Персональное дело

Наше исконное

Россия возвращается сама к себе. Что ни говорите, а с ее подлинной сутью советский режим совпадал не вполне. Он понуждал нас любить КПСС и ее вождей больше, чем маму и папу, запрещая при этом верить в Бога, иметь надел земли или лошадь, носить узкие брюки, читать «Доктора Живаго», ездить за границу, слушать Би-би-си и рассказывать анекдоты. Народ это терпел и даже хлопал в ладоши, но когда режим рухнул, кончину его не перенесли только министр Пуго и маршал Ахромеев. Народ же устремился к свободе, демократии и рыночным отношениям, воспринимая их по наивности как улучшенный вариант коммунизма. Тоталитарный строй сменился демократическим, западного образца. Оказалось, однако, что образец на нашей почве тоже не приживается. Не успела власть разделиться на три ветви, как две из них тут же затеяли спор, кто главнее. Спорили с применением пушек, процедуры импичмента и подключением третьей власти в лице Валерия Зорькина. Ельцин выстоял, но противников своих не преследовал, что было воспринято как достойная презрения слабость. Противники чуть ли не ноги о него вытирали, не рискуя ничем, но с видом героев, идущих в атаку под шквальным огнем. Авторитет главнокомандующего, неспособного дать по морде, рушился на глазах. Чему способствовали беспорядочный дележ власти и имущества, инфляция, обогащение одних, обнищание других, коррупция, война в Чечне, низкие цены на нефть и страх перед будущим. В сознании масс понятие «демократия» соединилось знаком равенства со словом «бардак». Росло желание крепкой руки. Тех, кто хотел бы видеть Россию страной в полном смысле слова демократической, у нас еще немало (я один из них), но число думающих, что эта цель в ближайшие лет сто достижима, тает на глазах (в списке этого меньшинства меня уже нет). Активные носители разных идей толкают страну в разные стороны, но перевес за желающими знать, кто в доме хозяин. Когда хозяин появился, все поняли (некоторые не сразу), что об этого ноги не вытрешь. Под его руководством жизнь понемногу налаживается. Тем более что нефть подорожала, а инфляция снизилась.

Общество хозяина в целом одобряет, поэты посвящают ему панегирики, художники пишут его портреты, идущие вместе идут вместе и тянут за собою других. Пока не насильно. Но разделение властей становится все более призрачным. Не далее как на этой неделе президент, по сообщению прессы, вызывал к себе председателя Верховного суда и давал ему указания. При разделении властей скорее верховный судья может вызвать к себе президента. Другая властная ветвь тоже пересыхает. Совет Федерации существует неизвестно для чего (этого не знает даже Сергей Миронов), а нижняя палата, недавно бывшая шумным базаром, уже превратилась в подчиненный Кремлю орган вроде департамента, который не вырабатывает законы, а обрабатывает. После грядущих выборов Дума, вероятно, в данном качестве еще больше застынет. Предвыборная рубка будет, без сомнения, жаркой, но с доступным предсказанию результатом. Партии-фавориты выглядят как близнецы-братья. Черномырдин верно заметил, что, какую партию ни строй, получается КПСС. Избиратель эти КПСС одну от другой не отличает, но политтехнологи его сориентируют. Так что демократия получилась своеобразная, приспособленная к нашему климату. Но свободы у нас достаточно. Сегодня человек без лишних амбиций может молиться любому богу, торговать, ходить в брюках желательной ширины, завести, если хватит денег, хоть табун лошадей, читать про доктора, ездить за рубеж, писать заумные стихи или абстрактные картины и даже твердить, что у нас нет никакой свободы. А что касается таких особенностей нашей жизни, как чудовищная коррупция, чинопочитание, казнокрадство и лизоблюдство, так тут никуда не денешься, это ж наше исконное.

