Глава семнадцатая

Через два месяца после того памятного для Кавриса и Тонки концерта учеба кончилась.

Весна покрыла землю зеленью. В небе опять зазвенели жаворонки, в лесах — птичьи голоса.

Все это веселило Кавриса, который шел прощаться с учителями.

— Летом будешь в колхозе работать? — спросила его Софья Михайловна.

— Наверно.

— А осенью чтобы непременно вернулся в школу. Непременно! Конечно, тебе надо самому о себе заботиться, но ведь и мы не в стороне. Война, верю, скоро кончится, будет полегче. — У учительницы заблестели глаза. — Кончатся, Каврис, холод, голод, лишения! Терпели больше, остается потерпеть самую малость!

— Вернусь, — пообещал Каврис, хотя и был не особенно в этом уверен: сумеет ли выстоять, как прошлой зимой? Обещать — просто, а вот выполнить обещания… Впрочем, времени еще много — целое лето впереди.

Каврис шагал по знакомой дороге. Курганы, степь, жаворонки. Ах, жаворонки! Опять они здесь. Опять поют. О чем поют эти неунывающие птицы? И мальчик стал складывать в уме песенку жаворонков:

Весной с веселым солнцем

Летим мы в край родной,

Повиснув колокольцем

Над степью золотой.

Мы славим наши горы

И быстрые ручьи,

Привольные просторы,

Курганы, ковыли.

Вскоре он увидел одинокого жеребенка. Жеребенок стоял на кургане. Черные большие глаза его были печальны, кудрявый хвостик развевал легкий ветерок.

«Где же мать? — подумал Каврис. — Видно, забрали на войну…»

Что стоишь на кургане высоком,

Жеребенок с кудрявым хвостом, —

Так печально стоишь, одинокий,

Ржаньем степь оглашая кругом?

Ты не стой, сирота, так понуро,

Не зови свою мать, не грусти.

Знаю: вырастешь рослым — подпруга

Не коснется могучей груди.

Ведь в народе моем говорится:

«Жеребенок в коня превратится.

Пережив все печали, кручины,

Сирота вырастает в мужчину».

Хорошо идти одному, подставлять лицо солнцу, сочинять стихи! Каврис шел по старой тропинке, убегавшей от дороги в горы. Это было то самое место, где он встретился с дезертиром. Как же это было давно! Сколько событий произошло за один лишь год!..

Пропыленные сапоги очистились о свежую траву. Вскоре тропинка привела путника в аал. По дороге Каврис сорвал два цветка: синий и белый. Прежде чем идти к себе, он взглянул во двор Асапа. Тонка уже была дома…

— Это тебе, — сказал смущенно Каврис. — Помнишь, о чем в больнице говорила? Видишь, я оказался прав. И весна пришла, и цветы расцвели, и ты здорова.

— Какие красивые… — Девочка прижала синий цветок к своим нежным губам. — Синий — лучше!

— Это подснежник. — Каврис покраснел до корней волос. — Про него можно так сказать:

Подснежник,

Овечий цветок,

Пушистый, как нежная шерсть,

Раньше всех ты цветов расцветаешь,

Торопясь из холодной земли,

Нежными ладонями лепестков приветствуешь солнце.

Самый сильный из всех цветов,

Как я тебя ждал!

До чего счастливыми бывают дни! О мой милый край! Вею бы жизнь ходил по твоей просторной земле! А Тонка! Она красивей цветка, который он ей подарил и который теперь трепещет в ее пальцах, играя лепестками.

…Дома Кавриса ожидала еще одна радость. Пришло письмо от Карнила. Дядя писал, что был тяжело ранен, попал в плен к фашистам, бежал, а потом воевал в партизанском отряде, в тылу врага. «Сейчас, после еще одного тяжелого ранения, нахожусь в Москве, лечусь в госпитале, скоро выпишусь, — писал Карнил. — Но это ничего, я здоров, только вот левую руку пришлось ампутировать. Остаюсь, по всей вероятности, в Москве. Женился. На медсестре из госпиталя. Дорогой племянник, приезжай к нам, будешь жить у нас, как родной сын».

…Уложив вещи, Каврис перед дорогой присел на крыльцо. Вот и кончилось его трудное одинокое детство. Начинается новая жизнь. Он уезжает. Милый край с его реками, горами, лесами, птицами и цветами, с добрыми людьми, которые помогали в тяжелые минуты, друзья и любимые — все это останется с ним навсегда! И Тонка. Он будет писать ей каждый день. Может быть… Конечно, и это может случиться, если очень сильно верить.

Загрузка...