Песни и люди. О русской народной песне

СЛОВА ЗАКЛИНАЮТ

Ее никто никогда не видел, никто не может сказать, как она выглядит. Никто не знает даже, на что она похожа: на человека, на фантастическое существо или на что-нибудь другое. Но, судя по песням, она может ходить по земле, посещать людей, приносить им богатство, здоровье, счастье.

Зовут ее Коляда.

В глубочайшую древность, в глубочайшие тайники человеческой психики уходит корнями вера в чудесное, магическое, вера в возможность волшебного воздействия человека на окружающий мир. Воздействия силой ритуальных обрядов, жертвоприношений, молений, угроз. И в особенности — силой слова.

Слово казалось самым доступным, самым повседневным и легким средством для того, чтобы подчинить человеку все, даже стихии. Основной заботой был для наших предков-славян успех их аграрного труда. Следовательно, надо было найти нужные слова для обеспечения этого успеха. Так создавались заговоры — обращения-приказы человека природе, с которой он неизменно стоял лицом к лицу в процессе своей трудовой деятельности: обращения к солнцу, ветру, влаге, земле, которые надо было заклясть, обязать служить труженику-земледельцу. Заговоры — особый, не песенный фольклорный жанр. Но параллельно с заговорами создавались и заклинательные песни.

Древнейшие песни этого жанра — аграрные. Возникнув впервые, вероятно, еще в среде первобытных звероловов и охотников, которые магическими действиями и словами старались привлечь к себе удачу на промысле, а затем по традиции перейдя и к земледельцам, они, естественно, меняли свое содержание и образы, но цель у них у всех была общая: создать условия, наиболее благоприятные для хозяйственного благополучия человека.

Так заклинать будущий урожай, приплод скота, обилие и качество будущей пищи наши предки начинали уже с конца декабря. В центре зимнего периода стояли праздники, совмещавшие языческие представления о солнцевороте на переломе зимы и более поздние народные представления о христианском празднике рождества: стояли «святки» и Новый год. А в центре зимних заклинаний-«колядок», с пением которых молодежь и дети ходили в эти дни по деревенским избам, была Коляда. Мифическая, в каких-то отношениях, очевидно, антропоморфная фигура. Как сказка, она родится за крутыми горами, за быстрыми реками, в дремучем лесу.

По пороше чистого молодого снега летят белые лебеди; за ними идут с песнями колядовщики, а пролетающая пава усыпает дорогу Коляды своими блестящими сине-золотыми перьями. Коляда под вечер приходит на двор к земледельцу, приводит с собой праздник и радость. Шествующее за ней рождество едет по золотому мосту с великим богатством — мясом, пирогами, сметаной, множеством скота, предназначенным тому хозяину, дом которого посетила Коляда.

Целый ряд разнообразных образов хозяйственного характера ложится в «колядки», привлекая сытость и довольство в опеваемый дом. В уральских степях, где люди занимаются скотоводством, колядовщики желали хозяевам богатства — «скота, живота, корову с теленочком, овцу с ягненочком, лошадь с жеребеночком»; в земледельческих районах Коляда должна была принести хороший урожай ржи — «уколосистой, умолотистой», чтобы из одного тяжелого, полного колоса вышли «две осьмины» зерна, из каждого зерна — коврига, из полузерна — пирог; на Печоре от Коляды ждали густой сметаны, жирного молока, желтого масла.

Богатая, нарядная и щедрая Коляда проходила по земле как символ благополучия и довольства, овеянная поэтической фантазией многих поколений людей, обоготворявших природу. Она проходила по чистым снегам, под блеском синих зимних звезд — и исчезала до будущего года. Куда? Этого никто не знал, но все верили, что через год она вернется снова.