07.08.03

Большевики с крестами В понедельник мне позвонил давний знакомый и радостно сообщил, что Замоскворецкий суд оставил без наказания двух молодцов, которые в январе громили выставку «Осторожно, религия» в Центре имени Сахарова. «Мы выиграли, – кричал он в трубку. – Правда победила». Кажется, он не понял, что суд не оправдал погромщиков, а нашел, что дело возбуждено с процессуальными нарушениями. Когда его же возбудят правильно, тогда может быть другой приговор. Чем позвонивший готов заранее возмутиться. Он считает, что выставка оскорбила его религиозные чувства и погромщики достойны не наказания, а восхищения. Интересно, что думал он так не всегда. Когда-то, будучи членом ВЛКСМ, а потом молодым коммунистом, он активно боролся с религией. Уверял, что Бога нет, это установлено наукой, а он может доказать это на практике. «Вот сейчас плюну в небо, – говорил он, – и никакого наказания мне не будет». И действительно плевал. И точно – немедленной кары не было. Хляби небесные не разверзались, молнии не сверкали, гром не ударял. «Ну и что ты скажешь?» – спрашивал он меня. «Скажу, – отвечал я, – что если ты плюешь на Бога, то ему на тебя тем более наплевать. Нечего ему больше делать, как тратить небесное электричество на всякого дурака». Неисповедимы пути господни, но и человеческие исповедимы не очень. Возможно, Всевышний потому не казал свою силу, что провидел благие перемены, которые превратят богохульника в шибко религиозную личность. Но сам бывший безбожник, каким он был, таким остался. Ныне защищает погромщиков с той же страстью, с какой раньше оправдывал большевиков (в частности, своего папу, комиссара), громивших церкви с целью грабежа и во имя торжества научного мировоззрения. Эволюция банальная. Еще недавно миллионы таких, как он, вступая в КПСС, торжественно клялись бескомпромиссно бороться с опиумом для народа. Теперь многие из них надели на шею кресты. Иные при этом так и остались большевиками. Потому что большевизм как способ самовыражения легко совмещается с любым мировоззрением, псевдонаучным и якобы религиозным. Он может быть характерен для сидящих на собрании, стоящих в церкви и идущих вместе. Для антиглобалистов, оголтелых исламистов, иудаистов и прочих мракобесов, утверждающих свою правоту через насилие. Между прочим, верующим людям хорошо бы знать, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. А Центр Сахарова – это как раз и есть чужой монастырь для нарушителей прав верующих и неверующих. Если здесь вам что-то не по душе, пожмите плечами и идите домой. А чувствуя себя оскорбленным, обращайтесь в прокуратуру, в милицию или непосредственно к Богу. Пусть он покарает хулителей веры. Но самосуд – дело уж точно безбожное. И не надо кричать: уважайте наши чувства! Тогда уважайте и чувства людей другой религии или вообще никакой. Свобода совести предполагает, что мы все равны перед Законом. А может, и перед Богом, ведь он, как известно, судит не по словам.

Я в Интернете нашел речь священника, который в преддверии несостоявшегося суда объявил, что религия у нас подвергается сегодня гонениям, как при Троцком и Вышинском (о Ленине и Сталине батюшка не слыхал). Это, конечно, демагогия и вранье. У нашего нынешнего государства есть недостатки, ряд которых я готов перечислить, но гонений на православную веру сейчас, ей-Богу же, нет. Церкви открыты, прихожане молятся, священники крестят, венчают, причащают, отпевают и святят что придется. Воду, куличи, автомашины, домашнюю утварь и живность. Патриарх читает проповеди в главных храмах, а митрополит Кирилл – телезвезда. Да и президент наш, будучи христианином и гарантом Конституции, гонений на веру никогда не допустит. А что касается оскорбленного в своих чувствах вандала, который громит выставки или Макдональдсы или переворачивает надгробные плиты, то он, как вор, во что бы ни верил, должен сидеть в тюрьме. Отныне и присно. Не вовеки веков, а на срок, определенный судом. Аминь.

