Первый/последний

Глава 20. Влад

С утра нудит мерзкий дождь, постукивает по карнизам, капает с крыши и шумит в водосточной тубе. Наступила настоящая осень — с сонливостью, простудами и перманентным желанием сдохнуть, но я заряжен странной эйфорией: словно неведомые силы закинули меня в разгар теплого, полного надежд мая.

Энджи занята — вечером ограничилась лишь коротким смс с пожеланием сладких снов, а Князь, вернувшийся в приподнятом настроении, пришел в восторг оттого, что я собираюсь остаться и полночи показывал мне свой дембельский альбом.

Неделя учебы позади, психика справилась — я смирился с утратой Кнопки, и жизнь продолжается даже с еще одним валуном на шее.

Я готовлюсь в понедельник бежать в универ со всех ног.

Не знаю, с каких это пор я стал гребаным оптимистом, но поводы для радости действительно имеются.

Самый неожиданный и сбивающий наповал — это Эрика. Красивая, чуть замороженная девочка, перебравшаяся в нашу мухосрань аж из столицы. Не могу понять свою реакцию на нее — с самой первой встречи взглядами я захотел, чтобы она мне улыбнулась. И когда она исполнила мою мечту — солнечно, волшебно, прекрасно, — я размяк, растекся соплей у ее длинных ног и на несколько часов поверил, что все еще может быть хорошо.

...Кнопка, срочно приснись и признайся, что же такого ты знаешь обо мне и о ней?..

Плывя по течению, упиваясь своей болью, я никогда не помышлял об альтернативном развитии событий.

Но если бы отец не погиб, он, вероятно, по-прежнему был бы счастлив с Энджи, а я... нашел бы счастье с кем-нибудь другим. Возможно, с такой девчонкой, как Эрика — от общения с ней легкие наполняются чистым воздухом, я глупею, но становлюсь кем-то новым: справедливым, неравнодушным, живым.

Я до чертиков пугаю себя, и вчера, после расставания с ней, сумел вернуть разум лишь оплеухой, которую сам себе щедро отвесил.

Интересно, как и когда приходит понимание, что ты нашел своего человека?

Хочешь его во всех смыслах? Или бескорыстно желаешь, чтобы ему было хорошо?..

Память выдает синие глаза Эрики с черным огненным дном, и я беспомощно откидываюсь на подушку.

Я бы спросил у отца, почему, спустя столько долгих лет одиночества, он остановил свой выбор именно на Энджи. Жаль, что он никогда не сможет мне ответить и не даст нормальное, нужное наставление...

Из осеннего утреннего сумрака проступают очертания предметов: заклеенная старыми постерами стенка шкафа, стол под плюшевой скатертью, кресло, абажур. Этот желто-оранжевый абажур — одно из самых ярких воспоминаний моего детства.

Отец всегда переживал из-за Князя — если не случалось форс-мажора, мы каждую субботу закупались в ТРЦ и навещали старика. Папа привозил ему продукты, хороший алкоголь и все необходимое, садился на тот самый стул, где на днях я глушил пиво с дедом, и заводил разговоры о жизни.

Несмотря ни на что, отец уважал Князя и ценил его мнение.

Однажды, играя за шкафом в телефон, я услышал, как мой крутой, уверенный в себе отец просит совета:

— Анжела настаивает на свадьбе, пап. А я все откладываю. Да, у нее трудная жизнь, безденежье, нет родни и некуда возвращаться. Но что-то гнетет, понимаешь?.. Я собираюсь совсем отказаться от этой затеи.

Тогда я разозлился на отца: искренне, сильно. С его стороны было не по-мужски с ней так поступать!.. А мне... страшно хотелось хвалиться перед ребятами, что по утрам в школу меня провожает не какая-то посторонняя, нанятая за деньги тетка, а мама. Настоящая мама.

Но проклятый старик был с ним солидарен:

— Все верно, сынок. Хоть ты еще молод и полон сил, но... иногда человек внезапно смертен, вот в чем фокус! Она хваткая и умная женщина, и нигде не пропадет. Саша, ты должен думать о Владе... Кроме тебя, у него никого нет.