И она действительно возвращалась, все такая же — в сиянии огней, окруженная блестящими павами, белыми лебедями, светом и песнями…

Коляда исчезала. Но как бы спеша занять освободившееся в календаре место, на смену ей появлялась другая красавица — Масленица с русой косой, сахарными устами. Она не шла — она торжественно въезжала в русскую деревню на санях, и население восторженно встречало ее песнями:

Масленица везла с собой и щедро разбрасывала людям, бежавшим за ее санями, блины, пшеничные и овсяные ковриги, масло, сыр и другие лакомства, не говоря уже о вине и пиве, которые бочками стояли в ее санях.

От Масленицы ждали того же, что должна была дать и Коляда: сытости, довольства, хозяйственного благополучия. Но все это Масленица могла принести людям только при помощи всемогущего светила-солнца. Солнце разгоралось, одолевало зиму, поднимало в людях древнюю, как мир, весеннюю силу и радость жизни, не знавшую границ.

Как можно ярче и полнее должен был быть круг Солнца-Ярилы, как можно больше тепла требовалось людям получить от него. Как было объяснить и рассказать ему это, чтобы оно поняло?

И люди, прославляя щедрую, богатую Масленицу, в то же время всеми способами старались показать Солнцу, что оно должно было делать: жгли круговые костры; носили по деревне пылающее, облитое смолою колесо; пекли круглые, как диск солнца, золотистые блины. Магия песенных заклинаний сплеталась с магией действий, которые должны были обеспечить яркое круговое движение солнца по небу и хорошую погоду для предстоящего сева.

После целой недели празднования с Масленицей прощались: сжигали ее изображение на костре, спускали его по течению реки. А иногда бывало и другое: Масленица садилась в сани и пела, уезжая:

И провожатые отвечали:

Приближалась весна.

Она неминуемо должна была прийти. Но пусть она придет торжественно, радостно, победно. И пусть сделает все то, что нужно от нее земледельцу.

Весна — это щебет птиц, теплое солнце, таянье снегов. Ласковыми, но решительными словами призывал человек ранних птиц, «окликал», заклинал их: они должны были принести из-за моря ключи, чтобы запереть на девять замков отступающую студеную зиму с ее морозами и метелями, с ее голодом и бескормицей. Первого марта — «на Евдокею» — выходили на улицу и пели:

По древним поверьям, 9 марта прилетали жаворонки, первые весенние птицы. Их встречали песнями:

Вслед за птицами такими же приветливыми песнями призывались пчелы.

И вот — Весна приближалась. Она шла (или ехала на сохе, на бороне — основных аграрных орудиях крестьян в прошлом); у ее ног стлалась свежая зеленая трава-му-рава; вокруг нее с гомоном вились жаворонки, синицы, кукушки, галки, чечетки, канарейки, голуби. И люди спрашивали:

отвечала Весна. Как полновластная заботливая хозяйка земли она оглядывала свое хозяйство: отмыкала ключами землю, выпускала на волю пышную плодоносную растительность — цветы, разнообразные полезные и нужные человеку «зелья», шелковые травы; заставляла зеленеть луга и рощи. У Весны руки были полны подарков для земледельца, она несла ему короба пшеницы и жита, пирогов и яиц; над ее головой величественно парил ширококрылый орел и раскидывал крылом семена над полями, по которым она прошла. На нивах появлялись первые ростки будущего густого, колосистого, ядреного жита, будущего овса, будущих пшеничных колосьев.

Особенно радовались Весне деревья, которые приветствовали ее первым шелестом ранних листьев: кудрявые зеленые яблони, осинки, клены. Но главная любимица Весны — молодая береза. У нее самые свежие зеленые листья для венков и украшения жилищ, самые густые и пахучие ветви. Не к старым дубам, не к горьким осинам — к юным белоствольным березкам идет молодежь встречать и славить Весну:

И песни эти звенели по лесам:

Весной закликались здоровье и плодовитость не только людей, но и животных. Обращаясь к «матери сырой земле» (а позднее — к христианским святым, покровителям стад), люди просили о богатом приплоде коней, коров, овец и других домашних животных, называя их ласковыми именами — «коровушки», «овечушки», «козушки» и т. п.