15.08.03

Пейзаж после путча В те дни я в Москве не был. Незадолго до того, сидя в деревне под Мюнхеном, я получил приглашение свидеться с Родиной и принять участие в конгрессе соотечественников. Открытие было назначено в аккурат на 19 августа 1991 года. Мне обещали хорошую гостиницу, кормежку, экскурсии, заседания, молебны, прогулки на теплоходе, посещение Дворянского собрания и показательные выступления казачьей сотни. Приглашение было написано в развязной манере, а главное скромно излагалось в конце. За честь участия я должен был заплатить, кажется, триста долларов, а молебны, речной каботаж, казачьи скачки и общение с неодворянами предлагались за дополнительную плату с переводом в офшорное отделение чеширского банка (где собранные денежки впоследствии и пропали). Прожив к тому времени десять лет на Западе, я знал, что английское слово offshore означает удаление от берега, но смутно представлял себе, какие вдали от берега могут быть банки. Не знаю, как других кандидатов в конгрессмены, а меня приглашение рассердило. Я Родину любил, как мать, а не даму легкого поведения, и платить сутенерам за свидание с ней не собирался. И отправился к другим берегам по приглашению американского колледжа Гаучер под Балтимором. Где сообщение о путче меня и застало. Так что мне пришлось волноваться за исход событий, находясь от них далеко. Но по телевизору я все-таки главное видел. Баррикады, танки, Ельцина на танке и незабываемую картину: кран, отрывающий от пьедестала Железного Феликса. Когда статуя, лишившись опоры, зависла в воздухе, мне (и, конечно, не только мне) показалось, что само зло вырвано из тела России с корнем и теперь выздоровление ее неизбежно. Восставший народ ликовал. Проигравшие битву рыдали. Их время кончилось, возврата к прошлому нет… Увы, история движется зигзагообразно. Со временем выяснилось, что одни радовались своей победе чрезмерно, а другие зря впадали в отчаяние. Пройдя через некоторые неприятности, они перегруппировались и после второй попытки 93-го года без всяких путчей, а путем просачивания сквозь щели опять заняли привычные места на всех уровнях. И так приспособились к новым условиям, а условия приспособили к себе, что власть их все больше становится похожа на советскую. Те же рычаги, блаты, кумовство, воровство, словесный патриотизм, чинопочитание и концерты для них эстрадных артистов. А для того чтоб себя уважать, они воображают, что всегда честно служили великому государству. Непонятно только, если честно служили тому, как же служите этому, идущему в противоположную сторону? Нет ли в таком представлении о себе чего-то шизофренического? И у сообщества людей, называемого народом, тоже в голове как-то все перепуталось. Двенадцать лет назад в революционном порыве народ сверг опостылевший режим и свалил его железного идола.

А теперь время прошло, пыль улеглась, жизнь как-то наладилась, прошлое кажется не таким уж плохим, а злодеи не такими ужасными. Тот же Дзержинский, оказывается, врагов уничтожал беспощадно, но очень заботился об осиротевших детишках. Да и площадь бывшая его имени без него выглядит сиротливо. Идея депутата Харитонова вернуть Дзержинского на прежнее место несколько лет назад казалась просто смешной. Потом, при поддержке Лужкова, она стала выглядеть более реалистической. Не одобренная высшей властью, она на время заглохла. Но если завтра памятник все же поставят, что будет? А ничего. Ну, скажем, какая-то часть интеллигенции подпишет петицию против. А другая часть поставит подписи за. Ну, выйдут на площадь пять-шесть диссидентов с плакатами. Привлекут внимание десятка прохожих. И ничего им за это (не 68-й год) не будет. Даже по телику мельком покажут. Они постоят и разойдутся. А он, железный, останется. Может быть, надолго. Но не думаю, что навсегда.