— О нем и думаю, — согласился отец. — Он порядочный и не бросит ее в беде. Он о ней позаботится...

Прерывисто вздыхаю и, отбросив одеяло, плетусь умываться. Долго пялюсь на свое помятое отражение в заляпанном мутном зеркале и усмехаюсь.

Отец не просил его заменять. Так распорядилась сама Энджи. А я никогда не вылезу из этого дерьма, потому что он решил оставить ее ни с чем.

***

Разбираю шкаф отца — аутентичные вещи из нулевых и мой дорогой развеселый шмот давно соседствуют на вешалках и полках. Это логово стало моим настоящим домом, здесь я могу хоть немного расслабиться, пока в отцовской квартире безоговорочно властвует Энджи.

Накрапывает дождь, из треснувшей форточки тянет сыростью. Я задумываюсь: почему в этот вечный холод, промозглость и хтонь переехала Эрика. О чем она мечтает? Чем мы займемся в понедельник, и чем она занята сейчас?..

Не выдержав, отправляю ей несколько смайликов в «телеге», но они так и висят непрочитанными. Мне не хватает общения. Не хватает движухи на пределе сил и возможностей. Не хватает Кнопки и ее забористого мата.

А на кладбище, должно быть, жутко холодно и скучно одной...

— Владик, сынок... — страдающий похмельем Князь подает голос с продавленной кровати. — Ты только полюбуйся, как испортилась погода... Унылая пора, очей очарованье... Ошибается классик, ох как ошибается!..

— Что нужно, дед? — я сдуваю со лба патлы и отхожу от окна. — Как будем реабилитировать классика?

— Э-э-э... Пивка бы. Ледяного, пенного. Встану, и начнем кроссворды разгадывать — разгонять эту проклятую хмарь мозговым штурмом!

Молча влезаю в толстовку и ветровку, накидываю на башку капюшон и, прихватив рюкзак, вываливаюсь в дождь. Затариваюсь в разливайке двумя баллонами пива, но кеды сами несут меня в элитный район — новоделы из стекла и пластика видны со всех точек города и, словно в насмешку, нависают над древними особняками исторической части.

Давно хотел забрать разбитый телефон и попытаться его восстановить.

Я прохожу через залитый светом холл, стоя в лифте, мысленно отсчитываю этажи и наведываюсь в пустую квартиру — Энджи нет, меня с порога накрывают оглушающая тишина и тоска. На спинке стула висит махровый халат. Тихонько сопит холодильник на кухне. В глубине коридора чернеет дверь отцовского кабинета, и я, на ходу стягивая вэнсы, в панике линяю из прихожей.

Пожалуй, теперь я понимаю, почему, оставаясь в одиночестве, Энджи столько пьет.

***

Когда-то ее спальня была вечно пустующей гостевой, и я любил устраивать гонки на машинках вокруг этой кровати. Сейчас я тоже большую часть времени провожу здесь, но детские игры закончились — внезапно и безвозвратно. Присаживаюсь на угол матраса и прикрываю глаза. Мозг вот-вот взорвется.

Из небытия выплывает растрепанная запыхавшаяся Кнопка с розовыми дредами, рассыпавшимися по плечам — в прошлом году она все лето гоняла с такой прической.

Она смачно харкает на асфальт и, уперев руки в бока, наступает:

— Давай, милый принц! Ты и так постоянно с нами, перебирайся в сквот. Забабахаем очередное мероприятие, и твое креативное мышление лишним не будет. Это всего на месяц, и ты уже большой мальчик!

— Дина права. Так будет удобнее всем, — кивает Дэн. — Если хотим придерживаться одной концепции, надо продумывать и согласовывать все элементы в реальном времени. Как единый организм.

— Я подумаю, — набиваю себе цену. Лучше прослыть надменной скотиной, чем показать, как на самом деле обстоят мои дела.

Я плетусь домой, не чувствуя ног — ребята безоговорочно приняли меня, и я могу помочь с организацией лучшего фестиваля в округе, но понятия не имею, как заговорить об этом с Энджи. Она никогда не одобряла мои увлечение и друзей, великодушно позволяла с ними тусоваться, только если я доказывал ей свою преданность. Но сейчас совсем другой расклад: я собираюсь попросить еще немного свободы.

