Глава седьмая

Каврис проснулся поздно. Солнце стояло над горами высоко. Звенели жаворонки, над рекой кричали чайки, ищущие утреннюю добычу.

Мальчик вскочил с кровати, в сердцах пнул ногой собаку.

— Когда надо — молчишь, — упрекнул он Халтарах, — когда не надо — лаешь!

Собака, не поняв, отчего хозяин сегодня такой сердитый, отбежала прочь, обиженно заскулив.

— Если уеду, как будешь жить без меня? — прошептал Каврис с раскаянием и горечью.

По дороге к конторе мальчик волновался: вдруг да Муклай куда-нибудь уехал! Но он ошибся: председатель сидел за своим большим столом и считал на счетах, как бухгалтер.

Каврис робко остановился в дверях. Муклай, казалось, не замечал его, лишь мельком взглянул на его ноги:

— Где же сапоги? Не подошли?

По правде говоря, мальчик уже и забыл про своего ночного гостя, просто вылетело из головы, — так нервничал, что может опоздать.

Пока он собирался что-либо ответить, председатель протянул какую-то бумажку:

— Получишь у кладовщика. Босым не поедешь. Тоня даст на дорогу продукты.

— Из семиклассников никто больше не едет?

— Никто. Иди, не задерживайся. Желаю успеха. — Муклай пожал руку, как взрослый взрослому.

Каврис хотел спросить у него про Макара, но постеснялся.

«Значит, — думал он по дороге к кладовой, — Макар обманул, не попросился в город?»

Румяная девушка Тоня, прочитав записку от Муклая, сказала лукаво:

— И ты от нас уезжаешь? А я-то думала, парней, уехавших на фронт, заменишь…

Тоня хотела пошутить, но вышло грустно.

— Не забывай, Каврис, родного аала. — Ее густые короткие ресницы дрогнули.

Простившись с Тоней-кладовщицей, Каврис пошел домой. В руках он держал сапоги и полбуханки хлеба.

Каврис долго и старательно мыл ноги в канаве. Халтарах нетерпеливо повизгивала: «Скоро ли пойдем за сусликами?»

— Эх, Четырехглазая моя, никуда мы с тобой больше не пойдем… — Мальчик погладил собаку по голове. — Уезжаю я далеко-далеко. Ты, бедная, ничего не знаешь…

Когда Каврис обувался, заявился Макар. Вид у него был довольно печальный.

— Не хочешь ехать?

— Мать не пускает…

Каврис удивился про себя: «Если это хорошая учеба, то почему председателева сына не отпускают? Наверно, не очень-то хорошая. Но что поделаешь — мне выбирать не из чего».

Перед тем как уйти, мальчик прибрал в доме, уложил все лишнее в сундук. И Макар ему помогал, а вот Халтарах мешала: тыкалась в ноги, скулила.

— Оставь мне собаку, — попросил Макар, — моя сильно ленивая.

— Бери. Ей у вас будет лучше.

Макар вынул из кармана веревку, словно он уже заранее знал, что так получится, и принялся завязывать ее на шее Халтарах. Четырехглазая не сопротивлялась. Каврис даже удивился — значит, собаки не такие уж и бестолковые и все понимают. Конечно, у председателя Халтарах поправится, вылиняет, шерсть на ней залоснится. Он с грустью смотрел, как уходит его Четырехглазая с новым хозяином.

… У сельсовета уже стоял фургон. Все были готовы к отъезду — дожидались Танбаева. Каврис быстро прыгнул в фургон, и лошади тронулись.

Аал удалялся, но еще долго был виден красный флаг над сельсоветом, мальчик помахал ему рукой…

А вокруг, над курганной степью, звенели колокольчики жаворонков, желавших путникам счастливой дороги.

Каврис смотрел на родные горы, где много раз бродил с верной Халтарах.

Ребята пели. Их песни были о тех, кто ушел на фронт. Будущие фезеушники воображали, что они солдаты и едут на войну.

Каврису хотелось петь на свой лад, по своей мелодии, но он не решался. Река Абакан, текущая вдоль дороги, плескалась волнами о берег, словно подзадоривала его начать. Мальчик не вытерпел. Он встал во весь рост в высоком фургоне. Дощатое дно казалось ему сценой, он не видел больше ни парней, с которыми ехал поступать в ФЗУ, ни лошадей, ни дороги — только небо, степь, горы, реку.

Крылья белых чаек вели его песню, которую он пел гортанно, как стародавние певцы-хакасы:

Белые чайки с двумя крылами

Найдут себе пищу в реке с волнами.

Парни с крепкими руками

Заслужат славу своими трудами.

Попутчики Кавриса перестали разговаривать и перешептываться с первых же слов песни, они не сводили глаз с вдохновенного лица юного певца. А Каврис уже пел о степном орле:

С могучими крыльями ты, орел,

Где совьешь свое гнездо?

Парни с веселыми глазами,

В каких краях вы сейчас одиноки?

С твердыми крыльями орел

Находит пристанище в недоступных скалах.

Парни, любившие жизнь,

Не показывают спину врагу.

Солнце уже перешло полдень и стояло на западе. Его золотые лучи были раскиданы по лесу, укрывавшему зеленым бархатом берега реки Абакан.

Внимание мальчика привлекли каменные курганы, которыми была усеяна вся степь до горизонта. Любознательный Каврис и раньше интересовался этими молчаливыми памятниками. Старики толковали о них по-разному: одни говорили, что это могилы погибших воинов, боровшихся против иноземных врагов; другие называли курганы «юртами предков». Не желая, мол, сдаваться врагу, древние хакасы якобы погребли себя в земле и… окаменели вместе со своими жилищами.

Каврис больше верил первому, а против второго возражал: «Наш народ не станет себя убивать. Он будет бороться до последней капли крови».

И сейчас, вспоминая легенды, он запел:

Курганы, курганы, курганы,

Белые, черные камни.

Расскажите всю правду

О погибших в боях.

Железные пики пронзали

Отважное сердце героев,

И мертвые падали наземь,

Как желтые листья в горах.

…По широкой степи летели песни, а зеленый густой лес, подхватывая, повторял. Река Абакан играла с волнами и отражениями белых чаек. Горы, оставшиеся вдалеке, повторяли мотив: «Не забывай, не забывай!»

Каврис пел, настраивая свой голос в такт со всем этим прекрасным миром.

Загрузка...