Заклинательная аграрная песня «окликала» всю природу: и птиц, и деревья, и цветы, и будущие колосья; она «окликала» и дождь, который по указанию человека должен был лить ковшом на зацветающие злаки — рожь, овес, ячмень, гречу, просо:

И туча словно слышала эти заклинания. Песня рассказывала:

А когда земля была достаточно обильно напоена сильными теплыми весенними ливнями, песня «окликала» дождь:

И обращалась к радуге:

Весенние аграрные песни — самые поэтичные из всех аграрных заклинаний в русском песенном фольклоре. За ними по календарю шли заклинания трудового лета, наиболее тяжелого времени для земледельца в прошлом. Но и это тяжелое время народ овевал в своих песнях поэзией. Рожь, овес, греча, пшеница, просо — все это, по словам песни, давало крупные колосья, зрелые зерна, обильную жатву; и когда время этой жатвы наступало — люди воспевали золотые серпы жниц, воображали, что слышат веселый перезвон колоколов, знаменующих удачное завершение страдной поры.

Жницы несли с поля в дом хозяина последний сноп, украшенный цветами и лентами, и призывали урожай на будущее лето:

И золотой сноп, проплывающий по деревенской улице на высоко поднятых руках жниц, как бы осенял плодородием и изобилием всю деревню.

Любовь ко всему живому, забота обо всем, что дарила людям природа, сквозили в строках этих лирических заклинаний и оберегов. И немало художественного вымысла, красок и поэтических образов было вложено во все эти, казалось бы, сугубо утилитарные песни.

От зимних колядок к песням масленицы, от закликаний весны — к закликанию солнца, дождя и радуги, к закликанию любимых животных, к закликанию жнитва. Человек перекидывался с природой короткими фразами, немногословными диалогами, запросто, как с другом. Простые и доходчивые слова, простые интонации звучали ласково, но настойчиво.

И природа, казалось, должна была понимать, чего от нее требовал человек: ведь так он разговаривал с ней веками.

Естественно, что, заклиная творческую силу и плодородие земли в целях своего хозяйственного благополучия, человек рано или поздно должен был дойти и до мысли о благополучии в личной жизни. Выработав на определенной стадии своего исторического развития какой-то круг бытовых и семейных обрядов, он стал создавать и такие заклинательные песни, силой которых пытался в связи с этими обрядами призвать счастье и благополучие в свой дом. Таким образом, наряду с хоровой песней заклинательной аграрной, охватывавшей интересы крестьянского коллектива, появились заклинания более частного, семейно-бытового характера.

К кому можно было их обращать? После распространения христианства русские люди стали обращаться со своими молитвами и просьбами к христианскому богу. Но вера в то, что силой слова можно воздействовать на любой предмет окружающего мира, жила в человеке гораздо раньше этого, и двоеверие, возникшее в народе после введения христианской религии, соединило в бытовых заклинаниях элементы и христианства, и язычества. И заклинания эти бывали обращены в форме молитвы то к персонажам христианской мифологии, то — по древней традиции — к невидимой силе, к судьбе, якобы управляющей человеческими жизнями. Заклинать судьбу, очевидно, следовало, воздействуя силой слова на те или иные предметы, которые в данном случае являлись как бы олицетворением или символом судьбы.

О каком личном благополучии мог просить в первую очередь неведомую силу-покровительницу наш предок на этой стадии общественной и семейной жизни, на которой его застала история? Очевидно, о счастливом браке, о хорошей семье. На старых русских свадьбах много молились, много пели, и среди этих песен был ряд с тайным заклинательным значением: заклинался головной убор новобрачной, символ ее новой замужней жизни, — он должен был прочно держаться на ее голове, знаменуя собой крепость и нерушимость брака; заклинался ритуальный свадебный хлеб, символ богатства и здоровья в молодой семье; заклиналось плодородие и достаток молодоженов. Все эти заклятия и символы должны были подсказать невидимым силам, что именно требовалось исполнить и воплотить в будущей жизни новобрачных.

