежды и натянуть спортивные трусы, не оскорбив своим видом велосипедистов и любителей роликов, раскатывающих по набережной.

Убедившись, что машина надежно заперта, Джек направился к площадкам. Там уже тренировались человек пятнадцать молодых парней. Джек решил, что в свои сорок пять он будет здесь белой вороной. Игра еще не началась.

Джек был хорошо знаком со сложным этикетом игровых площадок и начал с того, что стал подбирать мячи и пасовать тем, кто бросал по кольцу. Спустя несколько минут Джек уже бросал сам. Как он и ожидал, некоторые аборигены обратили внимание на точность его бросков, хотя и промолчали. Минут через пятнадцать, почувствовав себя достаточно свободно, он как бы между прочим поинтересовался, кто здесь Дэвид Томпсон. Ему указали на одного из беседующих игроков.

Дэвид Томпсон, как и предполагал Джек, был чернокожим. На вид ему можно было дать лет тридцать пять — сорок, а ростом и массой тела он слегка превосходил Джека. Самой интересной особенностью его лица были морщинки, разбегающиеся из уголков блестящих глаз и говорившие о том, что этот человек любит посмеяться. Не было сомнения в том, что Дэвид Томпсон большой жизнелюб.

Когда Джек подошел и представился, Дэвид вначале его крепко обнял и лишь затем пожал руку.

— Каждый друг Уоррена Вильсона — мой друг! — с чувством произнес Дэвид. — Уоррен говорит, что вы классный плеймейкер. Побегаем вместе?

— Конечно! — ответил Джек.

— Эй, Эзоп! — обратился Дэвид к другому игроку. — Это не твой вечер. Сегодня с нами бегает Джек. — Он хлопнул Джека по плечу и чуть понизил голос. — У этого парня всегда припасена какая-нибудь байка. Поэтому мы и прозвали его Эзопом.

Игра оказалась интересной. Ничуть не хуже тех, что были в Нью-Йорке. Очень скоро Джек понял, как ему повезло, что он оказался в команде Дэвида. Хотя все игры заканчивались без большого разрыва в счете, команда Дэвида неизменно выигрывала, и это означало, что Джек играл без перерыва. Они не уходили с площадки более двух часов. К тому времени, когда игра закончилась, Джек совершенно выдохся. Отойдя к боковой линии, он взглянул на часы. Шел восьмой час.

— Ты придешь завтра? — спросил Дэвид.

— Пока ничего не могу сказать, — ответил Джек.

— Мы будем здесь.

— Спасибо, что взял меня в свою команду.

— Не стоит благодарности, парень. Ты этого заслуживаешь.

Джек вышел за окружавшую площадку металлическую сетку. Ему казалось, что ноги у него ватные — так он устал. Хотя к концу игры он взмок от пота, его одежда благодаря дующему с реки легкому теплому ветерку быстро высохла. Джек медленно брел к машине. На площадке все его мысли были заняты игрой, и только теперь он начинал возвращаться к реальности. Он со щемящей тоской думал о предстоящем разговоре с Лори. Завтра — четверг, а он еще не знает, когда сможет приступить к аутопсии. Тем более неизвестно, когда он ее закончит и вернется в Нью-Йорк. Он точно знал лишь то, что Лори страшно огорчится.

Джек подошел к машине, повернул ключ в замке дверцы и начал ее открывать. Вдруг поверх его плеча протянулась здоровенная ручища и с силой захлопнула дверцу. Джек резко развернулся и увидел перед собой физиономию Франко.

А треклятый баллончик с перечным газом ценой в десять долларов сорок девять центов находился в кармане пиджака, а сам пиджак — в машине.

— У нас осталось одно незаконченное дельце, — усмехнулся Франко.

Джек стоял так близко от громилы, что почти задохнулся от запаха чеснока.

— Вношу поправку, — сказал он. — Я не помню, чтобы мы с вами вели какие-то дела. Поэтому незаконченного дельца остаться не могло.

Чуть в стороне Джек заметил еще одного бандита, явно выступающего на стороне охранника.

— Ты еще остришь, умник? — злобно проворчал Франко. — Ты забыл, что ты врезал мне по яйцам?

— Разве не вы ударили меня первым?

— Бери его, Антонио! — распорядился Франко, отступая на шаг.

