Первый/последний

Глава 19. Эрика

Зеленые кроны, голубое небо над кирпичными стенами и безмятежные серые глаза Влада возвращают почти утраченную уверенность в себе: упыря Кости здесь нет, мне ничто не угрожает, я свободна.

Влад отдает мне рюкзак, прячет израненные руки в карманы толстовки, но прощаться отчего-то не торопится. Из подъезда выходит хмурая бабушка и подозрительно на него косится, он отвешивает ей свой коронный поклон, а меня разбирает счастливый смех. Все это слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

— Когда приступим к исполнению желаний? — Влад демонстрирует до мурашек красивую улыбку, и душный скептик, живущий внутри меня, глухо бубнит:

— И все же: что за игра? Что тебе от этого, в чем профит?

— Пытаюсь почистить карму, — вздыхает он. Звучит как шутка, но мне больше не смешно: Влад мог бы просто сказать, что я ему нравлюсь, однако не сделал этого.

Значит, причина не в симпатии. Наверное, это сильно все упрощает.

— Тогда... до понедельника! Встретимся в универе! — вешаю рюкзак на плечо и достаю связку ключей, Влад понимающе кивает, коротко машет и скрывается за углом.

Мгновенно возникает желание треснуть себя по упрямому лбу: я взяла два дня передышки, но теперь, утратив с Владом зрительный контакт, прихожу в неописуемый ужас.

Эйфория, легкое головокружение, жар в животе и напрочь отключенные мозги — вот что творилось со мной в его присутствии. Растерянность, одиночество, холод и ощущение потери накрыли мутной волной, как только он ушел.

Этот парень — как солнце. Освещает, направляет, согревает, но способен больно обжечь.

Перепрыгивая через ступени, влетаю на свой этаж, закрываюсь на два поворота замка, избавляюсь от балеток и дурацкого шарфа и шаркаю в комнату. Орхидея в знак приветствия качает головой, и я с ногами забираюсь на стул у окна.

— Все же он пошутил. Неудачно. Он же первым проявил инициативу, да так рьяно, что бедный Макар поплатился нормальным пищеварением... — я вожу пальцем по хрупким листьям и воздушным корням своей безмолвной подружки и делюсь с ней подробностями сумасшедшего дня. — Кстати, слухи про влиятельную мать Влада оказались просто слухами. Хотя, если судить по дорогой одежде и наплевательскому отношению к ней, деньги у него точно водятся...

Я опять задумываюсь о прошлом.

Костя вовсе не бедный — его мама возглавляет отдел в том же банке, где работает и моя мать. Но он рачительно берег каждую копейку — перед походом в кафе я предусмотрительно засовывала в его карман деньги, чтобы он имел возможность за меня заплатить и показать официантам, кто здесь настоящий мужик.

Он всегда делал вид, что разруливает мои проблемы, но решал их за мой счет.

В его версии событий именно он ограждал меня от школьных придурков, но все было не так: в первом классе буллили Костю. Его дразнили из-за лишнего веса, занудности и очков, а я, худенькое существо с огромными бантами, отважно за него заступалась. Мною двигало сострадание. Всегда. Я подстраивалась под его настроение, планы и запросы, чтобы ненароком не обидеть — мир и так был к нему жесток, и я сглаживала углы. Прозрение обеспечил кипяток. Он же вселил в меня липкий, парализующий волю страх.

Костя не ест грибы.

Костя не умеет танцевать.

Костя никогда не исполнял моих просьб и не способен на красивые поступки.

Он вчистую проигрывает Владу — его легкой ненавязчивой заботе, потрясному чувству юмора, доброте и... шикарной внешности.

...Блеклая серая масса. Когда-нибудь я обязательно заткну твой голос в своей голове!

***

Мой покой надежно стерегут металлическая дверь и хитрые замки, за окнами сгущается тихая синяя ночь, над домами загораются желтые звезды.

Я глотаю ромашковый чай, расчесываю влажные волосы, расправляю на лице прохладную тканевую маску и думаю о Владе. Милые черты, детская улыбка и тоска в глазах, граничащая с отчаянием... Кажется, он и сам не понимает, какой дьявольской притягательностью обладает.

Что с ним не так? Почему он убежден, что не может дать искренности?

Мне уже до боли стыдно за бурную реакцию в курилке — Влад уделал надменных балерин, пялившихся на меня, как на мусор, только потому, что я его попросила. Я ни от кого еще не получала такой безусловной поддержки и поплыла...

Я слишком быстро, глубоко и опрометчиво нырнула в него, не имея запасного плана. Жизненно необходимо отмотать назад, и я уговариваю себя:

— Что с того, если я включусь в игру? Я же не предложу ему жениться. Он просто пошатается со мной по магазинам и поможет подобрать новый образ — в этом он точно профи. Я не буду вечно его эксплуатировать. Но если он сдержит слово и подпишется под моей затеей, я точно буду довольна как слон.

***

Я сплю с открытой форточкой, сбросив на пол одеяло, но вижу слишком яркие, горячие и выматывающие сны. Задыхаюсь от желания, в панике вскакиваю и с облегчением обнаруживаю, что в комнате темно, и пижамная футболка по-прежнему на мне: Влад ее не снимал, не лез с поцелуями, не распускал руки. Кроме меня здесь никого нет.

Проснувшись в серой реальности, некоторое время сконфуженно пялюсь в потолок, вздыхаю, краснею и признаю, что соскучилась как сумасшедшая. Вот только не имею на это никакого права.