Так как люди не знали, чего можно было ждать от судьбы, они гадали, пытаясь узнать у нее свое будущее и одновременно подсказывая ей, чего бы им хотелось. Это делалось под Новый год, от которого человеку всегда было свойственно ожидать чего-то нового и надеяться на какие-то хорошие перемены в жизни.

Гадали под магические «подблюдные» песни. Это название песни получили потому, что обычно при таком гадании девушки клали свои кольца на блюдо, покрытое полотенцем, а затем, не глядя, под пение непрерывно льющихся «подблюдных» песен вынимали первое попавшееся кольцо; и владелица его принимала как предсказание то, о чем говорилось в ту минуту в тексте песни.

Круг представлений в «подблюдных» песнях-гаданиях был широк и разнообразен — гадали и молодежь, и взрослые.

Человек хотел быть вознесен на вершину земных почестей. Подблюдные заклинания на тему удовлетворенного честолюбия перечисляли красивые образы — символические изображения славы и почета: высоко восходящую звезду, светлый жемчуг, пышный богатый хмель, золотую, наполненную вином чашу. Человек хотел быть богатым — и подблюдные песни говорили о загребании лопатами денег и жемчуга, золота и серебра, обещали самоцветы, драгоценную одежду, меха, праздничную пищу; к гадавшему бежали животные, несшие ему хлеб, деньги, драгоценности, приплывали серебряные рыбы; около него катались бочки и ящики, наполненные серебром и золотом, катились снопы сжатого хлеба; человек шествовал, увешанный богатыми мехами соболей, лисиц и куниц.

Человек хотел личного счастья — и подблюдные заклинания рисовали нарядные образы: золотые перстни для обручения с любимой, обнимающихся голубков; жемчуга, собранные вдвоем с милым другом; кольцо по бархату катилось к дорогому камню — яхонту; кузнецы ковали золотые венцы для влюбленных; в небе поднималось диво — сразу две радуги; ценные промысловые животные, нарядные птицы догоняли друг друга, образуя пары. Все это были символы счастливого любовного сближения.

Конечно, в подблюдных песнях-гаданиях предусматривались и различные горести и невзгоды — чужбина, дорога, даже смерть, которую, естественно, никто не призывал, но которая всегда могла неожиданно явиться к человеку. Многочисленные образы подблюдных песен зачастую должны были пониматься не буквально: их следовало разгадывать по традиционному символическому значению отдельных предметов и действий: скатываются две горошинки — к свадьбе, приезд гостей — убыток, шум висящих за печкой веников — долгое девичество и хозяйство в отцовском доме и т. п.

Но все заклинания как аграрного, так и общественнобытового характера, несмотря на разницу их тематики и стадиальное неравенство художественных образов, имеют один общий смысл: веру во власть человека над объектами окружающего его мира; одну сходную общественную функцию — воздействие на окружающую человека среду; и как естественный вклад из этих предпосылок — единый художественный стиль в лексике, композиции, характере интонаций.

«Подблюдные» песни-заклинания вместе с сопровождающими их обрядами гадания уже к началу нашего века были в большинстве деревень или забыты, или превращены в забаву. Заклинания аграрные, уйдя из обихода взрослого населения, частично перешли в детский репертуар и стали припевками, с которыми деревенские ребятишки еще сравнительно недавно шутливо встречали и провожали масленицу, весну, прилет жаворонков. И сегодня редко-редко где еще удается услышать отголоски тех поэтичных прощаний с масленицей, приветов весне, заклинаний березки, которыми в прежнее время древние русские люди, сойдясь на угоры целыми деревнями, поддерживали свою вековечную связь с природой.