22.08.03

Коррупция – мать беспорядка Говорят, 85 % российских чиновников коррумпированы. Боюсь, цифра занижена процентов так на 15. Если представить, что в каком-то учреждении из 20 человек взятки берут 17, то как могут они ужиться с тремя остальными? Никак. Семнадцать троих так или иначе выживут и по-своему правильно сделают. Какому жулику охота сидеть рядом с нежуликом, который, если честный, значит, принципиальный, значит, может настучать или жалить укоризненным взглядом? Мой знакомый уезжал от меня в сильном подпитии. Я спросил: «А вы не боитесь, что вас остановят?» Он сказал: «В этом случае меня выручит Бенджамин Франклин». И показал стодолларовую купюру с портретом изобретателя громоотвода. «А что, если милиционер не возьмет?» – «Мне такие за тридцать лет за рулем ни разу не попадались».

Я езжу дольше и утверждаю, что в начале шестидесятых годов не бравшие взяток гаишники еще встречались, но с тех пор, кажется, полностью вымерли, как птеродактили. Сейчас, как говорил мне знаток этого дела, взятки не берут только те, кому их не дают. В газетах и по ТВ было много разоблачений того, другого, третьего. Приводились факты, фотографии, цифры.

Назывались громкие фамилии. И что потом? Ничего. Но должно же быть что-нибудь тому, про кого пишут, если пишут правду, или тому, кто врет, если врет. Видать, в прокуратуре и прочих органах сидят неграмотные и слепые, газет не читают, телевизор не смотрят, а борьбу ведут выборочную, с побочной подоплекой.

Когда хватают олигархов, хоть Гусинского, хоть Ходорковского, ясно, что вменяют в вину одно, а имеют в виду другое. Оборотни – подполковники, полковники и даже эмчеэсовский генерал – это некрупная рыбешка в большом пиаровском неводе. Рыба крупнее на меченую купюру не клюнет. Лет двадцать тому назад в Мюнхене я знал одного тамошнего банкира. Будучи наивным во всем, кроме финансов, он представлял себе, что советские люди – это сплошь фанатики, до мозга костей преданные делу коммунизма и мировой революции. Но однажды его банк вел переговоры о многомиллионной сделке с советским министром. Министр, к удивлению банкира, оказался с некоммунистическими замашками.

Потребовал лучший номер в лучшей гостинице, и чтоб утром к подъезду обязательно «Мерседес», и обязательно черный. А когда дошло до подписания выгодного немцам контракта, поставил условие: ему два процента на счет в швейцарском банке. «Айн нормалер менш (нормальный человек)!» – восклицал изумленный банкир. «Не нормалер менш, – сказал я, – а нормальный преступник. И вы преступник, если идете на подобные сделки». – «Я – нет», – не согласился банкир и объяснил мне, что по немецким законам в отношениях с некоторыми государствами давать взятки можно, а брать нет.

Но я не о немецких законах, а о нашенских нравах. Многие оправдывают коррупцию низкими зарплатами. Но достаточных жалований, видимо, ни у кого не бывает, кроме учителей и музейных работников. Как-то по телевизору известный политик, говоря о коррупции, упоминал каких-то министров. «А премьер-министр?» – спросили его. Политик пожал плечами. «Разве может премьер-министр жить на зарплату в пятьсот долларов?»

Коррупция превращает нашу жизнь в хаос, в игру без правил, но общество относится к ней беспечно. Большого вора у нас почитают, если ворует, но дело делает. Меня образованный и либеральных взглядов знакомый уверял, что коррупция в наших условиях дело полезное, она компенсирует несовершенство законов. Ему удалось за взятку отмазать сына от армии (за него пошел неотмазанный). А кому-то удалось добыть фальшивую справку, устроиться на теплое место, обменять шило на мыло и получить госзаказ на мыльные пузыри. Но одному террористу удалось купить у своих врагов мину, другому доставить ее в Москву, суя по пути сторублевки дорожной милиции, третьему дать бутылку охраннику, чтобы он отвернулся, пока четвертый эту мину заложит. В чем басни сей мораль – разжевывать не буду.