Субботу мы с орхидеей посвящаем уборке. Под песни из любимого плейлиста ликвидирую пыль в углах и на полках, драю полы, исследую шкафы. Я впервые примеряю на себя ощущение дома, и оно очень нравится мне — здесь все по-моему: безопасно, уютно, удобно.

На улице накрапывает дождь, но настроение он не портит — паранойя отступила, я каждую секунду думаю о Владе, но в разгар битвы за чистоту звонит Макар.

— Привет, Москва! Сегодня ночью заезд, я тоже участвую. На «Субару». Поддам такого газу, что всех соперников снесет. Хочешь за меня поболеть? — он старается казаться брутальным, но его слова вызывают у меня неожиданные ассоциации и гомерический хохот.

— Ты чего, Москва? Этот упоротый Болховский рядом, да? — недоумевает Макар, и я нарочито громко закашливаюсь:

— В каком смысле? Нет, конечно! Просто я тут чай пила. С печеньками. И подавилась...

Я ссылаюсь на занятость, но вру, что в следующий раз приду обязательно. Макара нельзя сбрасывать со счетов, просто потому, что мне... льстит его внимание. Оно — как еще один шикарный повод показать Косте средний палец.

***

К ужину я по памяти воспроизвожу вчерашний салат из университетского буфета — ингредиенты чудом обнаруживаются в кладовке и в морозилке. Видимо, это Кнопка подсуетилась и создала для меня уют, и сердце сжимается от невыносимой грусти.

...Где же ты, дорогая Кнопка?.. Сколько надежд не сбылось... Как мне не хватает тебя!..

Острый нож, мерно постукивая по доске, разрезает шампиньоны на полупрозрачные ломтики, из крана капает вода, реальность подергивается и плывет, и вокруг вдруг возникают знакомые стены в синий цветочек, голубые льняные занавески и мамины герани на подоконнике.

По полу разбросаны фарфоровые осколки и гребаный салат, я стою на коленях и собираю этот трэш салфеткой.

— Когда-нибудь ты настолько меня выбесишь, что я... — шипит Костя мне в ухо и тяжело дышит. — Пришибу тебя наглухо, мое золотце...

Жужжание телефона пугает до судорог. Одно неловкое движение стальным лезвием, и на пальце расцветает порез. Накрываю его губами, смотрю в мамины ясные глаза на экране, и веки обжигают едкие слезы. Интересно, что еще этот гад предпримет после нашего с ней разговора?

— Алло? — я включаю громкую связь, откладываю нож и опускаюсь на табуретку.

— Эрика, детеныш, привет! Несколько суток молчишь!.. Как ты там? — мама притворяется нормальной, но я не ведусь на ее ужимки.

До скрежета зубов сжимаю челюсти и не узнаю собственный голос:

— Он сидит рядом? Или ты ведешь подробную стенограмму и сейчас же побежишь зачитывать ее дорогому Косте?

— Ты что себе позволяешь? — ахает она. — Что за тон?

— Зачем, мам?.. Ты же понимаешь, что я сбежала не из-за подросткового максимализма и желания побунтовать. Мам, последние два месяца он меня бил. Ногами, кулаками, чем придется. Поклялся, что не успокоится, пока не убьет или не сделает овощем...

— Эрика, а ну-ка замолчи! — мама задыхается, где-то на фоне шуршит фольга блистера, и в емкость с шипением заливается вода. — У тебя и раньше были к Косте придирки, но теперь ты все рамки перешла: обвиняешь его в преступлении! Позволь спросить, где, в таком случае, синяки? Почему я их не видела?

— Он знал, как бить. Он не оставлял синяков...

Мама щедрым глотком запивает таблетку и рявкает:

— Бред! Полный бред!

От обиды, боли и бессильной ярости темнеет в глазах, к вискам приливает кровь, уши закладывает. И я кричу, в истерике срывая связки:

— Скажи, зачем вы с тетей Леной уехали аккурат перед выпускным? Не для того ли, чтобы оставить квартиры свободными?.. Так боялась, что Лена понизит тебя в должности, если я откажусь от ее психопата-сынка и свалю?! Срочно решила меня под него подложить?!

— Ты что плетешь, а? — заикается мама. — Сколько хорошего Костя для тебя сделал: помогал с оценками, натаскал по всем предметам перед ЕГЭ, привил правильный образ мыслей, оградил от плохих компаний, предложил пожениться. А что ты? Испугалась ответственности? Да ты же точно такая, как твой папаша...

В груди что-то лопается и окончательно умирает. Вместо шквала эмоций под ребрами воцаряются тишина и ледяная пустота.

— Ради бога, исполни мою просьбу... — я чеканю каждое слово, и оно железом лязгает в мозгах, — Прямо сейчас иди к Косте и передай ему, что у меня есть парень. Красивый, богатый, крутой и безбашенный. Мы вместе прожигаем жизнь, бухаем и трахаемся. Передашь?

— Эрика, ты с ума сошла? Ты ради этого мальчика и сбежала, да? Как я Елене в глаза посмотрю...— визжит мама, но я усмехаюсь:

— Ты больше никогда обо мне не услышишь. Забудь, что у тебя была дочь.

Я сбрасываю вызов, онемевшими пальцами извлекаю из телефона симку и, сняв сетку со слива раковины, с садистским удовольствием выворачиваю оба крана и смываю ее в канализацию.

***