Прячу ключи в карман и тихонько просачиваюсь в прихожую — в ней кромешная темнота, но в спальне горит приглушенный ночник.

— Привет! — шагаю на свет, прислоняюсь к дверному косяку и улыбаюсь. Энджи отодвигает ноутбук, снимает с носа очки и долго и пронзительно смотрит.

— Чего тебе? — наконец вздыхает она. Я явно не вовремя.

— Хотел сказать, что на месяц съеду. У меня выступление на фестивале, будет здорово, если я поучаствую в подготовке. Ребята просили.

— Мне не нравится твоя компания, — Энджи устало трет виски. — Сколько лет этому Дэну?

— Двадцать пять.

— А тебе семнадцать, дорогой, и ты идешь в выпускной класс. Я за тебя отвечаю перед школой, соцслужбой и ментами. Хватит приводов. Что там будет? Наркотики, алкоголь?

— Заткнись, а... — я морщусь от омерзения. — Ты же сама регулярно мне наливаешь!..

— Замешана девочка? — она поднимается из-за стола, с грацией кошки приближается ко мне и жесткими ладонями фиксирует мое лицо. — Так... значит, тебя надоумила девочка...

Ее зеленые ведьминские глаза читают мысли, обездвиживают тело и проникают в самое нутро. Сколько ни репетируй, я не пройду этот тест. Отвожу взгляд и, мотнув головой, выворачиваюсь:

— Да мы с Динкой просто друзья. Мой переезд — даже не ее идея. Быть с ними — это моя мечта, понимаешь? Мне хорошо там, там я забываюсь!

— Ах ты, неблагодарная мразь... — Энджи вспыхивает, закусывает дернувшуюся губу и изо всех сил отталкивает меня. Не ожидал от нее такой прыти, заваливаюсь на бок и до ссадины проезжаю плечом по стене.

Она бежит на кухню, включает лампы, с грохотом раскрывает и закрывает дверцы, звенит посудой и столовым серебром, и я, матерясь, подрываюсь следом. Выхватив из подставки огромный разделочный нож, она заносит его над запястьем и, захлебываясь слезами, шипит:

— Иди куда хочешь, Влад. Иди и бери столько свободы, сколько осилишь. Я знала, что когда-нибудь ты перерастешь всю эту боль и захочешь двинуться дальше. А я... еще одну потерю я просто не вынесу. Ты — мой последний. Без тебя меня не будет — я давно решила, что все закончится именно так.

В глазах темнеет.

Мать, Ульяна, а теперь Энджи... на тот свет уходят девчонки, которые имели несчастье меня полюбить.

Она с двенадцати лет заботилась обо мне: помогала с уроками, устраивала сюрпризы и дарила подарки. Каждый ее визит сюда был гребаным праздником. Она утирала мне сопли и обнимала, когда я ловил мутняки, стоя у гроба отца. Она не отдала меня в приют и добилась опеки. Два года мы только вдвоем, она знает, как вести отцовский бизнес. А еще она... знает, как сделать так, чтобы я улетел.

— Не надо. — Я одним ударом выбиваю нож, он падает из ее тонких пальцев и со звоном приземляется у барной стойки. — Я останусь с тобой. Я никуда не уйду...

Я прижимаю Энджи спиной к своей груди, крепко держу за тонкие запястья, и она судорожно всхлипывает и дрожит.

Сквозняки колышут белую штору, моргнув, я возвращаюсь в реальность. Я один в холодной сумрачной комнате, за окном стучит дождь.

Я в тупике, на самом дне чана с дерьмом, и инстинкт самосохранения кричит, что пора выбираться. Может, что-то подобное он нашептывал и моему отцу...

Плетусь к себе, достаю из тумбочки сломанный айфон и отваливаю из сонного царства.

Возвращаюсь в особняк Князя и, стукнув кулаком по хлипкой двери дедова собутыльника Жоры, сдаю разбитый аппарат ему на ремонт.

***