Евгения
Чёрт. Трясёт так сильно, что зуб на зуб не попадает. К счастью, врач приезжает довольно быстро и спасает ситуацию. Температура высокая — почти сорок. Горло красное, в лёгких — хрипы. Мне ставят укол и советуют поехать в стационар, чтобы провести тщательное обследование и исключить пневмонию.
От этого предложения становится только хуже. Не столько физически, сколько морально. Я с детства ненавижу лежать в больницах — плохие воспоминания. Так вышло, что в памяти надолго отпечаталось, как мы с папой остались вдвоём, и вскоре я заболела. Начался сильный жар, лихорадка. Мама лечила меня малиной, повышенным вниманием, песнями и объятиями. Отец, хоть и врач, но сильно испугался, сразу же вызвал скорую и согласится на то, чтобы меня увезли.
Две недели я находилась в пульмонологическом отделении одна. Отец приезжал, но у него было адски много работы и слишком мало времени для меня. Наверное, никогда я не чувствовала себя столь одинокой, как тогда.
Когда Андрей встаёт на сторону врача и интересуется, какое учреждение сегодня является ургентным, я теряюсь и начинаю плакать. Кажется, будто пришло повторение того самого детского кошмара.
Накрывшись одеялом, вытираю слёзы. Смотрю на Бакурина умоляюще.
— Напишите нам, пожалуйста, план лечения, — сдаётся он вскоре.
— Ладно. Но завтра-послезавтра желательно показаться семейному врачу.
С отъездом скорой помощи температура начинает снижаться. Судороги проходят, тело окатывает жаром.
Андрей ненадолго оставляет меня и мчит в круглосуточную аптеку на соседней улице, а когда возвращается, то я уже крепко сплю.
Он сквозь дремоту поит меня сиропом и измеряет температуру. Заботится как может. И хотя я плохо соображаю, но так хорошо становится, что я много раз подряд его благодарю, прежде чем снова провалиться в сон.
— Жек, девочка моя. Давай переоденемся? — слышу настойчивый голос и отрицательно мотаю головой.
Сил нет, голова ватная. Создаётся впечатление, словно я проспала буквально минуту. Вопрос Андрея и вовсе кажется чем-то невозможным.
— Ты вся мокрая. Вставай, Жень. Надо.
Я чувствую на теле мужские руки и постанываю от недовольства, но всё же с трудом отрываюсь от подушки и открываю глаза.
В комнате темно, слабо горит ночник. Бакурин настраивает яркость, отчего начинают слезиться глаза.
Оглядываюсь по сторонам — на тумбочке лежат лекарства и электронный термометр.
— Свет мешает, — зачем-то жалуюсь.
— Знаю. Потерпи.
Андрей садится рядом и тянет вверх мою майку. Я покорно поднимаю руки, позволяя себя раздеть. Одежда действительно мокрая — хоть выжимай от влаги.
— Во что тебя переодеть? — интересуется Бакурин, застыв у шкафа.
Он растерянно смотрит на полки, затем на голую меня. Шумно втягивает носом воздух, опускает взгляд — к губам, шее и груди. По коже пробегает табун мурашек. Знаю, я вряд ли кажусь сексуальной, когда болею, но интерес Андрея дарит незабываемые эмоции.
— Любую майку или футболку. Без разницы.
Бакурин заботливо одевает меня и ложится рядом. Я разворачиваюсь к нему лицом, разглядываю. Он не такой, как обычно. Слишком серьёзный и задумчивый.
— Который час? — спрашиваю шёпотом.
— Четыре утра.
— Ох. Ты спал?
Мотает головой.
— Урывками. Температура прыгала всю ночь и сползла только на отметку тридцать семь и пять. Если в следующий раз надумаешь напроситься со мной на пробежку под дождём — надо не забыть отшлёпать тебя по заднице и оставить дома.
— Спасибо, — тут же выпаливаю. — За заботу и многое другое.
Андрей усмехается и смотрит, смотрит. Настолько пронзительно, что у меня внутри всё переворачивается. Никогда бы не подумала, что он умеет быть таким чутким.
— Не за что. Ты, кстати, бредила во сне.
— О-о. И что говорила?
— Что мне стоит сменить врача и проверить, качественно ли установлена пластина. Затем просила тебе спеть, лезла обниматься и настаивала, чтобы хорошенько оттрахал.
Я прыскаю от смеха, закрыв лицо ладонями. По поводу пластины — это предложение давно крутилось у меня в голове, а вот насчёт всего остального – довольно неожиданно.
Бакурин пододвигается ближе, гладит меня по щеке. Я с удовольствием нежусь в его объятиях. Спать больше не хочется, самочувствие чуть получше. Беспокоит только то, что я могу быть заразна.
К слову, самого Андрея это ничуть не смущает. Он обхватывает ладонью мою шею и обжигает горячим дыханием губы. Целует лениво, но невероятно чувственно. Посасывая сначала нижнюю губу, а затем и верхнюю — с особым причмокиванием и наслаждением.
За этот месяц наш секс был разным, но в основном быстрым и страстным. Сейчас же — ни на что не похожий. Медленный, сладкий. Пробирающий до дрожи.
Бакурин ныряет ладонью под резинку моих шорт и касается пальцами чувствительной кожи. Я закидываю ногу ему на бедро и сильнее распаляюсь. Целуя в ответ и вздрагивая от чересчур приятных поглаживаний.
— Не пойму, что с тобой, — шепчу в губы. — Ты другой, странно себя ведёшь. Много молчишь, долго смотришь. Влюбился, что ли?
— Так и есть, — на полном серьёзе отвечает.
Я улыбаюсь, жарко постанываю. Андрей уверенно ласкает пальцами, то проникая внутрь, то кружа вокруг клитора и умело надавливая на него. У меня нет ни единого сомнения в услышанных словах. Я чувствую сквозь кожу, каждой своей клеткой. Небезразлична, влюбился. Боже.
Бакурин снимает с меня шорты, надевает презерватив и, снова закинув мою ногу себе на бедро, входит одним рывком. Я подпрыгиваю в такт сильным, но плавным толчкам и старательно выдерживаю невероятный зрительный контакт.
Губы Андрея слегка приоткрыты, зрачки расширены, а ресницы подрагивают. Он наслаждается мной и нашим взаимным удовольствием. Никуда не торопится, замедляется и оттягивает наступление оргазма.
Когда чувствует, что вот-вот — выходит и проводит головкой по влажным половым губам. Я неотрывно за ним наблюдаю и безжалостно теку. Когда член вновь протискивается в меня, сил сдерживаться больше нет. Ощущения наполняют до краев, выплёскиваются. Безумие топит с головой. Я стону севшим и низким голосом, двигаюсь навстречу и ласкаю любимые губы.
Едва кончает Андрей, с хриплым учащённым дыханием и короткими финальными движениями, я думаю о том, что надо бы начать пить оральные контрацептивы, чтобы вскоре заниматься сексом без барьера. Кожа к коже. Остро, наживую.
Это, должно быть, приятно. Я чистая. Бакурин, определённо, тоже. Максимум, который он может себе позволить — в самом конце излиться мне на живот или ягодицы. И это волшебно. Я люблю им пахнуть.
Мы засыпаем моментально, в обнимку и не отлипая друг от друга. Не в силах принять душ или погасить ночник.
В следующий раз я открываю глаза, когда Андрей стоит у шкафа и достаёт оттуда отутюженную рубашку. На часах восемь утра. И, кажется, Бакурин собрался явно не на тренировку.
— Мотнусь по делам, — поясняет, отвернувшись. — Если будет плохо — сразу же звони. Обещаю, что отвечу.