Джек попытался проскользнуть между Франко и машиной. Ему казалось, что в кроссовках он сможет, несмотря на усталость, убежать от бандитов. Но Франко, ухватив его за майку, рывком притянул к себе и ударил по зубам. Антонио пытался скрутить Джеку руки за спиной. Франко замахнулся, чтобы нанести решающий удар. Но удара не последовало — на плечо бандита обрушился обрезок металлической трубы. Франко взвыл от боли, его правая рука бессильно повисла, а левой он машинально схватился за ушибленное место.

Затем труба коснулась спины Антонио, и Джек услышал знакомый голос.

— Ну-ка отпусти его, парень, — сказал Дэвид.

Джек поднял голову и увидел, что несколько игроков зажали Франко и Антонио в круг. Некоторые из них держали в руках монтировки, а один вооружился бейсбольной битой.

Антонио оценил обстановку и отпустил Джека.

— Мне почему-то кажется, парни, что вы не из нашего квартала, — сказал Дэвид, и в его голосе послышалась угроза. — Эзоп, возьми у него пушку.

Эзоп вытащил из-за пояса Франко револьвер. Франко не сопротивлялся. У Антонио оружия не оказалось.

— А теперь, парни, я вам очень рекомендую как можно скорее уносить из этой округи ноги, — сказал Дэвид, взяв оружие из рук Эзопа.

— Наше дело не закончено, — буркнул Франко, сверкнув глазами. Баскетболисты расступились, освобождая им путь.

— Уоррен предупредил меня, — произнес Дэвид. — Он сказал, что ты имеешь нездоровую привычку влипать в разные истории и что ему не раз приходилось спасать твою задницу. Тебе повезло, что мы заметили этих уродов еще во время игры. В чем дело?

— Простое взаимонепонимание, — уклончиво ответил Джек и потрогал пальцем губу. На пальце осталась кровь.

— Если потребуется помощь, дай нам знать. А пока будет лучше, если ты приложишь к губе лед. И возьми револьвер. Тебе он может понадобиться, если эти уроды вдруг появятся на твоем пороге.

Но Джек отказался, поблагодарив Дэвида и его друзей за помощь. В машине он достал из кармана пиджака баллончик, а затем глянул в зеркало заднего вида. Левая сторона верхней губы распухла и стала синей. На подбородке осталась полоска запекшейся крови.

— Боже мой, — пробормотал он.

«Уоррен прав — вечно я влипаю в неприятные истории», — подумал он и попытался стереть кровь полой футболки.

По дороге, обдумав ситуацию, он решил приврать, сказав, что рассеченная губа — просто спортивная травма. Он понимал, что Алексис и Крэг после заседания наверняка находятся в подавленном состоянии, и Джек опасался, что, если скажет правду, их реакция окажется непредсказуемой, а усугублять положение ему не хотелось.

Стараясь не шуметь, он вошел через главный вход, воспользовавшись полученным от Алексис ключом. Ботинки и одежду Джек нес в руках. Он хотел незаметно проскользнуть вниз, принять душ и лишь после этого выйти в гостиную. Он тихо закрыл за собой дверь и замер, не снимая руки с дверной ручки. Его удивила странная тишина. Каждый раз, когда он входил, он слышал какие-то звуки — музыка по радио, сигнал мобильного телефона, болтовня детей или работающий телевизор. Сейчас же он не слышал ничего. Тишина была оглушающей. Поскольку «лексус» стоял на подъездной аллее, Джек не сомневался, что по крайней мере старшие Бауманы дома. Видимо, в суде произошло что-то очень неприятное.

По-прежнему прижимая одежду к груди, Джек быстро прошел по коридору к арке, ведущей в гостиную. Он был уверен, что в комнате никого нет, но, заглянув туда, увидел, что вся семья сидит на диване. Родители разместились по его концам, а между ними находились девочки. Создавалось впечатление, что они все смотрят телевизор. Но телевизор не работал. С того места, где находился Джек, лиц не было видно. Некоторое время он стоял неподвижно, наблюдая и прислушиваясь. Все сидели неподвижно и все молчали. Встревоженный, Джек направился к дивану. Когда до дивана осталось футов десять, он негромко позвал Алексис. Если это было какое-то семейное дело, беспокоить их ему не хотелось. Но повернуться и уйти он тоже не мог.

Крэг и Алексис резко повернули головы. Крэг обжег Джека яростным взглядом, а лицо Алексис было безжизненным и глаза покраснели. Произошло что-то ужасное. Что-то очень, очень скверное.