29.08.03

Дай рвущемуся к власти… Ну, вот и начинается предвыборная борьба. Или что-то вроде кикбоксинга. Или даже боев без правил. С подножками и подсечками, из-за угла, ниже пояса, в ухо, в пах и под дых. Чем нас наше телевидение, вероятно, скоро начнет развлекать. Даже если войн, терактов, падений, затоплений и стихийных катаклизмов будет, дай бог, нехватка, так нам дефицит острых ощущений предвыборные схватки с лихвой возместят. За выделенные казной 3,5 миллиарда рублей увидим много интересного, Гарантом чего является Александр Вешняков, давеча пообещавший, что осень скучной не будет. Хотя, с другой стороны, под его же руководством те же соперники дали вроде бы слово вести себя корректно, перед дверью в Думу не отпихивать друг друга, а церемонно топтаться, по примеру Чичикова с Маниловым: «Сделайте милость, Геннадий Андреевич, не беспокойтесь так для меня, я пройду после». – «Нет уж, извините, Владимир Вольфович, не допущу пройти сзади такому приятному образованному мужчине». Ну, конечно, это у меня такие фантазии романтические. Все хочется, чтобы в Думу пришли люди умные, образованные, воспитанные и даже, страшно сказать, деликатные. И, разумеется, честные. Чтобы прямо уже во время кампании каждый кандидат электорату своему честно объявил, ради какой личной выгоды стремится завладеть кабинетом в Охотном ряду, на какие рассчитывает зарплаты по ведомости и доплаты в конверте, каких ожидает поблажек и привилегий и от каких неприятностей надеется отгородиться депутатской неприкосновенностью. Увы, мы этого не дождемся. Честность нашим избранникам, конечно, присуща, но не до такой же степени. Так что бои будут все-таки жаркие. К сожалению, не такие красочные, как во времена, когда царил на телеэкране Сергей Доренко. Теперь его нет, а кроме него, кто ж нам покажет искусственный сустав Примакова, испанские владения Гусинского, пасеки Лужкова и конюшни его жены? Никто. Да, может, и незачем. Потому что главная борьба идет под ковром, а на ковре это только видимость, как в гамбургском цирке. Что же касается электората, то наш гражданский долг – в декабре явиться и принять участие, поставив галочку в любой клеточке избирательного бюллетеня. А результат получится заранее определенный, как в карточном фокусе «наука умеет много гитик».

Я слышал мнение, что выборы проводить надо пореже, потому что они слишком обременительны для госбюджета. Согласен, нагрузка на бюджет большая и, чем дальше, тем более бесполезная. Так почему бы не сделать процедуру пореже и попроще, как в советские времена? Когда придешь на участок, возьмешь бюллетень, а в нем предложение: одну фамилию оставить, а остальные вычеркнуть. При этом те, кого вычеркнуть, не указаны, а тот, кого оставить, он там один. Удобно, однако. Бумажку вдвое сложил, в щелочку опустил и имеешь шанс приобрести полкило сосисок в целлофане по девяносто копеек. Но поскольку сосисками нас теперь не заманишь, не лучше ли решить вопрос радикально, по совету Егора Шугаева, депутата Среднерусской возвышенности? Сочиненный Сергеем Юшенковым сатирический персонаж давно имел идею сделать депутатство наследственным. И Окуджава призывал дать рвущемуся к власти навластвоваться всласть. А всласть – это не меньше, чем до самой смерти. Так давайте выберем их раз и навсегда, а Думу из государственной переименуем в боярскую (если функционеры Совета Федерации называются у нас сенаторами, то почему бы этим не именоваться боярами?). И пусть властвуют без всяких выборов. Тем более что от выборов к выборам они у нас все хуже и хуже.

05.09.03

Не там родилась Кажется, ни один телеканал или печатный орган, включая «НИ», не прошли мимо смерти Лени Рифеншталь, легендарной немки, скончавшейся на сто втором году жизни в деревне Пёкинг под Мюнхеном. Жизнь ее была долгой, а судьба удивительной, полной приключений и драматизма. Напомню. Балерина, актриса, режиссер документального кино. В начале тридцатых годов, будучи молодой женщиной, увидела Гитлера, пришла в восторг, предложила свои услуги (профессиональные, разумеется). Фюрер, которому она очень нравилась, разрешил ей снимать где бы то ни было его самого, его окружение и все, что она пожелает. В 1934 году ей были предоставлены исключительные условия для съемок фильма о съезде нацистской партии в Нюрнберге. Съезд проходил с небывалым размахом, съемки – тоже. Около сорока операторов по ее заданию снимали грандиозное шоу со всех возможных и невозможных точек, включая крыши, деревья, фонарные столбы и дирижабли. Фильм «Триумф воли» с Гитлером, выступающим перед огромными толпами восторженных сограждан, стал и ее триумфом. Картина произвела столь сильное впечатление, что тысячи немцев пожелали вступить в нацистскую партию, а такие диктаторы, как Франко, Муссолини и даже сам Сталин, по слухам, добивались, но не удостоились чести быть снятыми ею. Следующим ее шедевром был фильм об Олимпиаде 1936 года в Германии «Олимпия», отнесенный к десятке лучших фильмов всех времен и народов. А ее саму журнал «Тайм» впоследствии вставит в список 100 деятелей искусства 20-го века, чьи произведения повлияли на ход истории.

Пока существовал нацистский режим, все у нее шло замечательно. Она была любимицей (но не любовницей) Гитлера, была вхожа к нему как друг дома. Ей доверяли снимать самые важные события в жизни страны. «Триумф воли» стал классикой Третьего рейха, а «Олимпия» считалась гимном национал-социализму. Но в 1945 году режим рухнул, и в Германии по решению Берлинской конференции глав союзных держав начался процесс денацификации, согласно коему, как было объявлено, «все члены нацистской партии, которые были больше, чем номинальными участниками ее деятельности, и все другие лица, враждебные союзным целям, должны быть удалены с общественных или полуобщественных должностей и с ответственных постов в частных предприятиях». Вот и она, обвиненная в активном сотрудничестве с нацистами, была удалена от возможности заниматься любимым делом. Ее фильмы были запрещены, а сама она подвергалась преследованиям, сидела в тюрьме и лежала в психбольнице. Она оправдывалась, говоря, что к преступлениям режима отношения не имела, сама в партии не состояла, была сторонницей чистого искусства, нацистские торжества привлекали ее только эстетически, и «Олимпия» была гимном не нацизму, а красоте человеческого тела. Объяснения мало ей помогали. Будь она бездарной, о ней могли бы и забыть, но черт (перефразируем Пушкина) догадал ее родиться с талантом не в то время и не в том месте.

Родись она не в Берлине, а в Москве, продолжение карьеры ее могло быть столь же успешным, что и начало, потому что старые гимны у нас не отменяют, а в худшем случае переписывают. У нас она могла бы снимать то же, что в Германии: парады, демонстрации, спартакиады, съезды, процессы тридцатых годов и красоту человеческих лиц, воодушевленно скандировавших: «Сталин-Сталин!» или: «Расстрел-расстрел!» А «Олимпия» 1980 года могла бы стать гимном социализму. Или дружбе народов. Никто не помешал бы ей потом перестроиться и снимать митинги с криками «Ельцин-Ельцин!». А сейчас какая-нибудь из ведущих партий заказала бы ей свой рекламный ролик и могла бы очень рассчитывать на победу. У нас ей не пришлось бы сожалеть о прошлом, оправдываться и говорить о чистом искусстве. На скользкие вопросы она могла бы отвечать гордо, что всегда служила своему государству, каким бы оно ни было. И готова так же верно служить тому, которое есть или которое будет. Зиг хайль!

12.09.03